Ирина Калитина
Тюльпан и Анютины глазки
– Не расстраивайся, мама, завтра сниму со сберкнижки.
Мама Вики рассказывала, как мальчика, родившегося «сиротой», обожала вся семья. Маленький «кавказец» бегал по квартире, как таракан, не поймать. Первым словом, которое научился произносить было: «Дай». Каждый родственник, возвращаясь с работы, приносил малышу конфету, пирожное, игрушку.
Бабушка по утрам засовывала в карман школьной курточки любимого дитя рубли, чтобы после занятий сходил в кино. У Саши получалось не «после», а «вместо». Школу закончил с трудом. Попал в армию.
Вике – десять. Семья, собравшись за столом, вытирая слёзы, читает письма Саши. Звучали, примерно, так: «Дорогие мои, очень скучаю, условия здесь невыносимые, еда отвратительная, спать не могу, в казарме полно солдат, командиры заставляют чистить картошку, мыть полы и, даже, туалет. Вечером, когда закрываю глаза, мне снятся бабушкины пирожки с капустой и сочные котлетки из свинины».
Весь следующий день бабушка пекла пирожки, мастерила котлеты, и, вместе с сумкой, заполненной продовольствием, отбыла на поезде, несколько часов езды, чтобы покормить внучонка.
«Страдалец» вернулся домой раньше положенного срока и принялся отдыхать, никто его не трогал, потом появилась женщина. Тогда и сказал дядя Гриша, главный «добытчик» в семье, что Саша должен работать. С тех пор, до самой смерти бабушки, был главным её врагом.
«Дитя» хотело гулять, пить, играть в карты, приводить женщин, требовало денег.
Гришенька закрыл двери в свои комнаты, установил замок, защитился. За замком этим им с Анютой жилось спокойно.
У мамы Саши случился инсульт. Аня ухаживала, сначала, за заболевшей матерью, а, потом, стала сиделкой у постели сестры. Не жаловалась, успевала и на работу, и в театр, и в гости. Сверкали глаза радостью, умела ценить жизнь, чувствовала себя сильной, здоровой, любимой.
Саша попробовал работать, предложенные вакансии не устраивали его, бесила необходимость ходить на службу каждый день к определённому часу, а не тогда, когда удобно ему.
Время и «бурная» жизнь превратили кудри на голове в редкие клочья, повесили мешки под глазами, обаятельную улыбку трансформировали в циничную усмешку.
Он пропил одну из двух комнат, бабушкину. В квартире появилась соседка. Анюта с ней наладила, почти, родственные отношения.
Как пробил Саша лбом стекло в окне, не помнил, выпил «бормотуху» вместо водки, она и закружила его по комнате. Попал в больницу. Вика навещала его. В палате собрались мужчины, похожие на брата, у кого-то нога подвешена на специальной койке, в драке сломали в двух местах, кому-то собутыльник разбил голову, третьему попало кастетом по затылку.
Осколок стекла не просто порезал лоб брата, снял кожу от бровей до волос. Кожа прирастала плохо. При выписке получил рекомендацию: «вести здоровый образ жизни».
– Берегите его, – сказала уборщица, моющая пол в больничном коридоре, – ребёнка всякий пожалеет, пожилого человека защитят его дети, а об этих горемыках, кто позаботится? Ношу им то хлеб, то колбасу, то курево.
Она улыбнулась добрыми глазами и ртом, в котором виднелось, только, два зуба.
«Интересно, скопила бы на искусственную челюсть, если бы не помогала алкашам?» – мелькнуло в голове Вики, но тут появился раненый «боец» с перевязанной головой.
Теперь, возвращаясь с кладбища, Вика размышляла, как сообщить о случившемся старушкам.
– Что-то Саша давно не звонил? – две пары наивных глаз.
Ком в горле.
– Саша заболел, он в больнице, – поперхнулась она.
Через несколько дней сказала, что Сашу отправили в пансионат на Алтай лечиться от алкоголизма.
Тетя обрадовалась, а мама посмотрела недоверчиво.
– Бог простит меня за ложь, я не хочу их убивать.
В квартире тёти появилась «наследница» комнаты, широкоплечая и широкозадая баба со стеклянными глазами, то ли смотрит на Вику, то ли мимо. У сестры нет претензий на имущество брата. Баба успокаивается.
Остаётся несколько дней до командировки, Вика стирает бельё, готовит и замораживает обеды и ужины. Кашу на завтрак тётя варит сама.
Каждый день старушки ждут новостей о Саше. Приходится говорить, что он поправляется. Они рады.
– Как ты думаешь, Викуля, не вернуться ли мне домой? – спрашивает посвежевшая тётя, – спасибо большое, мне хорошо с вами, но, как говорят, «пора и честь знать», собираюсь дома ждать Сашеньку.
– Не знаю, тётя, не скучно ли будет одной?
Про то, что Саша пропил холодильник, телевизор, посуду, а библиотека, почти, пуста, пока, молчит.
Прошёл день, лицо тёти – спокойное и светлое. Встаёт с дивана, раскладывает гладильную доску, включает утюг.
– Ты куда-то собралась?
– Нужно погладить летний костюм. Хотела спросить, как я выгляжу, Вика?
– Превосходно, – отвечает удивлённая племянница, отметив про себя, что тётя сама избавляется от щетины на подбородке. Пигментные пятна на коже не скроешь, а волосы всё ещё густые, даже, с тёмным вкраплением среди седины и чёрные глаза очень живые.
– Спасибо тебе, дорогая, за всё и за Сашу. Какая ты умная и красивая, как замечательно получилось его устроить, гора с плеч. Жаль, что Гришенька не дожил до этого радостного дня.
– Так, всё-таки, куда ты идёшь, тётя?
– Видишь ли, Гришенька не любил бывать на улице, а я ходила гулять в Измайловский сад, там познакомилась с пожилым человеком. Мы подолгу разговаривали, сидя на скамейке. У него жена умерла, жил с детьми. Напрашивался в гости, но пригласить не решилась… У Гришеньки был один недостаток.
