Жюль Верн
Двадцать тысяч лье под водой
– В этом случае Нед прав, – сказал Консейль. – Может, их честь могли бы испросить позволения у капитана Немо высадиться на землю, хотя бы только для того, чтобы не разучиться ходить по этой твердой части нашей планеты?
– Попросить могу, – отвечал я, – но он откажет.
– Пусть их честь попробуют, – сказал Консейль, – и мы по этому увидим, чего можно ждать от капитана.
К моему удивлению, капитан Немо любезно согласился на мою просьбу и даже не взял с меня слова возвратиться на судно. Впрочем, побег через Новую Гвинею был опасен, и я не посоветовал бы Неду Ленду искушать судьбу. Лучше было остаться пленником на «Наутилусе», чем попасть в руки диких папуасов.
Шлюпка была дана в наше распоряжение на завтрашнее утро. Я даже не стал узнавать, поедет ли капитан с нами, и был уверен, что нам не дадут ни одного человека из экипажа и что Нед Ленд будет сам управлять шлюпкой. Земля находилась от нас не более как в двух милях, и канадцу ничего не стоило провести шлюпку между рифами, столь опасными для больших судов.
На другой день, 5 января, шлюпку спустили с палубы два матроса. Весла были уже в шлюпке, и нам оставалось только в нее сойти.
В 8 часов мы, вооруженные ружьями и топорами, отчалили от «Наутилуса». Море было довольно спокойным, с земли дул небольшой ветерок. Консейль и я сидели на веслах и энергично гребли, а Нед вел шлюпку по узким проходам между рифами. Шлюпка легко подчинялась рулю и быстро преодолевала все препятствия.
Нед Ленд не мог опомниться от радости. Как выпущенный на волю узник, он вовсе не думал о том, что ему придется снова возвратиться в темницу.
– Мясо! – повторял он. – Мы будем есть мясо! И какое еще мясо! Настоящую дичь! Вот только что хлеба нет! Я не говорю, что рыба не хороша, но если все время есть рыбу да рыбу, так она приедается, а кусок свежего мяса… Знаете, господин профессор, изжарить его на угольках… Прелесть что такое!
– Лакомка! – заметил Консейль. – Так рассказал, что у меня слюнки потекли!
– Погодите, сначала еще надо узнать, нет ли в этих лесах такой дичи, которая начнет охотиться за охотниками, – сказал я.
– Ничего, господин Аронакс, – отвечал канадец, показывая свои острые зубы, – я буду есть и тигра, если на этом острове не попадется других четвероногих!
– Друг Нед заносится! – заметил Консейль.
– Какие бы ни были животные – бесперые четвероногие или двуногие с перьями, – только бы мне их увидеть, и я тотчас в них – паф!
– Ну, – отвечал я, – начинаются сумасбродства мистера Ленда!
– Не бойтесь, господин Аронакс, – отвечал канадец, – и гребите сильнее. Я через двадцать пять минут угощу вас своей стряпней!
В половине девятого шлюпка тихо причалила к песчаному берегу, благополучно миновав коралловое кольцо, окружающее остров Гвебороар.
Глава двадцать первая
Несколько дней на суше
Признаюсь, я не без волнения ступил на землю. Нед Ленд попробовал почву ногой, будто боялся на нее наступить. А между тем мы всего два месяца были, по выражению капитана, «пассажирами» «Наутилуса», но, в сущности, пленниками на подводном судне.
Через несколько минут мы находились уже на расстоянии выстрела от берега. Известковая почва состояла почти вся из мадрепоровых кораллов, но некоторые русла обмелевших ручьев усеяны были гранитными обломками, что доказывало, что этот остров был древнего геологического происхождения.
Горизонт прятался за великолепным лесным занавесом. Огромные деревья высотой до двухсот футов соединялись между собой гирляндами лиан, которые качались, точно гамаки, от легкого ветерка. Какие тут были мимозы, казуарины, фикусы, гибискусы, пальмы! А под их зеленым сводом росли орхидеи, бобовые растения и папоротники.
Не замечая всех этих великолепных образцов новогвинейской флоры, канадец предпочел приятному полезное. Он нашел кокосовое дерево, сбил с него несколько орехов, расколол их, и мы пили молоко и ели мякоть с невыразимым удовольствием.
– Отлично! Превосходно! – говорил Нед Ленд.
– Превкусно! – отвечал Консейль.
– Я полагаю, – сказал канадец, – что ваш Немо не рассердится, если мы привезем с собой несколько кокосовых орехов, а?
– Полагаю, что не рассердится, – отвечал я, – но есть их он не будет.
– Тем хуже для него! – сказал Консейль.
– И тем лучше для нас! – возразил Нед. – Нам больше останется!
– Одно слово, мистер Ленд, – сказал я Неду, который собрался обивать вторую пальму, – кокосовые орехи – отличная вещь, но прежде чем наполнять ими шлюпку, мне кажется, разумнее узнать, нет ли на острове более полезных продуктов. Свежие овощи, например, были бы очень кстати.
– Их честь изволили это дельно сказать, – отвечал Консейль, – по-моему, надо приберечь три места в шлюпке: одно для плодов, другое для овощей и третье для дичи. Только до сих пор не видно никаких признаков этой дичи!
– Не надо отчаиваться, Консейль! – сказал канадец.
– Пойдемте дальше, – сказал я. – Надо быть настороже, хотя остров, кажется, необитаем, но все лучше соблюдать осторожность. Может, откуда-нибудь вдруг появятся не такие разборчивые охотники, как мы!
– Ам-ам-ам! – сказал Нед, выразительно щелкая зубами и двигая челюстями.
– Что это вы, Нед?! – вскрикнул Консейль.
– Мне что-то захотелось стать людоедом! – сказал канадец.
– Нед, Нед! Что вы за ахинею несете? – сказал Консейль. – Задумали стать людоедом! Да я теперь буду бояться спать с вами в одной каюте! Я могу всего ожидать! Когда-нибудь проснусь и вдруг увижу, что я наполовину съеден!
– Друг Консейль, я вас очень люблю, но не настолько, чтобы есть вас без необходимости.
– Нет, уж я вам теперь не доверяю! – отвечал Консейль. – Давайте лучше охотиться! Надо непременно настрелять какой-нибудь дичи и накормить этого каннибала, а то, пожалуй, случится так, что их честь поутру проснется, а от слуги останутся только огрызки!
Таким образом обмениваясь шутками, мы проникли под темный свод леса и в продолжение двух часов исходили его во всех направлениях.
Случай помог нам отыскать одно из самых полезных растений тропического пояса, оно доставило нам драгоценную пищу, которой не было на «Наутилусе». Я говорю о хлебном дереве, которое в изобилии росло на острове Гвебороар. Мне встретился особый его вид, не имеющий семян; малайцы называют его «рима».
Это дерево отличалось длинным прямым стволом высотой сорок футов; по его изящно закругленной верхушке, состоящей из больших многопластинчатых листьев, натуралист тотчас же мог узнать «хлебоплод», который так удачно разводят на Маскаренских островах. Среди густой зелени свешивались огромные шарообразные плоды шириной десять сантиметров, снаружи шероховатые, с сетью шестиугольников. Хлебным деревом, которое не требует никакого ухода и дает плоды в течение восьми месяцев, природа наградила те земли, где нет зернового хлеба.
Неду Ленду эти плоды были хорошо знакомы, он уже не раз угощался ими в своих многочисленных путешествиях и знал, как их надо готовить. При виде их он так разволновался, что уже не мог сдержаться, и сказал:
– Разрази меня на месте, если я не попробую этого хлебца!
– Пробуйте, Нед, пробуйте, сколько вам угодно! Мы для того здесь и высадились, чтобы все испробовать.
– За этим дело не станет! – отвечал канадец.
С помощью увеличительного стекла он зажег хворост, который вскоре весело затрещал. А Консейль и я тем временем стали выбирать самые лучшие плоды. Одни из них не совсем созрели, и под толстой кожей белая мякоть была еще твердой и волокнистой, другие, желтоватые и сочные, уже поспели и годились в пищу.
Косточек в этих плодах совсем не было. Нед Ленд разрезал их на толстые ломти и положил на горячие угли, беспрестанно приговаривая:
– Вот увидите, как вкусен этот хлеб! Вот увидите!
– Очень вкусным он покажется, – сказал Консейль, – особенно после того, как долго ничего такого не пробовали.
– Это даже не хлеб, – прибавил канадец, – а приятное пирожное… Вы никогда его не пробовали, профессор?
– Никогда, Нед.
– Ну так увидите, что это такое: как манна небесная!
Через несколько минут плоды, разложенные на углях, совершенно почернели и полопались; изнутри показалось белая мякоть, похожая на мякиш, напоминающая по вкусу артишоки. Надо признаться, хлеб этот был превосходен, и я ел его с большим удовольствием.
– Жаль, что это тесто не может долго сохраняться, – сказал я, – поэтому бесполезно брать его с собой.
– Вот тебе на! – вскрикнул Нед Ленд. – Вы говорите по-ученому, господин профессор, вы ведь натуралист, а я примусь за дело, как настоящий булочник. Консейль, нарвите побольше плодов, на обратном пути мы их захватим.
– А как же вы их сохраните? – спросил я канадца.
– А так и сохраню: сделаю из мякоти квашеное тесто, которое долго не портится. Захочется хлеба – возьму немного этого теста и испеку! Хоть оно чуточку и кисловато будет, а все-таки отличного вкуса.
– В таком случае, мистер Нед, скажу, что ваш хлеб хоть куда! Теперь у нас всего вволю…
– Нет, недостает еще фруктов и овощей.
Мы отправились дальше пополнять наш «земной» обед.
Поиски не были напрасны, и около полудня у нас уже был большой запас бананов. Эти нежные тропические плоды созревают круглый год, и малайцы едят их сырыми.
Вместе с бананами мы набрали также много плодов манго и в заключение нашли невероятно большие ананасы.
Поиски и сбор плодов отняли большую часть нашего времени, но мы, впрочем, об этом не жалели. Консейль наблюдал за Недом, который шел впереди и уверенной рукой сшибал и срывал лучшие плоды.
– Ну, теперь вы довольны, друг Нед? – спросил Консейль. – Кажется, всего набрали!
– Гм! – промычал канадец.
– Как? Вы еще недовольны?
– Все эти растения ведь не настоящий обед, – отвечал Нед, – это конец обеда, десерт! А где суп? Где жаркое?
– Да, да! – сказал я. – Нед обещал нам котлеты! Но обещанье-то, кажется, было дано второпях…
– Господин профессор! – отвечал канадец. – Охота еще даже не начиналась. Потерпите немного! Нам непременно попадется какая-нибудь пернатая или четвероногая дичь, если не в этом месте, так в другом.
– И если не сегодня, то завтра, – прибавил Консейль, – потому нам не следует заходить далеко. По-моему, уже пора нам вернуться к шлюпке.
– Уже пора? – вскричал Нед.
– Мы должны к ночи быть на месте, – сказал я.
– А который теперь час?
– Да уже, наверное, часа два, – отвечал Консейль.
– Как быстро летит время на твердой земле! – воскликнул Нед Ленд со вздохом.
– В путь! – сказал Консейль.
Мы возвращались через лес и попутно дополнили наши припасы листьями капустного дерева, за которыми приходилось взбираться на самую верхушку, зеленой фасолью и отличнейшими диоскореями (ямсом). Мы так были навьючены, что едва дошли до шлюпки, но Нед Ленд все-таки считал, что провизии недостаточно. И судьба, видимо, ему благоприятствовала. Когда мы уже хотели садиться в шлюпку, он заметил несколько саговых деревьев высотой двадцать пять – тридцать футов, принадлежащих к роду пальм. Эти деревья так же драгоценны, как хлебоплодники, и справедливо причисляются к полезнейшим представителям флоры Малайи.
Саговые пальмы не нуждаются в уходе и размножаются, как сливовое дерево, отростками и зернами. Нед умел с ними обращаться. Он схватил топор, размахнулся и в одно мгновение свалил одно дерево, потом другое и третье.
– Спеленькие! – сказал Нед Ленд.
Зрелость саговых деревьев узнается по белой пыли, которая осыпает их листья. Я следил за проворной работой Неда Ленда скорее глазами натуралиста, чем голодного человека. Нед начал с того, что снял с каждого ствола полосу коры толщиной с большой палец, обнажив сетку длинных волокон, которые переплетались в невероятно запутанные узлы, склеенные неким подобием клейкой муки. Эта мука и была саго, съедобное вещество, служащее главной пищей меланезийским племенам. Нед Ленд разрубил стволы на куски, как обычно рубят дрова.
– Теперь повезу так, – говорил он, – а потом выберу из них всю муку, просею ее сквозь тонкое полотенце, чтоб отделить волокна, подсушу на солнце, чтоб вышла вся влага, а потом засушу.
Наконец около пяти часов вечера наша шлюпка, нагруженная всеми нашими богатствами, покинула остров, и через полчаса мы пристали к «Наутилусу». Нас никто не встретил. Огромный стальной цилиндр казался пустым. Выгрузив запасы из шлюпки, я пошел в свою каюту; ужин для меня был уже приготовлен. Я поужинал и лег спать.
На другой день, 6 января, на судне царило все то же безмолвие: ни малейшего шума или признака жизни, даже лодка была на том же месте, где мы ее вчера оставили. И мы решили опять отправиться на остров Гвебороар. Нед надеялся на счастливую охоту и хотел побывать в другой части леса.
С восходом солнца мы отправились в путь. Шлюпка, подхваченная морской волной, уже через несколько минут достигла берега.
Мы высадились и, положившись на инстинкт канадца, пошли за Недом Лендом по берегу на запад, перешли вброд несколько ручьев и достигли большой равнины, которая окаймлялась великолепными лесами.
Несколько зимородков бродили у ручья, но при нашем приближении они улетели. Их осторожность служила доказательством, что эти пернатые знали, чего можно ожидать от двуногих представителей нашей породы, и я заключил, что если этот остров и необитаем, то по крайней мере посещается людьми.
Перейдя довольно густой луг, мы подошли к опушке небольшого леска, который оживлялся пением и порханием множества птиц.
– Здесь только одни птицы! – сказал Консейль.
– И есть кое-какие съедобные! – ответил Нед.
– Где же съедобные, друг Нед? – возразил Консейль. – Я вижу только простых попугаев!
– Друг Консейль, – сказал важно Нед, – попугай – это фазан для того, кому нечего есть!
– А я прибавлю, – сказал я, – что если попугая хорошо приготовить, так его с удовольствием будет кушать даже самый отъявленный лакомка.
В густой листве порхал с ветки на ветку целый попугайный мир.
– Сто́ит поучить, и заговорят по-человечески! – заметил глубокомысленный Консейль. – Попугай – очень восприимчивая птица!
– Какой гам поднимают! – сказал Нед Ленд.
Гам был действительно страшный. Самцы и самки всевозможных цветов усердно, по выражению Неда Ленда, «драли горло». Кричали и важные какаду, которые, казалось, размышляли о какой-то философской задаче. Красные лори мелькали, как лоскутки яркой материи, развеваемые ветром, среди шумных калаосов, голубых папуасов и других, хотя малосъедобных, но удивительно красивых попугаев.
Но в этой коллекции недоставало птиц, свойственных этой местности и никогда не покидающих острова Ару и Папуа.
Но судьба приберегла это удовольствие на потом.
Пройдя сквозь довольно редкий лесок, мы нашли поляну, заросшую густым кустарником. Из этого кустарника выпорхнули великолепные птицы, которые, судя по расположению длинных перьев, способны летать против ветра. Их волнообразный полет, отлив их красочных перьев были восхитительны. Я без труда их узнал.
– Райские птицы! – вскрикнул я.
– Отряд воробьиных, – сказал Консейль.
– Семейство куропаток? – спросил Нед Ленд.
– Не думаю, мистер Ленд, – отвечал я. – А я рассчитываю на вашу ловкость и надеюсь, что вы мне поймаете одну такую птичку. Мне очень хотелось бы приобрести это очаровательное создание тропической природы!
– Попробую, хотя я больше привык цеплять острогой, чем стрелять из ружья.
Малайцы ведут крупную торговлю райскими птицами с Китаем, они их ловят различными способами, которых мы не могли использовать. Иногда, например, они ставят силки на верхушках высоких деревьев, иногда ловят, обмазывая ветки липким клеем, парализуя таким образом их движения, иногда даже отравляют источники, из которых эти птицы пьют воду. Мы же могли только подстрелить птиц на лету, на что было мало шансов. И действительно, мы понапрасну истратили много зарядов.
Около одиннадцати часов утра мы перешли через первую гряду холмов в центре острова, а еще ничего не убили.
Голод уже давал о себе знать. Охотники понадеялись на богатую добычу – и просчитались.
Но вдруг Консейль выстрелил и обеспечил нам завтрак. Он убил белого голубя и вяхиря, которых мы проворно ощипали и насадили на вертел. Пока они жарились, Нед готовил плоды хлебного дерева.
Птицы были съедены до последней косточки: все мы заявили единогласно, что кушанье это превосходно. Мускатные орехи, которыми они питаются, придали мясу особый запах и вкус.
– Точно пулярки, начиненные трюфелями, – сказал Консейль.
– Чего вам теперь недостает, Нед? – спросил я у канадца.
– Четвероногой дичи, господин Аронакс, – отвечал Нед. – Все эти голуби одна забава, а не кушанье! Вот если бы убить такое животное, чтобы из него наделать котлет! Пока я такого не убью, не успокоюсь!
– И я тоже не успокоюсь, пока не поймаю райскую птицу! – сказал я.
– Надо еще поохотиться, – сказал Консейль, – только давайте повернем к морю. Мы дошли уже до первых склонов гор, а в горах, я думаю, охота хуже, чем в лесу.
Это был дельный совет, и мы ему последовали.
После часовой ходьбы мы пришли к настоящему лесу из саговых пальм. Безвредные змеи уползали из-под наших ног, а райские птицы при нашем появлении скрывались из виду. Я уже отчаивался, когда Консейль, шедший впереди, вдруг наклонился, испустил крик торжества и поднес мне великолепную райскую птицу.
– Браво, Консейль! – вскрикнул я.
– Их честь очень добры, – отвечал Консейль.
– Да нет, дружище, какая тут доброта! Ты мастерски поймал ее: взял живую птицу голыми руками!
– Если их честь посмотрят на нее хорошенько, то их честь увидят, что моя заслуга не очень велика.
– Да что такое, Консейль? Говори!
– Эта птица пьяна, как перепел.
– Пьяна?
– Да, опьянела от мускатных орехов. Я ее поймал под мускатным деревом: она сидела под ним и объедалась. Подумайте-ка, друг Нед, чем откликается невоздержание!
– Тысячу чертей! – возразил канадец. – Это ко мне не относится, я целых два месяца ничего в рот не брал!
Я между тем рассматривал птицу. Консейль не ошибся. Она действительно ошалела от хмельного сока мускатных орехов, не могла лететь и с трудом шла, но меня это не беспокоило.
Эта птица принадлежала к лучшему из восьми видов, обитающих в Новой Гвинее и на соседних островах. Это была райская птица «большой изумруд» – самая редкая. Она имела в длину тридцать сантиметров, голова ее была относительно мала, глаза, посаженные близко к клюву, тоже маленькие. Однако ее оперение представляло превосходное сочетание цветов и оттенков: у нее был желтый клюв, коричневые лапки и когти, орехового цвета крылья с пурпурным окаймлением, хохолок и затылок желто-палевые, шея изумрудная, брюшко и грудь коричневые. Над хвостом поднимались два пушистых перышка, а хвост состоял из длинных, очень легких и удивительно тонких перьев.
Это была чудесная птичка! Туземцы имели основание назвать ее «солнечной». Мне очень хотелось привезти в Париж этот великолепный образец и подарить ее ботаническому саду, в котором до сих пор не было еще живой райской птицы.
– Это они такие редкие? – спросил канадец тоном охотника, который очень мало ценит дичь за красоту и изящество.
– Очень редкие, а главное, их очень трудно поймать живьем. Ими и мертвыми хорошо торгуют. Туземцы их подделывают, как жемчуг и алмаз.
– Что? – вскричал Консейль. – Делают чучела фальшивых райских птиц?
– Да, Консейль.
– Их честь знают, как это они ухитряются?
– Знаю. Райские птицы во время восточного муссона теряют свое великолепное хвостовое оперение. Эти самые перья туземцы подбирают и ловко приклеивают или вшивают в хвост какого-нибудь попугая, потом закрашивают швы, покрывают лжептичку лаком и сбывают в европейские музеи или европейским любителям.
– Ну что ж такое? – сказал Нед Ленд. – Если не сама птица, так ее перья настоящие, и если их покупают не на жаркое, так, по-моему, тут нет ничего страшного.
Мое желание овладеть райской птичкой было удовлетворено, но желание канадца еще не исполнилось. К счастью, около двух часов Нед убил превосходного кабана, который известен у натуралистов под именем «бариутанг». Нед Ленд был в восхищении от своего выстрела. Свинья, сраженная электрической пулей, упала замертво. Канадец содрал с нее шкуру, выпотрошил и нарезал для ужина с полдюжины антрекотов.
Затем снова охота возобновилась и вскоре ознаменовалась новыми охотничьими подвигами Неда и Консейля.
Два приятеля, обшаривая кустарники, подняли целое стадо кенгуру, которые пустились от них бежать, прыгая на своих эластичных лапах, но, как бы быстро они ни бежали, электрические пули их настигли.
– Ах, профессор! – вскрикнул Нед. – Какая великолепная дичь! Особенно если из нее приготовить тушеное блюдо! Каков запас для «Наутилуса»! Две, три, пять штук убито! И как я подумаю, что мы съедим все это мясо! А те болваны и не покушают!
– Какие болваны, Нед? – спросил я.
– Да наши хозяева…
Я думаю, что в приливе радости канадец перебил бы все стадо! Но он удовольствовался дюжиной этих интересных животных, составлявших, как сказал наш Консейль, первый отряд млекопитающих.
Эти животные были невелики и принадлежали к роду кенгуру-кроликов, которые преимущественно живут в дуплах деревьев, быстро бегают, и хотя у них мало мяса, но зато оно считается одним из самых вкусных.
Мы остались довольны результатом нашей охоты. Счастливый Нед предполагал завтра опять вернуться на остров и истребить всех четвероногих, годных в пищу. Но Нед, как обычно, не рассчитывал на непредвиденные обстоятельства.
К шести часам вечера мы дошли до морского берега. Шлюпка стояла на обычном месте. «Наутилус» был похож на длинный подводный риф, выступавший из волн в двух милях от берега.
Нед Ленд немедленно занялся приготовлением обеда: он был отличным поваром и знал до тонкости кулинарное искусство. Отбивные из кенгуру скоро зашипели на углях и распространили приятнейший запах.
Да простит читатель мой восторг перед жарким из свежего мяса! Да простит он его мне, как и я прощаю Ленду нашу общую слабость!
Одним словом, обед был превосходен. Два вяхиря довершили роскошное меню. Саговое тесто, хлеб, несколько манго, шесть ананасов и перебродивший сок кокосовых орехов привели нас в очень веселое расположение духа. Я даже подозреваю, что мысли моих достойных товарищей не имели желанной ясности.
– А что, если мы не вернемся сегодня на «Наутилус»? – спросил Консейль.
– А что, если мы никогда туда не вернемся? – прибавил Нед. – А что…
В это самое время к нашим ногам упал камень и прервал слова Неда.
