Каролина Эванс
Тремор
Глава 3
Его все знали. Он шел мимо людей, проходил вглубь зала. На нем часто останавливали взгляд, но тут же отводили, когда он смотрел на них.
Напряжение росло. Люди взволнованно переглядывались друг с другом. Но когда Кирилл приближался к ним, они вежливо пожимали ему руку, выдавливая из себя любезные улыбки.
Он слышал их разговоры. Они, как и всегда, были на одни и те же темы. Мужчины в парадных смокингах говорили о росте цен на нефть, об оптимальных вариантах для инвестиций. Женщины в блестящих платьях внимательно слушали об успехах чужих детей, заговаривая о своих каждый раз, когда могли похвалиться ими. Все сводилось к рассуждениям об американском образовании и работе в силиконовой долине.
Усмехнувшись, Кирилл наконец дошел до стойки с подносами. Взял бокал шампанского и принялся наполнять тарелку едой. Он не сразу заметил, как к нему подбежала мама. Ее взгляд быстро прошелся по его взъерошенной челке, подведенным глазам и косухе.
− Что ты делаешь? Ты же знаешь, фуршет начнется позже.
− Извини, ничего не ел − репетиция, − сказал он так громко, что она стыдливо обернулась на окружающих.
− Пожалуйста, не порть вечер. И почему ты в таком виде? − шикнула мать.
На ее гладком лице появились едва заметные складки. Кожа на подбородке и шее натянулась до предела. Она собиралась что-то сказать, но в высоких дверях показалась фигура отца. Аплодисменты волной прошли по залу.
Кирилл ждал, когда он заметит его. Когда закончит обводить коллег гордым взглядом и двинется к жене. Когда в холоде синих глаз мелькнут хоть какие-то чувства.
Его шаги зазвучали по мраморному полу, и все замерли. В приглушенном свете хрустальных люстр отец не сразу увидел сына.
Кожаная куртка с бесчисленными заклепками, ремнями, надписями неистово блестела среди гостей в лощеных смокингах. Но даже она не выделялась так сильно, как едва заметная усмешка на губах. Как вид волчьих глаз из-за спавших на лоб прядей челки. Он смотрел на отца, вальяжно заложив в карманы пальцы.
Кирилл увидел то, что хотел. На неподвижном лице отразилась ярость. Всего на мгновение, а потом его взгляд вновь стал излучать отстраненность.
Это было забавно. То, как он просил фотографов не снимать своего сына, как пытался отдалиться, отречься, забыть о нем. Взяв мужа под руку, мать словно копировала его. Образ успешной семьи рушился, и никто из них не мог смириться с этим.
Отец сел во главе стола. Он был именинником, и это прекрасный предлог, чтобы сесть подальше от сына.
Началась череда тостов, и атмосфера праздника вернулась в привычное русло. Пафосные речи предрекали звон бокалов. Они раздавались со всех сторон длинного стола, резко затихая и тут же возобновляясь после конца поздравлений.
Кирилл не слушал их. Все его сверстники сидели рядом с ним, искоса рассматривая его. Он усмешкой встречал их осуждающие взгляды. Лишь один из них сильно досаждал ему.
− Вадим Георгиевич, я бы хотел произнести тост.
Напротив него поднялся светловолосый юноша. Заложив одну руку в карман брюк, он образцово отставил бокал в сторону. Кирилл невольно усмехнулся при виде этого выученного жеста. Все в этом парне отдавало светской, такой ненавистной ему, выправкой.
− Вы всегда были для меня примером для подражания. Ваша стойкость, трудолюбие и уверенность вдохновляли меня становиться лучше. Вы многого достигли, завоевав авторитет и уважение коллег, и я желаю вам не останавливаться на этом…
Чем дальше Марк говорил, тем больше повисало умиление в воздухе. Все одобрительно кивали ему.
Отец слушал его речь, опустив веки. Казалось, перед ним лежат фотографии с самыми сокровенными моментами. Когда он смотрел на Марка, тот оживлялся еще больше. На чуть пухлых щеках проявлялся румянец, и он отрывисто убирал ворот рубашки от шеи. Казалось, даже угол взмаха его рук был задуман так, чтобы обратить часы Moinet Meteoris к залу. Чтобы все PR-менеджеры, начальники отделов и их заместители знали, что племянник гендиректора не только поможет компании в будущем, но и представит ее в самом выгодном свете.
Когда он закончил речь, все зааплодировали. Поднявшись с места, отец встал напротив Кирилла и крепко пожал Марку руку.
Что-то в груди неприятно кольнуло его, но не единым жестом он не хотел выдать этого. Все, что ему оставалось, это просто ждать конца банкета. Пока все желающие поздравят его отца, и ряд блюд на столе сменится десертом.
Но это едва ли получалось у него. Взгляд Кирилла все чаще поднимался на Марка. На этого подхалима с зачесанными волосами, с деревянной, неестественно прямой спиной. Он делал лишь два движения – заносил над тарелкой вилку и обращался к другим с прилежной заискивающей улыбкой. Как и всегда, все были просто очарованы им.
Перед десертом гости вновь разбрелись по залу. Кто-то сидел на флоковых диванах в лаунж-зонах, кто-то вышел на перекур. Разбившись на компании, все вели неспешные беседы. Звон бокалов и смех слились с плавной неспешной музыкой.
Кириллу казалось, кто-то чиркнул у его висков спичкой. Это какая-то мания, одержимость, больше ничего не волновало его в этот вечер. Все его внимание занимал лишь Марк. Его поползновения от одной компании к другой, то, как менялся он в лице, переходя к следующей.
Кирилл стоял в стороне, чтобы тот не мог заметить его. Как змея, он плавно перемещался за ним. До него долетали лишь обрывки фраз, но даже этого хватало, чтобы заставить желваки играть на его скулах.
Между разговорами об акциях и дивидендах проскальзывали личные темы. Витиеватыми фразами Марк отвечал на то, что с другими людьми обсуждал смело и открыто. Это все больше выбешивало Кирилла.
Волна наслаждения прошла по телу, когда он услышал то, что хотел. Кровь тут же закипела в его жилах.
− Думаешь, Вадим Георгиевич здесь задержится? − спросил Марка его сверстник.
− Не думаю. Видно же, что постарел. К тому же у него слишком много врагов здесь. Я слышал, под него копает Дубрович. Наверняка припишет видок этого Кирилла как проблемы с воспитанием сына. В общем, посмотрим…
−А иди-ка ты сюда, − оттащил Кирилл его за шкирку к выходу. Парень барахтался в его руке как пойманный котенок, но тот и не думал ослаблять хватку. Выйдя из здания, он со всей силой вмазал ему по щеке.
Марк с криком упал на траву. В то же мгновение его шея была крепко прижата к земле. Подобно хищному зверю над ним скалился Кирилл, грозно шепча ему в ухо:
− Ты грязная мразь. Я таких, как ты, вычисляю тут же. Разносишь грязь о моей семье, подонок?!
Сзади послышались женские крики, и вскоре двое мужчин разняли их. Пока Кирилла держали под руки, с губ Марка вытирали кровь и прикладывали лед к глазу. Когда парня отпустили, другая, более мощная рука беспардонно пихнула его вбок.
Кирилл обернулся на бледное лицо отца. Привычный каменный взгляд сейчас вызывал в нем мучительную злобу.
− Куда мы идем?
− Подальше от всех, − раздался глухой бас.
Когда они отошли вглубь парка, отец перестал себя сдерживать.
− Что, черт возьми, это значит?! К чему этот фокус с одеждой? Я прислал тебе смокинг, хотел видеть на своем юбилее сына, который будет гордостью семьи, а ты в очередной раз меня позоришь!
− А кто гордость семьи? Этот червяк, что разносит о тебе сплетни? Думаешь, я просто так ему вмазал? Думаешь, я просто бешеная псина, что не может сдержаться, чтобы не набить кому-нибудь рожу?
− Именно так я и думаю.
− Что? − в растерянности вымолвил Кирилл.
− Марк − часть нашей семьи, и ему нет смысла нас порочить. Он − перспективный парень, который сам поступил в Оксфорд, и теперь хочет продолжать наше дело. А кто ты? – пренебрежительно сказал он, тут же отведя от него взгляд. Складки у губ прогнулись вниз, как от кислотности лимона.
− Ты совсем не думаешь о будущем. У тебя в голове лишь фантазии. Мечты, которые давно пора оставить в детстве. Так что мне не о чем говорить с тобой. Через год я забираю у тебя квартиру и живи, где хочешь. Больше я не хочу тебя видеть.
В его голосе не было злости. Казалось, всем своим видом отец хотел показать, что Кирилл не заслужил даже этого.
Кирилл молча смотрел на него, а потом развернулся и ушел. Так многое он хотел сказать отцу, но не смог. Ему не поверили, от него отреклись, и впервые в жизни он ощутил себя так близко к пропасти.
***
Лео подсел к другу. Его задумчивое лицо казалось еще грустнее на фоне унылой белизны туч. Кирилл молча курил, глядя на город.
− Слушай, не все так плохо. Мы можем снять квартиру на двоих и дальше заниматься музыкой. Ничего не изменится. Ну, разве что, придется меньше тратиться на клубы, − размышлял Лео, протирая желтые стекла своих очков.
Сигарета полетела на землю. Кирилл провожал взглядом ее перекаты по подоконникам, чужим балконам и асфальту. Порывы ветра не давали ей остановиться. Залечь и неподвижно догореть, рассыпаясь на ветру пеплом. Лео в задумчивости смотрел на него.
− Не изменится. Рок – моя жизнь, и я никогда не брошу его. Просто нам уже по двадцать два и много лет ничего не меняется. Это тебе все равно, в какой группе играть, и где ты окажешься в итоге. А мне одного кайфа мало. У нас было столько шансов продвинуться вперед, а мы по-прежнему стоим на месте. Как думаешь, отчего так?
Кирилл вопросительно повернулся к нему. Синяки на бледном лице еще больше тяжелили тоску в его взгляде. Лео пожал плечами.
− Нам просто не везло, но когда Ден уедет…
− Ну да, конечно, − усмехнулся он.
− Ты встанешь на его место, Кир. И конфликты в группе закончатся.
Они замолчали. Ветер все сильнее ощущался на крыше. С неба стали падать первые капли. Они звонко ударялись об их кожаные куртки, но Кирилл, казалось, не замечал этого. Он неподвижно смотрел на шпиль Адмиралтейства и думал о чем-то своем. В янтарных глазах отражалось хмурое сентябрьское небо.
− Ты пойдешь сегодня в «Кровосток»? – спросил Лео, встряхнув свои кудрявые волосы.
Он кивнул. Сегодня вечером у них был концерт в баре. Ему не хотелось оставаться одному ночью.
***
Кирилл совсем не следил за разговором. Почти сразу, как они зашли в клуб, он влил в себя виски. Беспокойство тут же отпустило его.
Откинувшись в кресло, он смотрел на людей. На то, как играет неон по их лицам. Как их то и дело скрывал дым, а серые стены, огни и барная стойка все больше плыли перед ним. Кирилл потянулся к кальяну и сделал глубокий вдох. На выдохе он закрыл глаза. Перед ним все исчезло. Все звуки, запахи, чувства на какой-то миг ушли из его восприятия.
Из этой пустоты резко донеслось его имя.
Все тут же обернулись на Кирилла, отставив в сторону бокалы и трубки кальянов. Лица в красноватом отсвете переводили взгляд с него на Дена и обратно. Послышался смех и перешептывания.
− Что ты сказал, придурок?
Ден усмехнулся. Девушки приподнялись с его плеч. Он слегка наклонился в его сторону.
− Мой дорогой Кир, вижу, сознание тебя подводит.
− Повтори, что сказал.
−Я сказал, что твой вокал посредственен, так что не лезь не в свое дело.
−Да брось, он был крут, − вступился Лео, но Ден даже не взглянул на него.
Плавно, не спеша, он стал подбираться к Кириллу. Реальность снова стала уходить из его восприятия. Кирилл не слышал того, что говорили ему. Не видел перед собой ничего, пока Ден не наклонился к нему. В черных глазах отразился неон.
− Тебя спасает тембр. Лишь на нем строится твоя мнимая исключительность. Думаешь, импровизация с залом делает тебя Фредди Меркьюри? Уж извини, для этого нужно что-то большее, чем виляние задом. Или может тебе съебаться в попсу?
− Может, тебе съебаться в штаты? – вскипел он.
Ден глухо рассмеялся. Играючи он взболтал бокал виски и отпил его, долго не поднимая глаз.
Все молчали. Куда-то исчезла музыка. Только сейчас Кирилл заметил это. Все присутствующие замерли, ожидая развязки. Все смотрели на Дена. Как и всегда.
− Со мной-то все ясно. Мне уже нашли группу, и осталось лишь уладить детали. И ты ждешь этого даже больше меня. Думаешь, это твой шанс, билет в лучшую жизнь? Я скажу тебе, что будет. Ты встанешь у микрофона, и группа пойдет ко дну. Ты увидишь это.
Никто не успел среагировать на его удар. Уже через миг Ден лежал на полу с окровавленным носом.
Его улыбка еще больше кипятила кровь, подгоняя к вискам ярость. Приходится сжимать кулаки, чтобы не убить его.
Кирилл не знал, откуда у этого хилого ублюдка столько смелости, почему он не боится его роста, ширины плеч. Почему он все так же смотрит на него, сверкая блеском обсидиановых глаз, хотя никто даже не подходил к ним. Кирилл вновь ударил его в челюсть.
− Прекрати!
Только теперь его оттащили от Дена. Выплюнув зуб, тот пошел веселиться дальше.
Музыка снова вернула присутствующих к ритму. Все что-то обсуждали, насыщались кайфом и падали под стол, когда это становилось невозможным.
Глава 4
Началась учеба. Таня чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Все давалось ей легко, а к концу недели она завела столько знакомств, сколько не насчиталось бы за всю ее жизнь. Преподаватели тоже быстро признали ее.
На паре по рисунку она задумчиво проводила стеркой по шероховатой поверхности бумаги. Линия вышла кривоватой − у вазы все же были более очерченные контуры. Таня отвлеклась. Кленовый лист зацепился за узорчатую решетку. Таня наблюдала, как он трепетал на ветру, все не в силах возобновить свой путь.
− Таня, верно? − сбил ее удивленный голос с мысли. – У тебя отлично получается, я помню твои вступительные работы. Когда закончишь, я покажу группе, хорошо?
Она кивнула. Все тут же посмотрели на нее. Встречаясь с Таней глазами, однокурсники улыбались. Что-то в ее лице очень склоняло к этому. Может теплый взгляд или приподнятый носик. А может детское выражение пухлых губ вызывало к ней самые нежные чувства.
Закончив натюрморт, Таня отложила кисть в сторону. Она уже хотела встать, как преподаватель сам подошел к ней.
− Давай, я откреплю. Отвлекитесь все на минуту.
По мастерской пронесся восторженный шепот.
− Офигеть, − услышала Таня позади себя. Она обернулась. Парень в клетчатой рубашке с открытым ртом смотрел на ее работу. Она со смущенной улыбкой повернулась обратно.
− Сколько тебе лет? – тронул он ее за плечо.
− Семнадцать.
Тот покачал головой, смешно выпучив глаза. Таня засмеялась. Ее хвалили, обсуждали, ставили в пример, а она скромно вытирала кисти, смотря в безоблачное небо.
После пары Даша подошла к ней. Зеленые глаза, как всегда, излучали веселье.
− Пойдем в Подписные Издания? Там сегодня встреча с каким-то известным режиссером. Не помню, как его зовут. Рома говорил, но я забыла.
Таня покачала головой.
− Интровертный день?
− Да, пройдусь по центру, − сказала она с улыбкой.
В этот раз Даша не стала отговаривать ее. Смирилась с тем, что одиночество бывает необходимо некоторым людям. К счастью, сталкиваться с ним ей не приходилось. Она родилась в семье с двумя сестрами и никогда не оставалась без компании на вечер.
Даша кивнула и, выйдя из корпуса, подруги разошлись в разные стороны.
Розоватые облака уже стали струиться по небу. Неспешные порывы ветра медленно передвигали их вдоль солнца. Его лучи проходили сквозь барашки и падали на землю золотистым отсветом. Таня любовалась, как солнечные отблески перемещаются по траве, как отражаются в стеклах. Она не слышала шума толпы, что обволакивала ее.
Тяжелые колонны дворцов, гипсовые розетки на их фасадах и узорчатые балконы. Каждый раз она смотрела на них как впервые. Душа озарялась светом, и он проявлялся в ее улыбке. Еще радостнее она становилась, когда ветер с силой теребил ее волосы. Тогда Таня с наслаждением закрывала глаза. Она была счастлива.
Когда стало темнеть, она зашла в кофейню. Взяла стаканчик кофе, чтобы согреть руки. С ним Таня дошла до Казанского собора и свернула к площади Искусств.
Там собралась толпа людей. В свете фонарей были видны очертания их силуэтов. Еще издалека Таня услышала овации и, приблизившись к ним, увидела, что они окружают сцену. Сама не зная зачем, она протиснулась в первый ряд. От чего-то толпа охотно уступила ей дорогу.
Четыре парня вышли из-за экрана, и люди в очередной раз зааплодировали им. Красные лучи света подсветили музыкантов. Вокалист поприветствовал публику и, после пары шуток, начал исполнять песню.
За спокойным вступлением последовали гитарные рифы. Простые и въедливые. Скоро вся публика подпрыгивала под них. На припеве она просто сходила с ума. Штрайки вокалиста кипятили кровь даже случайным прохожим. Они останавливались и шли к толпе. Шли стремительно, надеясь застать взрывной момент полностью.
Таня стояла в стороне от буйства публики. Протиснувшись в первый ряд, она почти тут же сместилась в сторону. Люди вокруг нее стали кричать вместе с вокалистом. Оголтело размахивая руками, они то и дело подпрыгивали в воздух. Она уже хотела уйти, как резко подняла взгляд.
Другой рокер, гитарист, плавно рассекал сцену. Он шел вдоль нее так, словно рассказывал свою историю. Руки взмывали в воздух, и верилось каждому его крику. Он прижимал кулак к груди, и все замирали. Чувствовали его исповедь. Зрители то кричали вместе с ним, то грустили, опустив веки. Его голос просто окутывал своим бархатом. В каком-то отчаянии он взрывался на припеве, и Таня, не отрываясь, смотрела на скуластое лицо этого парня. Хотела понять его мысли в тот миг, когда он поднимал глаза к небу. Тогда казалось, связки на его шее вот-вот порвутся. Даже издалека Таня видела, как зловеще выступают вены под его кожей.
Их выступление продолжалось два часа, но Таня не заметила этого. Сумасшедшие аккорды, басы и штрайки, все, во что вылил из себя тот парень, резким движением вычеркнуло ее из реальности.
Люди стали расходиться, но Таня не сразу пошла с ними. Все ее тело мелко подрагивало. Не столько от холода, сколько от эмоций. Перед глазами проносилось ее прошлое, но она изо всех сил старалась вытеснить его. Плакать не хотелось, ведь в душе колыхалось что-то еще. Что-то светлое. Она все не могла осознать, что именно вызывает в ней вдохновение, желание тут же сесть за мольберт, придя в комнату.
Развернувшись, Таня в быстром темпе пошла по Итальянской улице. Ноги все ускорялись. Хотелось просто идти. Мчаться вдоль вывесок, навстречу осеннему ветру и ни о чем не думать.
Дойдя до Адмиралтейской, она свернула за угол. И резко замерла, заметив декоративные туи по обеим сторонам от полупрозрачной двери. Их веточки чуть отражали собой свет зала. В панорамных окнах виднелась барная стойка с витриной десертов. Меж синих стен располагались столики с диванами и стульями.
Таня остановилась у двери. Заметив свободное место у окна, она уверенно потянулась к массивной золотой ручке.
В кофейне ее тут же поприветствовали официант и бариста. Играл размеренный джаз, песня Аструд Жилберто из классики 60-х. Ее сдержанный вокал и чувственные переливы тромбона так подходили многочисленным полкам на стенах.
С них на Таню смотрел морской пейзаж в серебристой рамке. Маргаритки робко выглядывали из граненой вазы. Их окружали книги, статуэтки и многочисленные полароидные фотографии. На них кадры звезд прошлого. Актрисы, музыканты и художники с улыбкой катались на мопедах, ели итальянскую еду и смотрели на полет птиц. Но больше всего Таню привлек металлический телефон с подставкой и проводом.
− Он настоящий? – спросила она подошедшего официанта.
Парень задумчиво взглянул на него.
− Пожалуй, да, − тихо ответил он, улыбнувшись ей.
− Это здорово. Можно мне средний раф с ванильным сахаром и корицей?
Когда перед ней встал граненый бокал, Таня почти закончила эскиз. Наброски всегда быстро получались у нее.
Обхватив горячее стекло рукой, она лишь изредка подносила его к губам. Делала глоток и на мгновение прикрывала глаза. А потом карандаш вновь скользил по бумаге. Таня по памяти воспроизводила лицо того парня на сцене.
То, как вытягивалась его шея, когда он поднимал взгляд к небу. Как раскосые глаза с исповедью смотрели на нее. Как волосы падали назад с его высокого лба, а губы приоткрывались так, словно ему не хватало воздуха. Ремни на его куртке жили своей жизнью. Таню завораживала игра света на их металлических застежках. Синие, белые, огненные цвета молнией проносились по ним, добавляя крику еще больше безумия.
Закончив набросок, она перевела взгляд к окну. Небо совсем стемнело, и на другой стороне улицы зажглись фонари и подсветка у зданий. Таня смотрела на проходящих мимо людей, вслушивалась в неспешный джаз и улыбалась. Ей от чего-то стало очень уютно. Она представляла, как придет в свою комнату, включит гирлянду и ляжет на кровать. В наушниках заиграет Наутилиус Помпилиус, а она будет предвкушать новый день, лишь изредка оглядываясь в прошлое.
Взглянув на время, Таня попросила счет. Настало время возвращаться в общежитие. Она уже стала укладывать в сумку карандаши со скетчбуком.
− Пожалуйста, большой капучино и блинчики с маком.
Она тут же подняла голову.
Он сидел за соседним столиком. Это был его голос. Но выглядел он совсем не так, как на сцене. Вместо кожаной куртки на нем надет синий пуловер, а на глазах не осталось подводки. Таня даже засомневалась, точно ли это не похожий парень. Но вот он поднял на нее взгляд, и сомнения исчезли. Это отчаяние она уже видела в нем.
− Спасибо, − пробормотал он, когда рядом с ним поставили чашку с тарелкой. Он еще долго смотрел в телефон перед тем, как пододвинул их к себе.
Таня неподвижно смотрела на него. Дыхание стало с трудом даваться ей. Она потом долго вспоминала, как с силой сжимала на ногах пальцы. Как до боли кусала губы, пытаясь собрать воедино мысли. В тот миг они не шли к ней. Она поднялась. Что-то за нее уже решило, что надо подойди к нему.
Таня приближалась, а он все не поднимал взгляда. Аккуратно сев напротив, она дотронулась до его запястья кончиками пальцев.
− Извини, − сказала она.
− Мне так понравилось, как ты пел, а теперь я случайно увидела тебя здесь. Ты очень талантлив. Спасибо за этот вечер.
Он улыбнулся как-то смущенно, но вышло очень мило. Нет, он совсем не похож на себя на сцене. Огонь из глаз исчез, стал солнцем на их янтарной радужке. Высокие скулы больше не казались лезвием.
− Вау. Это неожиданно. И какая песня тебе понравилась больше всего?
Таня спрятала пальцы в рукавах бежевого свитера.
−Мне понравились все моменты, когда пел ты, − улыбнулась она, отведя взгляд. − У тебя такой голос…
−Какой?
Он заинтриговано наклонился к ней. Длинная косая челка скользнула по лицу, прикрыв один глаз. От чего-то Таня засмотрелась на нее.
− Бархатный. Западает в душу. Я не особо люблю тяжелый рок, но, кажется, с этого дня это изменится.
Он все не отводил от нее пристального взгляда. Не изучающего, нет. Такого, словно в ее глазах он нашел то, в чем можно раствориться. Забыть себя, уйти под воду.
Он улыбнулся, прикусив губы. Она словно не понимала этой игры. Не знала, что нельзя смотреть в глаза слишком долго. Так делают лишь дети. До последнего провожают тебя взглядом.
− Как тебя зовут?
− Таня.
− Я – Кирилл.
Он протянул к ней руку. Всю в татуировках. Длинные пальцы, чуть расширенные в среднем суставе, коснулись ее ладони. Улыбка невольно сорвалась с губ Тани. Танина ладонь оказалась гораздо меньше его, словно принадлежала ребенку. Осторожно пожав руку, она вздрогнула. Кирилл тут же заметил это.
− Что такое?
Густые, четко очерченные брови напряглись над его переносицей.
− Все в порядке, просто не ожидала, что у тебя такие холодные руки.
Зажав его ладонь в руках, Таня стала чуть растирать ее. Теплые, будто невесомые пальцы казались ему огненными. Этот странный жест от чего-то не вызвал у него удивления. Мурашки пробежали по плечам, ноги налились тяжестью. Похожее чувство бывает от первых бокалов вина. Долгое время он не знал, что сказать ей.
− Ты так смотришь на меня. Обычно так смотрят на Дена.
−О чем ты? Все смотрели на тебя.
− Нет. Вряд ли, − грустно улыбнулся Кирилл.
Таня придвинулась вперед.
− Я серьезно. Люди замирали, когда ты пел, а как умолкал – они вновь жили своей жизнью. Слушали вашего вокалиста и кайфовали. Но это не то. Это поверхностно, мимолетно, а ты оставил след в их сердцах этим вечером.
Она закончила, полыхая, осознавая, что к концу стала говорить громче и теперь смутилась от этого. Кирилл сидел, не шевелясь, и разговоры людей за другими столиками, джаз, что стал играть чуть громче, даже аромат корицы на мгновение ушли из его восприятия.
Ее вид сказал больше нее. Персиковая кожа раскраснелась, и веснушек почти не было видно. Губы, что так очаровательно расширяются от уголков к центру, набухли еще больше. Таня прикусывала их, в то время как пылающий взгляд был очень занят рассматриванием картинок на полке.
Оба не знали, что сказать после этого. Но вот мимо прошел официант, и Кирилл попросил у него счет. Как только тот ушел, Кирилл медленно повернулся к Тане. Она, не мигая, смотрела на него.
− Тебе куда сейчас?
− В общежитие. Оно на Пражской, но…
Ее взгляд на миг остекленел, глядя на экран телефона.
− Уже закрылось, а я… Даже не заметила время. Как думаешь, еще не поздно заселиться в хостел?
Он задумался, а потом глубоко вздохнул.
− Ты можешь… Остаться у меня. Я живу в этом доме, − сказал Кирилл, показав на потолок пальцем.
− Прямо над этой кофейней?
Она мечтательно посмотрела наверх, словно увидев там звездное небо.
− Ага. Тут очень классный вид с крыши. Видно Дворцовую площадь, мосты, как плывут корабли под ними. В общем, весь смак Питера.
Таня улыбнулась. Они надели куртки и вышли. Зашли во двор и стали подниматься на пятый этаж по лестнице.
Кирилл шел не спеша, чуть пропустив вперед спутницу. Только сейчас он мог полностью рассмотреть ее.
Тонкие ноги в полупрозрачных колготках. Юбка лишь слегка выглядывала из-под замшевой охровой куртки, доходившей ей почти до середины бедер. Она походила на школьницу. Тяжелые ботинки с едва слышным звоном ударялись о ступени лестницы. Она запрокидывала вверх голову, по-детски приоткрывая рот. Словно Кирилл пообещал ей, что в конце они попадут в сказочную галактику, таким воодушевлением все отдавало на ее лице.
Свет на лестнице почему-то не горел. Каждый пролет он нажимал на выключатель, чтобы теплые лучи еще раз высветили ее. Чтобы еще раз рассмотреть эти ноги с девичьими, едва заметными изгибами. Мягкий овал лица с румяными щечками. Если бы Таня не назвала свой возраст, Кирилл не дал бы ей больше пятнадцати лет. Такой легкостью веяло каждое ее движение.
Минуя последний пролет, она замерла на площадке. Он по-прежнему не сводил с нее изучающего взгляда. Его массивные берцы с глухим ударом перешагивали через две ступени.
Когда Кирилл встал рядом с Таней, ее макушка доходила ему до плеча. Он видел ее кудри, каштановую россыпь в золотистом отсвете ламп. Таня ни слова не сказала ему. Просто ждала, пока ключ провернется до конца в скважине.
Зайдя в холл, она в изумлении взглянула на потолок. Высокий, как во дворцах великих князей, с гипсовыми вензелями на месте люстр и по краям стен. Белых, пустых, не тронутых даже временем.
− Располагайся, − небрежно махнул Кирилл в сторону гостиной и прошел по длинному коридору на кухню.
Рубильник упорно не попадал ей под руку. Включив фонарик на телефоне, она подошла к напольному светильнику. Он, резко искривленный в сторону, казалось, сейчас развалится и рухнет на пол. Такое впечатление производил его вид в полумраке. Впрочем, на свету все было еще хуже.
Но Танин взор увлекла сама комната, ее просторы при таком необычном строении. Эркер с низкими широкими подоконниками выходил окнами на оживленную Гороховую улицу –из них то и дело доносился рев мотоциклов и машин. Свежесть ночного воздуха.
Она села на диван. Темно-синий, с тканевой шероховатой обивкой. Обхватив худые коленки, Таня обводила взглядом комнату.
Пустые стеллажи, шкаф, потертые постеры с Энди Бирсаком, Арией, Аврил Лавин и Оззи Осборном. Две гитары у стены, а рядом кипа бумаг, какой-то мусор, напольная вешалка с рокерскими куртками. Гостиная переполнена и в то же время пуста. Для жизни в ней не было ничего. Только для музыки.
Кирилл вошел в комнату с двумя чашками и печеньем. Поставил их на журнальный столик и сел рядом с Таней.
− Ты как? – взглянул он на нее, отпивая чай.
− Все в порядке, просто не понимаю, как оказалась здесь.
Они рассмеялись.
− Ты студентка, да?
Таня кивнула.
− Да, я учусь на дизайнера в киновузе.
− Ого, получается, круто рисуешь? Можешь что-нибудь показать?
Таня достала из рюкзака свой скетчбук. Кирилл стал медленно пролистывать его.
− Офигеть. Всегда завидовал художникам. У меня рисовать не особо получается.
− А я тем, кто умеет петь, − улыбнулась она, покачав головой.
Он с интересом рассматривал эскизы. Брови в восхищении поднимались вверх – Кирилл не верил, что это ее работы.
Таня рассказывала ему, где и когда рисовала их. Как готовилась к экзаменам, как представляла, что будет жить в этом городе. Конечно, она любила и Екатеринбург, где остались мама и бабушка, но ее душе так хотелось жить среди дворцов и домов-колодцев, бескрайних рек и таинственных набережных. В них она чувствовала свой дом. Еще в детстве она поняла это.
Разговорившись, Таня забыла о своем последнем эскизе. Лишь когда Кирилл открыл его, она инстинктивно заслонила страницу. Он удивленно взглянул на нее.
− В чем дело?
Румянец заполонил персиковые щечки. Подумав, Таня все же убрала руку. Его брови тут же поползли ко лбу. Он мельком взглянул на нее.
− Это я? Когда ты успела?
− После вашего концерта я села в кофейню и нарисовала тебя.
Кирилл заворожено смотрел на набросок. Это был он. Его раскосые глаза и брови с изломом. Они, как два черных лезвия, нависают над тонкой, идеально ровной переносицей. Это его линия челюсти. Высота его скул и его углубленный чуть больше обычного желобок над губой. Даже татуировки и пирсинг очень правдоподобно переданы ей.
− Офигеть. Это нереально круто. Ты срисовала меня по фотке в интернете?
Таня с улыбкой покачала головой.
− Просто запомнила.
Кирилл поднялся с дивана. Достав из куртки сигареты, он предложил ей пойти на балкон с ним.
Они прошли в спальню. Постеров, книг в ней оказалось гораздо больше, чем в гостиной. У кровати, стола, на подоконнике, даже у кресла стояли пепельницы.
Ручка балкона со всхлипом опустилась вниз. Перед Таней развернулся Питер. С этой стороны виднелась Нева, огни мостов, ряд дворцов с золотистой подсветкой. Облокотившись на изгородь, она закрыла глаза. Свобода приятным теплом разлилась по ее телу.
− Ты такая счастливая, − залюбовался ей Кирилл. Пепел сигарет разлетелся по ветру.
Глаза олененка повернулись к нему.
− Тебя ведь что-то гложет, я вижу это.
Он отвел взгляд, в очередной раз открыв пачку. Дым заполонил его легкие. Жизнь картой развернулась перед ним.