Жюль Верн
Двадцать тысяч лье под водой
Глава двадцатая
Под 47°24′ широты и 17°28′ долготы
Бура отбросила нас к востоку, и надежда убежать с «Наутилуса» и добраться до Нью-Йорка или к реке Св. Лаврентия исчезла. Бедный Нед в отчаянии уединился, как капитан Немо. Мы с Консейлем не расставались.
Я сказал, что «Наутилус» уклонился к востоку, но надо было сказать – к северо-востоку. Несколько дней он блуждал по океану, то погружаясь, то всплывая в окружении туманов, столь гибельных для мореходцев. Туманы эти бывают вследствие таяния льдов, что поддерживает чрезвычайную влажность воздуха.
Сколько судов погибло в этих местах, пока они искали в тумане мерцание береговых огоньков! Сколько бедствий причиняла эта плотная масса мглы! Какой страшный треск раздается здесь при ударах кораблей о подводные камни! Сколько судов сталкивается друг с другом, несмотря на предупреждающие огни, свистки и колокола, бьющие тревогу!
Дно этих морей представляет поистине поле сражения, где еще лежат разбитые корабли. Одни давно уже обратились в рыхлую массу, другие, погибшие недавно, отражали свет нашего прожектора на своей металлической обшивке. Сколько судов погибло вместе с ценным грузом, со всем экипажем, толпами эмигрантов, в этих местах – около мыса Рейс, острова Святого Павла, в проливе Белл-Айл, в заливе Святого Лаврентия! Сколько жертв занесено в летописи смерти пароходами компаний «Ройял-Майл» и «Инманн, Монреаль»! Суда «Сольвейг», «Параматта», «Венгерец», «Канадец», «Англосакс», «Гумбольдт», «Соединенные Штаты» погибли; «Арктик», «Лионец» затонули при столкновении; «Президент», «Пасифик», «Сити Глазго» погибли по неизвестным причинам.
И среди вот таких останков шел «Наутилус», как бы проводя смотр мертвецам.
15 мая мы были на южном конце Ньюфаундлендской отмели. Она вся состоит из наносной почвы, из огромного количества органических остатков, занесенных или Гольфстримом с экватора, или с Северного полюса противоположным холодным течением, идущим вдоль американского берега. Здесь же в половодье скапливаются и неправильной формы валуны, отрываемые от берегов. Образовалось тут и громадное кладбище погибших рыб, моллюсков и зоофитов.
Глубина здесь незначительная, но к югу вдруг идет уступами большая впадина глубиной тысячи три метров. Тут Гольфстрим расширяется, течет медленнее, а температура его понижается.
Из рыб, которых спугнул «Наутилус», назову пинагора с черной спиной и оранжевым брюхом, он подает своим соплеменникам редкий пример супружеской верности; хюпернака, род мурен, изумрудного цвета, превосходного на вкус; карраков с выпуклыми глазами и собачьей головой; морских собак яйцеживородящих, похожих на змей; черных пескарей длиной двадцать сантиметров; длиннохвостых макрорусов, серебристых рыбок, заплывших далеко от северных морей.
В сети попала еще одна смелая, сильная, мускулистая рыба – бычок северных морей, с иглами на голове и шипами на плавниках, настоящий скорпион, длиной два-три метра, злейший враг трески и лососевых. Тело у него круглое, темного цвета, с красными плавниками. Сладить с ним было нелегко; эта рыба благодаря особым жаберным крышкам способна довольно долго жить вне своей родной стихии.
Назову, чтобы не забыть, боскиен, маленьких рыбок, которые долго сопровождают корабли в северных морях, и перейду к треске, которую видел в любимом месте ее пребывания, на Ньюфаундлендской отмели. Можно сказать, что треска здесь – рыба горная, так как Ньюфаундленд не что иное, как подводная гора.
Когда «Наутилус» прокладывал себе дорогу сквозь плотную массу стай трески, Консейль не мог воздержаться от замечания:
– Неужели это треска? Я, с позволения их чести, думал, что она совсем плоская!
– Она плоская лишь в рыбной лавке или на рынке, где ее продают выпотрошенной и распластанной. В воде же она совершенно круглая и превосходно приспособлена к плаванию.
– Это верно, – ответил Консейль. – Боже мой! Сколько ее тут! Точно муравейник!
– Ее было бы гораздо больше, если бы не существовало ее врагов – скорпен и человека. Знаешь, сколько икринок насчитывается в одной самке?
– Я буду угадывать: пятьсот тысяч?
– Одиннадцать, друг мой, миллионов!
– Я этому поверю, только если сам их пересчитаю!
– Пересчитай, Консейль. Но лучше будет, если ты мне поверишь. Не забудь и того, что французы, англичане, американцы, датчане, норвежцы ловят треску тысячами тонн. Поедается ее количество страшное, и если бы она не отличалась удивительной плодовитостью, то ее вскоре бы не стало. В Англии и Америке пять тысяч судов и семьдесят пять тысяч матросов заняты исключительно ловлей трески. Каждое из судов привозит в среднем до сорока тысяч штук, а в общем – двадцать пять миллионов. У берегов Норвегии происходит то же самое.
– Ну хорошо, – согласился Консейль, – я считать не с тану.
– Что?
– Те одиннадцать миллионов икринок, которые есть в каждой самке. Но я, с позволения их чести, сделаю замечание.
– Какое же?
– А такое, что если бы из каждой икринки рождались мальки, то четырех самок было бы достаточно для снабжения треской Англии, Америки и Норвегии.
Пока мы обходили отмель, я хорошо разглядел длинные снасти, на каждой из них двести крючков, а каждая рыбачья лодка ставит такие снасти дюжинами. Снасть опускается с помощью маленького якорька, а верхний конец удерживается леской, прикрепленной к пробковому поплавку. На поверхности воды мелькало огромное количество этих пробок, и «Наутилус» весьма удачно маневрировал, чтобы не снести эти крючки и самому в них не запутаться.
Впрочем, «Наутилус» недолго пробыл в этих водах и поднялся до 45° северной широты – на широту Сен-Жана и Хартс-Контента, где опущен конец трансатлантического кабеля.
«Наутилус» пошел не на север, а к востоку, как бы вдоль плато, на котором лежит телеграфный кабель и где рельеф дна измерен с чрезвычайной точностью.
17 мая милях в пятистах от Хартс-Контента, на глубине двух тысяч восьмисот метров увидел я лежащий на дне телеграфный кабель. Консейль, не предупрежденный мной, принял его сначала за громадную змею и уже готовился ее классифицировать. Но я рассеял его заблуждение и в утешение рассказал все, что мне было известно о прокладке этого кабеля.
Первый кабель был проложен в 1857–1858 годах, но передал лишь около четырехсот телеграмм и перестал действовать. В 1863 году сконструировали новый кабель длиной три тысячи четыреста километров и весом четыре тысячи пятьсот тонн. Погрузили его на корабль «Грейт-Истерн». Но и эта попытка не удалась.
25 мая «Наутилус» оказался именно на том месте, где произошел разрыв каната, на глубине трех тысяч восьмисот тридцати шести метров. Это произошло в шестистах тридцати восьми милях от берегов Ирландии. В два часа дня там заметили, что сообщение с Европой прекратилось. Решили сначала разрезать кабель, а потом его выловить. В одиннадцать часов вечера вытащили поврежденную часть, сделали новое соединение с основным кабелем и опять погрузили в океан. Но через несколько дней он снова порвался, и его уже не смогли достать.
Американцы не потеряли, однако, терпения. Неутомимый Филд, главный организатор всего предприятия, рисковавший потерять все свое состояние, открыл новую подписку. Деньги были немедленно собраны. Изготовили новый кабель, более современной конструкции. Провода заключили в резиновую оболочку, обернули волокнистым материалом и вложили в металлическую обшивку. «Грейт-Истерн» повез его в океан 13 июля 1866 года.
Дело шло хорошо. Но стали замечать, разматывая кабель, что в него местами вбиты гвозди с целью испортить провода. Капитан Андерсон, его офицеры и инженеры собрались на совет и решили, что если виновного поймают на месте преступления, то без дальнейшего суда немедленно бросят за борт. Об этом решении тотчас объявили всем на корабле, и с тех пор вредительство прекратилось.
23 июля «Грейт-Истерн» был за восемьсот километров от Ньюфаундленда, когда из Ирландии пришла телеграмма о заключении перемирия между Пруссией и Австрией после сражения под Садовой. 27 июля он среди тумана лавировал к порту Хартс-Контента. Предприятие с успехом было доведено до конца, и в первой своей депеше молодая Америка приветствовала старую Европу мудрым изречением, редко понимаемым верно: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение».
Я, конечно, не думал, что увижу электрический кабель в том виде, в каком он вышел из мастерских. Он имел вид длинной змеи, обросшей раковинами и водорослями, облепленной каменистой коркой, предохраняющей его от сверлящих моллюсков. Кабель лежал плотно, не раскачиваясь, давление на него было благоприятное, электрическая искра пробегает от Америки до Европы за тридцать две сотых секунды. Время действия этого кабеля бесконечно, так как резиновая оболочка становится прочнее от пребывания в морской воде.
К тому же трасса так удачно выбрана, что кабель погружен не очень глубоко и разрывов опасаться нечего. «Наутилус» опускался до самой глубокой точки его залегания – на четыре тысячи четыреста тридцать один метр от поверхности, и даже здесь он не подвергался значительному трению. Потом мы подошли к тому месту, где произошел несчастный случай в 1863 году.
Здесь дно океана образовывало долину шириной в сто двадцать километров. Если бы на нее можно было поставить Монблан, то его вершина не выступила бы на поверхность воды. Эта долина загорожена с востока остроконечной стеной высотой две тысячи метров. Мы сюда прибыли 28 мая, и «Наутилус» очутился в ста пятидесяти километрах от Ирландии.
Неужели капитан Немо имел намерение пристать к Британским островам? Нет, к моему большому удивлению, он пошел на юг к берегам Европы. Огибая Изумрудный остров, я увидел на минуту мыс Клир и маяк Фастнет, освещающий путь кораблям на выходе из Ливерпуля.
Важный вопрос возник у меня в уме: осмелится ли «Наутилус» войти в Ла-Манш? Нед Ленд, вышедший из уединения, когда мы пошли вблизи земли, не переставал меня спрашивать. Но что мне ответить ему? Капитан Немо оставался невидимым. Он показал издали канадцу берег Америки, может быть, и мне только покажет берега Франции.
«Наутилус» между тем шел на юг. 30 мая он прошел мимо островов Силли у полуострова Корнуэлл. Если бы капитан хотел войти в Ла-Манш, то пошел бы прямо на восток. Он этого не сделал.
Весь день 31 мая «Наутилус» описывал по океану круги, возбуждавшие мое любопытство. Он как будто искал какое-то место, которого не находил.
В полдень сам капитан Немо вышел на палубу для наблюдений. Мне он не сказал ни слова и казался мрачнее, чем всегда. Что могло так огорчить его? Не близость ли европейских берегов? Или, может быть, воспоминания об оставленной родине? Что же он чувствовал: угрызения совести или сожаление? Эти мысли долго вертелись у меня в уме. В то же время было какое-то неясное предчувствие, что случай вскоре откроет мне тайну капитана Немо.
На следующий день, 1 июня, «Наутилус» делал то же самое: он явно искал какой-то пункт среди океана. Капитан Немо пришел на палубу определить высоту солнца, как и накануне. Океан был спокоен, небо ясно. Милях в восьми на востоке показался большой пароход. Флага на нем не было, так что я не мог определить его национальность.
За несколько минут до прохождения солнца через меридиан капитан Немо взял секстан и чрезвычайно внимательно стал заниматься своими наблюдениями. Полный штиль помогал ему в этом. «Наутилус» стоял почти неподвижно. Закончив свои исследования, капитан произнес одно только слово:
– Здесь!
Потом он ушел. Увидел ли он, что пароход изменил направление и, казалось, пошел прямо на нас? Этого я не могу сказать.
Я вернулся в салон. Иллюминаторы закрылись, и я услыхал, что резервуары наполняются водой. «Наутилус» стал вертикально опускаться и через несколько минут лег на дно на глубине восемьсот тридцать три метра. Свет в салоне погас, иллюминаторы открылись, и я увидел сквозь стекла ярко освещенное лучами прожектора водное пространство.
Справа я ничего не разглядел, кроме совершенно спокойной воды. По левому борту на дне виднелись какие-то развалины, погребенные под слоем белых раковин, как под снежным покровом. Всматриваясь, я различил очертания затонувшего корабля, потерявшего мачты. Несчастье это случилось с ним, вероятно, очень давно.
Что это был за корабль? Зачем «Наутилус» пришел на его могилу? Я не знал, что и думать, как вдруг около меня капитан Немо медленно произнес:
– Тогда корабль этот назывался «Марселец». Он был спущен на воду в 1762 году и имел семьдесят четыре пушки. В 1778 году, 13 августа, под командой Ла Поуп-Вертрие он смело бился с «Престоном». В 1779 году, 4 июля, с эскадрой адмирала д’Эстена брал Гренаду. В 1781 году 5 сентября принимал участие в сражении графа де Грасс в Чесапикском заливе. В 1794 году Французская Республика переименовала его. 16 апреля того же года он был послан из Бреста для эскорта транспорта, шедшего с хлебом из Америки. 11 и 12 июня эскадра встретилась с англичанами. Ровно семьдесят четыре года тому назад на этом самом месте, на 47°24′ широты и 17°28′ долготы, этот корабль после геройской битвы, в которой лишился трех мачт и трети экипажа, предпочел утопить себя вместе с тремястами пятьюдесятью шестью матросами, но не сдался и, прибив флаг к корме, пошел ко дну с криком:
«Да здравствует республика!» – Это «Мститель»! – вскрикнул я.
– Да, «Мститель»! Прекрасное имя! – сказал капитан Немо, скрестив на груди руки.
Глава двадцать первая
Гекатомба
Неожиданность этой сцены, история корабля-патриота, начатая холодным тоном, а потом рассказываемая с таким волнением, которого не мог превозмочь этот своеобразный человек, название «Мститель», имеющее значение, – все это меня глубоко поразило. Я не сводил глаз с капитана. Немо, протянув руки, горящим взглядом смотрел на останки славного корабля. Неужели мне никогда не узнать, кто он, откуда, какие у него цели? А между тем я с каждым днем все яснее видел, как человек в нем выступает из-за ученого. Не просто мизантропия закрыла на «Наутилусе» капитана Немо и его спутников, а ненависть, которую не могло ослабить даже время. Но, может быть, эта ненависть еще искала возможность отомстить? Это должно было раскрыть будущее.
Между тем «Наутилус» начал подниматься на поверхность, и мало-помалу останки «Мстителя» скрылись из вида.
Вдруг раздался грохот.
Я взглянул на капитана Немо, но он даже и бровью не повел.
– Капитан? – спросил я.
Он не ответил.
Я оставил его и вышел на палубу. Там уже были Нед Ленд и Консейль.
– Что это за грохот? – спросил я.
– Выстрелили из пушки, – ответил Ленд.
Я осмотрелся. Ранее замеченное мной судно, очевидно, усилило пары и приближалось к «Наутилусу». Нас разделяло всего шесть миль.
– Что это за судно, Нед? – спросил я.
– Судя по оснастке, это военное судно. Вот если бы оно пустило ко дну этот окаянный «Наутилус»!
– Друг Нед, – возразил Консейль, – что это судно может сделать «Наутилусу»? Разве оно может за ним нырнуть под воду? Разве может с ним бороться на дне морском?
– Послушайте, Нед, – сказал я, – вы не можете разглядеть, чье это судно, какой национальности?
Канадец слегка прищурился и впился глазами в приближающийся корабль.
– Нет, профессор, не могу! – сказал он. – Флаг не поднят. А что судно военное, так это точно, потому как длинный вымпел развевается на главной мачте.
Мы уже четверть часа смотрели на корабль, который подходил к нам все ближе. Я, впрочем, не думал, что он заметит «Наутилус» на таком расстоянии, а еще менее догадается, что это подводный снаряд.
– Это большой военный корабль, – сказал Нед Ленд, – бронированный, с тараном. Смотрите, Аронакс.
Густые клубы дыма валили из труб. Свернутые паруса сливались с реями, на гафеле не было никакого флага. Расстояние еще не позволяло различить цвета вымпела, который вился, как тоненькая ленточка. Корабль быстро приближался к нам. Если бы капитан Немо подпустил его поближе, мы бы могли надеяться на благополучное бегство.
– Знаете что, профессор? – сказал Нед Ленд. – Если этот корабль подойдет к нам на милю, я брошусь в море! И вам советую!
Я ничего не ответил на совет канадца и продолжал разглядывать корабль, который увеличивался прямо на глазах. Будь он французский, английский, американский или русский, нас, конечно, подберут, если только мы доплывем до него.
– Их чести известно уже, что мы плавать умеем, – сказал Консейль. – Если их честь послушаются совета Неда, так я поплыву рядом и их честь смогут на меня положиться!
Я хотел ответить, но вдруг на носу военного корабля поднялся белый дымок и около «Наутилуса» в воду упало что-то тяжелое, чуть позже раздался раскат пушечного выстрела.
– Да они в нас стреляют! – вскрикнул я.
– Молодцы! – сказал Нед Ленд.
– Они, значит, не считают нас за потерпевших кораблекрушение! – сказал я.
– С позволения их чести… Вот тебе на! – вскрикнул Консейль, стряхивая с себя воду, которой нас опять захлестнуло. – Опять ядро. Они, наверное, приняли нас за нарвала и нарвала бомбардируют!
– Да ведь они могут видеть, что мы люди, а не нарвалы! – вскрикнул я.
– А может, поэтому они так и палят, – сказал Нед Ленд со значением.
Меня осенила та же мысль. Без сомнения, теперь они, конечно, знали, с каким «чудовищем» имели дело. Без сомнения, когда канадец с «Авраама Линкольна» метнул в него гарпун, капитан Фаррагут догадался, какой нарвал обшит листовой сталью! Теперь, вероятно, везде искали страшный подводный снаряд.
Ядра так и сыпались вокруг нас, но в «Наутилус» они не попадали.
Военный корабль находился уже в трех милях от нас. Несмотря на пушечную пальбу, капитан Немо не показывался на палубе. А между тем удар даже одного конического ядра мог погубить «Наутилус».
Нед Ленд мне сказал:
– Господин Аронакс! Надо во что бы то ни стало подать им сигнал! Тысячу чертей! Может, они поймут, что мы-то здесь ни при чем!
Нед Ленд достал свой носовой платок, но только хотел им взмахнуть, как его схватила железная рука. Он хотел вырваться, но был сбит с ног и упал на палубу.
– Негодяй! – крикнул капитан Немо. – Ты хочешь, чтобы я убил тебя раньше, чем потоплю этот корабль?
Голос у него был страшный, но лицо еще страшнее: оно совершенно побелело и исказилось от ярости. Наклонившись над Лендом, он тряс его за плечи. Потом, бросив канадца, стал смотреть на приближающийся корабль.
– А, ты меня узнал! – крикнул он. – Я тоже тебя узнал!
Ты не показываешь своего флага – я покажу тебе свой!
С этими словами капитан Немо развернул черный флаг, такой же он водрузил на Южном полюсе.
В эту минуту одно ядро ударило по касательной в корпус «Наутилуса», не повредив его, рикошетом пролетело мимо капитана и упало в океан.
Капитан только пожал плечами и обратился ко мне.
– Уйдите с палубы! – сказал он резко. – Уходите и уведите ваших товарищей!
– Капитан! – вскрикнул я. – Вы хотите напасть на этот корабль?
– Я хочу его потопить!
– Вы этого не сделаете!
– Я это сделаю! – холодно ответил капитан Немо. – Не судите меня. На меня нападают. Я защищаюсь. Уйдите с палубы!
– Какой это корабль?
– Вы не знаете? Тем лучше. Уходите!
Мы должны были повиноваться.
Пятнадцать матросов уже окружили капитана и с выражением непримиримой ненависти смотрели на приближающийся корабль.
Я спускался по трапу в тот момент, когда еще одно ядро скользнуло по «Наутилусу», и я слышал, как капитан крикнул:
– Бей, сумасшедший корабль! Ты не уйдешь от «Наутилуса». Но ты погибнешь не в этом месте!
Я ушел в свою каюту. «Наутилус» быстро ушел за пределы действия снарядов, но корабль продолжал его преследовать.
Около четырех часов вечера я подошел к трапу. Крышка люка была открыта. Я решился выйти на палубу и увидел здесь капитана. Он быстрыми шагами ходил взад и вперед, поглядывая на корабль, который находился теперь в пяти или шести милях под ветром. «Наутилус» кружился вокруг корабля, как разъяренный зверь, увлекая его за собой к востоку.
Но сам не нападал.
Может быть, капитан колебался?
Я хотел еще раз стать посредником, но только произнес первые слова, как капитан Немо резко меня перебил.
– Я угнетенный, а он угнетатель! – сказал он. – Он отнял у меня все, что я любил и чтил: родину, жену, детей, отца, мать, братьев, сестер! Замолчите!
Я посмотрел на корабль, который все прибавлял ход, а затем спустился в салон и позвал Неда Ленда и Консейля.
– Мы убежим, – сказал я им.
– Хорошо! – ответил Нед. – А что это за корабль?
– Не знаю. Да это все равно. Капитан Немо к вечеру обещает пустить его ко дну. Что ж! Лучше погибнуть, чем оставаться на «Наутилусе» и быть сообщниками в возмездии, если не знаешь, справедливо оно или нет.
– Это верно! – ответил Нед Ленд. – Вот дождемся ночи!
Наступила ночь. Глубокая тишина царила на «Наутилусе». Я слышал только шум винта и плеск волн.
Месяц ярко сиял, значит, нас могли увидеть с корабля на довольно большом расстоянии. Мы решили бежать, когда он подойдет поближе. Оказавшись на борту этого корабля, мы хотели предупредить грозящий ему удар.
Часть ночи прошла без всяких приключений. Мы выжидали удобной минуты, из-за сильного волнения говорили мало. Нед Ленд не раз порывался броситься в море, но я его удерживал.
В три часа утра я вышел на палубу. Капитан был еще здесь. Он стоял около своего флага и не сводил глаз с корабля.
Луна переходила меридиан. Юпитер показался на востоке. Небо и океан были спокойны и безмятежны. Ночное светило ярко отражалось в водной глади.
Военный корабль находился от нас в двух милях. Он, очевидно, держал курс на свет «Наутилуса». Я видел его сигнальные огни, красный и зеленый, а также белый фонарь на бизань-мачте. Можно было разглядеть оснастку и определить, что огонь в топках разведен до предела. Из труб вылетали снопы искр, рассыпаясь звездочками на темном фоне неба.
Я оставался на палубе до шести часов утра. Капитан Немо, казалось, делал вид, что меня не замечает.
Военный корабль шел в полутора милях от нас и на рассвете опять стал палить из пушек.
«Пойду скажу Неду и Консейлю, чтобы были наготове», – подумал я.
Но в эту самую минуту на палубе появился помощник капитана с матросами. Они тотчас же принялись за дело. Железную решетку, которая окружала палубу, опустили. Кабина прожектора и рубка рулевого тоже вошли в корпус «Наутилуса», и он принял вид длинной стальной сигары, готовой к маневру.
Я пришел в салон, когда утренние лучи восходящего солнца сквозь верхние слои воды мягко проникали в иллюминаторы.
В пять часов лаг показал мне, что «Наутилус» сбавил скорость. Я понял, что капитан Немо хотел подпустить врага поближе. Пушечная пальба не прекращалась. Ядра с шипеньем и свистом сыпались дождем в воду.
– Друзья! – сказал я Неду и Консейлю. – Пора!
Нед Ленд имел очень решительный вид, Консейль был совершенно спокоен, а я нервничал и страшно волновался.
Мы прошли в библиотеку. В ту минуту, когда я открывал дверь к центральному трапу, крышка люка с шумом захлопнулась. Ленд бросился к трапу, но я его удержал. Хорошо знакомое шипение свидетельствовало о том, что в резервуары закачивали воду.
Действительно, через несколько минут «Наутилус» опустился всего на несколько метров ниже поверхности воды. Я догадался, что капитан Немо хочет ударить по кораблю ниже ватерлинии, где его обшивка уже не защищена броней.
– Что ж, мы опять в западне! – вскрикнул Нед Ленд.
Собравшись в моей каюте, мы смотрели друг на друга как потерянные, не произнося ни слова. Я находился в таком тягостном состоянии, когда ждешь, что вот-вот произойдет что-то страшное.
«Наутилус» пошел гораздо быстрее. Он весь содрогался, как будто делая разбег.
Вдруг мы вскрикнули.
Мы почувствовали толчок. Я услышал лязг, треск и скрежет железа.
«Наутилус» нанес удар. Он пронзил корпус корабля так же легко, как иголка протыкает полотно.
Я более не мог это выдержать. Как безумный, вне себя я вылетел из каюты и вбежал в салон. Мрачный капитан Немо был здесь и смотрел в иллюминатор правого борта.
Огромная темная масса шла ко дну, и «Наутилус» погружался вровень с ней, как бы желая насладиться агонией врага. Я видел всего в десяти метрах пробитую корму, куда с шумом вливалась вода; по верхней палубе метались черные призраки. Несчастные карабкались на ванты, цеплялись за мачты, падали, барахтались в воде…
Огромный корабль медленно погружался. Вдруг произошел взрыв. Палуба полетела вверх. Толчок воды был такой силы, что «Наутилус» покачнулся.
Несчастный корабль очень быстро пошел ко дну. Промелькнули марсы, на которых повисли жертвы, реи, затем верхушки мачты… Темная масса исчезла вместе со всем экипажем.
Когда все было кончено, капитан Немо вышел из салона.
Я проводил его глазами.
Он открыл дверь в свою каюту. Прямо против двери под портретами великих героев висел портрет молодой женщины с двумя детьми. Капитан Немо смотрел несколько минут на этот портрет, потом простер к нему руки, упал на колени и горько зарыдал.
