Сидел граф на резном стуле, а на крюках висел Казимеж. Израненный, побитый. По одеже и узнала, бо твар (лицо) был избит. Сказал мне тады граф, что лекарь пропал. Нашёл его рыбак местный с бутэлькой полугара. Подумал граф спочатку, что спьяну утопился, да только кто-то ему поведал, что видел ноччу Казимежа, с лекарем на руках. Положил его туда уже мертвого и бутэльку там оставил. Медленно так говорил, будто знал всё про меня. Глядел на меня, говорил, да глаза не сводил. А я виду не подавала. Всё дрожало внутри, да не сказала ничего.
Пригласил меня к другому резному стулу, да поставил столик с шахматами рядом. Ещё пан меня навучил им. Граф и сказал, что коли он проиграет, я сама выберу, как пытать юнака будут в наказание, но жить останется, а коли я – сразу прибьют. Играли мы, Казимеж стонал, а я даже не глядела в ту сторону, виду не подавала. Граф тым часом пытал, что лекарь сказал вчера ноччу. Поняла я, что он про меня ещё ничего не знает! Не признался ему Казимеж в пытках! Готова была встать и плясать от счастья! Сказала, что прихворала немного, да нестрашно это. От смелости и спытала, чевой-то он меня позвал сегодня? Он и ответил, что просто хотел сыграть да решить, что делать с конюхом.
Хоть знала игру, да проиграла за беседой, но граф уступил мне и дал выбор. Подумала я, коли пытать будут, сознается во всем Казимеж от боли, и тады беда мне и дочке наступит. Сказала я графу, встав со стула, что игра должна быть честной, он победил, конюх должен быть убит. Попросила уйти к себе полежать, бо хворая ещё. Граф улыбнулся, сказал, что исполнит всё обещанное и позволил уйти. Закрыла я дверь за собой и побежала к себе плача.
Прибежала ко мне вскоре Веста и сказала, что Казимежа при всех повесили. Рассказала всё о том, что было при графе и заплакала сызнова. От испуга, от того, что Казимежа сама же погубила, от всего. Попросила я Весту убить во мне дитя. Чтоб ничего о Казимеже не напоминало. Чтобы граф ничего не узнал. Чтобы дочка моя могла замуж выйти да счастливо жить. Предупредила Веста, что поздно уже, тяжкий грех беру, и тяжкое наказание повлеку, да всё равно мне было. Боялась лишь за дочку.
Принесла мне к вечеру бутэльку с тёмной водицей. Сказала Веста, что это снадобье с живокостью и ясенем. Надо это пить, мыться, втирать в лоно. Надо делать всё, чтобы водица попала к дитю. И так изо дня в день я мыла, втирала и мылась этой водой, а вскоре и расплата пришла. Чую, что помираю, но за грехи свои…
– Прошу отпустить, – тихо и с опаской начал говорить отец Александр.
– Прошу отпустить мои грехи, за них я раскаиваюсь всей своей грешной душой, – женщина потянулась к фиолетовому палантину, поцеловала его и потеряла сознание. Отец Александр выбежал из комнаты, крича о помощи. На крик прибежали граф и травница, но панночка уже умерла.
….
Внизу раздавался крик графа. В нём была слышна ярость, нежели боль. Отец Александр спустился вниз к графу и предложил остаться, чтобы отпеть и похоронить панну надлежащим образом:
– Иди к чёрту! Эта …исповедь с тобой – последнее её желание! Я не верю во всю эту чушь! Что она такого хотела рассказать? Почему она заболела? Завтра её закопаем и всё! Проваливай отсюда, пока жив! – ревел от злости граф.