Инна Демина
Красной планеты Надежда
– А волноваться стоит, Надья, – продолжил он, не дождавшись от меня какой-либо реакции. – Как бы не был хорош твой план, не стоит считать окружающих идиотами – кое-кто из них таковым не является и вполне может разгадать твой замысел.
Я продолжала молча смотреть на него, хотя выдерживать этот немигающий, тяжелый, как каменная плита, взгляд мне было непросто. А уж после этих слов мои сомнения в адекватности главного следователя начали расти.
– Знаешь, из-за чего умер Полторахин? – вновь заговорил он, подаваясь вперед, и мне больших усилий стоило не отшатнуться и не оттолкнуть его.
– Нет, не знаю, – ответила я, слегка удивившись столь резкому переходу на «ты».
– Задохнулся, – интимно шепнул Ван Хауэр, почти прижавшись ко мне.
Вот это номер! Я не могла скрыть удивления:
– Как такое возможно?! – я подпрыгнула от удивления, одновременно отодвинувшись как можно дальше от мужчины.
И, упершись локтем в стену, очень пожалела, что выбрала столик в углу – отодвигаться больше некуда, теперь только вставать и уходить, да и то в обход Ван Хауэра.
Последний криво усмехнулся.
– Возможно, Надья. Некто проделал отверстие в наружной стене жилого модуля как раз в том месте, где располагается каюта Полторахина…
– Разве такое возможно?! – удивилась я, зная, что строительным материалом для колониальных построек стали части космических кораблей, доставивших землян на Марс.
– С промышленным лазерным резаком еще и не такое возможно! – нервно отрезал следователь. – Следы применения данного устройства мы и обнаружили на стенках проделанной в стене дыры!
Сказать о том, что я понятия не имею, что это за резак, как им пользоваться и где искать, он мне просто не дал – торопливо начал описывать, как именно было совершено убийство.
– Убийцы проделали дыру в стене жилого модуля и установили в межстеновую прослойку капсулу с диоксидом углерода так, чтобы это полезное, в общем-то, вещество, понемногу проникая в каюту, связало кислород. А после заварили разрез. Знаешь, Надья, где используется диоксид углерода?
– При тушении пожаров, – ответила я, вытащив из памяти расширенный курс безопасности жизнедеятельности, прослушанный в центре подготовки колонистов.
– Именно! – улыбка Ван Хауэра стала еще шире и неуловимо превратилась в оскал. – Потому что он связывает кислород, поддерживающий горение. В случае Полторахина это сыграло роковую роль – за двенадцать часов, что он отсутствовал в каюте, кислород из воздуха был вытеснен углекислым газом. И профессор, вечером войдя в каюту, оказался в условиях жесточайшего кислородного голодания и умер.
Ужас от столь страшной кончины пусть даже едва знакомого мне человека быстро сменился недоумением.
– А почему не сработала система безопасности? Датчики воздуха? Как так вышло, что воздух не поступал через вентиляцию? И неужели Полторахин, поняв, что не может дышать, не попытался покинуть каюту или поднять тревогу?
Я действительно не понимала, как такое вообще возможно. Кроме того, у меня появилось ощущение, будто Ван Хауэр сознательно нагнетает обстановку, а не просто пообщаться подошел. Но зачем ему это? Я в его глазах по-прежнему подозреваемая? Или же Вик прав: этот человек везде и во всем видит заговоры, и плевать ему на доказательства и здравый смысл?
– Хорошие вопросы, правильные, – сверкнул глазами начальник следственной группы. – Система безопасности не сработала, потому что кто-то испортил датчики воздуха, восстановлению они уже не подлежат. Вентиляцию просто залили силиконовым клеем. А входную дверь каюты испортили так, что открыть ее изнутри стало невозможно. Это убийство, Надья. Спланированное, хладнокровное, не оставляющее жертве ни единого шанса на спасение.
– И жестокое… – вздохнула я, непроизвольно обхватывая себя руками за плечи.
Зачем ему рассказывать все это мне?
– Я тоже так думаю, – Ван Хельсинг марсианского разлива понизил голос до шепота. – Должен признать, ты все прекрасно продумала. Однако без посторонней помощи тебе было не обойтись, поэтому ты привлекла к делу влюбленного в тебя Котта и расправилась с Хоффмайером и Полторахиным его руками. Уж не знаю, что ты ему пообещала… Хотя, догадываюсь.
Я круглыми от изумления глазами смотрела на него и не понимала, как можно нести подобную чушь.
– Только прокололась ты, девочка, – Ван Хауэр и не думал прекращать этот поток абсурда. – Нельзя совершить технически сложное преступление и не оставить следов. Так вот, на краях разреза внешней оболочки жилого модуля остались микрочастицы волокон бирюзового цвета, и, если анализ подтвердит, что они от твоей куртки, я легко докажу, что ты собственноручно вставила капсулу с диоксидом углерода в стену каюты Полторахина. В этом случае доказать твою причастность к его смерти проще, чем в случае с Хоффмайером.
Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, мысленно досчитав до десяти. Попытка успокоиться и собраться, чтобы логичными аргументами если не разбить его иррациональную уверенность в том, что главная злоумышленница здесь – это я, то хотя бы поколебать ее.
– Во-первых, раз уж, по вашему предположению, у меня был помощник, то почему мне понадобилось самой вставлять в стену баллон с диоксидом углерода? – спросила я, не скрывая скепсиса. – Почему я не заставила помощника сделать это?
Однако на все мои аргументы Ван Хауэр тут же придумывал возражения. Да, из разряда «домысливания и предположения». Но сам верил в них, как в абсолютную истину.
– Котт не вставил баллон самостоятельно либо потому, что обе его руки были заняты – он удерживал отрезанный кусок внешней обшивки модуля в отогнутом состоянии, либо ему любовь к тебе еще не весь мозг застила, и Котт сделал все, чтобы замазать и тебя.
– Бред!..
– Ну, бред – не бред, а микрочастицы на краях разреза есть, – ухмыльнулся главный следователь. – Да и сам след от разреза столь грубый и нарочитый… Такое ощущение, что его и не старались замаскировать. Будто Котт хотел, чтобы мы его нашли. И чтобы помогли ему преодолеть твое влияние.
Я на миг даже потеряла дар речи. Надо же так все вывернуть! С другой стороны, если Ван Хауэр не выдает желаемое за действительное, то, получается, кто-то хочет подставить меня?!
– Надеюсь, ты не будешь против, если мои люди возьмут образец микрочастиц с твоей верхней одежды, – продолжал довольно ухмыляться главный следователь. Точь-в-точь как удав, готовясь проглотить глупого кролика. – Предупреждаю: отказ будет расценен как признание вины.
– Жестко… – отмерла я.
– Потому что я уверен, Надья: микрочастицы с краев разреза и с твоей куртки совпадут на сто процентов. Еще выяснится, что сам баллон сохранит микрочастицы с твоих перчаток. И сразу предупреждаю, майн либен, не стоит даже пытаться убеждать меня, будто кто-то другой мог воспользоваться твоей одеждой – не поверю.
– Бред… А как я могла испортить вентиляцию и датчики в каюте Полторахина?
– Ну, может, не ты лично… Твой сообщник, Виктор Котт, техник, ему не составило бы труда проникнуть в каюту жертвы и проделать все это. У них есть универсальные ключи от всех типовых замков в колонии, дальше – дело техники. Легкий апгрейд – и готово, сезам, откройся.
– Видео из коридора…
– Там никого, кроме самой жертвы, сначала покинувшей каюту утром, а потом, не подозревая ничего плохого, вернулся в нее вечером – перебил меня главследователь. – Вообще, видео несложно подделать, имея техника в сообщниках. Кстати, ты могла и сама испортить датчики, вентиляцию и дверь, когда Полторахин заснул после плотских утех…
Все, клиника! М-да, попала, так попала… А я как раз именно о том и хотела сказать, и даже готова была предъявить пайетку, которую вчера утром выковыряла из молнии полукомбинезона… Выходит, эту улику даже не собираются принимать к рассмотрению, потому что Ван Хауэр уже все решил, сам назначил виноватых и будет просто закрывать глаза на то, что в эту версию не укладывается! И что делать мне? Чувствую, доказывать, что я понятия не имею, как привести в негодность столь сложное оборудование как датчики системы жизнеобеспечения или автоматическую дверь, бесполезно. Кроме того, алиби на позавчерашние вечер, ночь и утро у меня нет! И вполне возможно, что убийца действительно воспользовался моей верхней одеждой, когда приводил в действие свой план… Хм… Мой зимний костюм пришелся одному из убийц более-менее впору. Не следует ли из этого, что он – женщина? Или мужчина субтильного телосложения?.. Черт побери! Неужели у меня нет другого пути, кроме как, скрываясь, самой искать убийцу?! Нет, убийц! Вик был прав, говоря, что в одиночку такое не провернуть.
– Зачем мне убивать их обоих – Хоффмайера и Полторахина? – спросила я, лихорадочно обдумывая свои дальнейшие действия.
– Ты мне расскажи, Надья, – прошипел главный следователь, обдав меня сильным запахом мяты и чего-то еще. – Поделись своим мотивом. Впрочем, ходили слухи, будто у них была одна любовница на двоих, и они все никак не могли поделить ее. А девушке, видать, надоели оба. Чем не мотив?
Сальный взгляд и хамский тон не оставили мне сомнений: под этой загадочной особой Ван Хауэр подразумевает меня.
– Глупость, а не мотив, – нахмурилась я. – Всегда есть способ разрешить ситуацию, не прибегая к крайним мерам. И это не говоря уж о том, что лишать колонию двух ведущих ученых – весьма и весьма опрометчивый шаг.
– Хочешь казаться наивной, – Ван Хауэр, казалось, меня не услышал. – И делаешь вид, будто ты тут не при чем и глубоко возмущена моими подозрениями. Должен сказать, ты хорошая актриса, Надья. Тебе бы в инфофильмах сниматься!
– Мне даже в школьном театре ни одной более-менее серьезной роли не дали! – фыркнула я.
– Из зависти к великому таланту, наверное, – на полном серьезе возразил мужчина.
Точно клиника! Эх, позвать бы санитаров…
– Вообще, Надья, вокруг тебя подозрительно много смертей, – протянул Ван Хауэр, дыша мне в лицо… перегаром?!
Точно! И как я сразу не догадалась, что запах ментоловой жевательной резинки скрывает последствия употребления спиртных напитков?! Так уж вышло, что мое окружение пристрастием к алкоголю не страдало, так, бокал вина по праздникам, вот и не сообразила сразу, чем это пахнет от главного следователя всея колонии. Но откуда тут выпивка? На территории Новой Терры сухой закон, разве нет? Можно чуть-чуть и то только по праздникам. И за изготовление и распитие в будние дни или в рабочее время, полагается административное наказание… А тут главный следователь колонии знатно накачался накануне!
– Хоффмайер, Полторахин…
– Они не были в моем окружении, – с тихим отчаянием повторила я, больше на автомате, нежели стараясь донести до сознания упертого, где не надо, Ван Хауэра хоть что-то. – Мы общались только по работе, да и то не столько с ними лично, сколько с их подчиненными…
– Тс-с! Не стоит тратить время на ложь, Надья. Были. И я это докажу, как бы ты не пыталась скрыть эту связь, – с уверенностью фанатика оборвал меня Ван Хауэр. – Кстати! Надо бы еще раз проверить обстоятельства смерти врача Кшиштофа Даменецкого, который лечил тебя в первый день после того, как ты подцепила марсианскую инфекцию…
– Он меня лечил?! – удивилась я.
Странно, почему я этого не помню? Мне казалось, что меня тогда, в первую, самую тяжелую неделю с того света тащили совсем другие медики – супруги Усиевич, Фарид Рудаз и Ната Меликян. Доктора Даменецкого я возле себя не помню, хоть убей…
– Лечил, – губы моего собеседника сжались в нитку. – И он был моим другом.
– Сочувствую вашей утрате. Но неужели вы считаете, что я причастна и к этой смерти? Даменецкий вроде как умер от сердечного приступа…
– Ты была вполне в состоянии сыпануть ему в кофе препарат, который вместе с кофеином вызывает инфаркт, – заявило мне это чудо природы.
– Зачем?..
– Ты мне расскажи!
Все, круг замкнулся. Интересно, Ван Хауэр со всеми так себя ведет или только мне так «повезло»? Подозреваю, что только мне, потому что иначе его давно уже сдали бы Витольду Марковичу. На опыты.
Да, было бы неплохо. Но что при таком нездоровом отношении делать мне? Ввести в кожу головы пигмент и изменить цвет волос, став, например, брюнеткой? Может, еще не поздно? Хотя, судя по нездоровому блеску глаз главного следователя, уже поздно.
– Знаешь, Надья, для чего я рассказываю тебе все это? – заговорил он вновь, истолковав мое обескураженное молчание на свой лад. – Для чего раскрываю детали расследования главной преступнице?
Я покачала головой, мысленно уже составляя докладную на имя генерала Дубровцева о преследовании со стороны Ван Хауэра.
– Потому что решать надо сейчас, Надья, – Ван Хауэр всем телом подался ко мне, его рука под столом облапала мое бедро. – Ты попалась. Знаешь, практики совершения преступлений на Марсе пока что не было, соответственно, нет и практики наказаний за это. Но, будь уверена, и тебя, и Котта накажут так, чтобы остальным играть с законом тоже неповадно было. А я могу сделать так, что виноватым останется только твой подельник, а ты выйдешь, как говорят русские, сухой из воды. Не просто так, конечно же – ты станешь моей любовницей.
И, давая понять, каким именно будет формат предлагаемых им отношений, с силой сжал мою ногу, да так, что я невольно вскрикнула. Но и рефлекс сработал – я якобы случайно дернула локтем, и наполовину полная термокружка полетела точно в сторону Ван Хауэра и опрокинулась, намочив его брюки. Да-да, как раз на ширинку. Ходить теперь главному следователю с мокрым пятном на причинном месте! Вот, если б целилась, вряд ли смогла бы попасть точнее!
А я быстро встала из-за столика и прошествовала к выходу из столовой. Правда, как раз в середине ее обернулась и звенящим от ярости голосом отчеканила:
– Вам, господин Ван Хауэр, это преступление никогда не раскрыть! Потому что вы уперлись в одну версию, и просто отметаете все, что не подтверждает ее! И еще потому, что очень хотите обвинить меня и Вика Котта! Так вот, советую не впутывать личные комплексы и симпатии-антипатии в это дело! Иначе останетесь в дураках!
И, провожаемая взглядами следственной группы, а также личным составом биологической и биоинженерной лабораторий, пары медиков и еще нескольких жителей колонии, которые, конечно же, слышали каждое мое слово, прошествовала во внешнее полукольцо жилого модуля. Правда, на пороге обернулась и объявила:
– Образцы волокон с моей верхней одежды предоставлю только после санкции генерала Дубровцева, в его присутствии или в присутствии назначенных им людей! Еще я буду ходатайствовать о проведении экспертизы под их же надзором и о том, чтобы, в случае пропажи или порчи образца, процедура должна быть начата заново! Кроме того, я буду требовать просмотра записи с камер видеонаблюдения в коридоре жилого модуля за последние три месяца – на них будет понятно, что там за любовница, посещавшая каюту Полторахина, и где была в это время я! И доведу до сведения генерала, что главный следователь явился на работу с похмелья!
И просто ушла, внутренне кипя от негодования. Быстро набрала текст докладной записки на выпущенной активированным голопланшетом проекции клавиатуры и отправила ее Юрию Валентиновичу. Подумав, решила не менять свои планы из-за похотливого придурка и, одевшись, отправилась в оранжерею.
Глава 4
11 ноября, день
Надя
Путь до крытого помещения с посадками деревьев и кустарников с Земли я специально выбрала так, чтобы пройти мимо той части жилого модуля, где, по словам Ван Хельсинга, неизвестные злоумышленники вскрыли стену, чтобы установить баллон с диоксидом углерода. Конечно, тот участок был огорожен металлическими столбиками с намотанным на них строительным скотчем, однако никакой охраны рядом с местом преступления не оставили, так что я смогла осмотреться. Ну, что тут сказать…
Жилой модуль размером превосходил все остальные вместе взятые строения в Новой Терре. Не в высоту, а по площади. Он построен в форме восьмерки, вмещает в себя три этажа: первый, второй и подземный, технический, где проложены все необходимые коммуникации – водопровод, электрокабели, силовой узел. Половину первого этажа занимают пищеблок со столовой, тренажерный зал и помещение, используемое колонистами как кинозал, клуб или место для собраний. Другая половина – каюты. Второй этаж тоже отведен под каюты. Кстати, живу я именно на втором.
Так вот, центром и осями каждой из половин «восьмерок» жилого модуля – секторов А и Б – являются стояки водопровода. Воду качает насос на техническом этаже – прямо из скважины, что колонисты первой волны пробурили в коре Марса. Там, как выяснилось, есть жидкая вода.
Сами каюты секторально, по принципу долек апельсина располагаются вокруг него. И, если в каюты второго этажа можно попасть только из коридора, проложенного вдоль внешней стены модуля, то для кают первого этажа это правило работает лишь отчасти – у двух кают в каждом секторе, что находятся на условных вершинах «восьмерок», стены совпадают с внешней стеной, а входные двери расположены в тупиках внешнего коридора. Почему так получилось, неизвестно. Но эти четыре каюты считаются едва ли не элитарным жильем, ведь по площади они превышают остальные. Ага, на целых два квадратных метра! И в одной из них и жил Елисей Полторахин, начальник биоинженерной лаборатории. Этим и воспользовались его убийцы – прорезали стену модуля с внешней стороны, выдрали клок утеплителя, сделали прокол в стене каюты и вставили туда наконечник открытого баллона с диоксидом углерода… Где его, кстати, взяли? Неужели огнетушитель развинтили? Или со склада утащили? Надо бы проверить… Вернее, подкинуть следователям эту мысль, если, конечно, они сами не додумались. Или лучше майору Семенихиной, назначенной куратором расследования от руководства колонии?
А еще я обратила внимание на то, что место, где проделали дыру в стене, во-первых, должно попасть в поле обзора камеры, расположенной над входом в ангар 2-2, где работают ботаники-агрономы и геологи, кроме того, оно должно просматриваться из окон этого ангара. Вдруг кто-то в то утро пришел на работу пораньше и что-то видел? Я ведь могу назвать примерный промежуток времени, когда некая неустановленная личность могла воспользоваться моей курткой и полукомбинезоном – с половины десятого вечера девятого ноября и до половины восьмого утра, когда я вышла из столовой. Надо бы к ним зайти, тем более, путь туда как раз через оранжерею и пролегает!
Эту постройку от остальной колонии отделяли высокие прозрачные стены огромной теплицы. Температура и влажность в ней поддерживались в соответствии с земными циклами жизни растений. Так что летом, к примеру, могло получиться так, что во всей Новой Терре температура колеблется от минус двадцати до минус пяти, а в оранжерее и малых теплицах плюс двадцать пять и лампы дневного света жарят, как солнце. Говорят, колонисты туда загорать ходят, и кое-кто продавливает идею об установлении там небольшого бассейна.
Но сейчас поздняя осень, и в оранжерее довольно холодно – датчик на входе показывал «минус четыре». Можно верхнюю одежду не снимать, только куртку расстегнуть. Деревья стоят голые, хотя кое-где еще остались сухие листья. Даже снег лежит – настоящий, не углеродный. Красота! Если не отвлекаться на вид за стенами теплицы, можно даже поверить, что вновь оказалась на Земле, где-нибудь в лесу или в парке.
Как оказалось, оранжерея сегодня влекла не только меня – на скамейке неподалеку я заметила Эльвиру Кочетову с сигаретой в длинном изящном мундштуке. Курение в Новой Терре, кстати, тоже… не то, чтобы запрещено, но, мягко говоря, не поощряется. Особенно в непосредственной близости от техники любой сложности. Но в оранжерее, да еще и на главной ее аллее (слишком громкое слово для широкой тропинки длиной в пятьдесят метров!) – почему бы нет.
– А, Надежда… – Кочетова заметила мое присутствие и не похоже, что обрадовалась тому. – Доброе утро. Что, и меня генералу сдадите?
Кривая усмешка сделала ее миловидное лицо гораздо менее привлекательным.
– Сдам, – пообещала я, направляясь к ней. – Если за коленки хватать вздумаете. Или, к примеру, за пятую точку щипать. И обвинять меня в том, что по моему приказу Вик Вашего начальника убил.
Эльвира изогнула бровь.
– Вот оно, значит, как… Ну, бывает, что мужчина за сорок начинает испытывать нездоровый интерес к юным девушкам и перестает оценивать себя здраво. «Кризис среднего возраста» называется. Правильно Вы его срезали. Только он не простит.
Я тихо хмыкнула. По-моему, то, что происходило с Ван Хауэром, называлось иначе – микровласть головного мозга с уклоном в садо-мазо. И так было понятно, что, раз уж главного следователя замкнуло на том, что организатор убийств именно я, и присовокупилась к этому страсть к блондинкам, то просто так, без помощи психиатра, его не отпустит. Соответственно, он от меня не отстанет. И, чувствую, тот, кто вставил в стену каюты Полторахина баллон с диоксидом углерода, действительно воспользовался моей верхней одеждой, результаты сравнения проб с разреза в стене жилого модуля и с моей куртки совпадут. Так что мне надо поторопиться, если я хочу найти доказательства своей невиновности, а то и настоящих убийц. Вернее, нам с Виком – как ни крути, вдвоем это будет сделать проще. Да и вообще, одно осознание того, что оказался не один перед лицом неприятностей, дорогого стоит.
Но озвучивать свои мысли Эльвире я не стала.
– Он что, действительно считает, что ты организовала убийство Гедеона? – хитро прищурилась Кочетова и сделала глубокую затяжку.
Я нехотя кивнула.
– А почему? – не отставала она.
Впрочем, ироничная полуулыбка говорила о том, что она не всерьез. Так что я только развела руками и плечами пожала. Мол, кто знает, что в больной голове творится. По правде говоря, ему бы к Витольду Марковичу… Увы, психотерапия у нас – дело добровольное. А для принудительного лечения у соответствующего специалиста нужны веские основания. Это если Ван Хауэр, к примеру, за мной с топором бегать начнет. Хотя, в его случае, с плеткой, наручниками и кляпом… Брр!
– А вы, Эльвира? Вы тоже так думаете? – будто бы в шутку осведомилась я, осторожно «прощупывая почву» для перевода беседы на Хоффмайера и его исследования.
Кочетова выдохнула колечко дыма и покачала головой.
– Не знаю, что и думать, Надя… И вообще, мы с тобой столько из-за образцов ругались, что уже пора обращаться друг к другу на «ты».
Я не возражала. А насчет образцов мы с ней действительно часто не находили понимания, особенно в первый месяц моей работы. Тогда она возвращала все принесенные моими дронами образцы с пометкой «Некондиция», однако не могла толком объяснить, что именно ей не нравится. Так что мне приходилось засиживаться на работе допоздна, отправляя моих роботизированных помощников за новыми пробами. Которые, впрочем, ею тоже «зарубались». Так я и работала с биолабораторией, пока не догадалась отправлять образцы с сопроводительной запиской и приложением видеофайла о том, как дрон забирает ту или иную пробу в полном соответствии с инструкцией. И не отправлять беспилотник за новой пробой без аналогичной сопроводительной записки с указаниями причин возврата со ссылкой все на ту же инструкцию. После этого количество недовольных образцами резко сократилось почти до нуля.
Хм… Уж кто-кто, а Кочетова вряд ли стала бы набиваться ко мне в друзья. Хотя, компании она вроде бы ни с кем не водит, всегда сама по себе.
– А насчет причины, по которой убили Гедеона… – Эльвира задумчиво потерла лоб. – Мне сложно делать какие-либо выводы. Надя, я ученый, я только фактам верю. А факты говорят о том, что, кто бы ни убил обоих светил науки – Гедеона и профессора Полторахина, он имел глубоко личный мотив. И желал, чтобы эти двое помучились перед смертью.
Возразить мне было нечего. Да и не рассматривала я оба убийства с этой точки зрения.
– У Котта должен быть веский мотив, чтобы убивать Гедеона, но, если и так, мне о том ничего не известно, – она постучала ногтем по мундштуку. – Да и вообще как-то это все… демонстративно, что ли. То ли вызов обществу, то ли попытка запугивания, то ли еще что…
Еще одна затяжка, призванная скрыть дрожь в голосе.
– Я бы не поверила, что Гедеона убил Котт, если б не видеозапись его убийства. Герр Хоффмайер не просто так предпочитал его другим водителям. Доверял.
– Это точно, – усмехнулась я, вспомнив, с какой настойчивостью начальник биолаборатории требовал, чтобы его вез именно Вик.
Кочетова усмехнулась, видимо, тоже вспомнив что-то подобное. Но тут же вновь стала серьезной и задумчивой.
– С другой стороны, Виктору было проще подобраться к нему. Но опять-таки непонятно, почему только сейчас, да еще и так демонстративно, на камеру… Кстати, версия, что кто-то мог воспользоваться чужим скафандром, чтобы совершить убийство, тоже имеет право на существование.
– А версия о том, что заместитель захотел оказаться на месте начальника и устранил его? – с легкой улыбкой прищурилась я, присаживаясь на скамейку рядом с ней.
– На меня намекаешь? – прищурилась Эльвира.
– Версии строю, – парировала я.
– Захотелось поиграть в следователя? – Кочетова откровенно веселилась.
Я тяжело вздохнула и опустила голову:
– Приходится. Иначе Ван Хауэр так и будет пытаться убедить всю колонию, что я организовала оба убийства. Не иначе, потому, что с ума сошла.
Мое признание развеселило заместительницу Хоффмайера еще сильнее – она хохотала до слез.
– Прости, Надя, давно так не смеялась! – сказала она, быстро промокая умело накрашенные глаза носовым платком.
Я развела руками, мол, рада, что повеселила, но ответ на свой вопрос получить хочу. Конечно, ее отношение меня неприятно царапнуло, но Эльвира сама по себе человек колючий и порывистый, вот и не стоит принимать ее слова близко к сердцу. В этом она похожа на Дашу, кстати. Правда, колкости моей подруги могут вызвать разве что смех, а слова Эльвиры сочатся ядом. Может, потому она так и не сошлась здесь ни с кем. Или смерти, случившиеся в колонии за последние сутки, так на нее влияют?
– Ну, хорошо, расскажу, – Эльвира прикурила новую сигарету. – И ты сама поймешь, что убивать Хоффмайера или Полторахина у меня причин не было. Наоборот, я молиться должна была, чтобы они живы-здоровы были и работать продолжали. Не молилась вот, а зря… Ты знаешь, чем именно они занимались?
Я покачала головой и затаила дыхание, боясь спугнуть удачу – Эльвира сама перевела разговор на интересующую меня тему.
– Вместе создавали бактерии, способные сожрать углерод из атмосферы Марса и переработать в азот, кислород и прочие составляющие земного воздуха. Так за несколько лет атмосфера тут станет как на Земле. Все согласно программе терраформирования.
– Ну, да, знаю, что есть такие планы – кивнула я.
– Рисовали на бумаге, да забыли про овраги, – ехидно усмехнулась Эльвира и начала рассказ.
Отличный план потерпел крах сразу же, на первом этапе реализации, когда Хоффмайер с подчиненными попытались заселить опытный участок земными бактериями – те погибли в течение нескольких часов даже под защитой генератора защитного поля. Нехорошо, но, в целом, ожидаемо. Тогда Хоффмайер и создал коалицию с Полторахиным, видным биоинженером и генетиком. Вдвоем они, в разных вариациях скрещивая земных бактерий с теми, что каким-то чудом приспособились к выживанию в суровых условиях красной планеты, несколько лет создавали гибриды с нужными свойствами. Успехи у тандема ученых были. Правда, добиться нужных свойств от гибридов на сто процентов не получилось – то нужные для атмосферы газы не вырабатывали, то углеродом питаться не желали, то еще что-нибудь шло не так.
Лишь одно оставалось неизменным: опасность для людей. И исконно марсианские бактерии, и гибриды их с земными стали самой настоящей угрозой для здоровья колонистов – попадая в организм, они вызывают тяжелый воспалительный процесс в легких или в ЖКТ. И выздоравливают, увы, не все. Так что мы вынуждены каждый день глотать повышенную дозу витамина С и каждое утро принимать контрастный душ для поддержания иммунной системы в тонусе. Пока что это неизбежное зло. И устранить это свойство бактерий-гибридов пока что невозможно – как я, далекая и от генетики, и от микробиологии, смогла понять из пояснений Эльвиры, способность бактерии выделять кислород почему-то плотно завязана на эту самую «болезнетворность». Правда, научное сообщество как Земли, так и Новой Терры делало робкие предположения, что человеческий иммунитет рано или поздно приспособится если не бороться с марсианской инфекцией самостоятельно, то хотя бы противостоять ей. В чем принципиальное отличие борьбы от противостояния я так и не поняла, но решила не углубляться в этот вопрос, оставив это на потом.
– Но, когда дело доходило до испытаний, у них всегда что-то шло не так! – в голосе Эльвиры слышалась неподдельная досада. – Гибли бактерии в полевых условиях. Сразу или через некоторое время, но гибли.
Я потрясенно молчала. Нет, я, конечно, знала из разговоров и по Дашиным обмолвкам, что ситуация серьезная, но чтоб настолько…
Но тандем ученых, стихийно расширившийся до квартета после вовлечения в эксперименты талантливого биоинженера Кристофера Лэнгли и самой Эльвиры, не сдавался, создавая новые виды гибридных бактерий. В прошлом году им вроде бы улыбнулась удача – сразу два экспериментальных штамма бактерий прижились на опытных участках и даже начали стабильно выделять то, что требуется. Правда, в условиях Марса снова начали дохнуть – на этот раз, для разнообразия, не все и не сразу, а только две трети и через несколько дней. Это была уже почти победа!
Потом Хоффмайер обратил внимание на то, оставшаяся треть бактерий выжила, поедая останки сородичей, и ему пришло в голову, что гибридам в реальных условиях просто не доставало еды, конкретно – органики. Иными словами, углерод для них был сродни пустой похлебки, в то время как органика – ломящийся от угощений праздничный стол. И началась великое противостояние биологов и ботаников за, простите, отходы жизнедеятельности колонистов…
Тут я не выдержала – засмеялась. Эльвира тоже, правда, недолго.
– Гедеон с ассистентами Коростылевой едва на кулаках не сошлись! – взахлеб рассказывала она с азартным блеском в глазах. – Точно побили бы друг друга, если б гвардейцы вовремя их не растащили! И все ради чего? Да из-за гумуса, ха! Я даже пожалела, что «бой века» не состоялся. В итоге договорились делиться – тридцать на семьдесят. Тридцать процентов дневной «выработки» нам, остальное на теплицы и оранжерею. Потому что генерал сказал, что научные опыты это хорошо, но кушать хочется уже сейчас и, как минимум, три раза в день. Вот так!