Герберт Джордж Уэллс
История мировой цивилизации
Глава XI. Первый настоящий человек
Первые указания и первые признаки, до сих пор известные науке, о существовании человеческого рода, несомненно, родственного нашему, были найдены в Западной Европе и особенно – во Франции и Испании. Кости, оружие, отметки на костях и скалах, остатки изделий из кости и рисунки в пещерах и на поверхности скал, переносящие нас, по всей вероятности, за 30 000 или более лет, были найдены в этих двух странах. В настоящее время Испания – самая богатая страна по нахождению этих первых остатков наших истинно человеческих предков.
Конечно, коллекции этих предметов, имеющиеся в настоящее время в нашем распоряжении, являются лишь зачатком того богатства, на которое мы имеем право рассчитывать в будущем, когда в нашем распоряжении будет достаточное количество исследователей, чтобы произвести основательные исследования всех возможных источников, и когда будут подробно исследованы другие страны мира, в настоящее время недоступные археологам. В большую часть Африки и Азии до сих пор никогда еще не проникал сведущий исследователь, заинтересованный в этой науке и обладающий временем и возможностью всецело предаться своим исследованиям. Поэтому требуется очень много осмотрительности в этом деле, и не следует утверждать, что первобытный истинный человек был определенно обитателем Западной Европы или что он там впервые появился.
В Азии или Африке, или, быть может, на дне образовавшегося ныне моря, могут находиться более богатые и значительно более древние отложения остатков настоящего человека, чем все то, что было обнаружено до сих пор. Я говорю: Азия и Африка, и не упоминаю об Америке, потому что, за исключением одного зуба, там не было найдено никакого признака высших первобытных существ: ни крупных обезьян, ни полулюдей Неандертальцев, ни первобытного настоящего человека. Эти формы развития жизни, кажется, принадлежали почти исключительно Старому Свету, и, по всей вероятности, только к концу древнего Каменного Века человеческие существа впервые перекочевали через перешеек, прорезанный ныне Беринговым проливом, на американский материк.
Эти первые, действительно человеческие существа, которые мы встречаем в Европе, очевидно, принадлежали к одной из двух очень значительно отличающихся друг от друга рас. Одна из этих рас принадлежала к очень развитому типу: это были существа высокого роста, с хорошо развитым мозгом. Один из найденных женских черепов своим объемом превосходит теперешний мужской череп среднего размера. Один из найденных мужских скелетов больше шести футов длины. Этот тип в физическом отношении напоминает североамериканского индейца. От названия Кро-Маньонской пещеры, в которой были найдены эти скелеты, племя это стало называться кроманьонским. Это были дикари, но дикари высокого уровня развития. Вторая раса, следы которой были найдены в пещере Гримальди, имела определенно негритянский тип. Всего более похожи на нее бушмены и готентоты Южной Африки. Интересно проследить, с самого зарождения известной нам истории людей, это подразделение человечества, по крайней мере, на два главных типа. Мы склонны думать, хотя и не имеем для этого достаточно авторитетных данных, что первая раса, по всей вероятности, была скорее коричневой, а не чернокожей, и что она происходила с востока, а вторая раса, наоборот, была скорее не коричневой, а чернокожей, и произошла на экваториальном юге.
Эти дикари, обитавшие на Земле, может быть, 40 000 лет тому назад, были уже настолько близки к человеку, что украшали себя ожерельями из просверленных ракушек, разрисовывали свою кожу, вырезали изображения из костей и камней, выцарапывали фигуры на скалах и костях и рисовали грубые, но часто очень жизненные изображения животных и предметов на гладких стенах пещер и на поверхности скал. Они производили разнообразные орудия, значительно меньшего размера и более совершенные, нежели те, которые оставил по себе Неандертальский человек, в настоящее время в наших музеях хранится большое количество такого рода орудий, статуэток, изображений, нарисованных на поверхности скал и т. п.
Самые древние из них были охотниками. Добыча, за которой они главным образом охотились, была лошадь. В те времена это было маленькое животное – бородатый пони. Человек следовал за их стадами, по мере того, как эти лошади перекочевывали с пастбища на пастбище. Они охотились также за бизонами. Был им знаком и мамонт, потому что они оставили по себе чрезвычайно выразительные рисунки этого животного. Судя по одному, не вполне ясному рисунку, они загоняли это животное в западню и убивали его. Они охотились при помощи копья и камня. По всей вероятности, они еще не обладали луком и стрелами, и сомнительно, чтобы они уже научились приручать некоторых животных. Собак у них не было. Сохранилось одно изваяние лошадиной головы и один или два рисунка, дающих впечатление лошади, взнузданной уздечкой из крученого ремня или сухожилий. Но маленькие низкорослые лошадки той эпохи и той местности были бы не в состоянии вынести тяжести человека, а потому, если в те времена лошадь и сделалась домашним животным, то только в качестве упряжной. Сомнительно и невероятно, чтобы они уже прибегали к довольно неестественному употреблению в пищу молока животных.
Не видно также, чтобы они сооружали какие-либо здания, но может быть, они обладали юртами, сделанными из кожи; хотя они вылепливали глиняные фигурки, они еще не додумались до сооружения глиняной посуды. Без приспособлений и посуды для варки пищи, приготовление ее должно было быть у них чрезвычайно элементарным или же вовсе отсутствовать. Им также была незнакома обработка полей, плетение корзин и тканье материй. За исключением одеяний из кож, они были голыми, разрисованными дикарями.
Эти первые известные нам люди охотились среди открытых степей Европы в течение, быть может, сотен столетий, а потом постепенно перекочевывали на север и восток; за ними последовали бизоны и лошади. Степи уступили место лесам и красные олени заменили лошадь и бизона. Замечается изменение орудий в связи с изменением применения их. Рыболовство в реках и озерах получает большое значение для человека, следовательно, увеличивается количество тонких костяных орудий. «Костяные иголки того века, – говорит де Мортилье, – гораздо совершеннее, чем иголки более поздних, даже исторических, времен, вплоть до Ренессанса. Римляне, например, никогда не достигали выделки иголок, которые могли бы сравниться с иголками той эпохи».
Около пятнадцати или двенадцати тысяч лет тому назад новый народ заселил юг Испании, оставив замечательнейшие изображения самого себя на открытых поверхностях скал. Это были Азилийцы, названные так по пещере Мас-д-Азиль (Mas d’Asil). Они уже обладали луком и, по-видимому, носили на голове украшения из перьев; рисунки их очень жизненны. Эти рисунки становятся символическими, например, человек изображается вертикальной чертой с двумя или тремя горизонтальными линиями – в этом можно проследить зародыш искусства письма. В рисунках, изображающих охотничьи сцены, часто находятся метки, подобные меткам на бирках. Одни рисунок изображает двух людей, докуривающих пчелиный рой.
Эти последние Палеолитические люди (Древний Каменный Век) названы так потому, что они высекали свои орудия из камня. Десять или двенадцать тысяч лет тому назад новый тип жизни зарождается в Европе. Человек научается не только высекать, но и отшлифовывать и точить каменные орудия, и с этого начинается Неолитический (Новый Каменный) Век.
Интересно отметить, что менее, чем сто лет назад, все еще существовала в отдаленной части света, в Тасмании, человеческая раса, стоящая на более низком уровне физического и умственного развития, чем все эти первобытные расы человечества, оставившие после себя следы в Европе. Эти тасманийцы уже очень давно были отрезаны географическими изменениями от общения с остальными, себе подобными, расами; отрезаны, следовательно, от соревнования и побуждения к совершенствованию. И оказалось, что они дегенерировали, вместо того, чтобы развиваться. Европейские исследователи, открыв этот народ, нашли людей, обладавших чрезвычайно низкой степенью развития, питающихся моллюсками и мелкой дичью. У них не было жилищ; они кочевали с места на место; они принадлежали к породе настоящих людей, к нашей породе, но не обладали ни ловкостью, ни искусством первобытных настоящих людей.
Глава XII. Первобытная мысль
Перейдем теперь к весьма интересным предположениям. Постараемся представить себе ощущение человека в те давние времена. Как он думал, о чем он думал в отдаленные дни охотничьей кочевой жизни, четыреста веков тому назад, когда не начались еще времена посевов и жатв. Эти дни восходят далеко за пределы письменных памятников человеческих впечатлений и потому выводы наши в данном вопросе могут быть только гадательными.
Источники, к которым обращается наука, чтобы составить представление о первобытном мышлении, разнообразны. С некоторых пор наука психоанализа, исследуя вопрос о том, каким образом сдерживаются, подавляются или видоизменяются применительно к требованиям социальной среды эгоистические и страстные влечения ребенка, проливает немало света и на историю первобытного общества. Другим богатым источником предположений является изучение нравов и обычаев еще сохранившихся диких народов. Кроме того, и народная поэзия, и глубоко коренящиеся суеверия и предрассудки, еще и поныне существующие среди современных цивилизованных людей, представляют собой нечто вроде «окаменелости умственного состояния прежних веков»; наконец, в многочисленных рисунках, статуях, разных изделиях, символических знаках и т. п. мы, по мере приближения к нашему времени, находим все более и более ясные указания на то, что занимало ум первобытного человека и казалось ему достойным воспроизведения.
Весьма вероятно, что первые люди мыслили так же, как мыслит ребенок, т. е. образами. Человек вызывал в себе эти образы, или же они сами напрашивались ему на ум, и он действовал, согласно возбуждаемым этими образами чувствам. Тем же путем мыслит и наш ребенок; так же мыслит и необразованный человек. Систематическое мышление, очевидно, является сравнительно позднейшим приобретением человеческого опыта, и за пределами последних трех тысяч лет оно играло весьма малую роль в человеческой жизни. Даже в наши дни люди, вполне управляющие своим мышлением, являются лишь незначительным меньшинством всего человечества. Большая часть мира продолжает жить воображением и чувством.
Вероятно, что в начале истории рода человеческого первым людским обществом была семья. Подобно тому, как первые стада млекопитающих создавались из семей животных, соединившихся между собой и размножившихся, очевидно, создавались и первые племена. Но для того, чтобы это могло случиться, необходимо было, чтобы была наложена узда на первоначальный эгоизм отдельного индивидуума. Надо было, чтобы страх перед отцом и уважение к матери ощущались и в более зрелом возрасте; также должна была уменьшиться естественная ревность родоначальников группы к подрастающей мужской молодежи. С другой стороны, мать становится естественным советчиком и защитником молодежи. Общественная жизнь людей слагалась из столкновения между грубыми инстинктами молодежи, влекущими их, по достижении известного возраста, отделяться и соединяться в пары и сознанием опасности и невыгоды такого объединения. Выдающийся писатель-антрополог Дж. Дж. Эткинсон в своей книге «Первый закон» показал, что первоначальный закон дикарей «Табу», имеющий такое значение в жизни племени, может быть приписан именно такому приспособлению нужд первого животного-человека к требованиям развивающейся общественной жизни. Позднейшие работы психологов дали новые подтверждения подобного объяснения.
Некоторые гипотезы стараются убедить нас, что уважение и страх перед родоначальником и чувства, возникающие у первобытного дикаря по отношению к опекающим его женщинам, преувеличенные сновидениями и обогащенные игрою воображения, были началом первобытной религии и легли в основу понятия о богах и богинях. Наряду с уважением к сильным и полезным личностям появилась боязнь их и восхваление их после смерти, вызванные появлением их в сновидениях. Легко создавалось верование, что люди эти в действительности не умерли, но чудесным образом перенеслись в более отдаленную область и получили еще большую власть над живыми.
Сны, фантазии и страхи ребенка куда более живы и реальны, чем сны, фантазии и страхи современного взрослого; в первобытном человеке всегда было много детского. Он также близко подходил к жизни животных и потому предполагал у них те же побуждения и чувствования, как у самого себя. Он мог представить себе животных-помощников, животных-врагов, животных-божеств. Тот, кто сам был впечатлительным ребенком может понять, какими важными, значительными, враждебными или дружественными казались человеку Древнего Каменного Века необычные очертания скал, обломки деревьев, редко встречающиеся породы деревьев и т. п. Сон и воображение создавали легенды; рассказы же о таких предметах переходили в верование. Некоторые из таких рассказов были настолько хороши, что их запомнили и повторяли. Женщины пересказывали их детям, и, таким образом, устанавливались традиции. И теперь еще впечатлительные дети выдумывают длинные сказки, героями которых обычно являются любимая кукла или животное, или же какое-нибудь фантастическое получеловеческое существо. Очевидно, что первобытный человек делал то же самое, но у него наклонность верить в реальность своего героя была еще сильнее развита, вероятно, первые настоящие люди были существами уже говорящими. В этом отношении они отличались от неандертальцев и имели преимущество перед ними. Неандертальцы, быть может, были немыми животными. Конечно, первоначальная человеческая речь представляла весьма скудное собрание названий; возможно также, что она сильно дополнялась жестами и мимикой.
На какой бы низкой ступени ни стоял дикарь, он все же имеет некоторое понятие о связи, существующей между причиной и следствием. Но первобытные люди устанавливали эту связь очень произвольно и весьма часто относили следствие совершенно не к настоящей причине его. «Ты поступил так-то и так-то, и то-то и то-то случилось, – говорил себе дикарь. – Ты даешь ребенку ядовитую ягоду, и он умирает». «Ты съедаешь сердце отважного врага и сам становишься отважным». Вот два образца соединения причины и вытекающего из нее следствия: в одном случае – оно истинно, в другом – ложно. Систему, в которую выливается у дикаря связь между причиной и следствием, мы называем фетишизмом. Но фетишизм есть не что иное, как наука дикаря. Она отличается от современной науки несистематичностью и отсутствием критики, а потому в большей своей части и является ложной.
В некоторых случаях легко было связать причину и следствие, в других ложное представление скоро исправлялось опытом; но существовал также целый ряд явлений чрезвычайной важности для первобытного человека, для которых он настойчиво искал причины и приходил при этом к заключениям ложным, но не настолько ложным, чтобы он мог обнаружить свою ошибку. Для него было очень важно обилие дичи и рыбы и легкость ловли их, и он, без сомнения, испытал и верил в целый ряд талисманов, заклинаний и предзнаменований, обусловливающих желанные результаты. С другой стороны, его тревожили болезнь и смерть. Иногда в стране развивались заразные заболевания, от которых люди умирали. Иногда люди болели и умирали или ослабевали без какой-либо видимой причины. Обстоятельство это также должно было сильно возбуждать неустойчивое, впечатлительное воображение первобытного человека. Сны и фантастические догадки заставляли его или обращаться к чьей-либо помощи, или, наоборот, обвинять того или иного человека, животное или предмет. Дикарь обладал детской склонностью к страху и панике.
С самых ранних времен в маленькой еще общине более пожилые и уравновешенные умы, хотя и сами разделяли этот страх и находились под влиянием своего воображения, все же, будучи несколько сильнее других, начинали советовать, начинали предписывать, начинали приказывать. Одно объявляли они неблагоприятным, другое необходимым; одно – предзнаменованием добра, другое – зла. Первый знаток фетишей, первый врач – делался первым жрецом… Он заклинал, он толковал сны, он предостерегал, он делал различные манипуляции, долженствовавшие принести счастье или отвратить беду. Первобытная религия была не столько религией, в позднейшем смысле этого слова, сколько исполнением определенных обрядов и предписаний, а первобытным жрецом был тот, кто создавал эту первобытную практическую науку.
Глава XIII. Начало земледелия
Мы еще мало знаем о происхождении земледелия и оседлости, хотя очень много изысканий и предположений в течение последних пятидесяти лет было посвящено этому вопросу. Одно только мы можем сказать положительно: это, что пятнадцать или двенадцать тысяч лет тому назад, в то время, когда азилийцы еще жили на юге Испании и остаток первобытных охотников перекочевывал на север и на восток, где-то в Северной Африке, или Западной Азии, или в великой средиземной долине, ныне сокрытой под водами Средиземного моря, существовали люди, которые из века в век трудились над разрешением двух жизненно важных задач: как обрабатывать землю и как приручать животных. В дополнение к тем орудиям из грубо отесанного камня, которыми довольствовались их предки-охотники, они стали изготовлять орудия путем шлифовки камней. Они познали искусство плетения корзин и выделки грубой ткани из растительных волокон, также начали делать грубую глиняную посуду.
Они вступали в новую эру человеческого развития: Неолитическую (Новый Каменный Век), отличающуюся от Палеолитической (Древнего Каменного Века), к которой принадлежали кроманьонцы, гримальдийцы, азилийцы и т. п.[1]). Эти народы Неолитического периода медленно рассеялись по более теплым странам света, а те искусства, которые им сделались доступны, и те животные и растения, которыми они научились пользоваться, распространялись еще быстрее путем подражания и дальнейших культурных приобретений. Приблизительно за 10 000 лет до P. X., большая часть человечества достигла уровня Неолитического периода.
В настоящее время вспахивание полей, посев, сбор урожая, молотьба и помол зерна кажется современному уму самым очевидно-естественным действием, точно так же, как шаровидность Земли кажется ему самым естественным понятием. «Как же поступать иначе?» или: «Как же иначе представить ее себе?» – спросили бы они. Но для первобытного человека, жившего 20 000 лет тому назад, эта система действий и понятий, ныне кажущаяся столь ясной и незыблемой, совсем не была очевидной. Он ощупью шел к целесообразной деятельности, путем множества неудач и затруднений, на каждом шагу встречаясь с фантастическими и ненужными выдумками и ошибочными объяснениями. Где-то в средиземных странах пшеница произрастала в диком состоянии, и человек, быть может, научился толочь или молоть ее зерна, употребляя их в пищу задолго до того, как он научился сеять.
Замечательно то, что во всем мире, всюду, где люди сеяли и жали, можно проследить глубоко укоренившуюся мысль о связи, существующей между посевом и кровавой жертвой, выражавшейся сперва в виде человеческой жертвы; возникновение связи между этими двумя действиями представляет много интересного; читатель, интересующийся этим вопросом, найдет подробное истолкование его в исчерпывающем труде сэра Дж. Г. Фрэйзера «Golden Bough» – «Золотая Ветвь». Мы должны помнить, что связь эта была установлена в детски-примитивном, мечтательном, склонном к созданию легенд, первобытном мозгу; рассудочным процессом объяснить ее нельзя. Но в мире, существовавшем двенадцать или двадцать тысяч лет тому назад, в Неолитическом периоде, человеческие жертвы приносились, по-видимому, каждый раз, когда наступало время посева, и в жертву приносился не человек, стоящий на низшей общественной ступени, не отверженный, – наоборот, обычно назначался для принесения в жертву избранный юноша (или девушка), к которому до самой минуты жертвоприношения все относились с глубоким почтением и даже поклонением. Он считался чем-то вроде жертвенного бога-царя, и все подробности его умерщвления обращались в обряд, которым руководили мудрые старцы и который узаконялся обычаем многих веков.
В первое время, когда первобытный человек имел лишь смутное понятие о смене времен года, его затрудняло определение подходящего времени для принесения жертвы, знаменующей время приступа к посеву. Есть некоторые основания предполагать, что в ранних стадиях своего развития люди не имели еще понятия года. Первоначальная хронология исчислялась по Лунным месяцам: предполагают, что годы библейских патриархов в действительности выражают Лунные месяцы, а вавилонский календарь определенно указывает на попытку определить время посева, руководствуясь тринадцатью Лунными месяцами. Влияние Лунных месяцев на календарь чувствуется и теперь. Только привычка, узаконенная обычаем, заставляет нас забывать странность, что в христианской церкви празднование воскресения Христа падает ежегодно на различные числа, меняющиеся в зависимости от фаз Луны.
Можно сомневаться, наблюдали ли первые земледельцы за звездами. Более вероятно, что кочующие пастухи впервые стали наблюдать за ними, находя в этом способ узнавать путь. Но как только было понятно значение этих наблюдений для определения времен года, выяснилась также их важность для земледелия. Время для жертвоприношения, связанного с посевом, по южному или северному стоянию какой-нибудь крупной звезды. Создание мифа вокруг такой звезды и поклонение ей является почти неизбежным последствием подобных наблюдений для первобытного человека.
Отсюда легко понять то значение, которое в раннем Неолитическом мире приобретает человек, обладающий умением и опытом и искушенный в принесении кровавых жертв и в звездочетстве.
Страх перед осквернением и перед всем нечистым, и потребность изыскать способы очищения составляли другой источник власти для мудрецов – как мужчин, так и женщин. Всегда бывали не только колдуны, но и колдуньи, не только жрецы, но и жрицы. Первый жрец был не столько человеком религиозным, сколько человеком, владеющим прикладными знаниями. Знания эти были большею частью эмпирическими и очень часто ошибочными. Он ревниво хранил их в тайне от большинства людей, но тем не менее эти знания составляли его первейшую обязанность: назначение же их было чисто практическим. Двенадцать или пятнадцать тысяч лет тому назад во всех теплых и достаточно орошенных странах Древнего мира эти Неолитические человеческие общины, располагающие сословием жрецов и жриц с их традициями, с обработанными полями, разрастающимися поселками и городами, обнесенными стеной, распространялись все шире. Век за веком накоплялся опыт и совершался обмен мыслями между этими общинами. Элиот Смит и Риверс употребляют название Гелиолитическая культура для культуры этих первых земледельческих народов. Слово «Гедаолит» (солнце и камень), быть может, не самое подходящее для этого, но пока ученые не додумаются до лучшего, нам придется употреблять его. Гелиолитическая культура зародилась в Средиземной и Западно-Азиатской области, и век за веком подвигалась на восток, с острова на остров, через Тихий океан, пока не достигла Америки и не смешалась с более примитивными формами жизни монгольских народов, пришедших с севера.
Где бы ни появлялись эти смуглокожие люди, обладатели Гелиолитической культуры, они приносили с собой целый ряд своеобразных понятий и обычаев. Некоторые из них нуждаются еще в дальнейшем обследовании со стороны историков культуры. Они сооружали пирамиды и высокие курганы, складывали большие круги огромных камней, быть может, с целью облегчения астрономических наблюдений для жрецов; они сохраняли мумии некоторых лиц или всех своих покойников; они татуировались и совершали обряд обрезания; они соблюдали старинный обычай, известный под названием «кувады», – укладывания в постель отца во время рождения ребенка; они считали символом счастья известный знак «свастики».
Если бы мы начертили карту мира и пунктиром обозначили бы границы, в которых оставила по себе следы эта группа обычаев, мы увидели бы, что умеренный пояс и под-тропическое побережье от Стонегенджа и Испании, через весь мир, вплоть до Мексики и Перу, вошли бы в эти границы. Но Африка южнее экватора, северная и центральная Европа, северная Азия оставались бы за чертой, – там жили расы, которые развивались в самостоятельном направлении.
