Лев Овчинников
Темницы
IV
– Ещё одна странность, Станислав, – прошептал Олег собеседнику. – Думаю, ты тоже заметил. Заметил же? Нету здесь проверок. Нету! Не проверяют. А ведь даже, где-нибудь у норвегов в тюрьмах проверки-то имеются! Вот! А тут нет… только переводят из одной темницы в другую и всё. Темниц много – на всех хватит!
Олег хрипло засмеялся, сотрясаясь всем телом, будто в страшной судороге. Пальцем он указал на собеседника.
– Спрашиваешь, что смеюсь? А вот чего: Анна Иоанновна вона всех родовииитейших! родовитейших высочайших князей, старейшин империи раскидала по дальним краям… Да бумажки все порвала… А нас-то с тобой, простых бродяг тем более угонят куда захотят, да?
Собеседник ничего Олегу не ответил, ибо был довольно крупным жирненьким крытником. Бурое его тельце перемещалось по горе старого хлеба, наваленного на столе. Крытник шевелил усами и полз к Олегу. Насекомое уже не боялось его руки. Олег погладил крытника пальцем.
– Хороший, хороший мой.
Ему вдруг стало стыдно, что он поначалу гнал этих милых животных. Спустя несколько дней проведённых в заточении, он увидел в крытнике единственного собеседника, до которого мог дотянуться. Хотя ещё позавчера он с отвращением щёлкнул такого же жука пальцами. Тот крытник отлетел на метр от горки хлеба. Правда, произошло это в другой камере.
– Нас вместо проверок гоняют туда и сюда, мой друг, – доверительно шептал Олег. – Гонят, чтоб не засиживались, чтоб не пустили корни. Корни, корни, ризомы, корнивища… Только Темницы сами, как корнивища… хех!
Скрюченные узкие лестницы, переплетения коридоров, бетонные короба для прогулок, спрятавшиеся от неба за тяжкими навесами… и камеры… одна темница за другой. Таким теперь стал мир для Олега. Лязг железа, лай команд и полная безликость.
Единственными утешениями у Олега теперь были его собеседник да зелёная травинка, что росла за окном. Одинокая травинка росла настолько близко к окну, что Олег мог почти дотянуться до неё. Ведь теперь его каземат располагался на цокольном этаже. Из окна он видел кирпичную стену, узкий проход, усыпанный гравием да один-единственный стебель, восставший из камня.
Олег мечтал много и буйно. Мечтал уже не о свободе, а о мышке или птичке. Он мечтал о них втайне от Станислава, чтобы не причинять ему боль. Олег копил хлебные корки для них, готовый подло выбить с насиженного места крытника, если тот встанет у него на пути. Но мышки в этой камере не водились. А птички не садились в этот дворик. Да и крытник был совершенно хищным – он только жил в горке хлеба, как в замке, а не пожирал её.
Олег был рад отсутствию часов и зеркал. Ему казалось, что он прозябает в этом гиблом месте уже много дней. Он не желал знать, сколько времени он уже потратил впустую. Почесав спутанную бороду, он ещё раз отметил, как хорошо, что в камерах нет зеркал. Наверняка, он сейчас выглядит бледным и страшным – круги под глазами и длинные спутанные космы никому ещё не приходились к лицу.
Кроме того, Олег был благодарен себе за то, что прогнал мерзкую старушку с её журнальчиком, сразу обозначив, кто он такой. Возможно, именно поэтому проверок в Темницах для него и не было.
В остальном он ко всему привык. Даже к прескверной пище. На завтрак ему всё ещё приносили серое клейстерное месиво. Обед же разнился: в один день ему несли тазик похожего на пластилин хлеба и глубокую миску с перловой кашей, в другой день кашу заменяли плавающей в бурой жиже кислой капустой. В обоих блюдах попадались розовые и серые пылинки варёной плоти. От обоих блюд смердело свинарником. Зато на ужин всегда давали вдоволь солёных рыбьих хвостов в безвкусной жёлтой комковой каше.
Пару раз его рвало до того, как он пробовал обед. Ещё несколько раз его рвало после.
Организм привык. И отвык от кофе.
О бодрящем напитке Олег уже и не мечтал теперь, когда основная ломка прошла. Он до сих пор ощущал вялость и сонливость, а пробуждение занимало половину дня. Но и эту сонливую притуплённость чувств он благословлял. Благодаря притуплённости и вялости он не так остро чувствовал боль и тоску.
Когда сегодня к нему зашли пятнистые, Олег уже начал скручивать «рулет», – так он теперь мысленно окрестил матрац. Он попрощался со Стасом и зелёным другом, но матрац велели не брать.
– Проходим!
Лабиринт окрашенных рукотворных пещер поглотил Олега и его провожатых. Грела одна только мысль о возвращении домой. Страх кольнул сердце, когда Олег понял, что под домом он подразумевает хату, что делил со Станиславом. Его радовал вид из окна, который он обрёл только вчера. Радовала единственная травинка, которая была для Олега лучше, чем прекраснейшие сады.
«Несколько дней минуло или несколько лет?» – пронёсся вихрем в голове вопрос.
С ужасом он стал понимать, что не помнит очертания лица своей девушки. Он помнил лишь, что та работала в банке. Зато Олег понимал, что не помнит своего дома. Не помнит ничего, что происходило в жизни до того, как он попал в этот проклятый городишко.
– Стоять! Лицом к стене!
Он хотел знать, почему вся эта дрянь возникла в его жизни. Силился вспомнить, что говорили о Темницах Вадик и Лёня. Как же он ненавидел этих двоих теперь. И как ненавидел Вову, который свёл их всех.
– Проходим!
Какими же смешными теперь казались фильмы о побегах!
– Стоять! Лицом к стене!
Проковырять ложкой эту каменную толщу – абсурд!
– Заходим!
Олег оказался в тесном зелёном кабинете. За старым тёмно-бурым столом сидел человек в синей пятнистой форме. На узком и вытянутом его лице не виднелось ни кровинки, так был бледен этот человек. Тонкие черты лица контрастировали с полными злобы глазами. Один глаз его чернел, будто антрацит, второй изнутри залила кровь.
– Дьявол… – выдохнул Олег и тут же пожалел, что произнёс это вслух.
Но человек молчал. Похоже, произнесённое слово не вызвало в нём гнева. Олег убедился в этом, когда бледное лицо искривила улыбка.
– Не верю, – тихо сказал Кровавоглазый.
И тут Олег заметил, что взгляд его не злобный, а замыленный.
– Вам предъявили обвинения. Недавно.
Олег кивнул.
– Вам понятно обвинение?
Олег стал сипеть от смеха нервозного, болезненного.
– Нет, от начала и до конца не понятно.
– Что ж, непонимание не освобождает от ответственности, – смакуя, чеканил слова Кровавоглазый. – Вот смотрю я на таких, как ты и не понимаю, что вам не живётся на свободе? Всё же хорошо там у вас. Ан, нет! Всё к нам сюда попадаете. Отчего там не жить? Раньше же несвободно было и там, а теперь вот взял, захотел да полетел! Захотел и стал, кем хочешь. Всё есть на полках, всё продаётся… Звёзды на небосводе появляются по вашему велению, и гаснут по вашему велению!
– По моему? – сипло спросил Олег.
– По вашему! – отчеканил Кровавоглазый. – И по моему. Сегодня всё прекрасно! Сегодня даже страшнейшие тираны сделались рабами масс. Развлекают их. Пляшут невротически, как марионетки, которых дёргают за ниточки страдающие тремором дедушки. Ради такого можно многое претерпеть, можно всё претерпеть! Нужно только слиться…
Олег ещё сильней засмеялся.
– Что ж вы смеётесь? – спросил Кровавоглазый обиженно
– Это тебя так прошлый собеседник за твою мудроту наградил? – ехидно спрашивал Олег, указывая пальцем на подбитый глаз.
– Горжусь им, как знаком моей преданности.
– Преданности кому?
– Чему, Олег Николаевич. Чему! И скоро вы поймёте всё сами. А пока… пока я вижу, что вы не хотите слушать. Потому что вы не живёте, а существуете. И всегда только существовали.
– А вы живёте, надо понимать? – Олегу очень хотелось поговорить с кем-нибудь, кроме несчастного крытника. Он ещё не настолько отчаялся, чтобы не сознавать хотя бы краешком своей души, что вынужденное общение со Станиславом лишь эрзац настоящего диалога.
– Живу, знаете…
– Теперь не верю я, – отчеканил Олег. – Я даже не стану объяснять, что жизнь входит в понятие существования. Я просто скажу, что преступник это ты!
– Вы обратились ко мне на «ты». Нужно будет созвать комиссссию…
Последнее слово Кровавоглазый прошипел, но его дальнейшую речь оборвал Олег:
– Дьявол! Дьявол!
Олег бросился на него с криком, но обнаружил, что скован. Что-то ещё, не только металл на руках, не давало напасть на Кровавоглазого.
– Уведите!
По велению Кровавоглазого явились те, кто увёл Олега в лабиринт пещер. Олег обрадовался, что ведут его домой.
Однако дома он столкнулся с неприятностями: горка старого хлеба пустовала, собеседник его сбежал. Но что ещё ужаснее: к единственному зелёному стебельку, видневшемуся в окне, тянулась рука, вооружённая пинцетом.
– Стой! – заорал Олег.
Крик его не возымел действия на руку убийцы, пинцет впился в стебель. Сердце Олега ухнуло и провалилось куда-то на пару мгновений, когда он увидел, как умирающая травинка повисла в воздухе. Ему показалось, что он видит, как кровь каплет с тоненького, едва видимого корня.
– Зачем?! – надрывно кричал Олег, забираясь на железный табурет. – Зачем ты сделал это, ублюдок?
Он прильнул к решёткам. Рука с пинцетом исчезла из зоны видимости. Олег видел только чёрные штаны и чёрные ботинки. Вмиг штаны согнулись, и в окне показалась отвратительная физиономия, бледная безволосая с чёрными кругами под глазами.
– Не положено, – шепнул урод. – Когда сорняк растёт, его вырывают. Не положено. Когда преступник живёт, его забирают. Не положено.
Пока он шептал, лицо его кривилось, как будто в судорогах. Урод гримасничал.
– Кому ты служишь? – вопрошал Олег, чувствуя, как последние моральные силы покидают его. Силы таяли в его душе, пока он смотрел на то, что некогда было человеком. Но оторвать взгляд было невозможно, так сильно запертая душа жаждала впечатлений.
– Служу тому, что позволит говорить «мы» и чувствовать гордость, – прохрипел урод громче и обнажил жёлтые лошадиные зубы.
– О чём ты мелешь?
– Оооо! – простонал урод, будто ощущал невыразимое блаженство. – Тебя скоро переведут. Там увидишь. Рано или поздно, в одной из темниц… увидишь.
– Увижу?
– Вонючая вода – кровь Темниц, течёт по жилам-трубам. Лестницы – кости. Но душа этого места видна не везде, как органы… но бывает, её видишь. Ты сразу поймёшь, что она… она густеет по углам…
– А ну, козлина! – послышался снаружи крик.
Тяжёлый сапог придавил урода.
– Извините! – выдавил урод и стал плакать.
– Не положено! – лязгнул металлический голос.
Через несколько секунд урод и его хозяин удалились, оставив Олега в ещё большем смятении.
Страх в его душе боролся с жаждой познать суть этого места, смысл настигнувшего его проклятия. Частью души Олег всё ещё цеплялся за надежду. Та тянулась, будто слюна из пасти бешенного пса. Тянулась, но не обрывалась до конца.
Вначале, когда он только попал в Темницы, он отмёл всякое мистическое объяснение. Он хотел объяснить происходящее с ним рационально. Думал об эксперименте корпораций, секретном правительственном проекте, о тайном преступном обществе, думал о садистах, похитителях. Но с каждым днём, проведённым здесь, он понимал всё больше, что Темницы – место аномальное, гиблое, злое. Только настоящей дьявольщиной, разгулом зла, проникновением иного в мир, можно было объяснить всё то, что окружало теперь Олега.
Ему стало казаться, что мир сузился до пределов Темниц. Что всю Вселенную злой гений сумел запереть и разделить. Что вся жизнь человеческая проходит в искривлённых коридорах, напоминавших старые подъезды. Вся жизнь проносится среди облупленных синих и зелёных стен, и переплетений узких лестниц.
«Время человеческое от команды до команды протекает. От остановки до продолжения движения. От железных прутьев до железных прутьев», – война и хаос овладели умом Олега. Всё вокруг посерело.
В таком состоянии его застигли пятнистые обитатели Темниц. Они велели ему скручивать матрац и переезжать.
– Опять новоселье, – сдавленно сказал Олег и захихикал.
Пока Олег, нагруженный скромным имуществом, шёл по продолам Темниц, он с ужасом стал понимать, что видел себя в тот момент, когда ему обрили голову. Пергаментный человек явился ему, как знамение его будущего.
«И урод? Боже, только не это!» – в отчаянии думал он.
Он не желал хоронить себя в их образах.
Он отрицал, отбрасывал осаждающие мысли. Он не желал становиться развалинами человека.
Слабость настолько поразила его душу, что он воскликнул:
– Слава государыне-императрице!
Но пятнистые не обратили никакого внимания на эту выходку.
Когда его завели в новую камеру, куда более тесную, чем ту, где он познакомился со своим собеседником, где услаждал взор тем, что ещё хранило жизнь, то он сразу увидел нечто. Оно действительно густело в углу. Оно было довольно крупным, пожалуй, оно смогло бы поглотить целую собаку. Но у Олега не оставалось сомнений, что оно растёт. А ещё шевелится, только очень медленно, так что не видно глазу. Нечто давно приняло цвет мрака, хотя могло быть зелёным, серым или бурым. Оно расползлось в левом верхнем углу хаты.
Нависая над единственным шконарём, нечто ползло, тянулось пока что тонкими щупальцами к долине.
«Оно желает затмить луну, – понял Олег тут же. – А когда окрепнет, заберёт погоду и день».
Первым делом Олег попытался отодвинуть шконарь как можно дальше от угла, где густел мёртвенный мрак. Металлическая конструкция, тонкая и безобразная, стонала и скрипела, но усилия Олега оказались тщетны. Шконарь упирался, не желая расставаться с подлинным властителем этого места. Крепко держался он всеми четырьмя своими железными конечностями. Олег не передвинул его ни на сантиметр, вспотев так, будто пробежал целый марафон. Он не мог отдышаться. Только теперь он понял, что шконарь вмурован в бетон, покоящийся за деревянным полом.
А ещё он понимал, что дышать здесь нельзя. Опасность наполняла воздух темницы. Зло пропитало пространство вокруг Олега. Он ощущал это, ибо слышал запах сырости и гниения.
Зараза проникала в него.
Он подбежал к окну, пытался открыть его, дёргая за верёвку, что свисала меж решёток. С ужасом он заметил, что окно запаяно.
«Его не открыть», – понял Олег и стал задыхаться.
Он подбежал к двери и стал ломиться. Он кричал, колотил железную дверь руками и ногами. Бил её с такой силой, что кожа на костяшках пальцев лопнула. Кровь стекала по серой двери. Капала на доски пола с его пальцев. Он звал хоть кого-то из живых. Звал болванов, рабов, слуг тьмы. Он выкрикивал проклятия, полные ненависти к Темницам.
Обессиленный вконец, он размотал рулет на полу в противоположном от густеющего мрака углу и зарылся с головой под одеяла, и простыни, желая уснуть таким крепким сном, чтобы уже никогда не встать.
Несколько дней до этого ему не снились сны вовсе. Но сегодня ему приснилось сразу два сна в одном. Началось всё с безобидного гниения рук.
«Не нужно было разбивать их в кровь! Нет смысла стучать в запертые двери, дурак!» – сокрушался он во сне.
Окровавленные руки перестали беспокоить его вскоре, ибо они превратились в лапки. Он посмотрел на себя и увидел, что брюшко его сегментировано, а вместо рук и ног торчат теперь шесть тоненьких лапок.
«Я свободен!» – подумал он.
Вторым же намерением Олега стал поиск его собеседника, но потом он стал настолько свободен, что отбросил мысль о необходимости другого. Он теперь сам по себе, может уползти куда захочет, пролезть в любую щель, в любой разлом. И сбежать наконец из этого пекла!
Так он и полз, пробираясь сквозь тьму, нащупывая усами путь. Пробирался в сырых узких пространствах, которые нравились ему, после превращения. По пути они встречал других насекомых, они приветливо махали ему усиками и лапками. Мокрицы, чешуйницы, тараканы, сороконожки, клопы и другие крытники. Но Олег гордо пробегал мимо. Он начинал чувствовать голод, ему хотелось сожрать всех насекомых. Но он выбирал свободу. Ему одному была ведома свобода. Он один знал как к ней вернутся. Он храбро преодолел лабиринт щелей, проходов, вентиляционных шахт, труб и полостей, и очутился снаружи. Благодать открытого пространства, возможности идти или ползти куда захочешь, разлилась по маленькому насечённому тельцу, пронзив скудную нервную систему.
Он щёлкнул лапками, клацнул челюстями от радости.
И тут же запищал от страха, когда огромный ботинок затмил синее небо и погасил свет.
Смерть оказалась безболезненной и мгновенной. Даже приятной, ибо раздавленному насекомому, живущему в мире, сотканном из грёз, трансценденцией было бодрствование человека. Человека, влачащего жалкое существование узника, но всё же человека.
– Лучше б ты заражала лёгкие, чем мозг, как всякая нормальная плесень, – сказал Олег, смотря воспалёнными глазами на черноту, зияющую в углу тюремной хаты.
Чёрная плесень расползлась, окрепла, усилилась за минувшую ночь.
У Олега не оставалось сомнений, что именно она вызвала дурные сны. Она выросла, а в хате стало темнее. Чёрная плесень забрала немного света луны, немного солнечного света, вытянула часть его сил. Расползлась, напиталась его волей.
