Лев Толстой
Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг.
ЯВЛЕНІЕ 3.[224]
Входитъ Иванъ Михайловичъ.
Иванъ Михайловичъ.
Что это, кого ты не уважаешь?
Марья Васильевна.
Няня все глупости говоритъ.
Иванъ Михайловичъ.
О! Это ядъ такой! А баба хорошая. (Садится къ столу.) Ну, Марья Васильевна, давай чаю. Съ 5 часовъ въ полѣ, двухъ лошадей заѣздилъ. Ну, да за то наладилъ. Вотъ-те и толкуй, что нельзя съ вольными работниками. Все можно, какъ самъ вездѣ, да себя не жалѣешь. Вчера еще половина поля не пахана, покосы не кошены и нѣтъ ни однаго работника. Какъ взялся, – своихъ уговорилъ, вольныхъ нанялъ, работникамъ ведро обѣщалъ. Посмотри нынче – кипитъ… Василій прикащикомъ такъ хорошъ, такой-этакой распорядительный, славный, славный. —
Катерина Матвѣевна.
Вольный трудъ не можетъ быть убыточенъ, это противно всѣмъ основнымъ законамъ политической экономіи.
Иванъ Михайловичъ.
Все это такъ, да не такъ. Вотъ я бы васъ съ Анатоліемъ-то Дмитріевичемъ запрегъ бы въ эту работу. Вы бы не то заговорили.
Марья Васильевна.
Dites moi, mon cher Jean,[225] какже ты говоришь все, что отъ вольной лучше стало? Какже лучше, когда они всѣ ушли?
Иванъ Михайловичъ.
Э! Да это дворовые.
Марья Васильевна.
Дворовые, я знаю, это само собой, да и мужики теперь послѣ Грамоты уже не работаютъ. Что же тутъ хорошаго, я не пойму.
Иванъ Михайловичъ.
Сто не сто, а разъ 50 я тебѣ уже толковалъ, что по Уставной грамотѣ они положенные дни работаютъ, а не всѣ. Въ этомъ то и сила.
Марья Васильевна.
Какже говорили, что совсѣмъ перестали работать? Намедни всѣ говорили, что ихъ послали, а они не пошли. Я этаго не пойму, Jean…
Иванъ Михайловичъ.
Если бы вовсе не работали, такъ намъ бы ѣсть давно нечего было. Меньше работаютъ. Ну, да за то все въ формахъ законности, а не произвола. Ну, да не поймешь.
Марья Васильевна.
Такъ что же хорошаго, что меньше работаютъ? Это не хорошо, значитъ, сдѣлано. Да ты не сердись, ne vous fachez pas, ужъ я не пойму.
Иванъ Михайловичъ.
Что же мнѣ сердиться, вѣдь это видно такая судьба, что ты ничего не понимаешь. (Беретъ чай и задумывается.) А Люба гдѣ?
Марья Васильевна.
Она рано за грибами ушла съ дѣвочками.
Иванъ Михайловичъ.
A Анатолій Дмитріевичъ еще не пріѣзжалъ и не присылалъ?
Марья Васильевна.
Нѣтъ еще. Что, Jean, я тебѣ хотѣла сказать. Я слышала, что Анатолій Дмитріевичъ veut faire la proposition à Люба,[226] xoчетъ Любочкѣ свататься… Какъ это называется.
Иванъ Михайловичъ.
Отъ кого ты слышала?
Марья Васильевна.
On dit. Да говорятъ.
Иванъ Михайловичъ.
Кто говоритъ? Въ 4-хъ стѣнахъ сидишь, кто можетъ говорить. Ну что-жъ, что говорятъ.
Марья Васильевна.
Я знаю, ты меня ни во что считаешь. Только[227] я слышала, что онъ нехорошій человѣкъ. Какая же это служба по винной части![228] Да и главное – бахвалъ; я тебя прошу, Jean,[229] ты объ этомъ подумай.
Иванъ Михайловичъ.
Вѣдь что въ эту голову не втѣмяшится! И откуда словъ такихъ набралась. Нѣтъ, ты ужъ, матушка, эти глупости оставь. Что за бахвалъ, – и откуда ты это дурацкое слово взяла.
Марья Васильевна.
Да такъ всѣ говорятъ.
Иванъ Михайловичъ.
Чего не взбредетъ въ эту башку! Это кто тебѣ навралъ? Эхъ, матушка, не намъ съ тобой судить про этаго человѣка. Я не знаю отца, который бы за честь себѣ не почелъ родство съ такимъ человѣкомъ. Да и терпѣть не могу загадывать и сватать. Какой бы онъ ни былъ, власть Божья, а намъ толковать нечего. Человѣкъ замѣчательный, писатель. И ужъ вѣрно не на деньгахъ женится. Это вѣрно.
Марья Васильевна.
Никто не говорилъ. J’ai mon opinion, у меня свое мнѣніе.
Иванъ Михайловичъ.
Ну, слушай-же: первое дѣло, Анатолій Дмитріевичъ человѣкъ современный, передовой, огромнаго ума, образованья, писатель, человѣкъ, котораго вся Россія знаетъ, можетъ быть. Это, матушка, въ нынѣшнее время лучше генеральскихъ чиновъ. Потомъ, служба у него прекрасная, честная, – по новому акцизному управленію, 2 000 жалованья. А захоти онъ только – такому человѣку все открыто. Другое дѣло то, что въ немъ и странности, и все – не свѣтскій онъ человѣкъ, но ужъ знаешь, по крайней мѣрѣ, что безкорыстнѣйшій человѣкъ. Этотъ человѣкъ женится, такъ не на деньгахъ. Съ нимъ всякая дѣвушка будетъ счастлива, хоть бы у ней ничего не было.[230]
Марья Васильевна.
А говорятъ, что онъ скупъ.
Иванъ Михайловичъ.
Ну, понесла! Я тебѣ говорю, безкорыстнѣйшій человѣкъ. Ужъ это доказано.
Марья Васильевна.
А говорятъ, онъ все и приданое сосчиталъ.
Иванъ Михайловичъ.
Катенька, хоть ты бы объяснила ей, что Анатолій Дмитричъ не такой человѣкъ.
Катерина Матвѣевна.
Марья Васильевна съ Марьей Исаевной имѣютъ свои убѣжденія. Для меня странно только то, на какомъ основаніи можно обвинять въ гнуснѣйшихъ замыслахъ человѣка, не давшаго на то никакого права. Этотъ господинъ всей жизнью своей доказываетъ, что цѣль его есть только общее дѣло. – Ежели бы этотъ господинъ вздумалъ соединиться съ женщиной, то онъ первымъ условіемъ поставилъ бы независимость, какъ личную, такъ и имущественную.
Иванъ Михайловичъ (задумывается. Молчаніе).
Да, хоть и трудно нашему брату, старику, перемѣнить старинныя привычки, и много увлеченья, легкомыслія въ молодежи, а нельзя не отдать справедливости новому поколѣнью. Да.[231]
Катерина Матвѣевна (отрываясь отъ книги).
Изъ всего, что вы сказали, въ этомъ одномъ я раздѣляю ваше убѣжденіе. Прогрессъ неудержимо вноситъ свѣтъ въ самыя закоснѣлыя условія жизни.
Иванъ Михайловичъ (помолчавъ немного).
Да, вольный трудъ идетъ, идетъ. Трудно съ работниками. Ну, да ничего, наладится… Вотъ, дай выкупъ сдѣлаю, раздѣлаюсь совсѣмъ съ мужиками, останутся одни землевладѣльческія отношенія. И право, хорошо, да.
Марья Васильевна.
Что же это выкупъ лучше будетъ, Jean? Это бы ужъ лучше.
Иванъ Михайловичъ.
Лучше не лучше, а надо. Вонъ Катенька съ Анатоліемъ Дмитричемъ считаютъ меня и консерваторомъ, и ретроградомъ, а я сочувствую всему. Прорвется старое – нельзя, а сочувствую. Вонъ молодое поколѣнье-то наше растетъ. И Любочка замужъ выйдетъ за этаго ли, за другаго, а не за нашего брата, а за новаго, современнаго человѣка, и Петруша уже растетъ не въ тѣхъ понятіяхъ. Что же, мнѣ не врагомъ же быть своихъ дѣтей! Гдѣ онъ, Петя-то? Съ учителемъ вѣрно?
Марья Васильевна.
На озеро пошли, какія-то травы ловить хотѣли. Я не поняла. Я ужъ боюсь, какъ бы не утонули. Vraiment, je crains.[232]
Иванъ Михайловичъ.
Какія травы ловить?
Катерина Матвѣевна.
Алексѣй Павлычъ говорилъ, что они хотѣли дѣлать изслѣдованія надъ организаціями волоконъ водорослей.
Иванъ Михайловичъ.
Ну вотъ, вѣкъ то! Развѣ я мальчишкой имѣлъ понятіе oбъ этомъ, а нынче вонъ, мальчишка, а ужъ естественныя науки… и все. Нѣтъ, этотъ студентъ удался славный. Спасибо Анатолію Дмитричу, рекомендовалъ. Славный студентъ, этакой спок..... мил..... славный, славный. Эй, Сашка! Трубку! (Къ Катеринѣ Матвѣевнѣ.) По привычкѣ мы! Ну, Александръ Василичъ. (Входитъ Сашка съ трубкой.)
Марья Васильевна (вдругъ сердится).
Да, тебѣ всѣ хорошіе, только жена не хороша! А что жъ бѣлья у него ничего нѣтъ? Няня все постельное бѣлье пріѣзжее отдала, a пріѣдетъ кто, и нечего постелить. Что жъ это въ одномъ сертучкѣ – ничего нѣтъ. Я своихъ простынь не отдамъ. Вотъ ты какъ судишь!
Иванъ Михайловичъ.
Ну, понесла. Полно, пожалуйста, скажи нянѣ, она устроитъ, я человѣку радъ, что дѣльный малый.
Марья Васильевна.
Что-жъ дѣльный, я то въ чемъ виновата? пріѣхалъ безъ ничего и всего требуетъ. Выдумалъ теперь молоко пить, – и Дуняша жаловалась. Ты долженъ смотрѣть. Чтожъ онъ за учитель, коли у него бѣлья нѣтъ.
Иванъ Михайловичъ.
Ну, зарядила… Должна Бога благодарить, что онъ послалъ намъ такого человѣка, а ежели нѣтъ у него бѣлья, и онъ бѣденъ, такъ ему надо дать.
Марья Васильевна.
Вотъ ты меня никогда не понимаешь, а все напротивъ. Я говорю, что ты все непорядокъ дѣлаешь, a мнѣ его жалко больше тебя: какъ онъ первый разъ за столомъ ѣсть сталъ,[233] такъ мнѣ его жалко стало! Я ему и рубашекъ ночныхъ послала, и карпетокъ связать велѣла. – Я хоть и глупа, но понимаю, что если онъ нашего сына учитель, такъ онъ въ домѣ первый человѣкъ. Я ему ничего не жалѣю. Я говорю только, ты устрой все порядкомъ. Вотъ сколько разъ я просила столяра у стола ножку починить.....
Иванъ Михайловичъ.
Ну, полно, матушка, перестань ты, ради самаго Христа!
ЯВЛЕНІЕ 4.
Тѣ жѣ и студентъ.
Студентъ (входя коротко кланяется).
Позвольте-ка чаю. (Садится подлѣ Катерины Матвѣевны.)
Марья Васильевна.
Чего вамъ, Алексѣй Павловичъ? чаю или кофію, съ бѣлымъ хлѣбомъ и съ масломъ, чего хотите. (Придвигаетъ все къ нему.)
Студентъ.
Все равно. Ну, хоть чаю давайте.
Иванъ Михайловичъ.
А Петруша гдѣ?
Студентъ.
Шествуетъ. Онъ брюки мѣняетъ,[234] измокъ.
Иванъ Михайловичъ.
Что-жъ это вы дѣлали?
Студентъ.
Хотѣли заняться ботаникой, [да] не вытанцовалось. А рыболовство учиняли.
Иванъ Михайловичъ.
А Катенька говорила, что вы хотѣли что-то изслѣдовать изъ естественныхъ наукъ.....
Студентъ.
Хотѣли, да не вытанцовалось, микроскопа не имѣлось.
Марья Васильевна.
Съ бѣлымъ хлѣбомъ хотите, кушайте.
Студентъ (къ Катеринѣ Матвѣевнѣ).
Вы какое такое душеусладительное чтеніе производите (Беретъ у нея книгу.) А, физіологію – статья добрая, только слишкомъ конспектная. Вотъ Льюса поизучайте. Да еще превращеніе ячейки – забылъ чье, не вредная статейка.
Марья Васильевна.
Что это ячейки, такъ и называется? Вы лейте больше сливокъ, еще принесутъ. Катенька, ты тоже знаешь ячейки?
Катерина Матвѣевна.
Все органическое существуетъ только въ силу развитія ячеекъ.
Студентъ (къ Катеринѣ Матвѣевнѣ).
Что вы вотще учиняете толкованiя, вѣдь для этаго надо хоть элементарныя познаньица имѣть.
Иванъ Михайловичъ.
Я читалъ про ячейки. Только скажите, Алексѣй Павлычъ, вотъ въ хлѣбѣ можно видѣть ихъ?
Студентъ.
Коли бы не видѣли, и не говорили бы и не изучали бы. Въ микроскопъ видно.
Иванъ Михайловичъ.
А дорого стоитъ микроскопъ?
Студентъ.
Дрянный дешево пріобрѣсть можно. У Анатолія Дмитріевича есть, стоитъ 360 франковъ, а въ университетѣ 15 тысячъ.
Иванъ Михайловичъ.
Да, купить надо. (Садится съ женой съ одной стороны, а Студентъ съ Катериной Матвѣевной съ другой стороны. Иванъ Михайловичъ молча куритъ).
Катерина Матвѣевна (тихо къ студенту).
Немного вы опоздали, здѣсь была опять возмутительная сцена, истинно плантаторская.[235]
Студентъ.
Что жъ, надо имъ потѣшаться надъ себѣ подобными. Больше вѣдь ничего не умѣютъ… A мнѣ, доложу вамъ, наскучило здѣсь, хочу уѣхать, на кандидата держать.
Катерина Матвѣевна.
А мое воззрѣніе другое, – я нахожу, что чѣмъ грубѣе та среда, въ которой приводится работать, тѣмъ больше нужно энергіи. Потому что въ силу чего могутъ измѣниться эти уродливыя отношенія, какъ не въ силу тѣхъ идей и заложеній, которыя мы внесемъ въ нихъ. Я сознаю свое вліяніе надъ этими людьми и посильно употребляю его. И вы призваны облагородить еще свѣжую личность Петра. Онъ съ своей стороны тоже вносить идеи въ эту мертвящую среду. Вотъ Анатолій Дмитричъ такъ же судитъ.
Студентъ.
Ну ихъ къ Богу! Въ грязи самъ замараешься. Зуботыковы пускай сами по себѣ услаждаются, и мы сами по себѣ. На каждомъ шагу вѣдь не станешь протестовать, а только чувствуешь, что слабѣетъ негодованіе. Мужики вонъ пашутъ съ 4 часовъ, а тутъ до 12 чай пьютъ. Вѣдь какъ же съ этимъ помириться?
Катерина Матвѣевна.
Конечно, но все надо дѣлать уступки. Посмотрите на Венеровскаго, какъ онъ, вращаясь въ самомъ отсталомъ кругу по своей службѣ, въ сущности ничего не уступаетъ и все[236] проводитъ идеи.
Студентъ.
Что Венеровскій! Я не могу уважать человѣка, который служитъ. Акцизные либералишки!
Катерина Матвѣевна.
Позвольте, позвольте! Въ этомъ мы съ вами никогда не дотолкуемся до единства мысли. Венеровскій замѣчательная личность. Посмотрите, вся его дѣятельность – школы, публичныя лекціи. —
Студентъ.
Что жъ, я могу и наложить печать молчанья на уста.
Катерина Матвѣевна.
A мнѣ смѣшно вспомнить, какъ нынче со старухами мы говорили о немъ. Какъ эти люди то понимаютъ людей нашего закала! Можете вообразить, что въ ихъ понятіи онъ ѣздитъ сюда только для того, чтобы жениться на Любовь Ивановнѣ, или на ея приданомъ, какъ они это объясняютъ.
Студентъ.
А что жъ, отъ сего достопочтеннаго синьора всякая мерзость произойти можетъ.
Катерина Матвѣевна.
[237]Твердынской, не говорите такъ, иначе мы разойдемся....... Венеровскому жениться! и на комъ же!
Студентъ.
Что жъ, я вамъ выскажусь. Любовь Ивановна дѣвица не вредная. Въ ней есть задаточки. И попадись она человѣку свѣжему, чистому и съ энергіей, изъ ея натурки вышла бы почтенная особа. Только ей нуженъ молодой, честный руководитель.[238]
Катерина Матвѣевна.
Только какъ недоразвита!
Студентъ.
Ну да что жъ, доразвилась бы.
Катерина Матвѣевна (подумавши).
Да, пожалуй я схожусь въ этомъ вовззрѣніи съ вами. Вы именно тотъ господинъ, который бы могъ успѣшно воздействовать [на] ея личность.
Студентъ.
Не будь она въ этой подлой средѣ, изъ нея бы можно сдѣлать почтенную дѣвицу.
ЯВЛЕНIE 5.
Входитъ Петруша, мальчикъ лѣтъ 15, въ гимназическомъ вицмундирѣ.
Марья Васильевна.
[239]Ну, вотъ и Петинька. Чего хочешь, чаю, кофею?
Петруша.
Здравствуй, мать. Не хочу. Я уже молоко пилъ. Мать, вели дать завтракать. Здравствуй, отецъ.
Иванъ Михайловичъ.
Что ты это все ломаешься, будь пожалуйста попроще…
Петруша.
Напрасно ты думаешь, что я ломаюсь. Здравствуй, отецъ, я говорю.
Иванъ Михайловичъ.
Что ты, съ ума сошелъ? Что новое выдумываешь! Какъ здоровался, такъ и здоровайся, развѣ ты думаешь, въ этомъ образованье? Поди поцѣлуй руку у матери.
Петруша.
Съ какой цѣлью?
Иванъ Михайловичъ (строго).
[240]Я тебѣ говорю.
Петруша.
На какой конецъ? Развѣ что нибудь произойдетъ отъ того, что я буду прикладывать оконечности моихъ губъ къ внѣшней части кисти матери?
Иванъ Михайловичъ.
Я тебѣ говорю, цѣлуй руку.
Петруша.
Это противно моимъ убѣжденіямъ.
Иванъ Михайловичъ.
Что?!
Петруша.
Мы говорили объ этомъ съ Алексѣемъ Павловичемъ, и мнѣ очень стало ясно, что это только глупый предразсудокъ.
Иванъ Михайловичъ.
Смотри, братъ!
Петруша.
Да это ничего, отецъ, я вѣдь отъ этаго не измѣню свой взглядъ на тебя и на мать. Буду или не буду я цѣловать ваши руки, я буду имѣть къ вамъ обоимъ на столько то уваженія, на сколько вы его заслуживаете.
Иванъ Михайловичъ.
Послушай, наконецъ. Все это хорошо, и новыя убѣжденія, и все, – да надобно честь знать, и первое правило споконъ вѣка было уважать старшихъ. Поди поцѣлуй руку. (Привстаетъ.) Ну!
Студентъ.
Тутъ, кажется, учинится скандалъ почтенный!
Петруша (робѣя).
Разумѣется, принудить вы можете. Но свободныя отношенія человѣка......
Иванъ Михайловичъ.
Ну! ну!
Петруша (цѣлуетъ руку, тихо.)
Достоинство человѣка......
Марья Васильевна.
А ты, Петя, слушайся. Что жъ тебѣ яичницу или ливерокъ сдѣлать? Я велю. Няня, Петѣ завтракать.
Иванъ Михайловичъ.
Алексѣй Павловичъ, гм...... гм...... хоть и...... вы меня извините, но...... позвольте вамъ сказать, что я просилъ васъ заниматься съ моимъ сыномъ науками, а никакъ не учить его обращению съ родителями. У насъ есть свои и, можетъ быть, странныя и не современныя привычки. Но я бы васъ просилъ не вмѣшиваться въ это.
Студентъ.
Гм… хе… хе… ну-съ.
Иванъ Михайловичъ.
Ну-съ и больше ничего. Что ячейкамъ учѝте, а въ обращеніе сына съ нами прошу не вмѣшиваться и не внушать.
Студентъ.
[241]Мнѣ довольно странно слышать замѣчанія. Что вы хотите сказать?
Иванъ Михайловичъ.
А то хочу сказать, чтобъ сынъ не говорилъ мнѣ этатъ вздоръ, вотъ и все.
Студентъ.
Что же, можно его посѣчь-съ.
Иванъ Михайловичъ.
Послушайте, не выводите меня изъ себя.
Студентъ (робѣя).
Я очень понимаю… но, повѣрьте, что я не поставлю себя...... однако вы желали, чтобъ я развивалъ вашего сына. Я, я… очень...... Не могу же я скрывать отъ него своихъ воззрѣній.[242]
Катерина Матвѣевна.
Довольно странно Алексѣю Павловичу умалчивать или игнорировать, такъ сказать, выводы науки.
Петруша.
Я могу имѣть самъ свои убѣжденія.
Студентъ.
Тѣмъ болѣе, что жизнь имѣетъ свои права, и предразсудки не выдерживаютъ критики разума и науки.
Катерина Матвѣевна.
Особенно при томъ громадномъ шагѣ, который сдѣлали естественныя науки, отсталыя воззрѣнія не могутъ имѣть мѣста.
Иванъ Михайловичъ.
Ну, хорошо, хорошо.[243] Не будемъ говорить. Я прошу сына дѣлать какъ я хочу, вотъ и все. (Помолчавъ немного, къ студенту.) Я васъ не оскорбилъ, Алексѣй Павловичъ?
Студентъ.
Я слишкомъ цѣню свое достоинство, чтобъ считать себя оскорбленнымъ. Намъ пора заниматься. Прибышевъ младшій, шествуемте.
Петруша.
Нѣтъ, я ѣсть хочу. (Входитъ Сашка съ блюдомъ.)
Студентъ.
Ну, посидимъ и попитаться можно. (Придвигается къ завтраку.)
ЯВЛЕНІЕ 6.
Любочка въ подобранномъ платьѣ, въ соломенной шляпкѣ, съ корзиной грибовъ вбѣгаетъ, и за нею двѣ дѣвочки.
Любочка.
Мамаша, душенька, вѣдь я не одна пришла!
Марья Васильевна.
Кто же съ тобою?
Иванъ Михайловичъ.
Съ кѣмъ же?
Любочка.
А вотъ угадайте! Съ Анатоліемъ Дмитріевичемъ. Я иду съ дѣвочками, и онъ ѣдетъ, и пошелъ со мной. Какіе мы два бѣлыхъ грыба нашли – знаете, подъ дворовыми, въ канавкѣ. Чудо, какія прелести! A Анатолій Дмитріевичъ ничего не видитъ, только одинъ мухоморъ нашелъ. Посмотрите, какія душки! Катинька, посмотри. Машка, у тебя, дай сюда. (Беретъ корзинку у дѣвочки и достаетъ грибы.) А березовиковъ то, Сашка, посмотри, сколько. Аты говорилъ – нѣту въ березовой алеѣ! Папаша, видѣлъ?
Иванъ Михайловичъ.
Да гдѣ же Анатолій Дмитріевичъ?
Любочка.
Онъ отчищается, упалъ на колѣнки, запачкался. У него бѣлые. Папаша, какіе у насъ съ нимъ разговоры были, ужасъ! Ну да послѣ я тебѣ одному скажу.
Иванъ Михайловичъ.
Что жъ такое? Что?
Любочка.
Очень важное, да теперь никакъ нельзя сказать, – до меня касается....
Иванъ Михайловичъ.
Однако ты не совсѣмъ хорошо дѣлаешь, что этакъ ходишь по лѣсамъ одна съ молодымъ человѣкомъ.... Положимъ..... но все-таки.
Любочка.
Вотъ отсталое воззрѣніе! Катинька, правда?
Иванъ Михайловичъ.
Ну и ты туда жъ! Ну-ка, поди сюда, разскажи. Какіе такіе важные разговоры были?
Любочка.
Теперь никакъ нельзя. Погоди, узнаешь. Нѣтъ, ты посмотри, мамаша, что за душки. (Подпирается и пѣтушится, представляя грыбъ.) Точно нашъ учитель, помнишь, Карлъ Карлычъ? – маленькій, толстенькій. Ахъ, какъ мнѣ нынче весело! Сашка, завтра пойдемъ съ тобой ра-а-ано.
Марья Васильевна.
Что жъ, хочешь чаю, кофею съ бѣлымъ хлѣбомъ?
Любочка.
Ну, ты удивишься, папа, объ чемъ мы говорили. И ты тоже, Катя, и ты....и вы удивитесь, Алексѣй Павловичъ. Петруша, дай мнѣ что ты ѣшь? (Выдергиваетъ у него вилку и кладетъ кусокъ въ ротъ. Петръ усердно ѣстъ.)
Катерина Матвѣевна (къ студенту).
И это ровня Анатолію Дмитріевичу? Что за неразвитость!
Студентъ.
А все по наружности и физіогноміи дѣвица почтенная и незловредная.
Любочка.
Мамаша, можно им дать по куску? (Указываетъ на дѣвочекъ и даетъ им по куску бѣлаго хлѣба и сахара.) А завтра приходите опять pa…а…но.
Марья Васильевна (подаетъ ей чай).
На, кушай, со сливками.
Любочка.
Мнѣ и ѣсть не хочется, я у Машки взяла корочку загибочку, такая вкусная, чудо! (Садится за столъ и тотчасъ же:) Я и забыла тебя поцѣловать, папа. (Цѣлуетъ.) Грыбъ ты мой бѣлый! О чемъ вы спорили, какъ я вошла?
Иванъ Михайловичъ.
А вотъ братъ твой выдумалъ, что цѣловать отца не надо,[244] надо сказать: здравствуй, отецъ! здравствуй, мать!
Петруша (пережевывая).
Я не выдумалъ, а пришелъ къ этому убѣжденію. —
Любочка.
Ха, ха, ха! Вотъ глупости! Они все по новому выдумываютъ.
Иванъ Михайловичъ.
А ты по новому съ молодыми людьми гулять одной?
Любочка.
Цыцъ! На меня не нападать! Я нарочно пойду съ молодымъ человѣкомъ. Алексѣй Павловичъ, пойдемте-ка за грыбами завтра.
Студентъ.
Что же, это учинить можно.
Любочка.
Да нѣтъ, мнѣ нельзя будетъ.
Марья Васильевна (къ студенту).
Вы яичницы не хотите ли?
Студентъ.
Нѣтъ, не хочу, сытъ-съ. Ну-съ, Прибышевъ младшій, упитались? Шествуемте.
Студентъ и Петруша уходятъ.
ЯВЛЕНІЕ 7.
Тѣже и прикащикъ.
Иванъ Михайловичъ.
Гм...... Еще что?
Прикащикъ.
На Каменной не косятъ.
Иванъ Михайловичъ.
Какъ такъ? А вольные?
Прикащикъ.
Наши мужики согнали; у нихъ тамъ драка вышла. Маторина всего въ кровь избили. Онъ пришелъ, въ конторѣ дожидается.
Любочка.
Я и забыла сказать. Страшный такой, точно разбойникъ. Мамаша, я такъ испугалась.
Иванъ Михайловичъ.
За что драка?
Прикащикъ.
Вышли косцы, только стали – прибѣжалъ Дёмкинъ съ сволоками, – они тутъ пахали, – какъ вы, говоритъ, смѣете въ нашего барина угодьяхъ косить! Онъ насъ нанялъ, говорятъ. То-то, говоритъ, вы больно ловки, намъ цѣны сбивать. Вишь, выискались по 1 рублю серебромъ за десятину косить! Онъ бы намъ 2 далъ, какъ нужда бы пришла, а то бы такъ лошадьми стравили. И началъ лущить. Тутъ съ поля мужики прибѣжали. Избили въ кровь.
Любочка.
Вся голова такъ по сихъ поръ въ крови, такой ужасный.
Иванъ Михайловичъ.
Что жъ вы смотрѣли? Вѣдь это ваше дѣло. Чтожъ староста?
Прикащикъ.
Къ старшинѣ уѣхалъ.
Иванъ Михайловичъ.
Хорошо, очень хорошо![245]
Прикащикъ.
Да что, Иванъ Михалычъ, съ этимъ народцемъ служить никакъ невозможно-съ. Нынче опять ночью двѣ веревки украли. Шиненыя колеса было утащили, спасибо углядѣлъ. Сколько разъ приказывалъ эапирать – не слушаютъ-съ. A вѣдь зa все я отвѣчать-то долженъ. Я, кажется, старался, своей, кажись, крови не жалѣлъ. Ужъ сдѣлайте такую милость – меня увольте.
Иванъ Михайловичъ.
Чтожъ ты, братецъ, однако!
Прикащикъ.
Нѣтъ, ужъ сдѣлайте такую милость, я не могу.
Иванъ Михайловичъ.
Что вы, шутите вѣрно? Какъ же это возможно, въ самую рабочую пору?
Прикащикъ.
Воля ваша-съ, Иванъ Михалычъ, а я вамъ не слуга. Старался я, сколько могъ. Только грѣхъ одинъ съ этимъ народцомъ. Увольте.
Иванъ Михайловичъ.
[246]Вотъ и хозяйничай! (Ходитъ въ волненіи. Останавливается передъ прикащикомъ.) Свинья ты! Какъ же вы полагаете, что можно напутать, нагадить да въ самую рабочую пору уйти?
Прикащикъ.
Что жъ дѣлать!
Иванъ Михайловичъ.
Вонъ! Только рукъ марать не хочется. Нѣтъ, это разбой. Это чортъ знаетъ что такое! (Ходитъ.)
Марья Васильевна.
Вѣдь я говорила, что они теперь всѣ уйдутъ.
Любочка.
А ты бы, папаша, вольнымъ трудомъ. Анатолій Дмитріевичъ говоритъ, что это лучше.
Иванъ Михайловичъ.
Ну васъ къ Богу! Мелютъ, не знаютъ что. Завязать глаза, да бѣжать! Все раскрыто, развалено, тащутъ, крадутъ, никто ничего не работаетъ! Мальчишки старшихъ учатъ. Всѣ перебѣсились. Вотъ-те и прогрессъ!
Катерина Матвѣевна.
Тутъ есть, по моему, причины, глубже коренящіяся въ отношеніи строя народной жизни.[247]
Иванъ Михайловичъ.
Отстаньте вы, ради Христа! [Къ прикащику] Чтожъ, вы останетесь? Я васъ прошу остаться. Пойми, что я не могу пріискать теперь вдругъ другаго.
Прикащикъ.
Никакъ не могу-съ, у меня и мѣсто есть.
Иванъ Михайловичъ (сердится).
Хорошо, такъ ты думаешь, что ты такъ со мной раздѣлаешься? Разбойникъ! Хорошо. А въ станъ!
Прикащикъ.
Не смѣете-съ, нынче ужъ это прошло время.
Иванъ Михайловичъ.
А, не смѣю? (Схватываетъ его за шиворотъ.)
Марья Васильевна (вскакиваеть).
Jean! Иванъ Михайловичъ, что ты! Меня пожалѣй!
Иванъ Михайловичъ.
Нѣтъ, я съ тобой раздѣлаюсь по своему. Пойдемъ, каналья! (Ведетъ [его] къ двери.) Марья Васильевна и Любочка уходятъ.
