K.L. Nord
Лунная корона
Глава 2
Солнце разлилось по утренним окнам лечебницы цветом молодого мёда – мягким, тёплым, почти притворно спокойным. За стенами уже звучали голоса, суета, чьи-то радостные выкрики: местные всегда умели устраивать праздник даже из обыденного дня. Сегодня был день «Весенних трёхсот» – старинное празднество, растянутое на целую неделю, в честь Богини Надежды. С раннего утра юркие мальчишки расставляли венки по двору, а девушки тянулись к реке, чтобы украсить себя росой, считавшейся на чудодейственной – приносящей не только красоту, но и долгую удачу.
Утро пронеслось как-то особенно быстро. Элива старалась быть среди людей, помогая раздавать целебный отвар от головной боли – чтобы хоть немного отвлечься от тревоги, прочно осевшей в душе со вчерашнего вечера. Она ловила себя на взглядах через плечо: не прячется ли в толпе кто-то чужой? Кольцо пульсировало холодком под поясом, спрятанное во внутреннем кармашке юбки; старик Олом почти не разговаривал, и Марен, будто чувствуя насупившееся небо, ходила шатко и сдержанно, держа Эливу за рукав каждый раз, как та пыталась уйти в толпу.
Пока в центре деревенской площади взрывались весёлые крики, а в старом амбаре накрывали на стол десятки пирогов с брусникой, сама площадь казалась маленьким праздником жизни – радостным и чуть наивным островком, спрятавшимся от больших тревог.
Но глубоко внутри Элива понимала: что-то изменилось. Кольцо будто становилось тяжелее с каждой новой улыбкой вокруг.
– Ну, разве не прекрасный день! – весело выдохнула Марен, размахивая у самой Эливы перед носом букетом васильков. – Говорят, сегодня даже проходимцы не злые, а прощают соседям уж если не вино, то долг!
– Я бы предпочла, чтобы прощали болезни, – поперхнулась Элива, помогая поднять кувшины на длинный стол. Её взгляд невольно выискивал тёмные силуэты в разноцветной толпе – и почему-то сердце замерло, когда на горизонте, возле мостика, вспыхнул алый плащ.
***
Колокольный звон с треском сорвался на перебой: удивлённые лица обернулись в одну сторону. Над деревней будто прошёл ледяной порыв – по коже побежали мурашки.
С поляны к реке неспеша шли всадники. Их было пятеро, и все – в чёрных плащах с серебряным узором по вороту. Даже в солнечном свете они выглядели чужими, как из другой эпохи, будто проломили тонкую ткань реальности. Кто-то тихо выдохнул: «Маги…», и волна тревоги пробежала по толпе, будто ветер перед ливнем.
Элива кинула взгляд на Олома – старик стал белее крепко, взгляд его метался между людьми и незваными гостями.
– В дом. Сейчас же, ты слышишь? – зашептала Марен. – Прячься, Элива!
Но ноги не слушались: словно врастая в землю, Элива стояла и смотрела, как гости подступают ближе. Их лица были закрыты масками, и только по походке можно было угадать – они не спешат. Они пришли, зная, что деревня их не осмелится остановить.
Первому из всадников хватило пары слов, чтобы заставить площадь замереть.
– Где та, что носит имени Эливы Моран? – голос сухой, ни капли не оставляющий на надежду. – Выдайте нам её – и праздник продолжится.
В тишине слышался только тонкий писк комара, да тяжёлое, готовое вот-вот вырваться сердце Эливы. Она медленно шагнула назад, но тотчас чьи-то пальцы вцепились ей в руку:
– Не вздумай, девочка! – метнулась к ней Олом, но тут же был оттеснён прочь.
Паника вспыхнула внезапно: крики, топот ног, кто-то бросился к домам, кто-то пытался заслонить детей. И только Элива стояла – и вдруг почувствовала чью-то тень за собой: холодную ладонь на плече.
– Бежать надо, если хочешь жить, – прошептал в самое ухо мужчина, чьё лицо показалось смутно знакомым. Высокий, с серебряными прядями, чуть заострённые уши: полуэльф. Словно вспыхнувшая молния, чья-то память упала ей на плечи – да это же из рассказов Марен, рыцарь по имени Дориан. Его узнавали по ярко-зелёным глазам, и по росчерку улыбки, что едва не доводила женщин до греха…
– Сюда! – рвано сказал он, уже втаскивая её за угол ближайшего дома. – Не пугаться. Только не кричи.
– Я не могу… мои… – почти выкрикнула она, но он зажал ей рот.
– Они ищут только тебя. Если останешься, погибнет вся деревня. Вот таков твой выбор – жить или быть причиной смерти других.
В глазах потемнело: на круглом пятачке, где только что гремела музыка, теперь задымилось чёрным – чары магов ворвались, крутясь спиралью по воздуху.
Дориан вытолкнул её в щель между плетнём и сараем, где запах тряпок и мокрых кошачьих когтей едва не свалил с ног.
– Сиди тут тихо, не высовывайся и слушайся меня! – рычал он. – Забудь своё имя. Сейчас оно уже неважно. Нам нужно бежать. Иди за мной – тихо, как тень.
Они пробежали задворками, с трудом минуя сброшенные крынки, кузнечные угли и длинную вереницу окон, из которых доносился испуганный вой. В какой-то миг Дориан резко остановился, прижав Эливу к стене.
– Рыцарь? – выдавила она сквозь панический страх; на губах вкус крови – прикусила, пока бежали.
– Я работаю на Регентский совет, у меня приказ, – коротко бросил он, сдерживая дрожь в голосе.
– Я… Я ведь ничего не сделала… – захлебнулась Элива, но он только покачал головой.
– Иногда враг – не тот, кто совершает грех. Враг – тот, кто родился не там, где должно.
За спиной вновь прокатился волной крик – маги начинали жечь. В небе вспыхнула цепь обузданных молний.
Дориан решительно схватил её за локоть.
– Уходим через малый мост. Дальше я тебя отведу к нашим людям. Все вопросы – позже.
В глазах у Эливы плескалась паника, и хоть в груди всё рвалось на части – она шагнула за ним без сопротивления. Задыхаясь, они перемахнули через высокий плетень, мимо родного дома Эливы, на крыльце которого остались все её привычные мелочи – платок, блокнот с записями, любимый сборник песен тётки Агаты…
– Мне нужно… попрощаться… – прошептала Элива, отчаянно вглядываясь в дымящийся двор.
Дориан хмуро посмотрел на неё.
– В деревню ты уже не вернёшься. За тех, кто рядом с тобой, буду отвечать я.
Слёзы подступили к горлу. Всё, во что она верила, рушилось, словно детский карточный домик – родные стены, её маленькие привязанности, даже привычные запахи трав и плесени под крышей лечебницы. Всё исчезло в один миг.
***
Они выбрались на берег за рекой – здесь деревня открывалась с нового ракурса, раненного и осиротевшего. Позади уже не плакали дети, а лишь дымились крыши. Где-то мелькнула Олома фигурка – старик махал им настойчиво, потом кивнул, будто благословляя.
– Запомни этот миг, – негромко сказал Дориан, – даже то, что причиняет боль, даёт нам смысл идти дальше. Иначе ты будешь бегать от самой себя всю жизнь.
Голос его не звучал как утешение – твёрдый, реальный, резонирующий с той болью, что разливалась по груди Эливы лютым холодом. По другую сторону реки всё ещё утопала её жизнь: вишнёвый куст, старый колодец, знакомая собака, глупо лающая на магов. Словно призрак, прошлое махало ей рукой, и этот прощальный жест запомнился сильнее, чем все последние слова Марен или кроткая улыбка Олома.
Элива стиснула зубы – не плакать, нет, не сейчас. Она чувствовала, как Дориан внимательно следит за ней, и в душе от этого становилось немного легче. Он не был ни своим, ни чужим, скорее, чем-то из её собственных, ещё не до конца раскрытых тайн и страхов. Полуэльф, рыцарь, словно оживший из детских легенд, но слишком настоящий, слишком живой, чтобы быть просто защитником в истории о бегстве.
– Дальше дорога неблизкая, – коротко обронил Дориан, тряхнув головой так, что несколько серебряных прядей упали ему на лоб. – Надо уйти далеко отсюда, пока их сеть не стянулась крепче.
Он оглянулся – внимательно, словно ощущал опасность в каждом порыве ветра. Теперь, вне привычного мирка Эливы, всё было иным: даже лес, куда они ступили, казался не просто деревьями, а враждебным, наблюдающим существом.
***
Деревня оставалась далеко – за рекой, дымящимися крышами, приглушёнными вскриками и эхом разрушения. Но в груди у Эливы с каждым шагом становилось тяжелее. Слишком много она потеряла за одну короткую утреннюю вспышку страха. Руками нащупала кольцо в кармане и стиснула его почти до боли.
– Ты… – Дориан вдруг повернулся к ней. – Почему за тобой явились маги? Вряд ли ты что-то натворила, Элива Моран.
Она вздрогнула. Этот вопрос звучал так же опасно, как и всё, что теперь шло за ней по пятам.
– Я… не знаю, – дрогнул голос Эливы. – Я всего лишь сирота. Жила в лечебнице, помогала… Мне оставили это кольцо и письмо…
Её голос будто растворялся в свежем лесном ветре. Было так странно и горько признаваться – самой себе даже, не только ему – что ей по-настоящему теперь некуда вернуться. Всё, что наполняло смыслом обыденность, стерлось, будто подвернул кто-то нужную страницу и сжёг её.
Дориан не задавал больше ни единого вопроса. Шёл быстро, и хотя выглядел усталым и напряжённым, его шаг был каким-то почти родным в своей уверенности. Элива сама не заметила, как изменилась походка: теперь каждое её движение было осторожным, скованным. Давняя тоска по неизвестному… теперь она стала настоящей.
Дорога вывела их к невысокой скале, где дул ледяной ветер. Там коротко присели отдохнуть – Дориан достал из сумки флягу, подал Эливе воду.
– Сейчас на поиски тебя пустят чары, – заметил он задумчиво. – Но к ночи мы уйдём за границы, где они смогут нас достать. Дай мне кольцо, покажи письмо – пусть хоть я гляну, за что эта резня.
– Вы… вы не заберёте у меня? – странно спросила она. Не отнимете – хотела добавить, но вместо этого поймала его взгляд, полный молчаливой, странной усталой доброты.
– Только гляну. Уж прости, но за последние сутки у меня к чужим тайнам иммунитет. Где письмо?
Элива колебалась – несколько долгих, напряжённых секунд. Потом вытянула кольцо из подола, передала его, дрожа пальцами, словно сама сталь была вросшей частью её тела.
Дориан поднёс кольцо к глазам. Рассматривал медленно, не торопясь, будто не просто металл изучал, а саму судьбу выискивал в гравировках.
– Это древняя эльфийская работа, – наконец нехотя проговорил он, – и очень редкая. Да ещё чтобы так… сочетание серебра и оникса. Некогда подобные кольца носили только дети Старой Династии…
Он прищурился и вдруг спросил:
– Скажи… чего ты ждёшь сейчас больше – спасения или понимания?
