Лейла Кушенова
Приключения Марыси, или Когда невестка – монстр
ГЛАВА 32. КАК МЫ С ЗАГЛАВНОЙ ВИНО РАСПИВАЛИ
Наевшись до отвала кимчи с пельменями, я довольная вернулась к себе на этаж. А там уже Заглавная пришла с капустной засолки. Румяная. Видать, в карты поиграли и на душу приняли с подружками, с которыми якобы капусту солили.
Заглавная, когда грамм сто опрокинет приятного напитка, добрее становится. Я заметила. Может, зажатость в ней какая. Или агрессия копится. В алкоголе агрессия её растворяется. Она начинает тогда Малую целовать. Младшей снохе свои туфли передаривать. У них размер одинаковый. Не мой сорок третий. Мне только лыжи передаривать. Да откуда у них в пустыне лыжи-то?
И вот прихожу я домой с пельменями в кишках, а там Заглавная благодарности раздаёт. За уборку. Младшую сноху благодарит и тётку, которая на кухне у них командует. Те стоят глаза в пол. Боятся признаться, что не они убирались. Вот гадюки! Да ежели б я вовремя не пришла, они бы вполне себе приняли все благодарности от Заглавной вместо меня. И так та и не узнала бы, что генеральную я провела.
Лучше меня никто не генералит. Я по генеральным уборкам ас. Меня дома в Замухрынске Маменька исключительно для генералок использовала. Потому что я дотошная. Убираюсь редко, но метко. Вот просто влажная уборка, это не про меня.
Из дома обычно всех эвакуируют, когда я генералю. Зато потом ляпота! Можно с пола воду пить. А в окна, как в зеркала, смотреться. А тётке со снохой младшей, им такие скилы и не снились. Они годами нарабатываются, такие способности. Тоже мне. Куры.
– Это я убиралась! – заорала я, расталкивая тёток в коридоре.
Заглавная сначала удивилась. Потом сделала вдох-выдох. Это её подруга научила, у которой сынок на вдове погибшего наркомана женился недавно.
Так вот, выдохнула Заглавная и не знает, как же мне спасибо сказать. Язык не вертится во рту. Привык в мою сторону только гадости молотить. Растерялась Заглавная.
– Благодарности принимаю в виде валюты! – предложила я.
И все засмеялись. И Заглавная тоже. И так хорошо стало у меня на душе. Даже у Козы комментариев не нашлось. Только она хотела мне напомнить, что негоже саму себя выставлять для похвал, как все повалились хохотать. А Заглавная пуще всех. Просто в три погибели согнулась от хохота.
Потом мы пили чай на кухне. По-свойски. По-женски. Заглавная стала рассказывать всякие байки про молодость. Как она в волейбольной команде института играла за город на олимпиаде какой-то. И как её Заглавный тогда приметил. Он тоже играл в команде за свой институт на той олимпиаде. В баскетбол вроде. И вот после игры он передал моей Заглавной записку через тренера. А в записке написал, что… Ну понятно же, что написал.
Ещё рассказала, что они после игры в кино пошли. А билетов не было, и их чуть ли не на первый ряд посадили. Волейболистку и баскетболиста. Так они всем сзади сидящим экран вполовину загораживали. И потом те, кто на последних рядах, предложили им поменяться местами. Нашим спортикам это только на руку, потому как на последних рядах можно было целоваться. Да! Заглавная с Заглавным когда-то целовались! Даже трудно это представить сейчас!
Заглавная достала из загашников бутылку хорошего вина и коробку конфет. Зефир в шоколаде. У неё в загашниках всегда вкусняшки были припрятаны. Кому ж не знать, как не мне? Я всю дорогу нагло приватизировала всё, что там плохо лежит. В своё оправдание скажу, что делилась всем награбленным поровну среди снох и прочей челяди.
И вот сидим мы на кухне. Вино пьём, шоколадом заедаем. Хорошо так на душе. Как будто бы и не в восточной семейке всё происходит, а вполне себе у нас в Замухрынске с Котиками. Мы любили так вечерами заседать. Наедимся, напьёмся, а потом поём любимые песни.
Тут Заглавная вдруг запела. У неё такой красивый голос оказался. Прям оперный. И я стала её разглядывать. Нормальная же баба. Высокая, статная, красивая даже. Ежели раскрасить её Шанелькиной итальянской косметикой, вполне себе приличная женщина.
Вот надо же. Мы же с Козой её кикиморой обзываем. И только кикимору я в ней и видела до сей поры. А сейчас вижу, что Заглавная – красивая душевная тётенька. Когда выпьет.
«Видать, в карты выиграла», – подсказала мне моя «добрая» Коза. «Не верь ей», – советует. – Сейчас алкоголь развеется, и вернётся к тебе твоя родная кикимора».
Ну ладно, пусть возвращается. Зато хоть и недолго, а увидела я, что прячется под железобетонной бронёй Заглавной. Добрая женщина там прячется, которая душевно поёт и делится зефиром в шоколаде со своими невестками. Даже со мной.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. СТРАСТИ-МОРДАСТИ
ГЛАВА 33. ПРО ТО, КАК МЫ РЫБУ ЛОВИЛИ
Чую я, очки набираю. Вроде как семейство немного мягчеет в мою сторону. Про чай с Заглавной на кухне я уже рассказала. Сроду такого даже представить бы не могла в первый месяц моих каникул. А тут нате! Душевные разговоры, зефир, вкусное вино заграничное. И всё официально. Я имею в виду, наливали официально. Непривычно даже, когда официально тебя потчуют. Я ж привыкла на задворках награбленным давиться.
И Заглавный стал меня по имени называть. Передай мне, Марыся, соль. Или там, Марыся, налей чайку, как ты наливаешь. Я просто чай если наливаю, то до краёв чашки. А они почему-то больше по дну размазывают. Да если бы я так дома Маменьке налила квасу, она бы в том квасе меня и утопила. У нас до краёв принято. И чай. И квас. И водку.
МалАя, та вообще от меня ни шагу. Я для неё Мисс Замухрынска. Она меня во всём копирует. Зря, конечно. Но приятно. У деверя глаз стал реже дёргаться при виде меня. Баблина к тому же теперь меня крышует. Если что, я к ней. А с ней разговор короткий. Все в семье знают. Может ещё и поэтому стали ко мне добрее. Боятся с Баблиной отношения испортить. Она же в семье «смотрящий». Главная на этой зоне.
Вот только с Первым Встречным у меня никак диалог не выстраивается. Он в силу своего роста смотрит всегда на меня свысока. А я снизу. И у нас какое-то неравноправие. Надо мне с ним отношения наладить. Понятно, ясен перец, что в Москве мы разведёмся. Но как мне жить-то потом? Такой моральный урон человеку нанесла. Он же ещё на Абдулова похож. А это усугубляло ситуацию. Как будто бы я над Абдуловым эксперименты свои ставила.
И я придумала. Мы с ним на рыбалку поедем. Зря я, что ли, с корейским соседом подружилась? Он рыбак известный. У него весь двор рыбу покупает. Корейский сосед даже научил меня червей из земли выковыривать и на удочку навешивать. Я один раз ему червей двадцать нарыла, и он меня рыбкой угостил взамен. Щукой. Я потом не знала, что с той щукой делать. Домой приволокла, так мне самой и предложили её пожарить. А её просто так не пожаришь. Сначала надо от чешуи отделить. А это, прямо скажу, работа не аристократическая. Я потом вся в чешуе той щучьей была полдня. И рыбой воняла.
Сказано – сделано. Договорилась я с корейцем, чтобы он в следующий раз нас с Первым Встречным на рыбалку взял.
– А рыбу ловить-то умеете? – на всякий случай спросил сосед, прикидывая сумму ущерба, который может нанести моё участие в потенциальной рыбалке.
– А чего там уметь-то? Наливай и пей! – бодро пошутила я словами Папеньки.
Он-то рыбачить не любил. И когда наш дед, папаша моей Маменьки, заядлый рыбак, проверял Папеньку на вшивость в день знакомства, он тот же вопрос задал. И Папенька вот так ответил. Потом это превратилось в семейную байку.
Корейский сосед оживился и поручил мне отвечать за горячительное. Так-то жена отправляла его рыбачить всухую. Чисто за рыбой. А наше участие предвещало удовольствия с градусом. И сосед, как только это понял, поверил в свою Вселенную. В виде меня и Первого Встречного.
Тот ещё даже и не догадывался, что его записали в рыболовный кружок. Я нарыла червей. Затарилась коньяком на складе у Заглавной. На обвинения Козы в моём воровстве я оправдывалась, что это же для общего блага. И потом, я же её сыночка хочу напоить и привести его в баланс и гармонию.
Утром растолкала Первого Встречного вслед за петухами. Он ничего не поймёт. Я радостная, руками размахиваю и червей накопанных показываю. От вида червей его стало активно тошнить. Пришлось его откачивать и снова рассказывать, как ему сегодня повезло.
Ничего не понимая, Первый Встречный решил на всякий случай со мной не спорить, чтобы я тех червей ему в рот не натолкала.
– Что надо делать? – испуганно переспрашивал он, надевая портки.
– А ничё! Наливай и пей! – искусственно изображала я беспечную радость.
А самой страшновато. И Коза говорит, что зря я всё это затеяла.
– Вдруг он утопнет, Первый Встречный? – спрашивает Коза. – И что ты потом Заглавной скажешь?
– Ну почему сразу утопнет? – возмущаюсь я в ответ. – А мы на что с корейским соседом?
– Ты его видела? Он же полметра в прыжке. Он сам первый утонет, если ты его с оврага столкнёшь, когда напьёшься,. – отвечает Коза.
Нехорошая эта Коза у меня. Точно пора с ней расставаться. Вот книжку напишу и пошлю её лесом. Пусть идёт и ищет новую дуру.
Первый Встречный тем временем напялил на себя всё рыбацкое снаряжение, которое я для него прикупила. Опять пришлось ящик коньяка барыгам продать. Хорошо, что на благое дело. Даже если я воровка, то хорошая. Я другим людям жизнь улучшаю при помощи своего воровства.
– Ну-ну, – хмыкнула Коза и решила не участвовать в дальнейших неприятностях.
Ехали мы долго. Где кореец в той пустыне рыбу ловит, я не представляла. Мы уже всю пустыню проехали, вдоль и поперёк, а никакой жидкой среды, в которой рыба бы могла плавать, и близко не было.
– А ты точно ту рыбу ловишь? – спросила я недоверчиво.
Первый Встречный, на моё счастье, заснул и не знал, что мы уже третий час среди верблюжьих колючек рыбу ищем. Уже и черви небось передохли от жары.
– Да не переживай ты, Марысь! – деловито успокоил сосед.
– Может, привал? А? А то уже в глотке всё слиплось. В туалет охота, – предложила я.
В рыбацких снастях дышать невозможно. Я ещё на голову рыбацкий шлем одела. Для фотографий. Но фотоаппарат забыла. Так и сижу в шлеме и без фотоаппарата, потею.
Сосед согласился на привал, вспомнив, что у меня полно провизии и коньяка.
Мы разбудили Первого Встречного и предложили ему размять ножки. Он не ожидал увидеть корейского дядю. Видимо, пока спал, забыл куда едет и с кем.
Первый Встречный крепко испугался предложенных обстоятельств. А где мы? А зачем нам рыба? Это он меня спрашивал, как ближайшую родственницу.
«Не боись! Солдат ребёнка не обидит!» – похлопала я по плечу муженька и вытолкнула из машины на пустынную землю.
Сосед расстелил одеяло. Мы приняли на душу, закусили колбаской. Стало намного лучше, чем в шлеме. Разморило всех на жаре. Ну кого всех? Меня и соседа. Первый Встречный, если помните, с такими, как мы, не пьёт. Рылом мы не вышли. Он покорно сидел на одеяле и считал верблюжьи колючки.
Через полчаса мы с соседом орали на всю пустыню весь репертуар Макаревича. Когда завыли про «Поворот, и что за ним нас ждёт?», Первый Встречный начал активно разговаривать с колючками. А мы как раз вспомнили про «Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант». Тут сосед зарыдал, потому что его друга убили на охоте. А тот любил эту песню про сюртук. Пришлось выпить за друга.
Назад нас привёз Первый Встречный. Без рыбы. Хорошо, что он с такими, как мы, не пьёт. Всё ж одного трезвого в компании иметь полезно. Когда все в отключке, трезвый всегда пригодиться может.
Да, Коза? Как ты считаешь? Занята? Досье моё заполняешь? Ну ладно. Мешать не буду.
ГЛАВА 34. КАК ОЧКАРИК ПРОПАЛА
Наутро после неудачной рыбалки позвонила мне Шанелька. Говорит, Очкарик пропала куда-то. Уже дня три как её никто не видел. Голова моя плохо соображала после непойманной рыбы и тонны коньяка, но на SOS я всегда реагировала на уровне природного инстинкта.
– Как пропала? А дочка её где? – я начала просыпаться.
Оказалось, что Очкарикину дочку забрал Накрахмаленный. На время. Они отдыхать поехали со своей противной мамашей. На моря, вроде.
Мы вызвали по дороге Мульку и решительно направились к Очкарику. Звоним в дверь. Никого. Я банку стеклянную прихватила. Приложила к двери. Тихо вроде. Но какой-то звук всё равно из квартиры доносился. Писк что ли. Может телевизор работает? Странно всё это.
На работе в аптеке Очкарик неделю как не появлялась. Не бывает так с Очкариком. Она ответственная очень. У неё даже молоко не скисает. Не может она вдруг взять и исчезнуть.
Мы сели у двери. Решили ждать. Может, объявится? Начали обсуждать, кто когда Очкарика видел в последний раз. Шанелька сказала, что созванивалась с ней неделю назад. Как раз Очкарик дочку на моря собирала. И рыдала очень. Чего рыдала? Ну от обиды, что они все на море едут, а она – нет. И вроде накануне свекровка её позвонила и сказала, что «они подают на развод». Так и сказала, «мы подаём на развод».
А они разве не развелись давно уже? Это Коза меня спрашивает. Я пожала плечами в ответ.
Тем временем появилась соседка из квартиры напротив. Мы к ней. Она говорит, что тоже Очкарика не видела. Давно не видела. Такое ощущение, что уже дня три как Очкарика нет. Может, уехала куда? Только вот странно, что дверь балконная открыта. Забыла, наверное, закрыть, когда уезжала.
Открытая дверь! Мы побежали на улицу и стали снизу разглядывать балкон Очкарика. Да, дверь балконная открыта! Настежь! И тюль туда-сюда колышется. Очкарик не могла уйти, не закрыв балконную дверь. Она по сто раз всё в квартире проверяет перед выходом: свет там, газ, воду.
У меня засосало под ложечкой. И моя Коза почуяла неладное. Ну почему я так беспечно увлеклась собственной жизнью? Совсем забросили Очкарика! Главарь банды называется. Да такого главаря задарма никому не надо! Коза во мне кричит. Вину чувствует мою за Очкарика.
Видно же было, как она страдает по своему муженьку накрахмаленному. С прошлого раза, когда маман его застукала за их совместным прелюбодеянием, тот вообще пропал с радаров. Очкарик исхудала до сорока кг. Бараны некоторые на базаре больше весят. А нам хоть бы хны. Жрём беляши и по рыбалкам ездим. Куры.
Шанелька тоже пригорюнилась. Говорит, звонила же Очкарик. Плакала в трубку. А Шанелька пообещала ей перезвонить. И не перезвонила. Почему не перезвонила? Да как-то забегалась. Им ещё в тот день дыни из колхоза привезли. Вот она и сторожила дом, пока эти дыни выгружали.
А к Мульке муженёк школьный приехал из города на каникулы. Они и окунулись в свои чувства. Эти двое, как попугаи. Честное слово. Их бы оставить в покое, они так и проворковали бы всю жизнь, глядя друг на друга.
Я сами знаете, чем занята была. Первого Встречного рыбами развлекала. Дура. Нашла кого развлекать. Это же Печорин, блин. Не пьёт, не курит. Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт. Знаете же сами. А я его на рыбалку! Пусть лежит как лежит. Уезжать скоро. В Москве разведёмся. Надоел он мне, вправду надоел. Тоску только разводит подле себя. Не люблю таких людей, которые другим жизнь портят зазря.
Значит, что имеем? Ни я, ни Шанелька, ни Мулька Очкарика в эти дни не видели. Последней с ней разговаривала Шанелька. Та рыдала. Дочку у неё забрали, хоть и временно. Запросто могла свалиться в депрессию.
Мы стояли и смотрели на открытую дверь балкона. Я понимала, что надо действовать. Хоть что-то да делать.
– Может, дверь взломаем?
– А смысл? – хором сказали Шанелька и Мулька. – Ежели б она там была, чего бы дверь не открыла? Очкарик не такая. Она бы открыла. Значит, нет её дома. Сейчас дверь ей выломаем, она придёт. И нате. Мало что мужа и дочь забрали на моря, ещё и дверь выломали.
Я вяло согласилась. Посмотрела на крышу. Если бы меня кто придержал, я бы запросто с крыши на балкон спрыгнула. Оглядела подруг-заморышей. Шанелька и Мулька вместе бы центнер не вытянули. Такую корову им не удержать. Тут здоровяк нужен.
И меня осенило! Нет, не Первый Встречный. Этот пока дотумкает до сути, уже и темень наступит. Его ещё и разбудить трудно будет после вчерашней рыбалки. Он там в образе спит. Не просто так.
Деверь! Вот кто нужен! Тот, которого я подубасила в самом начале каникул и потом в кутузке из-за него сидела. Он, конечно, вряд ли по своему желанию поможет. Но если Баблина скажет, то он точно не откажет. Баблину все боятся в доме.
Я позвонила бабке. Объяснила всю ситуацию. Она сразу поняла, что к чему. Баблина крутая, я же говорила. Деверь тут же нарисовался с верёвкой в руках. Он десантник бывший.
Мы поскакали на крышу. Там на крыше деверь соорудил что-то вроде рычага при помощи верёвки и спустил меня на балкон.
– Марыся… – послышался слабый голос из комнаты. – Помоги…
Я забежала в квартиру. Очкарик сидела на полу в странной позе. Когда я попыталась её поднять, она завопила, показывая на ногу. Нога оказалась хорошо сломанной. Рядом валялись осколки люстры и свёрнутая в жгут простыня. Я всё поняла. Коза укоризненно покачала рогами в сторону Очкарика.
– Что это она удумала? – спросила Коза в страхе оказаться правой в своих домыслах.
– Да, ты всё правильно кумекаешь, – ответила я Козе, – Очкарик наша, похоже, маленько подустала.
– А ты не устала? – изумилась Коза в ответ. – Но это же не даёт права на вот это во всё!
Я согласилась с Козой. Голова отказывалась вникать в происходящее. Решила я тогда пока ничего не придумывать. Вышла на балкон и свистнула оставшимся на крыше. Деверь, увидев моё потерянное лицо, моментально спрыгнул на балкон. Десантник, говорю же. Там проём солидный, метров пять. Ещё и без страховки. Да кто его страховал бы? Эти две курицы?
У меня дрожали ноги. Я боялась, что сейчас зареву или упаду в обморок. Со мной так бывает. Мы осторожно перетащили Очкарика на кровать. Она моментально уснула.
Мы потом долго все приходили в себя. О том, что произошло, решили никому не рассказывать. Чтобы Очкарику не прилетело ещё больше. Её мамаша Накрахмаленного за такие дела запросто могла в психушку упрятать. Мы отпаивали её сутками. Дежурили друг за дружкой. Очкарик постепенно пришла в себя.
А деверь оказался человечищем. Никому ни звука не произнёс о том случае. Даже жене своей ничего не рассказал. Эта история нас объединила. Теперь уже я за него горой. Никому не дам в обиду. Таких людей, как он, беречь надо.
Коза, конечно, мне ещё не раз припомнит, что «мы в ответе за тех, кого к себе приручаем». Экзюпери рогатая на мою голову. Да знаю я. Виновата. Забросила Очкарика в самый трудный её момент. А ещё называюсь главарём банды. Как бы они меня ни разоблачили, девчонки мои.
Коза уверена, что так и будет. Но мне кажется, что мы сблизились ещё больше. Мы же все были в шаге от смерти. Очкарика. Уфф. Пойду напьюсь. И по фиг на Козу.
ГЛАВА 35. ПРО ШАШЛЫК, ГАМАКИ И СЧАСТЬЕ
Очкарика зашили в гипс, прямо как в «Бриллиантовой руке». Врачам мы наврали, что она неудачно подскользнулась у себя же дома. Зашить-то мы её зашили, а вот что с башкой теперь её делать-то? Там же соломы на стог! Оставлять её в доме одну нельзя. Да и с одной ногой она в хозяйстве вещь не полезная теперь.
Решила я посоветоваться с Баблиной. Она бабка мудрая. И потом, она же в деле. В курсе, что произошло. Баблина сразу согласилась, что за Очкариком надо присматривать, пока её Накрахмаленный с морей не вернётся и дочь не возвернёт. Редиска.
– А давай её ко мне? – предложила Баблина.
– Как? – вскочила я со стула от неожиданности. – А ежели Заглавная узнает?
– А как она узнает? – ехидно переспросила Баблина. – Кто её сюда пустит-то?
И то правда. Заглавную Баблина на порог не пускает, не то, что в дом.
– Скажи Очкарику, у меня поживёт. Вдвоём веселее. У меня коты, попугаи, не соскучишься!
– А если не согласится?
– А ты её спрашивать будешь? Ну ты даёшь! Ты ещё поинтересуйся, когда она в следующий раз вешаться будет по плану, – пристыдила меня Баблина.
И я помчалась за Очкариком. Та мало соображала после неудачного «сами понимаете чего». Я ей ещё пригрозила на всякий случай, что в случае отказа всё Накрахмаленному расскажу! А тот уже своей Маман всё донесёт, а Маман точно какое-нибудь расследование организует, чтобы Очкарику жизнь ещё больше испортить.
Очкарик вяло, но согласилась.
Ну и слава богу! Одной проблемой меньше. Коза, конечно, ухмыльнулась. Знает же: где я, проблем мало не бывает. На смену одной вторая нарисуется. А если нет, я и сама запросто любую проблему себе организую. Со мной не соскучишься. Коза дело говорит.
Дня через три после переезда Очкарика к Баблине я, Шанелька и Муленруж решили её проведать. Нарвали цветов по дороге, купили пива, я сигарет прихватила. Книжки там всякие, лекарства против депрессии. Приезжаем, значит, на бабкину фазенду.
Картина маслом. Сидят обе в огороде в гамаках, которые на деревьях кто-то развесил. Ну не Баблина же, в самом деле. И не Очкарик. Она на днях подыхала. Ей не до гамаков на деревьях. Смотрю, в мангале уголь в разгаре событий. Из дома выходит красавец с мускулами. В плавках и фартучке. Баблина хихикает, Очкарик кокетливо глазки от его попы отводит. А там есть на что посмотреть, скажу я вам. Мясо в тазике маринуется. Магнитофон орёт на всю улицу: «Лаванда, горная лаванда! Наших встреч с тобой синие цветы!».
Очкарик в лёгком макияже. Баблина её раскрасила моей косметикой. Я ж ей там надарила целый сундук всякой всячины. На Очкарике соломенная шляпа и сигаретка в зубах. Какая-то бирюзовая туника. У Баблины этого добра как гуталина на гуталиновой фабрике. Сквозь прозрачную ткань проступают красивые Очкарикины формы. Она хоть и худая, но фигуристая. И грудь у неё третьего размера. Кто бы знал! Вечно завернётся в страшенные свитера, ничего и не видно.
А тут сидит в гамаке в гипсе. «Бриллиантовой ногой» постукивает в такт горной лаванды. Мускулистый тем временем что-то шепчет ей на ухо. Они беззаботно смеются. У Мускулистого красивая улыбка. Как в кино. А у Очкарика глаза цвета неба. Я и не замечала.
– Так, просыпаемся! – похлопала меня Коза по щекам.
Что вообще происходит? Шанелька с Мулькой тоже онемели от увиденного. Мы-то валидолом да корвалолом припаслись. Для Очкарика. И всякие вдохновенные речи приготовили. Что надо жить. Назло. Вопреки. Для дочери. И что бабушка бы её на том свете точно бы нас поддержала. Муленруж даже стих на французском сочинила про то, что надо любить себя. Вооружились, в общем.
А тут голубоглазый Очкарик и белозубый Мускулистый с попой. И Баблина в кимоно. Шашлык и шампанское. Я сразу увидела бутылку в ведёрке. Это я научила Баблину шампусик в ведре охлаждать в воде из колодца. Научила на свою голову.
Потом мы вместе жарили шашлык и слушали, как Мускулистый душевно поёт под гитару. Выли про подмосковные вечера и того, кто с горочки спустился, и про безответную любовь. И про «зачем ты в наш колхоз приехал»!
Очкарик не спускала с Мускулистого глаз. А давеча чуть было не наделала делов.
«Ну женщины! Ничего про вас не понять без пол-литра!» – сказал бы Папенька Маменьке.
– Что за Мускулистый? – это Коза меня спрашивает.
– А я знаю? Баблина его пригнала откуда-то.
Эта кого хошь откуда хошь достанет. И на свои цели работать заставит. Вроде, когда Баблина в органах служила (она бывший мент, не знали?), Мускулистый по какой-то статье загремел. За хулиганство. Но он несовершеннолетний был тогда, вот Баблина его и взяла на поруки. Кто ж знал, что из хулигана такой мачо вырастет? На радость Очкарику.
Чую я, теперь ей Накрахмаленный не сдался.
– Главное, чтобы про дочь не забыла, – сказала вслух Коза и ухмыльнулась.
Про нас, про женщин ухмыльнулась. Про наше непостоянство.
А кто сказал, что мы непостоянные? Мы очень даже постоянные. Когда есть для кого. А коли нет, пеняйте на себя.
ГЛАВА 36. КАК МЫ ВСТРЕЧАЛИ КОКОСЮ С МОРЕЙ
– Кокося! – заорала Очкарик с балкона, увидев, как Накрахмаленный ведёт дочку по двору.
– Мама-а-а-а! – закричала Кокося, то есть дочка Очкарика, и замахала руками. – Я тебе ракушки с моря привезла! Ты их будешь слушать через ухо, и там внутри будет море!
– Видишь, – обняла я Очкарика, – а ты – вешаться! Тебе вон собственное море прикатили в подарок. Жизнь – как море. Ещё знаешь, сколько тех ракушек тебе прикатит?
Шанелька и Мулька активно закивали.
Мы готовили квартиру к приезду Очкарикиной малышки. Мускулистый надувал шары. Свекровка башкирская испекла шоколадный торт. Шанелька развешивала новогодние гирлянды. Ну и что, что не Новый Год! У нас каждый день – Новый год! Я, спрашиваете, что делала? Я, как всегда, курила и вещАла про чакры. Не беспокойтесь, все были при деле. Даже Коза. Она досье про меня дополнительными штрихами утяжеляет. К судилищу меня готовится.
Баблина быстро привела Очкарика в себя. Она же мент бывший. Знает всякие психологические приёмы. Очкарик рассказала, что Баблина попросила её нарисовать на бумаге себя, Кокосю, меня, Шанельку и Мульку. И потом вырезала её, Очкарика. А потом спросила: «А ты про них подумала?. Ты-то ладно, в раю будешь с бабкой своей чаи гонять. А Кокося? Что она потом будет своей дочке рассказывать про свою маму?».
Очкарик много чего передумала, пока в гамаке у Баблины валялась в гипсе. Когда бабушка умерла, она совсем одна осталась. Родители её погибли в горах. Альпинисты были. И она их совсем не помнит. Потом встретила Накрахмаленного. Он к ним в аптеку зашёл.
Накрахмаленный заменил ей бабушку. Так ей казалось. Теперь Очкарик жила в страхе, что однажды и Накрахмаленный уйдёт из её жизни. Она плохо спала. По ночам привязывала свою ногу к ноге мужа, чтобы он не ушёл вдруг ночью. Это была паранойя. Страх поглотил её всю. Она тряслась день и ночь в каком-то предчувствии, что все опять её бросят.
И когда Накрахмаленный забрал дочку, Очкарик замерла. Страхи реализовались. Чёрная дыра где-то в районе сердца становилась всё больше и больше. Она уже не различала утро, вечер и ночь. Перестала есть. Тело замерло и отказывалось функционировать. Сердце стучало очень медленно. Как будто из последних сил. Она отключила телефон.
Очкарик в какой-то момент усомнилась и в нашей дружбе. Мне, заезжей москвичке, которая скоро свалит и явно больше не вернётся, лишь бы поржать и покурить. Я, оказывается, иногда залетала уже с сигареткой во рту, поджигала, делала глубокие затяжки, целовала Очкарика в морду и убегала.
Права Коза. Кикимора я болотная.
Шанельку Очкарик считала барыней. Куда ей с такими, как Очкарик, дружиться. Просто Шанелька хочет быть поближе к москвичке, ко мне, то бишь. Это её эго утешает. Она всех тут считает плебеями. А Марыся всё же из Москвы. И говорит громко и уверенно. Марыську все боятся, даже её семейка. Она своего муженька в ежовых рукавицах держит.
Представляете, такое про меня? Я же думала, что я курица варёная, а они про меня, как про Сталина. Ну ей-богу, не поймёшь этих людей.
Ну а Мулька в чём провинилась? А, Очкарик? Давай выкладывай. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Так моя Маменька Папеньке говорит. А интеллигентный Папенька, представляя ту пьянку и последний огурец, каждый раз задыхается от её низкой культуры. Сам же выбрал Маменьку, кто теперь виноват?
Так что про Муленруж? Той, по всей видимости, интересны только Моцарт, Цветаева и её одноклассный муженёк. Остальной мир ей не интересен. На посиделках у Очкарика Мулька всегда сидит со стеклянными глазами и смотрит в одну точку. А я и не замечала. Мне казалось, что Мульке с нами весело. Не, не весело. Просто мы её отвлекаем от мыслей про её школьного мужа.
Вот что получилось, когда Очкарик ушла в депрессию и дверь никому не открывала? Кто заметил? Точно не Мулька. К ней тогда школьник приехал на каникулы, и она про нас сразу забыла. А уж про Очкарика и подавно. А потом ходила Очкарика спасать просто из любопытства. Ну и Марыську боится. Та же может по челнокам надавать, ежели что не по ней.
Ну, Очкарик! С такими мыслями точно лучше было повеситься. Зря я тебя с той люстры стаскивала. Тут Коза меня пнула. Мол, нельзя так разговаривать со свежеспасёнными.
– Не, ну а чего она на нас всех наговаривает? Мы к ней со всей душой!
– Точно со всей душой? – Коза спрашивает.
Сомневается. Я задумалась. Может, права Очкарик? И я её просто использую в собственных корыстных целях? Надо подумать. Я вот всех виню в своих бедах, а может, я сама и причина всего, что со мной в жизни происходит? Может я и притянула этот город, верблюдов, Заглавную и Первого Встречного? Может, не они – мои враги, а я сама и есть свой враг? И они – просто моё отражение в зеркале Вечности?
Здрасьте, баба Настя! Я точно не враг себе. Давайте лучше торт поджигать, а то вон уже Кокося прибежала. Пока Очкарик дочку тискала да через ракушку своё море слушала, Накрахмаленный застыл в дверях. Сначала увидел «бриллиантовый гипс» на ноге Очкарика. Потом Мускулистого. Тот надувал красный шарик. Потом вручил этот шарик Кокосе.
А мы заорали:
– Сюрпри-и-из!
Накрахмаленному сюрприз с Мускулистым явно не понравился. И он ушёл, хлопнув дверью. Только теперь Очкарик этого не заметила. Теперь у неё было собственное море, которое ей Кокося подарила. И Мускулистый. И Марыся. И Шанелька. И Муленруж. И Баблина. И кот Баблины. Два кота Баблину уже напрягали давно. Я знаю.
Мы поднесли Очкарику торт. Она зажмурилась и задула свечи. «Эх, хорошо-то как!» – подумала она и поцеловала меня в щёчку. А Мускулистый – её.
– Ладно, Коза, мы со своими тараканами потом разберёмся. Пойдём потихоньку. Видишь, людям мешаем?
И мы гуськом вышли из квартиры. Прикрыли за собой дверь.
В подъезде стоял Накрахмаленный и плакал. Чего теперь слезой давиться? Раньше надо было думать. Дурачило.
– А я говорила! – прокричала ему Коза, пока мы гордо проходили мимо.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ПРО КРИЗИС СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА