K.L. Nord
Лунная корона

Полная версия

Пролог

Ты всегда чувствуешь смену времени в Лисореи не по часам и не по звёздам, как во внешних землях, а по дыханию самого леса. Ещё мгновение назад – в воздухе вязли сладкие ноты полевых трав, тянулись заветно к прозрачному небу, а вот уже сумерки набухают на горизонте, и обычные птицы смолкают, пропуская их место лесным духам. Сегодня всё иначе: в мире словно обрывается невидимая нить. Эхо древнего праздника возвращается снова и снова.

Это иллюзорное воспоминание не тает с годами.

В ту ночь Лунная династия стояла на пороге своего последнего танца. Серебряные чаши искрились в руках придворных, лунные фениксы начали медленный, торжественный круг на парящих площадках перед главным залом. На эльфийских воротах мерцали руны Джарии – языка, которого больше никто не услышит живьём, – а над дворцом ждал своего часа купол из чистого света, созданный руками трёх лунных владык.

Ты бы поверил, что это самая счастливая ночь из всех? Может быть, даже сама Королева – величественная Лираэль, облачённая в плащ цвета жидкой ночи – смеялась на балконе с дочерью, не зная, что на земле под её ногами уже закручиваются невидимые тени.

Молодые рыцари стояли на балконе, юные леди улыбались молодым звёздам, в бокалах переливалось призрачное вино. И только Риан – младший брат королевы, тот, в ком было больше мечтаний, чем магии, – глядел сквозь толпу, словно стараясь запомнить каждое мимолётное счастье.

– Стоит ли нам веселиться в ночь, когда луна полна до самого края? – спросил он у советницы, старшей затейницы празднеств.

– В эту ночь – обязательно, – ответила она, мягко поправляя пряди седых волос под капюшоном.

Но праздник гулко качался, свет скользил по украшениям – и, кажется, никто не слышал тревоги в его голосе.

А где-то по ту сторону реки уже собирались другие, спутавшие свою судьбу с тенями.

Тёмный Праздник…

Это слово, как бы его ни боялись в Лисореи, всё равно возвращается: в тёмных снах, на страницах дневников, в старых, полустёртых письмах, которые аристократы украдкой сжигают в каминах.

Потому что никто не хочет помнить, как исчезла Лунная династия. Никто не желает рассказывать, что действительно случилось с их защитницей – Лунной королевой, с магией, легшей тяжким покрывалом на землю.

Воспоминание об этой ночи приходит к Эливе Моран во сне, хотя её ещё не было на свете в тот год. В её снах сверкают те же призрачные баллы, капают вино и бросают тени юные рыцари, которых давно нет среди живых.

Она слышит музыку и шёпоты – то ли эльфийские, то ли человеческие. Её сердце сжимается, потому что музыка гаснет так резко, словно кто-то оборвал струну.

Иллюзорное воспоминание. Вечный снег на площади перед дворцом. Замершие маски счастья на лицах гостей. Кровь, проступившая в тонком серебристом узоре по мраморному полу – будто лунный свет одичал. Шёпот заклятья, сильного, как сама земля, и взгляд, полный ненависти, который брошен на Королеву.

Лунная корона соскальзывает с тёмных кос Лираэль и исчезает в сумраке.

Она скатывается по ступеням, впитывая все крики, вздохи и отчаяние ночи. Никто не поднимает её: в этот миг магия Лунного рода рассеивается по воздуху, а заклятье тянет из земли живую силу, обращая плодородие в пустошь.

– Предательство, – выдыхают последние выжившие стражи, прежде чем раствориться в собственных тенях.

В том месте, где лежит диадема, долго ничего не растёт. Деревья высыхают за считаные дни, трава становится пеплом. Проходит год, и ещё – и старики рассказывают детям: «Здесь вы не увидите цветов и не услышите птиц. Здесь похоронено само время – потому что здесь, дети, погибла Лунная Династия и слёзы её бессмысленны».

С тех пор невидимая завеса легла на Лисорею. Магия уходит в землю, уместена только в старых песнях и в редких талантах потомков. И если затерянная диадема когда-то вновь увидит лунный свет, это будет началом перемен. Но кто осмелился бы искать её? Кто найдёт путь через сторонящиеся друг друга леса, где даже духи не решаются заглянуть под мёртвую кору?

Легенда гласит: только рожденный в истинном часе первого нового месяца, с глазами цвета отлившего серебра, с сердцем, наполненным и сомнением, и силой, – сможет коснуться диадемы Луны, не умерев от её горечи и гнева.

Но когда Лунная династия осталась лишь строчкой в хрониках, никто не верил – ни в диадему, ни в наследие.

Теперь только носящие лунные сны чувствуют: не все тайны забыты, не все заклятья сломлены.

Глава 1

Летний рассвет над Лисореей всегда был зыбким: он обнажал в молочном свете не только влажные травы и шершавые стены хижин, но и тайны. В такую пору город просыпался настороженно – слишком много в этих землях вещей, о которых честнее не вспоминать на открытом воздухе, особенно сироте.

Элива Моран проснулась затемна – раньше, чем старик-лекарь Олом, у которого она жила с седьмого своего года. Утро не спрашивало, выспалась ли она, но ей было привычно: тяжёлый запах простыней, рисунки трещин на потолке, а рядом, на табурете, как всегда, стопка книг. Некоторые – почти святыни: пыльные тома о лечебных травах и заклинаниях, передавались здесь по рукам как соседское молоко.

Вставать не хотелось, но новый день уже звал за собой. Сначала – вытащить засов из тяжёлой двери, впустить в дом дух живых трав и свежего хлеба. Потом – умыться у ведра, встряхнуть тёмные волосы, почувствовать на коже лёгкую, грозящую непогодой сырость. Делать всё самой было для Эливы так же естественно, как глубокий вдох. Слава Лисореи, сирота – это не приговор. Но и не дар.

Сегодня лечебница спала непривычно тихо. Старик Олом почти не храпел в своей комнате – после вчерашнего обморока гостей у него обычно болела голова. Эливе нравились такие утренние часы: можно ненадолго представлять, будто вся эта жизнь, невидимые пряди которой оплетают её с детства, – только её.

Она наливала воду в глиняный кувшин, когда мелькнула первая мысль о странной вчерашней девушке в зелёном. Слишком надменно попросила мазь от ожога. Кто она была? Чужая гостья? Или тоже ищет здесь убежище? В Лисорее почти каждый кем-то притворялся, а по-настоящему знали друг друга лишь те, кто с рождения скитался по этим землям.

***

– Подвинься, Элива, – буркнул голос из-за двери. Но это не был Олом. Нет, ей просто показалось – было слишком рано.

Хлопнула створка окна. В комнату влетел воробей, клюнув по инерции веник у печи, сорвав с полки легкую занавеску, и с победоносной уверенностью устроился на подоконнике. Элива сдержанно улыбнулась: это был Хрущ – их домашний дух-хранитель, шут и тень. Его никто не приручал. Он выбрал её сам.

– Доброе утро, воришка, – сказала она полушёпотом. – Принёс что-нибудь полезное?

Воробей надменно повернул голову: в клюве – не привычная трава, а небольшой чёрный камешек, странно светящийся на солнце.

– Тащишь всё подряд? – улыбнулась Элива и забрала камешек. Интересно, могла ли она догадаться, что в этот день простые вещи станут знаками?

***

Лечебница Олома была известна на весю округу. Конечно, не как столичные больницы, где маги могли возродить с того света, но сюда шли за травами, советом – и иногда, втайне, за пилюлями от несуществующих болезней.

Работы летом всегда хватало: сквозняки, ушибы, чьи-то зубы. С этим могла помочь даже полукустарная магия. Элива ходила по залу, стелила чистое белье, раскладывала добела высушенные лепестки полыни в синие бумажные пакеты, мысленно повторяя:

– Сны-отдыху, кости-здоровью, любовь-сердцу.

Эти слова она придумала сама. Травы, если слушать их, отвечают на такие заклинания охотнее.

В кабинет вбежала Марен – дочь мастера резчиков, немногословная, нервная, всегда на полшага дальше своей матери.

– Олом ещё не вернулся? – спросила она, вцепляясь в угол чёрной накидки.

Элива покачала головой. Взгляд Марен был цепкий: изучающий, как у дознавателя, но и с той настойчивой добросердечностью, что показывают только людям, которых уважают.

– Тогда ты мне нужна, Элива, – сказала она. – У Лиса очередная дурная сыпь, мать велела срочно сварить мазь.

– Принеси золы, – кивнула Элива. – Я подготовлю остальное.

Повседневные хлопоты сменялись слаженными движениями: каждый жест, случайный взгляд за окно были наполнены значением. Элива за работой превращалась в целителя, а не в сироту, забывшую имя родителей. Только резкие взгляды со стороны и полушёпот соседей напоминали о её двойственности – излишне красиво очерченные скулы, глаза, похожие на рассветную дымку. Она часто слышала за спиной: «Волчица – не местная».

Но кто она на самом деле – этого не знал даже старик Олом.

***

День лениво катился к полудню, когда в лечебницу вошёл кто-то новый. Дверь не скрипнула – а будто растворилась сама собой.

В дверном проёме появился мужчина в длинном, выцветшем от пыли кожаном плаще. Разглядеть его было трудно: лицо частично скрывал капюшон, а все вокруг едва ли услышали шелест шагов. Он смотрел поверх столов, не касаясь взглядом ни склянок с каплями, ни подвешанных у самого потолка корней.

Марен вскочила с места, но гость не обратил на неё внимания. Он с изумительной точностью, сдержанной и почти пугающей вежливостью, склонился к Эливе, – и на несколько секунд в лечебнице не слышно было ничего.

– Ты Элива Моран? – сказал он. Голос у него был таким ровным и невозмутимым, как зимний лёд.

Элива бы не дрогнула, если бы не одно «но»: гость знал её имя. Девушка привыкла, что все деревенские чаще звали её просто Эль, младшие – Элива. Но пришедшего в лечебницу мужчины она не знала. Вряд ли бы он решил распрашивать местных о ней.

– Я, – подтвердил голос Эливы, чуть тверже, чем ей хотелось.

Странник не улыбнулся. Впрочем, не выказал и угрозы.

Он сунул руку под плащ и бросил что-то маленькое на рабочий стол. Металл блеснул: кольцо. Тяжёлое, черное, с серебряной полосой по ободу.

За кольцом следом – сложенный странным способом конверт из дешёвой бумаги.

– Это твоё, – сказал он. – Забери до заката.

Марен округлила глаза. Элива положила руку поверх кольца – и вдруг ощутила ледяной холод, проникший до локтя. В ту же секунду в комнате будто повеяло лунным ветром.

– Вы кто? – спросила девушка, но ответа не последовало. Мужчина чуть склонил голову, жестом отклонил попытку Марен приблизиться – и вышел так же бесшумно, как появился.