Хайне Гельберг
Тридцать один день
– Сложно даже представить, сколько здесь человеческих жизней, – девочка осмотрела зал, которому не было ни конца ни края. – Как же мы найдём ту, которая нам нужна?
– Она сама тебя найдёт, – улыбнулась бабушка. – Полотна, для которых ты вязала лоскутки, будут словно светиться изнутри. Ты поймёшь, когда сама их свяжешь. А наша жизнь – вот она.
Бабушка показала на пару высоких полотен практически у самого входа в зал.
– Смотри-ка, нашему парню повезло! Жить будет дооолго.
– А тот, кому достанутся эти?
Девочка ткнула пальцем на полотна напротив. Они были раза в три короче.
– А этому повезёт не так сильно… Но мы ничего не можем с этим поделать. Сама же знаешь, что на каждом полотне уже написано имя человека, и от него никак не избавишься. Но даже если у человека будет короткая жизнь, в наших силах сделать её счастливой и интересной. Хотя, конечно, есть и такие вязальщицы, которые считают лишним тратить своё время на такие полотна…
Бабушка слегка нахмурилась.
– Я принесу для нас лестницы, – сказала она, тряхнув головой.
И пока девочка пыталась сосчитать рамы хотя бы в одном ряду, бабушка подкатила к каждому из нужных им полотен по стремянке.
– Я возьму светлое полотно, – бабушка подняла с пола одну корзинку и подошла к центру. – Оно тоньше, поэтому к нему чуть сложнее пришивать лоскуты. Помнишь, как мы учили? Я нашиваю, а ты повторяешь за мной. Очень важно, чтобы на обоих полотнах лоскутики оказались на одних и тех же местах, чтобы когда мы сшили их вместе, не возникло путаницы. Начинаем с…
– С родительской любви, – отчеканила девочка и кивнула. – Пришиваем по центру. Это я помню.
– Верно, – улыбнулась бабушка. – Эти лоскуты самые важные, поэтому и самые большие. Старайся распределить равномерно по всей высоте. Если так сделаем, то любовь, которую мальчик получит от своих родителей, он сможет передать своим детям, когда сам станет отцом, а потом и внукам, и – в его случае – даже правнукам.
– Потом любовь к друзьям, – отчеканила девочка, – пришиваю в шахматном порядке от родительской. Следом – любовь к работе, за ней – любовь к приключениям, далее – любовь к животным и путешествиям. И если останется место, добавляем любовь к спорту и творчеству – музыке, кино, рисованию…
– Правильно, вся жизнь соткана из любви, хоть и невозможно уместить любовь ко всему миру на одном-единственном полотне, – бабушка кивнула и добродушно прибавила: – Видишь, ты уже и без меня всё знаешь. И когда только успела так повзрослеть…
– И в самом конце приклеиваем между лоскутами пуговки, – подытожила девочка. – Яркие и глянцевые для удачи, а тёмные матовые – для неприятностей. Стараюсь клеить равномерно и примерно в одинаковом количестве, пока из полотна и лоскутов не получится красивого одеяла.
– Ага, потому что если, например, высыпешь на одно полотно больше ярких пуговиц, на чьё-то другое их уже не хватит. И будет человеку казаться, будто его преследуют неудачи. А баночки-то не бесконечные…
Бабушка заправила в иголку плотную серебряную нить, девочка повторила за ней.
– Бабуль, а вот ты мне скажи, если светлое полотно – это полотно счастья, радости и веселья, то для чего вообще нужно тёмное полотно? К тому же, оно ещё и прочнее…
– Потому что человек может по-разному смотреть на одни и те же вещи в зависимости от настроения. Он может быть рад, что получил пятёрку по математике, а может и расстроиться из-за того, что учитель не поставил ему плюс. Может плакать от первого проигранного матча, а может смеяться от того, что вообще решился выйти на поле. Всё зависит от того, на какую сторону будет повёрнуто его одеяло. Когда человек рождается, мы обязательно укутываем его светлым полотном наверх, но человек всегда может раскутаться и поменять сторону…
– Да, но зачем?.. Почему нельзя вышить только светлое полотно и сделать человека счастливым?
– Моя дорогая, полотна всегда появляются парами, и парами исчезают. Мы как вязальщицы делаем всё, чтобы каждый прожил интересную, радостную жизнь, и не важно, насколько долгой или короткой она окажется. Но человек рождён свободным, поэтому у него всегда должно быть право выбора. И он этот выбор делает каждый раз, когда укрывается своим одеялом. Пускай человек не может его увидеть и даже не подозревает о его существовании, но именно он выбирает, под каким углом будет смотреть на то, что происходит в его жизни. Впрочем, одеяло в любой момент можно повернуть на другую сторону. Ведь стоит человеку только захотеть, и он станет счастливым. Или, наоборот, несчастным. И никто другой повлиять на это будет не в силах…
День 10
А вы умеете говорить НЕТ?
– Мам, нет. Нет. Я же говорю тебе, я не буду! Мам, ты вообще меня слышишь?!
В суете, граничащей с паникой, Вера бегала по комнате, прижав телефон плечом к уху. Она срывала с вешалок в шкафу одно за другим платья и небрежно бросала их неровной кучей в большую спортивную сумку.
– Мам, какая квартира? Какая машина, ты о чём вообще? Да мне плевать, сколько у него денег! Пусть он ими всеми подавится, а я больше ни на одну ночь в этом доме не останусь!
Вслед за платьями в сумку отправились футболки с джинсами и свитерами. Вера изо всех сил старалась, чтобы её голос не задрожал. Она буквально задыхалась от обиды, и слëзы упрямо подступали к горлу, но меньше всего Вере хотелось, чтобы мать услышала её шмыганье носом.
– Мам, да не в жене его дело! Ей на меня наплевать, как и мне на неё. Хотя, помяни моё слово, если она тоже от него не свалит, о ней вскоре вся страна заговорит в прошедшем времени…
Вера ворвалась в ванную комнату словно фурия и даже не заметила, как ударилась коленом о дверной косяк. Она поднесла к полке у зеркала вторую сумку, чуть меньше первой, и смахнула в неё рукой все баночки с кремами и косметикой. Посмотрела на своё отражение – слёзы вовсю катились из глаз, но их почти не было видно на фиолетово-жёлтом лице. Вера, тихонько застонав от боли, промокнула распухшие щёки салфеткой, закинула вслед за косметикой фен и выбежала обратно в зал.
– Мам, мне вот честно плевать, что вы с отцом думаете – это не у вас фарш вместо половины лица! И рëбра не у вас переломаны. А ты не подумала, что он вообще мог меня убить? В смысле я сама виновата, что его довела?! Мам, ты вообще себя слышишь? В смысле он больше так не будет? Помиримся, если он извинится?! Мама, это не ссора, ты что, не понимаешь? Простить можно отсутствие подарка на годовщину, измену простить можно, а таскание за волосы по всему дому, и пинки в живот – никогда! Да даже с собаками нормальные люди так не обращаются!
В сумках почти закончилось место, а в шкафах ещё оставалась висеть большая часть её одежды. Вера сняла тонкое пальто с плечиков, сложила его наспех в три раза и скинула в кучу к платьям. Зажала сумку между ног и надавила локтем сверху, чтобы застегнуть молнию. К счастью, сумка поддалась.
– Мам, не переживай, я не собираюсь у вас останавливаться. У меня так-то и кроме вас есть, у кого пожить в России, пока не придумаю, что делать дальше. Да, самолётом. Рейс через три часа. Да, сегодня. Можете не встречать, на такси мне хватит.
Последними во вторую сумку полетели туфли и кроссовки, после чего Вера бегло осмотрела квартиру. Она принципиально не стала забирать ничего из его подарков – только то, на что она сама себе заработала или то, с чем приехала в эту квартиру полгода назад. Да ценного ничего особо и не было: даже те несколько украшений с бриллиантами, которые он якобы подарил, были им же убраны в сейф, от которого Вера не знала пароля.
– Мам, я уже всё решила. В смысле, где я найду себе ещё одного министра? Да я лучше до самой старости одна буду, чем с таким уродом. Пусть в нищете, зато не в гробу. Мам, ты сейчас серьёзно спрашиваешь, кто о нём позаботится?
Вера с трудом сдержалась, чтобы не наорать матери матом прямо в трубку. Ей очень хотелось сказать, что единственный, кто должен позаботиться об этой твари – это её отец. Это он должен как минимум отправить своего недозятя в реанимацию за то, что тот осмелился поднять руку на его единственную дочь. Но с такой позицией родителей об этом можно было только мечтать. Вера сделала глубокий вдох, выдох, ещё раз вдох и спокойно ответила матери:
– Астрологиня его о нём позаботится. Хоть и гражданская, но жена ему, как-никак.
Вера закинула обе сумки на плечо, провернула ключ в замке и, пропуская мимо ушей уговоры матери, спустилась вниз. Кинула ключ в почтовый ящик и вышла на улицу, даже не оглянувшись.
– В смысле что со мной не так? Всё со мной так, просто, видимо, я оказалась умнее, чем ты, раз мне хватило одного раза… Слушай, ну раз он вам с отцом так нравится, вы с ним и живите. А с меня хватит. Всё, кладу трубку, меня уже машина ждёт.
Вера сбросила звонок, размяла шею, затëкшую после долгого разговора с матерью и глубоко втянула носом пыльный, пахнущий степью воздух. В горле неприятным послевкусием застрял комок, который, как бы ни силилась, Вера не смогла ни проглотить, ни откашлять. Ей стало полегче лишь когда её самолёт, набрав скорость, оторвал шасси от земли. Но нехорошее предчувствие ещё долго покалывало между рëбер.
– Прощай, Астана, – подумалось Вере. – Надеюсь, мы больше никогда не встретимся…
День 11
«Перелётные птицы»
– Деда, смотри! Как много птиц летит!
Мальчуган лет пяти с восторгом закричал на всю улицу, тыкая пальцем в небо. Его дедушка прищурился и поднял голову, посмотрев в сторону подсвеченных оранжевым светом облаков. Там, высоко-высоко, ровным клином летели большие птицы, и с земли было не понятно, лебеди или журавли.
– И правда, – улыбнулся дед.
– Их же там целое стадо! – не унимался ребёнок. – Их там… Раз, два, три… Девять! Целых девять!
– Ну не стадо, – поправил дедушка, – это же не коровы. Про птиц говорят «стая» или «косяк». А знаешь, куда они летят?
Парнишка ненадолго задумался и уверенно заявил:
– Конечно знаю! На юг, в жаркие страны!
– Верно, – дедушка потрепал его по кучерявой макушке. – Когда в наших краях становится слишком холодно, некоторые птицы улетают туда, где тепло, чтобы пережить зиму. А потом по весне возвращаются обратно…
– А зачем? – мальчуган удивлённо захлопал ресницами.
– Зачем что?
– Зачем возвращаются? Разве не проще остаться там, где всегда тепло, чтобы не летать туда-сюда?
– Хм, – дедушка задумался. Кажется, этот вопрос поставил его в тупик, и он не знал, как ответить правильно. – Наверное, начинают по дому скучать, вот и возвращаются…
– А зачем тогда вообще улетать? Можно же и здесь остаться. И скучать не придётся.
– Некоторые и не улетают, – почесал затылок дедушка, уже начиная жалеть о том, что вообще начал развивать эту тему. Всё же он был очень далёк от орнитологии…
– Некоторые – это какие? – не унимался парень.
– Ну как, какие? Все птицы, которых ты зимой видишь. Вот кто у нас в городе зимой живёт?
– Воробьи, – довольно ответил мальчуган и, призадумавшись, стал добавлять, загибая пальцы, – а ещё голуби, синицы. Вороны ещё…
– Вот видишь, как много птиц здесь зимует!
– О, точно, ещё сороки. И утки…
Дед открыл было рот, чтобы возразить по поводу уток, но передумал. В конце концов, утки уже несколько лет не покидали город – то ли их так откармливали за лето, что к осени они не могли взлететь, то ли просто не видели в этом необходимости. Но если рассказать ребёнку о том, что раньше утки тоже улетали на юг вместе с другими птицами, то очередная волна вопросов будет неизбежна. А они ведь уже почти дошли до дома… Поэтому дед решил не заострять на этом внимание, а просто сказал:
– Точно! Видишь, как все они любят наш город! Пойдём уже домой, там бабушка нам блинчиков напекла…
– Блинчики! – радостно закричал парень и рванул к своему подъезду. Вбежал по лестнице на третий этаж и постучал в дверь.
– Слава богу, сработало, – думал дед, поднимаясь по ступенькам, – и откуда в нём столько прыти…
Когда он дошёл до своей квартиры, дверь была открыта, а его внук уже успел снять с себя кроссовки, и теперь возился с молнией на куртке. И, стоило деду появиться на пороге, малыш, будто вспомнив что-то важное, прокричал бабушке в кухню:
– Бабуль, а ты знаешь, почему голуби и воробьи не улетают на юг?
– Конечно знаю, – сказала бабушка, выйдя в коридор с полотенцем в руках. – У них крылья маленькие, поэтому они далеко улететь не могут, вот и приходится им здесь зимовать.
– Дааа? – искренне удивился мальчуган, округлив свои и без того большие глаза. – А дедушка сказал, что это из-за того, что они очень любят наш город…
– Это дедушка очень любит наш город, – посмеялась бабушка, закинув полотенце на плечо. – Поэтому за всю жизнь никуда и не летал. Ну и я вместе с ним…
Она косо поглядела на своего мужа, потом улыбнулась внуку и с тоскливой ноткой в голосе сказала:
– Ничего, мы с тобой тоже когда-нибудь поедем в эти «жаркие страны» и посмотрим, куда же на самом деле улетают птицы… Там, говорят, море голубое, песок белый, пальмы растут с кокосами…
– И бананами? – ахнул ребёнок.
– И бананами, – бабушка мечтательно закатила глаза. – Но это потом… А пока иди мой руки, я уже всем чай налила.
И, чмокнув деда в щеку, прибавила:
– А дедушке твоему неплохо бы учебник по естествознанию почитать. Класс этак за третий…
День 12
Зима близко
За длинным прямоугольным столом четверо одетых в тёплую униформу мужчин гремели вилками и ножами, с удовольствием поедая горячий ужин и болтали ни о чём.
– Прикиньте, – начал один из них, – мне сегодня жена написала, что в одном из торговых центров уже начали собирать ëлку…
– Странно, – ответил второй, – вроде рановато… Октябрь только начался, им бы не ëлку ставить, а тыквы с пауками развешивать. А вообще, быстро время прошло – вроде только сюда приехали, а скоро уже домой.
– Точно, рутина – она такая, – протянул третий, – когда каждый день похож на предыдущий, легко теряешься не только в числах, но и в месяцах. Но вы заметили? Стало намного светлее, значит, и правда, зима уже близко.
– Дома зима, – поправил четвёртый, – а здесь-то лето!
– Ну, для меня, например, зима – это когда Новый год и снег, – возразил второй, – и если снег здесь всё время, то Новый год, как и у всех – тридцать первого декабря. Так что я согласен с тем, что скоро зима. Наша, родная. Но, с другой стороны, светло уже и правда, как летом…
– Да какая разница, как это называется? – усмехнулся первый. – Главное – это что? Что осталось меньше ста дней, и мы полетим домой! Можно будет просто сесть со своими за стол и поесть домашней еды! Обнять их, пса за ухом почесать. Я вот по сыну уже так сильно соскучился, что он мне начал сниться по ночам. А я даже не уверен, что он меня узнает – в прошлый раз, когда я вернулся, он вообще испугался, стоило мне переступить порог. Жена его еле успокоила…
– В этом плане, конечно, проще, когда дети у тебя уже выросли, а с женой ты давно в разводе, – третий выдавил ехидный, лающий смешок. – Хотя, конечно, здорово, когда кто-то ждёт дома. Наверное…
– Тебя, вообще-то, родители всегда ждут, – четвёртый вернулся за стол вместе с чайником и начал разливать кипяток по кружкам. – По-любому опять в аэропорту встретят, ещё и пир на весь мир закатят. Так что радуйся, что они у тебя всё ещё живы и здоровы. А вообще – какая разница, кто тебя ждёт дома? Хоть дети, хоть родители, да хоть кошка с кактусом! Главное – дома! Просто представь, что ещё немного – и ты заснёшь в своей кровати, на своей подушке, под своим одеялом…
– Точно, – второй поднял чашку с чайным пакетиком, от которой шёл густой, белый пар, – давайте за дом и выпьем! Чтобы нам всегда было, куда возвращаться…
За столом раздался звон бьющихся друг о друга кружек, но его быстро заглушили низкие, разносящиеся по всему зданию радостные голоса. Столовая с каждой минутой наполнялась уютным теплом, и яркие солнечные лучи проникали через небольшое окно, подсвечивая редкие пылинки. А снаружи, в безжизненной ледяной пустыне, бушевал пронзительный ветер, безуспешно пытаясь пробиться через толстые, нерушимые стены антарктической станции «Восток»…
День 13
Путь длиною в 79 дней
***
Два месяца, две недели и четыре дня. Даже не верится, что осталось так мало. Тем не менее, минуты никогда не казались мне настолько долгими. И с каждым новым днём они тянутся всё сильнее.
***
Ровно два месяца. Когда я вернусь, сирень уже отцветëт. Скорее всего, отцветут даже яблони, и я снова пропущу всю эту красоту. Хотя мне кажется, что я уже забыла, как пахнет город в начале лета, и от этого становится немного не по себе.
***
Дни тянутся как раскалённый асфальт, налипший на тракторные колëса. Они вязкие и вызывают желание откашляться. Я буду здесь ещё ровно пять недель. День, когда я смогу открыть эту недосягаемую дверь, всё ближе и ближе, но вместо радости и предвосхищения меня начинает одолевать тревога. Я так давно не была на другой стороне, что, кажется, совсем ничего о ней не знаю. Возможно, мир изменился так сильно, что для меня в нём больше не осталось места.
***
Мне осталось спать на этой кровати двадцать два дня. Неделю назад я взяла себя в руки и, наконец, написала домой. Вернее, туда, где был мой дом раньше, а теперь я не знаю, осталась ли у меня хотя бы черепица от крыши над головой. Впрочем, я и раньше писала, и никогда не получала ответа. Что ж, видимо, будь я тем человеком, которого хотелось бы ждать дома, я бы никогда здесь не оказалась. Я думаю об этом, и тревога сменяется безразличием.
***
Чем ближе этот день, тем трусливее я становлюсь. В голове пчелиным роем жужжат вопросы, которые я изо всех сил гнала от себя последние девять лет. Правильный ли я сделала выбор? Был ли он у меня вообще? Спрашивала ли обо мне моя девочка? А если спрашивала, что ей говорили? Сможет ли она простить меня за то, что оставила её одну совсем малышкой? Сможет ли когда-нибудь называть меня мамой?
Мне хочется кричать от бессилия, стоит подумать о том, что всё могло закончиться иначе, но разве сейчас я в силах изменить хоть что-нибудь?
***
Четыре дня. Мой страх перерастает в панику, и от мыслей о том, что меня ждёт, я начинаю задыхаться. От бессонницы не спасает даже тяжёлый, монотонный труд, а стоит мне задремать хотя бы на полчаса, как ко мне приходят кошмары. Во снах моя девочка стоит ко мне спиной и каждый раз говорит, что ей не нужна мать-убийца, лишившая её отца. Я возвращаюсь в реальность под бешеный стук сердца и размазываю слёзы по щекам.
***
Завтра. Почему время, тянувшееся резиной несколько месяцев, вдруг начало разгоняться как бешеный маховик? Последняя неделя неуклонно приближала меня к неизбежному, и часы, обратившиеся в минуты, откровенно злорадствовали. Что мне сделать, чтобы время снова замедлилось? Как уговорить его остановиться?
Почему, почему я не могу ощутить положенную мне радость? Страх сковывает меня так сильно, что я начинаю думать о страшном. О том, что позволило бы задержаться здесь ещё на несколько дней, месяцев, лет… И только одна мысль не позволяет мне совершить непоправимое: а вдруг я ещё смогу всё исправить?..
***
Утро.
Последнее утро здесь, и я не знаю, что будет дальше. Я покидаю это место, не рассчитывая на принятие. Теперь я готова к любому исходу. Если мне только дадут шанс, я обязательно скажу дочери о том, что ни о чём не жалею. И что, если бы я могла вернуться в прошлое, я бы снова и снова выбирала сохранить ей жизнь. Я расскажу, как все попытки бегства от её отца оказывались бесполезными, и как ему нравилось нас наказывать. Расскажу, что "убийство с особой жестокостью" могло бы называться "превышением самообороны", если бы по своей наивности я не решила сама вызвать полицию. Скажу о том, что больше всего на свете я хотела быть рядом всё это время.
Я не знаю, что буду делать, если она мне не поверит или же вовсе не захочет слушать. Мне очень, очень страшно. Но желание её обнять намного сильнее любого страха.
Я пишу этот клочок бумаги, потому что хочу, чтобы от меня осталось что-то настоящее. И когда ты, которая займёт эту кровать после меня, прочтёшь мою запись, пожелай мне удачи.
Пожелай мне вновь обрести свой дом и больше никогда сюда не вернуться. Я обнимаю тебя от всего сердца.
Кем бы ты ни была.
День 14
По воле ветра
В одном небольшом и крайне скромном приюте на окраине города намечался настоящий праздник. Две взволнованные женщины, одетые в светлые фартуки поверх длинных платьев, замерли у открытого окна посередине коридора, не в силах поверить своему счастью. Одна из них, прижимавшая к груди какой-то клочок бумаги, не смогла сдержать слёз, и теперь вытирала щёки чепчиком:
– Это же настоящее чудо! – восклицала она, шмыгая носом. – Самое настоящее!
– И правда, – соглашалась вторая, – ты представляешь, какие это огромные деньги? Купим, наконец, Мартину зимнюю куртку! А Лизе – ботинки! Сможем, наверное, даже порадовать ребят фруктами!
– А, может, – нерешительно сказала первая женщина, понизив голос, словно боялась, что её предложение окажется слишком дерзким, – может, сводим их в кино?.. Они же никогда там не были…
– Конечно! В конце концов, через несколько дней Рождество. Представляешь, как они обрадуются? Мы даже можем каждому подарить по книге или игрушке… Купить настоящий рождественский торт со взбитыми сливками, запечь целиком индейку…
Обе женщины мечтательно закатили глаза, представляя, на что они могут потратить эту баснословную сумму, этот, без преувеличения подарок небес…
– Господи, дай здоровья и счастья этому щедрому человеку с огромным сердцем! Пускай он живёт долго в любви и радости, – шмыгнула носом первая женщина и сложила ладони, прижав их к губам.
В то же время незадолго до этого, всего в нескольких милях от приюта, один очень влиятельный человек разговаривал по телефону на верхнем этаже своего пентхауса и совсем не обращал внимания на то, чем занимался его пятилетний сын.
– Извини, дорогая, но я не успею оказаться дома к Рождеству. У меня много дел. Но я выписал тебе чек на пятнадцать тысяч, порадуй себя чем-нибудь перед праздником. Можешь купить себе платье от Гуччи, которое ты хотела. Не хватит? Хорошо, выпишу другой, на двадцать семь. Да, я попросил Стива купить Алану подарок, всё, как ты и просила. Он передаст его тебе сегодня вместе с чеком, когда повезёт Алана домой. Да, я не смогу оставить его у себя – слишком уж он шумный, а мне нужно работать. Так, а где я оставил свою чековую книжку?..
А в соседней комнате Алан, изнывая от скуки, отрывал от папиной книжки листок за листком и складывал из них красивые бумажные самолётики. Он запускал их в открытое окно и смотрел, как красиво они, ведомые ветром, разлетались в разные стороны. И даже не думал о том, куда они отправятся, стоит им только исчезнуть из виду…
День 15
Звон колокольчиков
– Это – странное место, – протянул владелец старого кафе на морском побережье, в которое я пришёл устраиваться на подработку. – Обычно редко кто задерживается здесь больше, чем на месяц, но ты утверждаешь, что не из пугливых…
Я коротко кивнул.
– Так говорят многие, а потом только пятки сверкают… Но я поверю тебе на слово, в конце концов, не то, чтобы у меня был выбор. Задачи свои знаешь? Здесь всё устроено просто: я готовлю еду и десерты, а ты принимаешь заказы, относишь их за столик и обслуживаешь кофемашину по мере необходимости. С ней тоже никаких сложностей, так что, думаю, справишься. Сможешь приступить прямо сейчас?
Я кивнул ещё раз и пошёл переодеваться в униформу, которую мне выдал хозяин. Она была практически новой, лишь фартук слегка посерел со временем. Когда я вышел в зал, владелец сказал мне:
– Ты пока не спрашивал, но я всё равно скажу. Обычно здесь очень тихо, и посетителей бывает немного. В основном, все они – это пожилые люди, которым нравится коротать время за чашечкой чая или кофе. Но иногда приходят особые… кхм, посетители… Внешне их не отличить от обычных людей, но есть некоторая странность. Видишь, у входа висит небольшая корабельная рында? Она всегда звонит, когда открывается дверь, но каждый раз, когда заходят они, этот звон не слышен. На это нужно обращать особое внимание, и никогда, ни при каких обстоятельствах не произносить рядом с ними ни звука. Ни о чём их не спрашивай, ничего им не отвечай. Можешь использовать жесты, но обычно они заказывают только кофе, поэтому и в общении с ними нет никакой необходимости. Запомнишь это простое правило – и будешь работать абсолютно спокойно. А деньгами я не обижу.
– А как же остальные посетители? – поинтересовался я. – Они тоже знают про рынду?
– Местные знают, а если я вижу кого-то незнакомого, то стараюсь всё ему объяснить. Поверит мне на слово – хорошо, а если нет – то это будут уже не мои проблемы…
– А если нарушить правило?..
– То вскоре тебя здесь никто не увидит. Я не знаю, правда это или нет, но ещё дед мне рассказывал, что эти ребята через голос крадут твою душу. Стоит им однажды услышать тебя, как все твои силы перейдут к ним – состаришься в лучшем случае за неделю и иссохнешь как мумия, пока от тебя не останется горстка пепла. Так они смогут жить очень, очень долго. Но сюда они приходят не на охоту, а лишь затем, что им нравится кофе, поэтому бояться не стоит…
Я ничего не ответил.
– О, а вот и первый клиент! – обрадовался хозяин, услышав звон. – Иди, принимай заказ!
Я улыбнулся и направился в зал, искренне радуясь тому, что утром вошёл в это кафе сразу же за хозяином, и рында ещё не успела замолчать. Что ж, в основном, он во всём был прав. Кроме одного: не каждый из нас приходит сюда за кофе…
День 16
Закутать в теплый шарф
– Холодно…
Молодая женщина с бледным лицом и тёмными губами обнимала колени, раскачиваясь вперёд-назад на жёстком деревянном сидении.
Лодочник, пожилой мужчина с седой щетиной, сидел напротив и плавно погружал вёсла в тёмную воду. И каждый раз, когда он едва заметно отклонялся назад, рукава его серого дождевика задирались, обнажая иссушенные временем руки. Он ничего не ответил своей попутчице и просто продолжал грести.
– Куда мы плывём? – снова спросила женщина.
– Дальше, – коротко ответил лодочник низким, спокойным голосом.
Женщина слегка удивилась, не ожидая вместо старческой хрипотцы услышать глубокий, мелодичный бас. Она не могла заставить себя посмотреть лодочнику в глаза, но то и дело поглядывала на его запястья, тщетно силясь отыскать хотя бы одну-единственную вену. Однозначно, было в этом человеке что-то неестественное, но отчего-то это не пугало, поэтому женщина спросила его ещё раз:
– И долго нам плыть?
– Долго, – безразлично произнес лодочник. – А разве ты куда-то торопишься?
– Нет. Наверное, нет… Я же не знаю, ни где я сама, ни где моя одежда…
– Ты знаешь, – лодочник ударил веслом о водную гладь, и чёрные капли россыпью бриллиантов взлетели, ударившись о борта лодки. – Ты на половине пути, и одежда тебе здесь уже не нужна…
Женщина замолчала, осмысливая его слова. Глубоко внутри себя она понимала, где находится, но меньше всего ей хотелось, чтобы лодочник подтвердил её догадки.
