Георг Брандес
Густав Флобер

Полная версия

Он описывает птеродактилов, ихтиозавров и плезиозавров, мамонтов и мастодонтов, не называя их: Мы узнаем их лишь по фамилиям, походке, образу жизни. Подобным же образом Флобер в «Саламбо» воздерживался от всякого даже отдаленного намека на современный быт. Поет как, будто не знает его или забыл об его существовании. Тут объективность художника совпадает с объективностью ученого.

И в этом – главная задача обоих поэтов. Сознательно или бессознательно, они следовали новой идее отношения поэзии к науке. Они хотели внести и свой труд в общую сокровищницу, создать такую поэзию, которая бы опиралась вполне на научную основу.

Верхом честолюбия для Булье было, как известно, написать такую поэму, которая бы обнимала собою результаты новой науки и была бы для нашего времени тем, чем была для древнего мира удивительная поэма Лукреция «De rerum natura». Флобер тоже, по-видимому, лелеял подобную мечту. Но это желание у него выразилось определеннее, в силу его ненависти к человеческой глупости. Он выполнил его в отрицательном смысле и в двух разных формах: в сочинении «Искушение святого Литония», в котором он изображает все религии человечества и системы морали, как сумасбродные грезы пустынника, и в последней повести – «Бувар и Пекюшё». В ней бесчисленные заблуждения и ошибки двух молодых глупцов дают автору повод составить род энциклопедии изо всех областей знания, в которых они делали промахи. В «Искушении святого Антония» автор собственно создал трагедию человеческого ума. Здесь последний вполне и жалким образом обнаруживает свое сумасбродство; это тот же король Лир в пустыне.

В повести «Бувар и Пекюше» он рисует каррикатуры, наивное невежество, дилетантские ошибки во всех отраслях науки и техники в лице двух забавных товарищей. Произведение это посмертное; напечатана только первая часть его, да и то не совсем обработанная. Но в высшей степени характеристичен замысел Флобера – для полного изображения универсальной глупости прибавить еще вторую часть, в которой двое жалких невежд, начавшие и оканчивающие свою карьеру писцами, нападают на мысль – списать глупости всех известнейших писателей (не исключая и Флобера) и составить из этого один том.

Стало-быть, как у Флобера, так и у Булье было сильное побуждение к изложению в своих произведениях результатов новейшей науки. к ним вполне применимо то, что Флобер сказал про Булье: «основная идея и гениальная черта его ума – это своего рода натурализм, напоминающий эпоху Возрождения». Но Булье потратил свои силы на посредственные романтические драмы в традиционном духе; Флобер же ни в одном произведении не делал уступов преданию. Для подготовки к своим произведениям он предавался обширным научным занятиям. Поэтому только у него отношение между наукою и поэзией стало пружиной и главным интересом литературных трудов.

V

Флобер по крайней мере указал способ литературного труда, приближающийся к научному. Чтоб уяснить себе одну какую-либо сторону своего сюжета, он проводил по целым неделям в библиотеках, просматривал массы гравюр, дабы ознакомиться с костюмами прежнего поколения. Подготовляясь к «Саламбо», он прочел 98 томов древних и новых писателей, потом предпринял поездку в Тунис, желая изучить местность и памятники древнего Карфагена. Даже и для описания фантастических стран, как, например, в «Легенде о св. Юлиане», он посещал те местности, в которых надеялся увидать грезившиеся ему предметы.

Набросавши план сочинения, он подыскивал материалы для каждой главы отдельно; для каждой был свой портфель, мало-помалу наполнявшийся. Он просмотрел полное собрание «Шаривари» времен Людовика-Филиппа, чтобы найти остроты в духе той эпохи для представителя литературной богемы Юссоне в «L'éducation sentimentale». Он прочел не менее 107 сочинений, чтобы в повести «Бувар и Пекюше» написать 30 страниц о земледелии. Выписки, сделанные им для последнего произведения, в печати составили бы не менее пяти томов.

Очевидно, что среди этих подготовительных работ он иногда терял из виду свой роман и старался только расширить круг ученых занятий. Страсть к накоплению знаний была у него столь же сильна, как и страсть к выработке своего духовного содержания, или, вернее, последняя образовалась мало-помалу.

Если изучать произведения Флобера в хронологическом порядке, то мы все яснее и яснее будем видеть, как он постепенно перемещал центр тяжести из сферы поэтической в научную, или, другими словами, с почвы психической на историческую, техническую, вообще научную. При этом внешния подробности занимают слишком много места. Флобер постоянно рисковал сделаться скучным писателем и действительно более и более делался таким.

Он, по моему мнению, отправлялся от верной мысли, что поэт в наши дни не есть только автор книг пишущихся для развлечения, или maître de plaisir. Они полагал, что корабль поэта без научного балласта легко может опрокинуться, Но, мало-помалу идя далее в этом направлении, он был охвачен страстью – бороться с затруднениями. Ему захотелось передвигать большие тяжести, возить камни, и он мало-помалу нагрузил свой корабль такою массой громадных каменных глыб, что он слишком отяжелел, погрузился очень глубоко и пошел ко дну. Последняя его повесть не что иное как трудолюбиво составленный ряд извлечений из разных научных сочинений. Читать ее как поэтическое произведение почти не мыслимо. Оно любопытно лишь в психологическом отношении, как логическое и ясное выражение великой личности и плод ошибочного взгляда на искусство.

Стремление к изучению частностей внешнего быта вовсе не составляет оригинальной черты Флобера. Оно характеризует всю ту группу писателей, к которой он принадлежит. Оно проистекло из законного протеста против рационалистического воззрения на человека, как на отвлеченно-разумное существо, и детерминистского стремления нашего века объяснять духовную жизнь отдельной личности климатическими, народно-психологическими и физиологическими условиями. Это направление мы находим с разными оттенками у наиболее выдающихся современников, соотечественников Флобера, у его учителя и друга – Теофиля Готье, у Ренана, у Тэна, у братьев Гонкур. Как ни характерны эти люди, все они носят на себе этот общий им, чисто новейший, отпечаток. Кроме того почти все они отличаются другим, столь же новым, свойством: их литературные произведения – плод усиленного труда, в них скрытого. Иногда они производят пряно тяжелое впечатление излишним избытком содержания. Всех менее этим грешить Тэн, но и он не редко описывает предметы, не входящие в его райку. Готье, конечно, единственный из этих великих художников, у которого слова и образы выливаются, по-видимому, свободно, но и он очень редко выпускал из рук словарь и энциклопедию.