Иван Юрьевич Беденко
Большое путешествие двух запутанных частиц
1
В маленьких городках жизнь течет размеренно. Все друг друга знают, в школьных классах учатся дети, родители которых тоже одноклассники. Я появился на свет в Ейске в тысяча девятьсот восьмидесятом и еще помню парады с красными флагами, октябрят и пионерию. Папа – потомственный инженер, мама – воспитатель детского сада, они всегда любили меня, моих младших брата и сестру, прививали детям порядочность, ответственность, честность.
Моя школьная пора началась на пике перестройки. Помню, из телека с выпуклым экраном и мутноватой картинкой президент с жаром проповедовал наступление гласности, свободы и новых форм хозяйствования. Конечно, малолеткам его речь казалась сущей абракадаброй и мы терзались лишь одним – почему у столь уважаемого человека грязный лоб и почему бы не вымыть его волшебной водой Кашпировского?
Вслед за гласностью и свободой пришли девяностые. В городке началось расслоение жителей на сверхбогатых нуворишей и не вписавшихся в рынок простолюдинов. Нашу семью прибило к последним. Родители не могли взять в толк: как можно задерживать зарплату и не сидеть в тюрьме, почему соседская тетя Дуся с тремя классами образования теперь не спекулянтка, а честный предприниматель и ее доходы несоизмеримо выше доходов квалифицированных рабочих, инженеров и педагогов. В обиход вошли словечки "кинуть", "бортануть", "новые русские".
Классе в шестом впервые довелось столкнулся с попыткой старшеклассников "отжать" мои карманные деньги в обмен на "крышу". Дети ведь копируют реальность и школа – ее маленькая модель. Мы с Валькой Стрижовым, рослым другом, дали отпор доморощенным "крышевателям". Тот случай вспоминается смешным гротеском, пародией на киношные бандитские разборки. Но и всамделишные взрослые разборки в Ейске носили гротескный характер: люди спешно натягивали на себя образы из модных сериалов, играя вообще-то в халтурной самодеятельности.
Так что, появление Риткиной семьи, пришельцев "извне", стало для городка заметным событием.
Иногда раздумываю: как их сюда занесло аж из Питера? Возможно, дело в Ритиной матери, периодически взывавшей к смене жизненных декораций. Наскучил, положим, Альгиде Элеоноровне шум большого города, захотелось перебраться в тихий уголок, и вот они в Ейске. А может, их привела к нам коммерция – поговаривали, будто бы колымские золотодобытчики, к которым относился отец Ритки, вознамерились построить на азовском взморье базу отдыха и Борис Иванович как раз руководил строительством. Есть также вероятность, что в один из случайных визитов, Риткиных родителей просто пленил летний Ейск. В таком случае, Альгида Элеоноровна и Борис Иванович наверняка трижды пожалели о переезде, ведь Кубань горазда на неприятный трюк – огорошивать разомлевших, влюбленных в южное лето бедолаг мерзкой осенне-зимней порой, ничуть не лучшей чем в Петербурге.
2
Ритку отдали в четвертую школу. Обычная школа, со свежепришпандоренным словечком "лицей". Наверное, мама и папа Ритки, люди с изысканными манерами, клюнули именно на него, не вдаваясь в суть вопроса. Ясно же сразу – прогрессивное "лицей" лучше нафталинового "СШ"! Правда ни учителя, ни тем более ученики, тогда еще не придумали отчего средняя школа вдруг сделалась лицеем и как с гордым пушкинским названием сочетаются обшарпанные стены, вечно пьяные трудовик с физруком и воняющая кислой капустой столовка, за которую директриса в духе времени сдирала родительские взносы.
Наш восьмой "А", в который определили новенькую, был дружным. Классного руководителя, Аллу Владимировну, ученики за глаза запросто называли Аллочкой, пользовались ее мягким характером, гордились Аллочкиными красотой и "модерновостью". Классная отвечала взаимностью и знала чего просят души подростков помимо учебы.
Опишу немного ребят из классного костяка.
Вальку Стрижова уже упоминал – крепыш, троечник, всегда заступался за одноклассников, играл в футбольной команде школы, шутил плоско, но так простодушно и наивно, что слушатели смеялись. Не над шуткой, конечно, над ним. Валька приобщил и меня к спорту.
Надя Четвертак – классная прима, красотка. Все сходились во мнении, что далеко пойдет, станет известной актрисой или телеведущей. Как иначе, если дикция великолепна, а мальчики увиваются днем и ночью? Мы с ней жили в одном дворе, ходили в один детский сад, вместе выгуливали наших младших, когда сами подросли. Я относился к Надюхе почти как к сестре.
Лёнька Моисеев. О таких говорят, родился с серебряной ложкой во рту. Папа директор овощебазы, мама заместитель главы администрации города, а до того председателя горисполкома. Лёньку обхаживали учителя, ведь старшие Моисеевы щедро спонсировали ремонты и "пробивали бюджетную помощь". Мотивации учиться у Леньки не было никакой. При этом он не слишком задирал нос, а это ценно.
Саня Холод – гордость школы! Отличник, поэт, моральный ориентир. Его в числе первых принимали в октябрята и пионеры, а затем, когда звездочки и красные галстуки полетели в урну, в совет учеников. Но он не слишком преуспевал на публичном поприще, всецело отдаваясь русскому и литературе.
Женька Жирнова – хорошистка, "опора и надёжа" Аллочки, по выражению Вальки. Женька готовила стенгазеты, на спортивных мероприятиях торчала рядом с организаторами, выражала официальное мнение школьников в диалогах с учителями. Своя в доску. Умница, в общем.
С этими ребятами я учился с первого класса и поэтому был особенно близок, у нас сложилась компанейская "химия".
Когда Аллочка представляла Ритку, меня словно громом оглушило! У доски стояла светловолосая девочка в изящном миниплатье с тонкими правильными чертами лица, умными живыми глазами, обрамленными густыми кукольными ресницами. От нее исходил аромат духов, отнесенный классными фифами к "заграничным". Не взирая на внешнюю хрупкость, Ритка производила впечатление несгибаемой личности, вокруг которой вращается мир.
Я полюбил ее с первого взгляда.
Новенькая потрясла классные устои. Не водила выгодной дружбы, не подыгрывала, не чуралась касты отверженных, но и не нянчилась с ними. Ритку не интересовало чужое мнение! Она позволяла себя уважать и не нашлось таких, кто бы пренебрег высоким соизволением. Училась легко, даже слишком. Правда, казалось, ни один предмет ее всерьез не увлекал за исключением английского.
За Риткой немедленно приударили рослый Валька, обеспеченный Ленька, а Саня посвящал ей лучшие стихи! Надюху, имевшую виды на Моисеева это попервой злило, однако убедившись, что Ритка игнорирует притязания мальчишек, Прима успокоилась и даже подружилась с соперницей. У Женьки изначально с Риткой никаких проблем не было.
3
Я не лезу напролом, такой человек. Даже когда всё ясно с первой секунды. В конце концов, реакция на ухаживания ребят раскрывала Ритку, ее вкусы, ценности, к ним хотелось присмотреться внимательнее. Меня она до поры не выделяла из окружения, да и с чего? Папа, мама рабоче-крестьянского происхождения, хорошие оценки добывал трудом и потом, из иностранных выбрал не модный немецкий, внешне посредственность. Короче, ни одного козыря.
Какой бы независимой и нейтральной ни была Ритка, она постепенно влилась именно в нашу компанию, а знаки внимания Вальки, Сани и Лёньки принимала благодушно, по-сестрински. Зимой после уроков мы ходили на замерзшие лиманы, гуляли по льду, осенью и весной бродили по улочкам и паркам Ейска, собирались друг у друга на праздники, обсуждали фильмы, музыку, запретные темы, хохотали и сочувствовали друг другу. Мы вместе росли.
В девятом начали дегустировать алкоголь, прячась за бывшим домом культуры "Пролетарий". Алкоголь был разный, мы не разбирались – "пахнет" спиртом, и ладно. А еще курили "Кэмел", подражая потному дядьке из телерекламы, впоследствии умершему от рака. Выпив и покурив, шли в фойе ДК, превращенное в дискотеку, и там, во всполохах ёлочных гирлянд имитировавших светомузыку, топтались под "коко-джамбо".
Ритка пробовала на вкус эту жизнь, но как бы со снисхождением, смеясь. Светловласка демонстрировала, что тут "проездом" и никогда не переступала грань, отделявшую человеческое состояние от животного. Я тоже не переступал.
А большинство переступало. Да что там! Качалось из состояния в состояние с частотой маятника. Особенно я переживал за Лёньку и Надюху. Жажда во всем первенствовать играла злую шутку – они напивались из принципа, чтоб доказать взрослость, стойкость. Женьке хватало понюхать пробку, с сигаретой она пьянела вообще моментально, Санин слабый желудок норовил вернуть проглоченное обратно, Вальку алкоголь превращал в агрессивного зверя, рыщущего в поисках "виноватых".
Коллективно мы как-то уравновешивали эти пороки: признавали "лидерство" Надюхи и Лёньки без доказательств, не наливали по полной "Сатурну"-Женьке, Саню не упрекали за разбавленку, а Вальку заставляли вырабатывать излишки энергии под "коко-джамбо", уверяя, что он "пляшет как Продиджи". Хотя плясал он ужасно нелепо, дрыгая кулаками-дыньками и семеня ногами.
Может, такая дружеская подстраховка и забота уберегли от страшных последствий? Многие школьники из параллелей и постарше били витрины, за что их таскали по милицейским КПЗ, травились "Роялем" насмерть, заигрывались в бандитов, взаправду убивая друг друга… Эх, девяностые – страшное время, кто бы что ни говорил.
4
Тогда я всерьез увлекся астрономией. По школьному курсу ее предстояло изучать аж в одиннадцатом, но книга Мориса Клайна, подаренная отцом, и учебник Воронцова-Виляминова, доставшийся от мамы, сделали свое дело – я научился проникать в космос задолго до обязаловки: трепетал от близости планет разглядываемых в отцовский бинокль, от их чарующей грации, от дыхания Бога во всем этом и от бесконечного счастья понимать замысел Его! Клавдий Птолемей, Николай Коперник, Галилей, Ньютон превратились в друзей, я будто знал их лично. Так бывает, когда в полной мере постигаешь чьи-то рассуждения и выводы, осознаешь, чего стоило человеку прийти к ним. Слова Ньютона: "Я всего лишь мальчик, играющий на побережье с ракушками и камешками, а передо мной бесконечный океан истины" окрыляли, казалось, в будущем я поплыву по этому океану!
Они же стали причиной одиночества, ведь не водилось в радиусе многих километров ни единой живой души пожелавшей заглянуть со мной в восхитительную бездну. Да и искать я особо не рвался, велик был шанс прослыть чудаком, со всеми вытекающими. Я ведь не Ритка, пренебрегать чужим мнением калибр не позволял.
Но однажды всё изменилось.
В выходной апрельский вечер на дискотеке сломался магнитофон – безнадежно зажевало пленку с "коко-джамбо"! Дегустация самогона и сигарет без танцев привела к падежу одноклассников. Растащив их по домам, мы с Риткой остались вдвоем, ночью, под звездным небом.
Помню, никак не мог унять крупную дрожь, а светловласка, наоборот, держалась по-королевски спокойно. Она предложила забраться на крышу школьного сарая. Я возразил что сарай ветхий, на него строго-настрого запрещено забираться дабы не вышло беды. Ритка презрительно фыркнула. Я сдался.
Бугристый от лишайника шифер предательски трещал под ногами. Мы добрались до центра крыши и легли навзничь. Какое-то время молча смотрели в небо.
– Всегда было интересно, что за узор из ярких звезд вон там, в виде английской "Даббл Ю" – прервала молчание Ритка, указав на Кассиопею.
Я ответил. Она повернулсь ко мне и взглянула с уважительным удивлением. Дрожь ушла. Я рассказал о Кассиопее, о расстоянии до звезд и планет, о законах Кеплера, об удивительной симметрии мира.
Ритка не перебивала. Вдруг я подумал, что занудствую и резко осекся.
– Это не дает тебе свихнуться в нашем городишке, – медленно произнесла она в наступившей тишине, – Ты летаешь в космосе. Путешествуешь. А я только мечтаю убраться отсюда: от "Пролетария", от блевотины алкогольной, от "коко-джамбо"… Я ведь Роксет дома слушаю, Энни Леннокс. Мать еще на классику подсадила. Казалось, до конца школы тягомотину ейскую придется жевать, а тут над головой выход! И ты умеешь им пользоваться. Меня возьмешь?
Я согласился. Она улыбнулась и спросила умею ли я целоваться. Признаться что не умею не хватило сил, я растерянно молчал, чувствуя как заливаюсь краской.
Ритка прошептала «научу» и поцеловала меня сама. В тот момент я по-настоящему осознал что такое космос и, возможно, даже на миг потерял сознание. Учила она на совесть.
