Инна Демина
Красной планеты Надежда
Даша намека не поняла.
– Надь, ну вредно же! – продолжила она обвинительную сентенцию, причем громко, чтобы все присутствующие слышали. – Одно дело, когда из натуральных продуктов, хотя тоже не полезно. А тут из сухой смеси… Фу! Смерть же фигуре! Вон, смотри, у тебя уже живот отвис!
Я ахнула от возмущения. По обретенной с детства привычке я два раза в неделю устраиваю себе физическую нагрузку в тренажерном зале, брюшной пресс у меня в порядке. Однако, несмотря на это, я невольно опустила голову и недоверчиво покосилась на свой живот под серой шерстяной туникой. Вдруг, правда, обвис? Да нет, быть не может!
– Мюсли, надеюсь, в меню есть? – Даша тем временем грациозно поднялась со стула. – Составишь мне компанию?
Я покачала головой и продемонстрировала свой голопланшет, который, кстати, уже не мигал деликатно, а светился ровным желтым светом и издавал тихий звон, сообщая, что до начала рабочего дня остается уже менее получаса.
– А, понятно, – с сожалением вздохнула Даша и надула губы. – Дроны сами за образцами и прочей ерундой не слетают, аэросъемку местности, на которой за последние несколько тысяч лет ничего не изменилось, не произведут и обратно в стойла не вернутся.
– Отчет сам себя не составит, записи в журнал наблюдений и журнал по использованию дронов не внесутся, образцы до лабораторий не доберутся, – в тон ей продолжила я, но, не выдержав, рассмеялась. – Просто кое-кто опоздал к завтраку. Бывает.
Даша едва заметно улыбнулась в ответ.
– Ладно, иди уж, работай. Увидимся за обедом?
– За ужином, – вздохнула я.
Объем работы, который ждет меня сегодня, повышен по сравнению с остальными, не отчетными днями. Да еще и профессор Хоффмайер, начальник биологической лаборатории, снова заявку на образцы прислал, существенно расширенную по сравнению с обычной. Эх…
– Хорошо, Надь, – Даша ослепительно улыбнулась. – Отчет пришлю к вечеру.
Я только вздохнула, понимая, что, во-первых, Даша о желании работать сверхурочно, вдруг одолевшем ее начальника, ничего не знает, и, во-вторых, что на ужин я сегодня точно опоздаю. Но только молча кивнула и понесла посуду в мойку – скромный серый агрегат с раззявленной пастью для загрузки посуды. А к Даше уже со всех сторон спешили те, кто желал ее поздравить и выразить ей свое восхищение. Не придется ей завтракать в одиночестве.
Увы, оказаться на рабочем месте вовремя мне сегодня, видимо, не суждено. Выйдя во внешний коридор жилого модуля, своеобразную прихожую, отделявшую внутренние его помещения от внешней стены, я не сразу смогла найти свою обувь и комплект верхней одежды – их кто-то перевесил совсем на другое место! Пока искала и одевалась, к тому времени порядком замерзнув (во внешнем коридоре всегда холодно, так как отопительные коммуникации расположены только в одной из его стен, а снаружи температура никогда не поднимается выше нуля градусов по Цельсию), с улицы ввалилась компания из генерала Юрия Валентиновича Дубровцева, начальника Новой Терры, профессора Гедеона Хоффмайера, начальника биолаборатории, того самого, что снова завалил меня заявками на образцы, и Виктора Котта, парня, совмещавшего функционал пилота марсохода и инженера-ремонтника. И они тут же перекрыли выход из модуля – ни обойти, ни проскочить незамеченной. Елки зеленые… Да еще и молния на полукомбинезоне не желала застегиваться, и второй рукав куртки я все никак не могла поймать, и шапка завалилась за скамейку, на которой полагалось обуваться… В общем, как оно всегда и бывает, когда торопишься! И на работу я уже, считай, опоздала. Да еще и на глазах у начальства! Эх…
К счастью, ни генерал, ни профессор внимания на меня не обращали, так как были слишком заняты разговором. Вернее, говорил один герр Хоффмайер – громко, эмоционально, проглатывая часть слов и щедро пересыпая свою речь научными терминами и, как мне показалось, непереводимыми идиоматическими выражениями. Я, признаться, так и не смогла понять сути его претензий, даже в общих чертах – увы, выучить немецкий язык у меня не получалось даже под гипнозом и методом прямой загрузки в сознание! Как сказала психолог, я почему-то отвергаю его на уровне подсознания, и медицина вкупе с образовательными методиками и последними техническими разработками тут бессильны. Но наверняка тема разговора начбиолаба с генералом меня не касается. Так что нужно все-таки одеться и сбежать отсюда незаметно.
Однако молния все никак не хотела сдаваться, и я невольно, но прислушивалась к разговору на повышенных тонах. А вот смотреть в их сторону избегала, делая вид, будто меня больше интересует собственное отражение в зеркале.
Герр Хоффмайер по-прежнему возмущался. Юрий Валентинович, напротив, был спокоен, только хмурил брови и задумчиво потирал подбородок, и реплики на немецком вставлял только изредка – тяжеловесные и основательные, как постаменты для памятников. Обычно действует успокаивающе, однако биолог всея колонии завелся так, что его сейчас успокоит только инъекция литирлиума1. Вообще, странно: такое крайне взвинченное состояние для этого светила науки не характерно. По крайней мере, Даша рассказывала, что он спокойный, как удав, и она не знает, что нужно сделать, чтобы вывести немца из себя. Да скорее он всех доведет до ручки своим занудством и педантичностью! А тут вдруг и подпрыгивает, и руками размахивает, и обличающе тычет пальцем в ремонтника, пилота-водителя и вообще на все руки мастера.
А вот Вик, хоть и молчит, всем своим видом – и позой, и выражением лица, и, казалось, даже ритмом дыхания – выражает несогласие с профессором. Несогласие в корне. И еще то, что он уже все сказал по предмету разговора.
Однако, заметив меня, улыбнулся и будто забыл о своих собеседниках. Обрадовался. Надеюсь, на этот раз обойдется без глупых шуток вроде: «Дроны от восхищения рады бы падать к твоим ногам, Надюша, но, увы, в периметр не залетают – их гнезда с внешней стороны купола жизнеобеспечения!». Это после тех случаев, когда я обращалась к нему по поводу поломок оборудования. Грр! Вот так порой даже пожалеешь, что Вик не позволил себе ни одной пошлой шутки в мой адрес или чего-то подобного – тогда бы я с чистой совестью пожаловалась бы вышестоящему начальству, например, тому же Дубровцеву или его заместителю по инженерно-технической части, майору Лисицыну. А так приходится терпеть, обливать шутника ледяными взглядами, фыркать и изредка, когда совсем невмоготу справиться со смехом, улыбаться. Потому что с чувством юмора у парня все в порядке. Впрочем, причина моей сдержанности по отношению к нему, а в последнее время – даже неприязни, в другом. И я не хочу об этом думать!
Я сделала вид, что не заметила его улыбки, и продолжаю разглядывать свое отражение во вмонтированной в стену зеркальной панели.
Хм, а Юрию Валентиновичу, похоже, выпало стать арбитром между этими двумя. Ну… могу только посочувствовать. Но молча, чтобы остаться незамеченной.
Увы, не вышло. Зато нашла одну свою перчатку, почему-то оказавшуюся в кармане на левом бедре. Хотя я точно помню, что оставляла обе в карманах куртки! А где вторая? Не вижу! Наверное, прихватил кто-то случайно, ведь куртка, наверное, упала, пролежала на полу какое-то время, ее, конечно, повесили обратно на вешалку, но выпавшую из кармана перчатку могли не заметить. Вернее, одну заметили, а вторую нет. И ее, наверное, кто-то случайно забрал с собой. Перчатки-то у всех одинаковые, в одном месте за средства госбюджета закупали. А я свои пометить так и не успела – руки не дошли. Увы. Придется на склад за новой парой идти.
Стоило мне на миг отвлечься на поиск перчатки, как Вик отошел от Хоффмайера с Дубровцевым и незаметно оказался рядом со мной. Второй рукав вдруг сам собой прыгнул на руку и натянулся до плеча, а я, признаться, вздрогнула от неожиданности.
– Доброе утро, Надюша! – все с той же радостной улыбкой произнес он, протягивая мне мою же шапку.
И когда только успел достать? Хорошо хоть с молнией не полез помогать, иначе… Иначе не знаю, что бы я сделала – начала бы возмущаться громче профессора, оттолкнула бы Вика или что-нибудь еще в этом духе. Сейчас, когда обе мои руки оказались свободными, я справилась с неподатливой застежкой мгновенно. А почему она не застегивалась-то? Кажется, в молнию что-то попало! Не вытащить! Ладно, на моем рабочем месте есть пинцет, попробую им.
Кстати, я заметила, что правый рукав его куртки натянут по самые пальцы, а из-под него торчит ранозаживляющая повязка, охватывающая нижние фаланги и, наверное, тыльную сторону ладони. Что-то случилось? Вик ведь с техникой работает, вдруг что-то рвануло? Или плеснуло? Или… Впрочем, это не мое дело.
– Доброе, – сдержанно ответила я, изобразив вежливую улыбку и принимая шапку из его рук. – Благодарю.
И отвернулась к зеркалу, чтобы натянуть на голову забавный белый колпачок с помпоном и заправить под него выбившиеся из прически светло-русые пряди. Всем своим видом я показывала, что продолжать диалог не намерена. Надеялась, что Вик вернется к генералу с Хоффмайером, однако он продолжал стоять рядом, внимательно наблюдая за мной. И уже не улыбался. Под пристальным взглядом его голубых глаз я вдруг почувствовала себя неловко. И тут же ушла в глухую оборону личных границ.
– У вас с генералом и профессором вроде как разговор, – с жирным интонационным намеком произнесла я.
Вик, против ожидания, возвращаться к обозначенным собеседникам не торопился.
– Да они еще минут пять не заметят моего отсутствия, – тихо усмехнулся он, однако не стал просвещать меня относительно темы их спора.
И снова замолчал, разглядывая мое лицо. А после со вздохом, в котором мне почудилось сожаление и что-то еще, названия чему я подобрать не сумела, тихо-тихо произнес:
– У тебя варенье на губах.
А после уже другим, нормальным голосом добавил:
– Хорошего дня!
И пошел обратно к собеседникам.
А я вновь посмотрела в зеркало, на этот раз действительно на свое отражение, и подавила желание стукнуть себя по лбу. Гладкая ударопрочная (потому что в колонии может произойти все, что угодно) поверхность отразила мое привычное и знакомое с детства лицо – серые глаза в обрамлении густых ресниц, заметные тени под ними (эх, надо было накраситься, а не валяться лишних пятнадцать минут в постели!), тонкий нос (длинноват, увы), щеки, подбородок и губы вполне обычные… В уголках рта заметны предательские темно-фиолетовые следы. И на верхней губе тоже – у самой границы идущего от носа желобка. И в таком виде я сидела в столовой, а потом и вышла из нее! Неужели Даша не заметила?! Или заметила, но промолчала? Если так, то почему? Может, ей показалось это забавным? Ну, чувство юмора у нее есть, правда, временами довольно злое… Да нет, просто не заметила. И хорошо, что я не выбрала на завтрак йогурт или кефир!
Я достала из кармана на бедре упаковку влажных салфеток и оттерла темно-фиолетовые пятна. Потом машинально достала оттуда же тюбик с блеском для губ, повертела его в руках и убрала обратно. Может, позже.
А выяснение отношений на повышенных тонах за моей спиной набирало обороты.
– Найн! Найн психолог! – взвизгнул Хоффмайер, взмахнув руками так, будто хотел наброситься на собеседников с кулаками.
И потом продолжил кричать на ломаной смеси русского и немецкого:
– Их бин здоров! Здоро-о-ов! Найн психолог! Ви не понимайт всей швейригкайтен ситуации! Шнелле! Эс ист нётих выехать немедленно!!!2
Так, кажется, профессору срочно понадобилось выехать за пределы колонии. И он требует, чтобы его отвез именно Вик. А тот по какой-то причине отказывается, что Хоффмайеру, конечно, очень не нравится.
Неизвестно, чем закончилась бы эта сцена, но тут я вспомнила, что один из наших психиатров, Витольд Маркович, тоже припозднился с завтраком и сейчас наверняка допивает свой кофе, любуясь именинницей, и побежала за ним. Да, не снимая верхнюю одежду, что является нарушением правил пребывания в столовой! Но случай-то экстраординарный, психиатрическая помощь требуется немедленно! Не психологическая, а именно психиатрическая, с успокоительным, а то и с чем-нибудь посерьезнее! Потому что, боюсь, кто-то может пострадать.
К счастью, нужный мне человек, хоть и сидел далеко от выхода из столовой, сразу заметил мои умоляющие взгляды, обращенные к нему, и размахивания руками, и, отставив кружку, поспешил на помощь. Витольд Маркович Лиговцев, смуглый, с белыми нитями седины в пышной шапке угольно-черных волос, с пышными же усами, один уход за которыми наверняка занимает изрядную долю его свободного времени, шутник и балагур, каких поискать, правда, имеет склонность к полноте и постоянно с нею борется. А еще он умеет найти подход к любому, и на окружающих действует гипнотически. Вот и сейчас, отодвинув с дороги сначала меня, потом Вика, дружески положил руку на плечо герру Хоффмайеру и низким бархатным басом завел:
– Что же вы, герр Гедеон, тут крик подняли? Так ваши доводы точно никто не воспримет, это я вам как психиатр говорю! Давайте, дорогой, сделаем перерыв, кофейку глотнем, да и обсудим все в спокойной обстановке. Вон, и Юрий Валентинович еще не завтракал, и молодой человек наверняка тоже, так что они не откажутся составить нам компанию. Не откажетесь же?
Генерал и Вик со вздохом подтвердили, что да, не откажутся. Только пару моментов обговорят. Нет-нет, к вопросу Хоффмайера они отношения не имеют!
И сработало! Я же упоминала о гипнотическом воздействии психиатра на людей! Вот и профессор не оказался исключением – спокойно дал себя увести в столовую и усадить за столик, и даже сделал заказ у кухонного робота.
– Да, Наденька, с Вашего позволения, я перенесу завтрашний сеанс на послезавтра, – сказал Витольд Маркович, проходя мимо меня. – Форс-мажор, к сожалению.
Принципиальных возражений у меня не нашлось. Послезавтра, так послезавтра.
– Впрочем, если вам по-прежнему снятся кошмары, могу выкроить время сегодня вечером или завтра перед завтраком, – предложил психиатр. – Или перепоручить вас заботам Жюстин, она свободнее.
Кошмары меня, признаться, мучили, и очень реалистичные, хоть и с маловероятным сюжетом. Не каждую ночь, но довольно часто. Назначенная Витольдом Марковичем терапия против них не особо помогала, но сами сеансы, на которых я могла поговорить о том, что меня беспокоит, приносили небольшое облегчение. Впрочем, если подумать, острой необходимости в них в настоящий момент не было, да и с проблемами своими я привыкла справляться сама.
Кроме того, мне непросто говорить о столь личном с малознакомыми и, по сути, чужими мне людьми, так что приходится подолгу настраиваться на каждую психотерапевтическую беседу, сокращая время сеанса. С Егором или Дашей мне было бы проще. Но они очень заняты, особенно Егор, и грузить их моими проблемами, когда у них своих по горло, я не хочу. Кроме того, мой парень – материалист до мозга костей, и столь эфемерную субстанцию, как сны, просто не воспримет. Посмеется, разве что.
– Делайте, как считаете нужным, – ответила я.
Психиатр на миг задумался.
– Я пришлю сообщение, Наденька.
На том и разошлись.
Причем не только я с Витольдом Марковичем и герром Хоффмайером, но и генерал Дубровцев с Виком – последнему Юрий Валентинович, направляясь дальше по внешнему кольцу, жестом велел следовать за ним. Вик подчинился, на прощание помахав мне рукой и послав еще одну улыбку.
– О, Надин, а ты ему нравишься! – промурлыкала невесть откуда взявшаяся рядом со мной Жюстин, та самая ассистентка Витольда Марковича. С неистребимым французским прононсом и с диалектически обусловленной картавостью.
Признаться, я до сих пор не могу составить о ней однозначного мнения. Вроде и неплохой человек, и хороший специалист, самостоятельно не практикует лишь потому, что ей, психологу, не имеющему медицинского образования, назначать пациентам медикаментозное лечение пока что не позволяется. Но меня от нее отвращает одно: Жюстин главная сплетница Новой Терры. Эдакая классическая распространительница слухов, которая и присочинит, чего не было, и вывернет все самым неожиданным образом, а в желании поделиться свежими слухами с колонией ее остановит только смерть. И для меня до сих пор загадка, как она умудряется при этом не нарушать врачебную тайну! В общем, с этой женщиной нужно держать ухо востро и не болтать лишнего. Ох… Я мысленно выругалась, осознав, что теперь по Новой Терре будут гулять самые фантастические слухи о наших с Виком отношениях. Да твою ж дивизию! Надеюсь, Егор не является патологическим ревнивцем!
Я с нарочито безразличным лицом лишь пожала плечами. Мол, его проблемы. О симпатии Вика ко мне я давно догадалась – он и не старался ее скрыть. Но ответить взаимностью на его чувства я точно не смогу. Во-первых, у меня Егор есть, и, во-вторых, один поступок Вика отвратил меня от него. Так что отныне он для меня только коллега.
– А тебе он что, совсем не нравится? – лукаво прищурилась Жюстин, блеснув глазами-маслинами.
Так, вот теперь молчать не надо, иначе точно напридумывает, чего не было, да и быть не могло. Вот, ей-богу, ей бы романы фантастические писать с таким воображением! И чего она на Марсе забыла?! Впрочем, о причинах вербовки в колонию спрашивать не принято…
– Странный он… – таким же нейтральным тоном констатировала я, изо всех сил стараясь спрятать нервозность.
Увы, ничего лучше не придумала. Надеюсь, этого достаточно, чтобы сместить фокус интереса Жюстин с меня на Вика. И, надеюсь, он не сильно пострадает от этого… Впрочем, нарываться на конфликт с тем, кто умеет чинить технику, дураков нет.
– О… Все так плохо? – в голосе Жюстин мне послышалось сочувствие.
Я со вздохом развела руками.
– Это есть следствие посттравматического синдрома, – проснулся в ней профессионал. – Не будь к нему слишком строга!
Неприкрытая попытка оправдать интересы Вика меня насторожила. Они что, в сговоре?
– У нас тут у всех посттравматический синдром, – проворчала я. – От радикальной смены места жительства и перелета на Марс.
Жюстин нахлобучила на короткие смоляные кудри вязаную шапочку и с горящими глазами вцепилась в мой локоть.
– О-ла-ла! Надин, так ты ничего не знаешь?! Сейчас все расскажу! – от восторга, что она нашла, наконец, слушателя (читай – жертву), у нее даже французский прононс почти пропал, только картавость осталась.
Любопытство пересилило желание сбежать под благовидным предлогом, и к своему рабочему месту, ангару 4-4, я отправилась в компании болтливой француженки. Которая, как оказалось, может говорить четко и по делу. Конечно, это же не деловое общение в рамках сеанса психологической разгрузки, и не болтовня ни о чем. Это – сплетня!
Окрыленная, с блестящими от радости и собственной значимости глазами, она важно вещала совсем удивительные и, кажется даже, неправдоподобные вещи:
– Вик из четвертой волны колонистов…
– Из четвертой?! – удивилась я. – Но «Марс-4» ведь разбился!
– Всё так, – кивнула психологиня и затараторила, будто опасаясь, что не успеет поделиться со мной этой историей до того, как наши пути разойдутся. – Вик единственный, кто выжил!
Как оказалось, корабль «Марс-4» действительно потерпел столкновение с дрейфующим метеороидом – тот каким-то образом пробил обшивку космического корабля, поразив отсеки 1 и 2, и вмиг оборвав жизни экипажа.
– Тогда от корабля только горстка космической пыли осталась! – я скептически изогнула бровь.
– Я не совсем так выразилась, – тут же поправилась Жюстин. – Метеороид врезался в окружавшее «Марс-4» силовое поле, оно от силы удара прогнулось в корабль, а экипаж, едва вышедший из анабиоза, не успел скорректировать его сообразно ситуации. В общем, поле проделало дыру в корпусе, и как раз в том месте, где были рубка и кают-компания! Представляешь, как неудачно? И с какой силой произошло столкновение?
Я невольно вздрогнула. Неудачнее не придумаешь…
А француженка вдохновенно продолжала рассказ.
Помимо гибели экипажа результатом столкновения с метеороидом стал урон системам управления кораблем и уничтожение системы навигации. Будь космический снаряд чуть крупнее, досталось бы и системе жизнеобеспечения, и тогда погибли бы все колонисты, а не только те, что находились в отсеках 1 и 2 и первом техническом узле. Увы, после такого хоть как-то повлиять на траекторию полета корабля было уже нельзя.
Пассажирам «Марса-4» предстояло пережить крушение надежд на спасение, когда отключились основные двигатели, а резервные так и не заработали, вхождение корабля в хлипкую атмосферу Марса, когда он разминулся с Фобосом и модуль-станцией на несколько десятков километров, и падение на поверхность планеты. Кое-кому из уцелевших колонистов удалось выжить и после этого – тем, кто сориентировался быстрее, успел правильно надеть скафандр и добраться до спасательной капсулы. Ну, еще свой вклад в дело сохранения их жизней внесло то, что сила марсианского притяжения меньше земной – это замедлило падение и смягчило удар. Увы, не намного – корабль-то тяжелый настолько, что нашего воображения не хватит это представить!
Космический снаряд сильно повредил внутренние конструкции и коммуникации «Марса-4», и корабль под действием гравитации планеты разломился на три части. Хвостовая упала очень неудачно – на едва приземлившуюся спасательную капсулу, раздавив ее вместе со всеми, кто находился внутри.
Поисково-спасательную операцию колонисты начали лишь через несколько часов – ждали, пока утихнет песчаная буря, так некстати разразившаяся во время падения «Марса-4», и уляжется поднятый ею и падением корабля грунт. Да и спасательной-то ее поначалу никто в Новой Терре не считал, так как не надеялись найти выживших. Так, забрать уцелевший груз и оборудование, мертвых похоронить как-нибудь… В общем, обнаружение среди обломков корабля нескольких живых, в том числе и Виктора Котта, стало для поисковиков полной неожиданностью. Увы, взять с собой медицинские капсулы у них не было возможности – в Новой Терре на тот момент были только стационарные, это уже «Марс-5» принес две передвижных. Это стоило жизни двум потерпевшим крушение колонистам – они умерли по дороге в колонию. Еще шестеро просто не дождались помощи. В живых остался только Вик, которому повезло – его не раздавили конструкции корабля, не пронзила арматура, его скафандр не получил критических повреждений, да и сам он тоже. Почему? Об этом Жюстин умолчала, подозреваю, просто не знала наверняка. Зато полученные им травмы описывала с каким-то непонятным мне упоением: переломы обеих ног, ребер и сотрясение мозга… Действительно, по сравнению с остальными, легко отделался. Хуже было с психическим состоянием… Но сейчас он, в целом, выправился, приспособлен к жизни и работе в коллективе. Впрочем, им, психологам, дан негласный наказ держать парня под наблюдением – мало ли…
– Комплекс вины выжившего! – констатировала Жюстин. – Тяжелая иррациональная штука. На самом деле, никто из нас с уверенностью не может сказать, что происходит у него в голове. Так что некие… странности ему можно простить. Однако, если его поведение покажется тебе… совсем уж странным, скажи об этом. Возможно, это будет означать, что Вику требуются более радикальные методы терапии.
Я молчала, переваривая информацию. Никогда бы не подумала! А уж упоминание о радикальных методах лечения и вовсе меня напугало! Не знаю, что именно подразумевала Жюстин, однако, как мне кажется, ничего хорошего для Вика. Вполне возможно, что и выстрел в упор из электрошокера на максимальной мощности, свернутая шея (нечего, мол, электроэнергию впустую расходовать) или же несчастный случай вроде поврежденного скафандра… Может, оно и оправдано с точки зрения выживания колонии, но что-то внутри меня яростно противилось такой перспективе. Сердце сжалось от сочувствия к человеку, на долю которого выпали столь страшные испытания.
Вслух я, однако, сказала другое:
– Но на Земле в новостях рассказывали о гибели всех колонистов четвертой волны!
Жюстин пожала плечами и сообщила, что так случилось из-за того, что, повторюсь, после крушения «Марса-4» никто в Новой Терре не верил, что там удалось уцелеть хоть кому-то, так что Дубровцев поторопился дать отчет на Землю о гибели всех колонистов четвертой волны. Потом, конечно, исправил ситуацию, но на Земле по какой-то причине не стали доводить опровержение до широкой общественности. Интересно, почему? Ответа Жюстин не знала. Или знала, но рассказывать об этом ей запретили.
– Так почему ВиктОр кажется тебе странным? – за дружеской улыбкой и нарочито беззаботным тоном психологини мне почудился металл и холод профессионального следователя.
Я поняла, вернее, почуяла, что сейчас от моих слов зависит многое. И испугалась. Не за себя – за то, что могу вот так, неосторожным словом сломать жизнь другому человеку. Как бы я ни относилась к Вику, он этого явно не заслуживал. И надо ли говорить, что на взбудораженных эмоциях я тут же ляпнула глупость?!
– Он позволил себе лишнее…
Брови Жюстин поползли вверх, а на лице появилось выражение, как на морде охотничьей собаки, взявшей след. А я мысленно хлопнула себя рукой по лбу, осознав, сколь двусмысленно прозвучали мои слова. И поспешила исправиться:
– Пытался лезть в мою жизнь с душеспасительными разговорами на тему, которая его точно не касается. Ничего криминального, но… В общем, не та у нас степень близости, чтобы обсуждать личную жизнь друг друга.
Жюстин подозрительно прищурилась, но тут же поскучнела. Мой ответ ее явно разочаровал. И хорошо. Тем более, что мы к тому времени уже обогнули огромную по местным меркам полусферу жилого модуля и дошли до развилки, где мне предстояло свернуть к белому усеченному конусу ангара 4-4, а Жюстин должна была продолжить путь по кольцевой тропе до следующей развилки, ведущей к ангару 3-2, где после прибытия «Марса-5» обреталась психологическая служба.
На работу я, конечно же, опоздала, почти на целый час. Но, к счастью, отчитывать меня за это некому – и как эколог, и как оператор дронов, я сама себе начальник. Просто других экологов в колонии нет (подозреваю, меня-то сюда прислали не из-за необходимости, а для полноты комплекта, чтобы была), а дроны начальник материально-технического обеспечения Новой Терры давно превратил в зону моей личной ответственности, а сам умыл руки. Вспоминает обо мне раз в неделю, когда я ему отчет о своей работе на голопланшет присылаю. Так что и содержание, и использование, и ремонт оборудования на моих плечах. С другой стороны, повторюсь, сама себе начальница. Но как же порой скучно работать в одиночку! Даже кофе не с кем попить! Кроме того, я отлично понимаю, что как эколог тут не особо нужна, и это тяготит меня.
Впрочем, сегодня скучать мне точно не придется – вон, сколько заявок на образцы! И грунта, и льда, и воздуха (ну, той смеси газов, что составляют атмосферу Марса). И больше половины из них – для лаборатории профессора Хоффмайера, и все с пометкой «Срочно!». Хм, для чего ему столько?! Неужто герра Гедеона трудоголизм одолел? В этом случае всем его подчиненным, в том числе и Дарье, можно только посочувствовать. Еще инженерной службе нужна съемка двух секторов подземных коммуникаций купола жизнеобеспечения, и это помимо наземного исследования и традиционного облета подъемного модуля! Еще… да много всего. А я сегодня остаюсь без обеда, рулю дронами до посинения и параллельно накидываю отчет для отправки на Землю. И, скорее всего, опаздываю на ужин. Надеюсь, Даша меня простит. И как же хорошо, что я себе еще вчера перекус оставила. Как чувствовала!
До обеда ничего экстраординарного не происходило. Ну, не считая того, что я вытащила застрявшую в молнии моего полукомбинезона перламутровую пайетку. Маленькую, с полногтя размером. Откуда она там взялась? У меня нет одежды, украшенной этими чешуйками – не люблю. Наверное, кто-то надел мой полукомбинезон по ошибке. Может, он упал с вешалки и попал в чужие руки? Мой комплект верхней одежды веселого бирюзового цвета, и, как оказалось, он, да и сине-зеленая цветовая гамма вообще, приглянулись не только мне, а еще как минимум десяти жительницам колонии. Немудрено перепутать. Натянула, попыталась застегнуть, потом сообразила, что размер не ее, сняла, повесила, куда получилось, не заметила выпавшую из кармана перчатку, а на память оставила мне пайетку в молнии. Как-то так. Что ж, бывает. Убрав находку в ящик стола, я взялась за работу.
Дроны исправно летали туда-сюда, собирая пробы воздуха, грунта, камней и льда с заранее выбранных заказчиками мест, и никаких неожиданностей не подбрасывали. Однако, когда я отправила один из них в сектор 24 горного региона Тарсис, к безымянному ущелью TAR-462233, в объектив камеры беспилотника попал марсоход, стоящий в широком проходе меж скал, там, где каменные стены, изгибаясь в форме подковы, прячут у своего подножья вход в подземную пещеру, и человек в скафандре рядом с ним. Человек как-то странно пританцовывал – постоянно переминался с ноги на ногу, взмахивал руками и поводил плечами. Космическая «цыганочка» с выходом… Скучно, что ли, стало? Внимание мое привлекла большая переводная картинка на спине скафандра – черный череп и две кости, перекрещенные под ним. Такой же, только меньшего размера, красовался на правом плече.
Нанесение на скафандр опознавательных знаков – не прихоть, а правило. Его установили колонисты первой волны для того, чтобы быстро идентифицировать друг друга, находясь за пределами купола жизнеобеспечения. Радиоволновая связь тогда работала со сбоями, так как передатчик от модуль-станции «Фобос» тогда еще не мог покрыть собой всю планету, да и мощности ему не хватало, а иллюминатор зеркальный, и снаружи разглядеть лицо того, кто в нем находится, можно только с очень близкого расстояния. Вот и появилось правило об опознавательных знаках.
Знак можно выбрать любой, но с двумя оговорками: он должен быть хорошо заметным и контрастным по цвету к самому скафандру (это не сложно, скафандр белый), и быть уникальным, то есть, отличаться от знаков, выбранных другими колонистами. Ну, и сведения о нем должны быть внесены в соответствующий реестр и в личное дело каждого колониста. Вот ведь… Бюрократия, будто с Земли не улетала! Интересно, только у меня это правило ассоциируется с раздевалкой в детском саду? Это когда каждый шкафчик с отдельной картинкой. Кстати, скафандры хранятся в отсеке технического этажа, который колонисты между собой так и называют – раздевалка. Хотя, как гласит табличка на входной двери, это экипировочная…
На моем скафандре красуется зеленая ящерка. Ее предложила компьютерная программа адаптации с учетом того, что я – единственная из пятой волны колонистов родилась и выросла на Урале. А я, вспомнив не раз перечитанные мной в детстве сказы Бажова про Медной горы хозяйку, всегда появлявшуюся в сопровождении ящериц, не стала отказываться. Дарья, кстати, потом в шутку расшифровала этот символ следующим образом: мелкая юркая зараза, которая даже при ядерном взрыве выживет, разве что хвост потеряет. Я в ответ в такой же шутливой форме прошлась по ее хорьку – мал, тощ, да вонюч. Мы тогда посмеялись, да забыли. Хоть Даша и пыталась с важным видом вещать, что выбранная отметка есть тайная печать подсознания и что-то в этом духе.