Иван Юрьевич Беденко
Большое путешествие двух запутанных частиц
12
Месяц пролетел быстро.
Я смутно помню дни перед Риткиным отъездом. Суматошные сборы, перепроверки багажа. Его загодя отправили в Киев оказией с родственниками Бориса Ивановича, гостившими в Ейске. Удивительно, но Альгида Элеоноровна стала относится ко мне как будто лучше, Борис Иванович тоже.
Ритка попросила родителей не провожать ее к поезду и те согласились. Откуда такая покладистость?
На многолюдном вокзале случилось дежавю – я снова увидел другую Ритку. Красавица со строгим макияжем разом смяла в лепешку и запихала куда-то вглубь себя мою теплую девчонку. Наверное, на сцену вышла Маргарет, горячо обожаемая Альгидой Элеоноровной.
Ритка поцеловала на прощанье. Качественно, старательно. И когда она взбегала по ступенькам в вагон я отчетливо ощутил, что это конец. Больше не будет меда и кофе, не будет Ейского лета, не будет моей прежней Ритки.
Подумалось, пусть. Будет что-то другое и ее другую я стану любить не меньше, а она меня. В конце концов, нас ждет целый мир!
Следующим вечером после работы случайно встретил Альгиду Элеоноровну на улице. Она лучезарно улыбнулась и подошла сама.
– Мы уезжаем из Ейска с Борисом Ивановичем! – выпалила Риткина мама сходу, – По правде сказать, нам здесь надоело ужасно, а теперь, когда стройка заморожена, мы с чистой совестью переберемся за границу, в Берлин! Я хочу сказать тебе спасибо… – Альгида Элеоноровна замялась, – ну, за то что Маргарет не забеременела. Ты ответственный мальчик! Не представляешь, как мы с Борисом Ивановичем переживали!
Наверное, на моем лице отразилось нечто, заставившее ее покончить с благодарностями. Альгида Элеоноровна суетливо попрощалась и зашагала прочь, а я остался с чувством гадливости и тоски.
Вскоре меня забрали в армию.
13
Об армии не хотелось рассказывать вообще. Придется, конечно, ведь путешествие с Риткой продолжалось и во время службы.
В Чечню не отправили, мама с отцом радовались. На этом положительные моменты закончились. Поезд довез меня, еще пару ребят и сопровождавшего прапорщика до чахлого городка на русском севере. Оттуда, в завывающем всеми агрегатами УАЗике мы тряслись до Каргополя, в лесных окрестностях которого влачила существование воинская часть, охранявшая по слухам то ли ракетные боеголовки, то ли ядерные отходы. Нам не говорили прямо. Опять же по слухам, никаких боеголовок в части не осталось, склады охранялись по инерции, неподалеку ушлые дельцы разбирали недостроенную взлетно-посадочную полосу, брошенные ангары и сараи. На положении солдат происходящее если и сказывалось, то исключительно в негативном ключе. Кормили хреново, форма выдавалась ношенная до дыр. В части царила атмосфера безысходности и наплевательства, процветала неуставщина.
Новеньким сразу дали понять, что с дедушками шутки плохи – мне, например, накостыляли впятером за отказ чистить зубной щеткой гальюн. Я сопротивлялся, поэтому избили хорошо, даже слегка испугались возможных последствий. Для напавших все закончилось благополучно, правда меня тоже оставили в покое, если не считать мелких подлостей. Вокруг части не водилось ни одной собаки или кошки, солдаты их съели. Я тоже ел собаку, а кошку не смог, кошек очень люблю. Письма с гражданки новобранцам выдавали вскрытыми, изъяв оттуда деньги. О посылках и говорить нечего – вкус сладкого пришлось позабыть надолго. Стиснув зубы терпел. В первый год не сойти с ума от бесправия и унижений помогли три вещи – письма семьи, Ритки и офицерская библиотека, чудом сохраненная женой командира части.
В библиотеке я нашел замечательный научпоп по астрономии и физике. Ознакомился с трудами профессора Шкловского, с удовольствием проследил за «революцией вундеркиндов» в квантовой физике. В очередной раз поразился, насколько просты гениальные открытия и насколько последовательно они вызревают в человечестве. Ведь перед Гейзенбергом были Лоренц, Бор, Планк, Борн, де Бройль, Паули, многие другие! А сколько сделал Эйнштейн, выступивший самым авторитетным критиком квантовой механики. Это как волна умов, сцепляющихся друг с другом, приобретающих вместе огромную инерцию, волна пробивающая барьер незнания. Благодаря физике человек проник в микромир. Особенно меня захватило явление квантовой запутанности частиц и эффект дальнодействия, с которым никак не мог согласится Эйнштейн. Это когда две частицы находятся в одинаковом состоянии, а изменение состояния одной из них мгновенно влечет изменение состояния другой, частицы будто чувствуют друг друга на любом удалении!
Читая про кванотвую запутанность, я думал о своей Ритке, о чувстве к ней не знающем расстояния и не зависящем от времени. Может в макромире тоже существует запутанность и имя ей любовь?
Ритка писала регулярно. Находясь за тысячи километров от Каргополя, она догадывалась как нелегко солдату, старалась развеселить, «погулять» со мной, «попутешествовать».
Берлин ожидаемо впечатлил. Орднунг, квадратиш, практиш, гут. Даже лучше чем в Кракове. Конечно, из уроков немецкого я уже знал об Унтер-ден-Линден, о привычке берлинцев вместо ужина ограничиваться «вечерним хлебом», о Брандербургских воротах и зоопарке, но на Риткиных фото эти места и жизненные зарисовки выглядели куда ярче чем в школьных учебниках. Было немало и незнакомого, и удивительного. Ритка, например, подробно описывала берлинские гей-парады, самые многочисленные в мире, фестивали колбас, рождественские ярмарки, Берлинале, выставку электроники… В комментариях отмечала, что Краков и Киев – захолустья разной степени паршивости, а настоящая Европа, оказывается, начинается в Берлине, настоящая свобода тоже в нем – мультикультурность, толерантность, транспарентность. Последних слов я не знал, но догадывался: они касались парадов гомосексуалистов и ряженых, глубокомысленного кино с неочевидными посылами на тему, что такое хорошо и что такое плохо. Не подумайте, я не навязываю шаблонов, но для людей моей закваски важно четкое и традиционное понимание хорошего и плохого, просто для внутреннего спокойствия. А от гей-парадов и кино с очаровательными негодяями мне не спокойно, голова идет кругом.
Чтоб прийти в себя, найти в Берлине однозначно хорошее и родное, я попросил Ритку сводить нас в Трептов-парк. Она согласилась неохотно: от центра, мол, далековато и скучно – ну, памятники, ну гранит, не зрелищно, пульса жизни нет. И все же, вслед за письмом с отговорками и описанием пивного праздника, пришло с Трептовым. Взгляда на советского воина Освободителя с немецкой девочкой на руках оказалось достаточно, чтоб я полюбил Берлин, нашел в нем островок глубоко личного, домашнего.
Ведь у Берлина с Ейском теснейшая связь!
В Ейске, на развилке дорог в станицы Должанскую, Ясенскую и Камышеватскую стоит танк-памятник "Ейский колхозник", на нем майор Клименко Николай Сергеевич прошел славный путь. Выбор именного танка ростовчанин Клименко объяснил земляческой связью с нашим городом! Довезла боевая машина майора от Москвы до Белоруссии, где была сожжена фашистами, но перед тем помогла Клименко истребить 10 немецких танков и батальон пехоты. Николай выжил, бил врага пуще прежнего. В сорок пятом, на улицах где сейчас парадным строем прохаживаются люди нетрадиционной ориентации, краснозвездные стальные бригады утюжили фашистов. В составе освободителей отличился и Герой Советского Союза Клименко, а через тридцать лет он открыл памятник своему "Ейскому колхознику"…
В армии, наблюдая за вороватыми прапорщиками и опустившимися офицерами, я удивлялся, неужели это потомки воинов-освободителей? Что стало с нами, с немцами? Почему люди на планете распорядились плодами Победы настолько бездарно? Одни ударились в извращения, вторые развалили страну и спустили в трубу завоеванное и отстроенное предками.
Ритка меня не понимала, говорила, что я заморачиваюсь прошлым. Она смотрела только в будущее, конечно. Писала, что перевелась на заочку, чаще бывает в Германии у родителей чем в Киеве, посещает какие-то танцевальные курсы и уже зарабатывает на выступлениях в массовых мероприятиях. Я спрашивал, почему среди присланных фото нет ни одного с ней? Она отвечала, что к каждому письму прикладывает портреты и искренне недоумевала, куда они пропадают при пересылке.
Я догадывался куда и однажды эти догадки подтвердились.
Зимой, сменившись с дневального я зашел в туалет. Там, в одной из кабинок, за мастурбацией с измятым Риткиным фото попался "дедушка", из числа поколотивших меня по прибытию. Он принялся лихорадочно натягивать штаны, а на меня нашло затмение – кажется я начал бить подонка ногами. По крайней мере, когда вернулось понимание происходящего, увидел свой кирзовый сапог топчущий его лицо, кровавый дух смешался с запахами хлорки, мочи и мокрого бетона.
Кто-то потянул меня за шиворот, я отмахнулся и плотно въехал локтем в мягкое, последовал болезненный крик. Отскочив в угол, развернулся. У двери стояли три дружка избитого, один держался за голову. Старослужащие. Я тогда решил, что меня убьют. Затравленно сорвал с брюк ремень, перехватил за бляху и приготовился защищаться. Но деды таращились на распластанное тело, на заляпанную красными кляксами фотографию Ритки возле унитаза, медлили. Наверное, даже у таких животных ситуация вызывала противоречивые чувства. И когда, наконец, двое начали подступаться, третий их остановил.
Причины его поступка мне не были понятны. Потом поговаривали, будто Ритка в компашке старослужащих котировалась высоко, они мастурбировали на нее поочереди, а избитый мною дед очередность нарушил, с ним трое дружков сами собирались разобраться. Пришли они, значит, в туалет, а дело сделано! Конечно, полагалось "наказать" салагу за нарушение "субординации", но коллизия понятий их смутила, да и салажачьей девчонкой "пользовались", не по-людски как-то…
Только при отправке на дембель мой заступник признался, что я напоминал ему брата, потому и защитил. Повезло, выходит.
Об армии больше не хочу. Дослужил и слава богу.
14
В дембельском поезде я распечатал последнее письмо Ритки адресованное в часть. Она поздравляла с выходом на гражданку, писала, что гордится мной, я самый лучший и близкий человек на свете, но… После "но" я поднял глаза, посмотрел в окно. За ним мелькали таежные деревья и хмурое северное небо улыбалось, ведь даже тучи кажутся улыбчивыми дембелю. Ритка правильно подобрала момент, чтоб освободиться от моральных обязательств. Она хотела парить над миром легко, чисто, без "балласта" в виде далекой " не мобильной" половинки. Я и раньше понимал к чему шло дело. Любимая девушка не огорчала пока тянулись годы службы, поддерживала, но в письмах ничего не было о совместном будущем и воспоминания о наших мгновениях тоже постепенно выветрились оттуда.
Аромат меда и горечь кофе, знакомое сочетание. Я по-прежнему любил и испытывал теплую благодарность, но боль от безысходности омрачала все о чем я думал.
А мир здорово изменился за время каргопольского заточения!
Еще в поезде я заметил у одного хорошо одетого пассажира беспроводной телефон! Пассажир разговаривал по этому телефону в тамбуре явно для форсу перед окружающими. Позже, на одной из станций вагон обыскивали милиционеры, оказалось, телефон украли. Стоит ли винить воров? Техническое чудо конечно парализовало их совесть и они не ведали что творили! Одна из старушек-пассажирок даже злорадно возликовала, прознав о "каре господней на хвастливого буржуя". Сам "буржуй" оставшуюся дорогу беспробудно пил, оплакивая покосившуюся жизнь. Да, уж, кто теперь поверит, что привычные нынче мобильники воспринимались в начале нулевых сокровищем?
Дома всё оказалось в полном порядке. Отец работал в какой-то немецкой конторе, прибравшей к рукам обанкротившийся Полиграфмаш, мама с нетерпением поджидала льготную педагогическую пенсию, младшие ударно грызли гранит школьной науки.
По приезду встретили накрытым столом, смехом. В гости приходила Аллочка. Пока многочисленные родичи выпивали, закусывали, произносили тосты, она молча смотрела на меня и грустно улыбалась. После застолья проводил ее домой. Она рассказала что Саньки Холода больше нет, его убили рэкетиры, Женькины дела плохи, "пошла по наклонной". Аллочка плакала, просила, чтоб я себя берег. Упавшим голосом обещал, что постараюсь.
На следующий день решил наведаться к Надюхе. Узнать о Женьке и Сане, заодно спросить, почему примы не было у нас в гостях, знала ведь, что я вернулся.
Дверь открыла симпатичная девушка, в которой с трудом узнавалась Вика, Надюхина младшая сестра. Как повзрослела! Я ошарашено пялился, а она широко улыбалась, понимая растерянность гостя:
– Может, зайдешь уже, служивый?
Смущенно протянув заготовленное шоколадное яйцо, выглядевшее теперь неуместно, я принял приглашение.
От Вики узнал, что Надюха и Лёнька решили пожениться, а теперь уехали куда-то на курорт. Саню убили за отказ платить мзду местной криминальной группировке. Главаря и бандитов судят, они сильно разгулялись в городе и много народу свели в могилу. Женька стала проституткой из-за чего Надюха порвала с ней отношения. Вика считала, что по-человечески Женьку можно понять, ведь у той было отчаянное положение и процитировала нецензурный стишок Маяковского о настоящих проститутках – чиновниках. Ого, мелкая ругаться умеет!
Я поблагодарил ее, оставил Надюхе в подарок банку сгущенки и отбыл восвояси. Надо же, как быстро растут дети! Вот и Вика словно по мановению волшебной палочки превратилась во взрослую. Красивая, повезет же кому-то с невестой.
Женьку найти не удалось, с прежнего адреса их семья съехала, не оставив номер телефона соседям.
