Лев Овчинников
Темницы
Он хотел было кричать, звать на помощь, но осознание всей тяжестью навалилось на него. Олег понял, что никто в городе не посмеет помочь ему. Потому что все считают, что правы те, кто выдернул его из номера и бросил на заднее сидение «газели». Дверь с грохотом захлопнулась, и в безмолвии машина двинулась туда, куда Олег хотел попасть ещё утром, чтобы проверить свои силы.
«Дурак! Полный дурак!» – сокрушался он про себя.
Мешок с головы сняли.
Вокруг него восседало четверо. Ещё один сидел рядом с водителем. Лиц Олег различить не мог – вокруг царила тьма.
«Всего шестеро человек?! Ведь целый легион стучал в дверь! Легион толпился у двери!» – думал Олег. А сердце наполнялось горечью ярости, отчаянья и страха.
Безумный коктейль!
Вдобавок Олег осознал, что дело заключалось вовсе не в них. Не в тёмных силуэтах, не в этих тенях. Нет, те, кто сделан из костей и мяса, не напугали его. Ужас внушала та сила, что текла меж ними. Она касалась Олега. Плотная, густая, почти осязаемая сила.
В окнах невозможно было разглядеть что-то, кроме огней и тьмы. Домики райского, потерянного среди времён, городка смотрели множеством сияющих глаз. Там, внутри домиков, в уютных квартирках текла жизнь, Олег знал это. Знал и радость неведения людей, которые там живут. Он сам был одним из них ещё несколько минут назад.
Когда показалась площадь и, зловещий, подсвеченный электрическими огнями Ильич, сердце Олега забилось чаще. Прокля́тая «газель» промчалась мимо «Октября» и мимо универмага, чтобы вновь предстать перед двуглавым орлом, смотрящим на мир с вершины шпиля древней тюрьмы. К вящему ужасу Олега серые ворота отворились, когда они подъехали близко. Чрево Темниц поглотило машину и тех, кто находился внутри.
Оказалось, это не конец. Жизнь не замирает там, где замирает свобода. Даже если пространство вокруг смыкается, даже в тесной сырой вонючей пещере остаётся то, что живёт.
– Выходи! – первый раз заговорил по-человечески кто-то из незнакомцев.
Олег вышел и оказался в каком-то ангаре или складе. Вокруг него стояли ещё несколько силуэтов. Фонари светили ему в лицо, он ничего не мог разглядеть. Только краем глаза заметил он камеру, которую тоже направили на него.
– Фамилия! Имя! Отчество! – гаркнул металлический голос, и эхо отзывалось ему, словно сами Темницы повторяли сказанное.
– Ковалёв Олег Николаевич, – старался как можно увереннее отвечать Олег.
Голос потребовал назвать дату рождения и родной город. Назвав, что их интересовало, Олег спросил, в чём его обвиняют.
– Вас никто. Ни в чём. Не обвиняет, – заверил металлический голос. – Вас подозревают. Вы – подозреваемый, гражданин. Увести!
Его повели в сторону решётчатой двери. Мерзкое протяжное жужжание пронзило слух Олега, когда она открылась. Он шёл за силуэтом в лиловой пятнистой камуфляжной униформе, сзади него шли ещё двое таких же. Наручники, впитавшие тепло его тела, впивались в кисти. Они едва прошли шагов двадцать, как голос гаркнул:
– Стоять! Лицом к стене!
Олег не мог не послушать голоса. Он словно с самого рождения готов был слушать и повиноваться подобному голосу.
– Проходим!
Где-то в его мозгу запредельные его пониманию силы уже сочинили синоптическую связь, которая подсказала его мышцам, что нужно стоять и как нужно поворачиваться лицом к стене.
Металл звенел и хрустел. Люди оставались безмолвны, а голова Олега пустой. Оторопь одолела его. Всё, что он осознавал – бешенное биение сердца.
Ему стало страшно, что сердце покинет его, убежит прочь, вырвавшись из груди. Предаст. Остановится.
Они прошли ещё несколько метров. Жалких несколько метров.
– Стоять! Лицом к стене! – сказал человек, а после дал высказаться металлу. – Проходим!
Ещё несколько шагов.
– Стоять! Лицом к стене! – говорил голос, а затем ключ в скважине. – Проходим!
Зелёные стены. Мерзкие как болото зелёные стены проносились по бокам.
– Стоять! Лицом к стене!
Скрежетал ключ в замочной скважине.
– Проходим!
Ещё несколько шагов.
– Стоять! Лицом к стене! – пролаял голос. – Проходим!
Олега бросило в холодный пот. Ему казалось, что они топчутся на месте в маленьком коридоре огромной тюрьмы. Будто они не сдвинулись толком с места, а простояли, ожидая чего-то. Простояли, чтобы дать высказаться металлу.
– А когда будет говорить человек? – неожиданно для себя спросил Олег.
К его большому удивлению, даже разочарованию, никто из лиловых пятнистых силуэтов не обратил на его реплику внимания.
– Стоять! Лицом к стене!
Ему стало гораздо спокойней, когда он увидел, что мерзкий зеленый, поделённый внутри себя, коридор выплюнул их в просторное помещение, напоминавшее школьное фойе.
– Проходим!
Его слегка удивило, что на ум пришёл образ школьного фойе. Школу он давно закончил. Олега провели к выкрашенной в грязный серый цвет, металлической двери. У двери имелось окошко, но оно было закрыто.
– Стоять! Лицом к стене!
Олег встал. Встал лицом к стене, и замер в ожидании увидеть живых людей, с которыми можно будет поговорить. Наверняка, большинство попадающих за решётку впервые, страшатся встречи с сокамерниками. Но Олег жаждал встречи, тайком от толстых стен он молил Бога о встречи с ними.
– Руки! – гаркнул привычный уже бесстрастный голос.
Олег обрадовался, как почувствовал, что железные браслеты перестали стискивать кисти.
– Проходим!
Олег мобилизовал свою память, вспомнил, что нужно говорить, как себя вести. Жизнь будто бы готовила его к наступившему дню. Давно готовила.
– Хата чёрн… – только сказал Олег, как увидел, что внутри огромной камеры никого нет.
Он хотел было податься назад, но серая дверь уже закрывалась. Он должен был встретиться взглядом с силуэтом, закрывавшим дверь, с силуэтом в форме. Но взгляда Олег не различил. За пару кратких мгновений, пока закрывали дверь, он увидел лишь обтянутое кожей лицо. Ни глаз, ни ноздрей, ни рта он различить не мог.
Холодок коснулся его. Первые сомнения в здравости собственной психики начали шевелиться червями и змеями глубоко в душе. На самом плохо осознаваемом, но тем не менее могущественном её слое. Почти на дне.
И всё же следовало освоиться в новом месте. Он потёр кисти, покрасневшие от металлических укусов, и оглядел камеру. Помещение большое и пустое не походило на описание тюремных хат из баек Вадика и других бывалых знакомцев Олега. Тут не было двуярусных коек, табуретов, полок, стола. Только синие стены, пожелтевший от времени белёный потолок да решётчатое окно высоко над головой. Слишком маленькое, чтобы дать дневным лучам осветить подобное помещение. Ещё здесь был умывальник, дверь и скамья. Странная скамья. Она опоясывала помещение почти полностью: от двери до самого умывальника, примыкающего к выступающим белым стенам отдельного маленького помещения, в которое вела дверь.
Никакой загадки в его назначении не было. И всё же Олег отворил дверь, ибо надеялся, что внутри будет кто-то, кто начнёт ругаться, требуя закрыть её.
Но никого внутри не оказалось. Только дыра зияла в полу, да потели бурые чугунные трубы.
Послышался тонкий писк, какая-то возня и скрежет. В панике Олег вышел и захлопнул дверь. А затем стал лихорадочно расхаживать по своей темнице. Она была грязной. Скамья заросла пылью, на ней давно не сидели. Но когда он пытался смотреть на потолок или в окно, то видел всё будто бы в пелене или дымке, словно здесь только что курили.
В камере было метров тридцать квадратных, Олег мог буквально гулять тут. Он чувствовал необходимость в ходьбе. Ибо нервы его плавились, привычный мир выгорел дотла, а новый поглотил тяжестью склепа.
Ему стоило ходить. Он и представить не мог себе, как сесть на пыльную скамью, краска на которой облупилась, обнажая старые разноцветные слои. Ещё тяжелее казалось представить, каково будет спать на такой узкой деревянной скамейке в холоде и сырости. С крысами под боком.
Он походил так, верно, минут двадцать, думая о том, что уже произошло и о том, что будет, как услышал протяжный скрип. Олег резко обернулся и увидел, что деревянная дверь туалета открывается сама собою. Медленно, сопровождая движение скрипом агонизирующей вещи, открывалась она. Хорошо ещё, что буйную фантазию подъел сильный стресс. Сейчас Олег больше боялся суда, чем полтергейста, открывающего двери.
«Хотя крыса тоже опасна как чёрт! – подумал Олег, ловя себя на мысли. – Так, стоп! А почему я вообще решил, что будет какой-то суд? С чего бы это?! Я не нарушал закон, ничего дурного не делал… какой суд? Какой ещё суд? Меня ведь выкрали бандиты! Террористы! Какие-то манипуляторы, играющие в порядок! Это над ними должен быть суд!»
От мыслей его отвлёк скрип, лязг и скрежет металла. Серая дверь отворилась, и вошли силуэты в форме. Тощие узкоплечие и какие-то кривые. Олег недоумевал, как мог он слушать их, как мог принимать их за сильные и внушительные силуэты. Или это были другие люди? Сколько их здесь?
Зато Олег понял, почему ему показалось, что у человека, водворившего его в эту камеру, не оказалось лица. Лица людей в лиловых камуфляжах были скрыты под масками. Все они были облачены в чёрные балаклавы. Только у одного балаклава была песчанного цвета. Её-то и принял Олег за лицо, лишённое ноздрей, рта и каких-либо черт.
– Что происходит? – спросил Олег, словно впервые открывая глаза.
– Постройтесь! – последовало вместо ответа.
– Так не пойдёт! Я хочу знать и вы должны увидеть…
– Постройтесь.
Всё тот же бесстрастный голос. Олег вновь подчинился ему, сам не зная, почему и как это происходит.
«Как вообще может построиться один единственный человек? – подумал он, замечая, что уже идёт куда-то по фойе, которое чуть увеличилось в размерах. – Он сказал “проходим”?»
Олег не заметил сам, как оказался в тесном помещении перед какой-то женщиной. Его руки сделались чёрными. Она велела вдавить ладони в белоснежные листы бумаги. А когда отпечатки пальцев взяли, женщина кивнула головой на умывальник.
– Мойте! Нужно ещё биометрию для робота сделать, – сказала она.
Олег мыл руки в ледяной воде, обильно мыля бурым куском хозяйственного мыла. Он никогда в жизни не видел такого мыла. Размером с кирпич, оно было настолько грязным и волосатым, что казалось руки пачкаются ещё больше при соприкосновении с ним.
– Мойте, мойте! Тщательней мойте, – приговаривала она. – Для биометрии чистые руки нужны. Никакой черноты, никакой краски.
«Какая к чёрту биометрия в этих-то пещерах?» – думал Олег, чувствуя как ломит в костях от холода воды.
– А знаете, почему так важна биометрия? – неожиданно спросила она.
Олег встретился с ней взглядом. Полноватая женщина, лет сорока – ничего особенного, кроме мыльного взгляда карих глаз. Она была в той же униформе, что и остальные.
– Потому что только по пальцу вы и выйдете отсюда, когда будете выходить.
«Так меня отпустят?» – жалобно пискнула в его мозгу нелепая надежда, но тут же растворилась. Вслух Олег сказал совсем не то, что пропищала она:
– Можно и мне задать вопрос?
Женщина кивнула.
– Что происходит?
Она смотрела на Олега грязным взглядом. Грязным не от того, что сознание её погрязло в разврате. Нет, Олегу думалось, она никогда не знала, что такое разврат. Ему казался грязным взгляд этой женщины от того, внутри неё всё было захламлено.
Она рассмеялась звонко и нелепо, как смеются стареющие полненькие женщины.
– А вы шутник! – протянула она. – Весело годы пройдут! Давайте палец!
Олег вытер руки чёрно-серо-бурым рваным полотенцем, которое кажется, распадалось на отдельные материи, давно утратив своё предназначение.
– Сюда, – сказала весёлая женщина.
Она показала на чёрный пластиковый выступ, торчащий прямо из бетонной стены. В корпусе выступа виднелась полость. Туда следовало вложить большой палец, по словам весёлой женщины.
– Там сканер, не шевелите пальцем.
Только сейчас он заметил, что женщина пересела за древний компьютер. Белый пузатый монитор едва не заполнял собою половины комнаты, а из-за рёва кулеров с трудом слышалось, что она пытается сказать.
Из углубления в пластиковом корпусе несколько раз мигнул красный свет.
«Не опознан! Отпечаток не опознан! Личность не опознана!» – донёсся из динамиков бездушный будто бы женский голос.
– Робот говорит, не опознан! – пояснила женщина. – Не опознаёт вас…
Остальная часть её реплики потонула в шуме кулеров. Но Олег точно знал, что нужно приложить ещё раз. Красный свет отвечал ему, а после синтетический голос проговаривал медленно, что не опознаёт его. Так продолжалось несколько раз, пока весёлая женщина не заметила ему:
– Что-то у вас палец какой-то невнятный!
– Что? – Олег плохо слышал из-за бешено крутящихся лопастей, сокрытых в белом пыльном саркофаге системного блока.
– Рисуночек пальца какой-то невнятный… некорректный, что ли, – поясняла она. – Скверно читается. Хотя мы и не просим, чтоб там какой-то великий рисунок был, вроде «С покоса» или «прибытия на каникулы»… Но и абстракций нечитаемых нам не надо!
Олегу стало плохо.
– Теперь вы шутите? – протянул он, но тут чёрный пластиковый, выступающий из стены, корпус засветился зелёным.
– О, сработало! – обрадовалась женщина. – По этому электронному оттиску, по этому пальцу, вы и выйдете на свободу отсюда. Так что постарайтесь, чтобы его не отгрызли крысы, окей? Правая рука, большой палец. Запомнили? Если что, подставляйте им левый, хорошо?
Олег хотел было спросить ещё много всего. Хотел было разузнать у странной женщины, означали ли её слова, что у него есть надежда. Надежда на то, что его освободят, оправдают, очистят. Наверняка, ведь иначе, зачем снимать отпечаток, нужный для выхода отсюда? Ведь слышал он от Вадика и других, что следующий этап после тюрьмы-изолятора – зона. Но не для него, нет! Иначе, зачем она настаивала на том, чтоб он берёг этот палец?
«Важный палец!» – проскочила в голове мысль, а вслух он лишь начал:
– Как же? Я слышал, будто лаг… колония? Значит ли…
– Всё будет как надо! – кивнула она, перебив Олега, и принялась разглядывать зелёный отпечаток, мерцавший на пузатом экране. – Уводите! Он мне больше ни для чего не нужен…
Силуэты материализовались, словно выползли из густеющих по углам теней. Они уводили его. Снова проносились мимо серые двери и зелёные коридоры, снова следовали команды остановиться, встать лицом к стене, а затем проходить. Но через пару минут коридоры сменили окрас, будто хамелеоны. Из зелёных, они стали синими. А затем произошло чудо.
Его вывели на свежий воздух. В маленький дворик, который можно было преодолеть всего в пять шагов. Но и это ему казалось теперь великим благом. Он даже увидел траву, что пробивала себе путь к свету сквозь бетонные плиты дворика. Олег не успел наполнить лёгкие, не успел насытиться, как пещеры снова поглотили его.
А после он оказался там, где перестал что-либо понимать. Он стоял, голый, на каких-то деревянных настилах, мокрых и гниющих, у уродливого металлического стола. На него смотрели глаза. Человеческие и глаза машин – камеры. Механические окуляры цифрового зрения, они висели на униформах, висели на стенах. Всё потонуло в пелене забвения.
Олег оказался очень рад забвению.
Оно поглотило стыд и горечь жизненного поражения. Полусознательно Олег уже начинал понимать, что попал в область смерти. Что он источается прямо сейчас, что его дальнейшее присутствие на свете зыбко. Что он может источиться до того, что станет совсем прозрачным.
Забвение выбросило его в поток тёплой воды, лившийся с потолка.
«Ещё одно благо, кроме дворика», – подумал он.
Вода оказалась обманчивым благом. Она пахла лекарствами и не давала чистоты и здоровья. Текучая и бесформенная, она казалась чистым могуществом, способным размыть кости.
Вода лишала. Размывала.
Олег никогда не видел и не чувствовал такой воды. Может, и в том, что она пахла лекарствами, была польза? Она отбивала смрад, въевшийся в стены этого места. Вода, даже такая дрянная, очаровывала Олега. Он опомнился лишь, когда проводя рукой по голове, ощутил шершавый череп, вместо мягких волос.
Его затрясло, будто он утратил не шевелюру, а часть своих органов.
Но моргнув под кривым тёплым смрадным ливнем, он и не заметил, как оказался перед зеркалом. Он сидел в кресле, когда от него отошёл человек в чёрной хлопковой куртке и таких же штанах. Человек был совершенно лыс, даже брови исчезли с его морщинистого жёлтого, ничего не выражающего, лица.
– Это ты наделал?! – закричал в отчаянье на лысого Олег.
– Нам не положено говорить, – отозвался безволосый человек в чёрном. – И не стоит.
Он выглядел жалким и отталкивающим. Олег понимал, что с него не вытянуть и слова, и всё же спросил:
– Кто ты?
Пожелтевшая кожа лица безволосого человека казалась пергаментом. Дёрни его за ухо и услышишь как рвётся бумага. Пергаментный человек посмотрел застенчиво и виновато в ответ на вопрос Олега. В запуганном взгляде серых глаз виднелась печать тяжести кривого времени, кривого пространства и кривого пути пергаментного человека.
