Дома вместо статуи его ждала ожившая Галатея. Сердце её билось, знакомые черты лица больше не были застывшей маской. Чуть повторно не сошел с ума Пигмаллион, только теперь от счастья. А богиня любви взирала на них с Олимпа и радовалась этим искренним чувствам. Потом была громкая свадьба, праздник, море любви, домашний очаг, рождение сына по имени Пафос. И всё, в-целом, вроде хорошо, но…
Галатея больше не была идеальной. Казалось бы, та же внешность, те же изящные линии, тонкие пальцы и черты лица – всё это раньше было застывшим и таким прекрасным. А живая возлюбленная могла противно скривить губы и начать спорить, бывала плаксивой и требовательной, ворчала и портила мужу настроение. Её прическа, уже совсем не идеальная, рассыпалась живыми, непослушными кудрями, а после долгого сна эта грива больше походила на клубок змей с головы Медузы-Горгоны. Взгляд не оставался всегда нежным и трепетным, как у статуи, а если Галатея пребывала в бешенстве, то глаза её метали молнии пострашнее, чем у Зевса-громовержца. Справедливости ради, злилась она не часто, больше всё-таки ныла. Иногда Галатея становилась странной, холодно, будто «каменной» и не отвечала на вопросы. Пигмаллиону, который не любил громкие сцены и споры, но ожидал постоянной похвалы и восхищения, становилось всё тяжелее. А иногда ему было попросту скучно.
Галатея была прекрасной хозяйкой, весь дом содержала в чистоте, а на кухне всегда что-то журчало и скворчало. Но порядок поддерживать требовалось постоянно. «Опять резал статуи и испачкал пылью весь дом, Пигмаллион?», «Ты не можешь проветривать, когда режешь по кости? Разве не чуешь противный запах, Пигмаллион?», «Ты мог бы побольше зарабатывать на своём ремесле, всё-таки, самый популярный скульптор в Греции!».