Лидия Луковцева
И нас качают те же волны
– Мог и не посвятить, ее же тоже запросто могли арестовать, и она могла допроса не выдержать, все рассказать.
– Мог и не посвятить. А если посвятил, Елизавета Белькова не обязательно все растранжирила. Говорят, жила она одиноко, скромно, где-то работала. Видимо, крест на себе поставила.
– Теперь этого никто не узнает!
– Если бы наш оболтус поделился с нами своими наполеоновскими планами, можно было бы просто выкупить этот терем да разобрать его по бревнышку, а двор хоть весь перекопать, никого бы это не касалось. Теперь, вздумай я это проделать, слухи оживут. Время должно пройти. Да и хозяин пропал, пять лет надо ждать, пока закон признает его умершим. Там видно будет.
– Ну, пойдем в дом, меня комары уже съели!
Загадки топонимики
Утром следующего дня, когда Зоя Васильевна почти заканчивала наводить скромный марафет, входная дверь начала медленно, со скрипом открываться. «Петли надо смазать и, наверно, пружину ослабить» сначала подумала (в очередной раз!) Зоя, а потом уже испугалась.
Благополучное супружество избаловало ее, в том плане, что, в отличие от Люси, никакой мужской домашней работе за годы одиночества она так и не научилась. Забить гвоздь, конечно, могла, с грехом пополам, но поменять пробки или, к примеру, собрать по схеме пластмассовую бельевую тумбочку было для нее, как издевалась рукастая Люська, тихим ужасом и кошмаром. Потому всякому входящему и приходилось прилагать значительные усилия, открывая дверь. С тех пор, как приехавший три года назад в отпуск сын поменял пружину, она (дверь) больно била чуть замешкавшуюся хозяйку по пятой точке. Качественной оказалась пружина, даже за три года не растянулась! Закапать масло в петли из пипетки Зоя, в принципе, могла, да все как-то недосуг было. Люся из принципиальных соображений не хотела облегчать подруге эту бытовую проблему.
– Я умру, кто тебе станет что-то делать? Пора уже учиться – руками шевелить!
– Тебе хорошо, ты технарь, а я гуманитарий! – защищалась Зоя. – И умру я раньше, я старше тебя!
– Лодырь ты, хоть и гуманитарий, конечно!
– Типун вам на язык, девочки! – вмешивалась Мила. – Я старше вас обеих, я умру первой!
Никто не хотел умирать последним из меркантильных соображений: все они боялись одиночества, а еще больше – грядущей беспомощности. Темы шевеления руками Мила благоразумно не касалась: ее хозяйственные проблемы обычно решал какой-нибудь сосед, всегда попадавший Милке под руку в нужный момент.
– А потом, – осеняло Зою, – в этом даже польза есть: никто не сможет войти незаметно. Дверь заскрипит, и я услышу!
– Да кто ж к тебе войдет, незванный – нежданный? – в пух и прах разметала ее аргумент Люся. – У тебя калитка на замке и Умка во дворе!
Прежде, чем в проеме двери нарисовалась Мила, испуг Зои улетучился: они уже давно обменялись ключами, в том числе и от калиток (Зои и Люси), на всякий случай: все же возраст солидный.
Вот время настало! В собственном дворе сидишь, как арестант, под запором! Иначе сейчас одиноким немолодым женщинам нельзя: мало ли бесстрашных лихих людей, которых небольшая собачка не испугает! Обдолбанный наркоман может забрести (бывали случаи), бомжи-побирушки, нахальные цыганки, ловцы человеков из расплодившихся сект. Вот и сидела Зоя Васильевна белым днем под запором, так что никто чужой попасть к ней в дом и не мог.
– Привет! Ты готова? Люськи нет?
– Откуда ж тут быть Люське? Ты что, запамятовала? Люська в отказе!
– Ну, мало ли! Может, одумалась. Может, совесть ее замучила.
– Это с какой же стати?
– По крайней мере, любопытство ее точно замучит. Вот помяни мое слово: вечером примчится к тебе или ко мне, а уж звонить будет точно!
– Я думаю, оно и лучше: ну что мы толпой припремся по такому невинному поводу: договариваться про репетиторство! Напугаем человека.
– «А мы с такими рожами возьмем, да и припремся к Элис», – пропела Мила.
– Это еще что за романс?
– Услышала сегодня по телевизору, привязалось! Наверно, потому, что в тему.
– Ну, потопали? О господи!.. – заметалась Зоя по дому.
– Что еще?
– Ключи! Ну, на стол же клала, на видное место!
– В сумочке посмотри!
– Да не могут они там быть, я их в сумочку кладу, когда из дому уже вышла!
– В сумочке может быть все!
– Я уже смотрела! Нет, правду люди говорят, что в доме есть такое тайное место, куда ключи и пульты уходят умирать! – уже чуть не плакала Зоя.
– Спокойно! – командовала Мила, вытряхивая содержимое сумочки на диван. – Да, подруга! Если ты когда-нибудь, не дай бог, попадешь на необитаемый остров со своей сумочкой, ты там не пропадешь! Вот же они!
– Надо пропить какие-нибудь витамины для улучшения памяти, – вздохнула пристыженная Зоя Васильевна.
– По части витаминов – это к Люське!
– Да-да, она посоветует. Ну, пошли? Сколько времени потеряли из-за меня, растыки!..
– А может, на маршрутке? – осмелилась заикнуться Мила, учитывая конфуз Зайки и свою значимую роль в поисках.
– Ну, уж нет! Один раз себе поблажку дашь, потом второй – и расслабишься.
– Люська, значит, сегодня будет расслабляться, а мы четыре остановки должны пешком топать!
– Может, кое-кому напомнить, чья была инициатива? – осмелела Зоя. – А потом: пока мы четыре остановки будем топать, Люська пару грядок прополет, в огороде и натопается!
– Не утруждайся напоминать, – вздохнула Мила.
Ладить с ней было легко.
– Для твоего же блага. И блага твоей ноги! – привела еще один веский аргумент Зоя. – Расхаживаться надо.
– Ну да, ну да…Ты еще напомни про совершенствование навыков пешей ходьбы.
– Как хорошо, что ты сама про него вспомнила!
* * *
«Впуклый угол» – это была еще одна достопримечательность старого Артюховска. Одна из первых четырех пятиэтажек, построенных на центральной улице старой части города – имени Степана Разина, она вознеслась над частными домами в начале пятидесятых. В силу ли почтенного возраста, геологических особенностей или климатических условий местности, эти четыре самых первых артюховских «высотки» пристойный вид имели только накануне майских праздников. В конце апреля их красили в нежно-розовый, салатный или песочный цвет.
Цветовую гармонию грубо нарушали лишь пестрые заплатки балконов – хозяева облицовывали и красили их в соответствии со своими цветовыми пристрастиями. К концу зимы от всей лепоты ничего не оставалось: жаркое солнце и непогода губительны для нестойких дешевых красок, кои закупало ЖКХ. Но наступала следующая весна, и четыре дома-ветерана, в которые воплотилась неживая природа, преображались вместе с природой живой.
Когда в городке народился и стал стремительно развиваться всякий-разный бизнес, предприимчивые люди оперативно скупили квартиры на первых этажах. На фасадную сторону пробивались двери, возводились крылечки с затейливыми перилами и яркими навесами и появлялись вывески: «Нотариальная контора», «Бюро недвижимости», «Офис сотовой связи» и прочие. Народ к ним привык и их посещал, и существовали фирмы и фирмочки под этими вывесками долго и счастливо.
Но одному из крайних домов не повезло: наверно, как и у людей, у домов тоже есть карма. Может, неживая материя тоже проживает несколько жизней, и та, что воплотилась в своем нынешнем обличьи – обшарпанной пятиэтажки в южном провинциальном городке – чем-то сильно согрешила в предыдущей? Во всяком случае, уже у первопроходца, пожелавшего разместить свой бизнес на первом этаже этого дома, начались неприятности.
Видимо, это был человек денежный, поскольку скупил весь этаж целиком, и дробить его на конторы не стал. Сначала фасад на уровне первого этажа скрыли горы песка, штабеля досок и кирпича. Жильцы заволновались и по российской традиции начали писать жалобы. Пока жалобы рассматривались различными инстанциями, фасад дополнил, но не украсил внушительный пристрой, немного короче, чем дом. В высоту он почти достигал балконов второго этажа. Жильцы второго этажа заволновались сильнее прочих, поскольку замаячила угроза их безопасности, в плане криминальном. Поток жалоб возрос, естественно, потребовалось больше времени на их рассмотрение. За это время над пристроем вознеслась огромная яркая вывеска: на голубом фоне мужик в плавках и с березовым веником в руке – сущий Аполлон – другой мускулистой рукой указывал на надпись. Надпись, составленная из красных букв, каждая из которых была покрыта сверху шапкой пены, приглашала: «Все – в баню!».
Помимо того, что надпись прямым текстом обозначила род деятельности нового предприятия, подтекстом она как бы указывала направление жильцам дома, с их жалобами. Естественно, жильцы закусили удила и с утроенной энергией стали строчить жалобы. То ли они поднаторели в этом искусстве, то ли поток жалоб превысил допустимый порог, то ли иномарки приезжавших в сауну в большом количестве крутых людей запруживали центральную улицу, создавая угрозу движению транспорта, – но сауна вскоре прекратила существование. У артюховских скептиков были свои соображения по данной ситуации:
– С кем-то не поделился Руслан!
– Или мало кому-то дал!
Через какое-то время в освободившееся помещение, после соответствующей перепланировки, въехала «Библиотека пива», но надолго не задержалась. Обслуживающий персонал буквально на стенки лез, когда в очередной раз к ним забредали по незнанию наивные артюховец или артюховка, как правило, преклонных лет, с благородной целью – записаться в библиотеку. А у местных любителей пивасика слово «библиотека» вызывало внутренний протест и даже, порой, отторжение усвояемого напитка – пиво, казалось, кислило и горчило. И вообще, пока еще не сильно избалованное культурным прогрессом население предпочитало пить пиво на берегу Волги, под воблу собственного посола, любуясь ландшафтом.
После так и не ставшей популярной «Библиотеки» помещение, даже не перепланировав и не отремонтировав его, занял центр молодежного досуга «Эльдорадо», а по-простому – зал автоматов. Окрестная молодежь, как мотыльки на огонь, устремилась в золотой рай, а юные жители пятиэтажки, на правах почетных членов, проводили там целые дни. Жильцы-родители, получившие было краткосрочную передышку на время тихого и недолгого соседства псевдобиблиотеки, опять взяли в руки перья, то бишь шариковые ручки. Но «Эльдорадо» вскоре, не успев озолотить своих владельцев, исчез куда-то столбить новые территории.
Потом появилась «Империя шуб». Изначально было понятно, что хозяйка империи – особа недальновидная и экономическими премудростями не владевшая: она не учла климатические условия края и контингент, населяющий старую часть города. Страдающие чрезмерным любопытством немолодые артюховки, забредавшие иногда в шубный рай, шарахались от устремлявшимся к ним со спринтерской скоростью приторно-нахальных юных особ – продавщиц, истомившихся от безделья.
– Чем я могу вам помочь? – как будто, кроме как продать шубу, они могли еще, к примеру, подстричь.
И шли след в след, лопоча восторженно о невероятных качествах своего товара, скидках и бонусах.
Сначала посетительницы шарахались от настырных продавщиц в сторону кронштейнов с шубами. Взглянув на ярлыки с ценами и тем удовлетворив свое любопытство раз и навсегда, они шарахались уже в направлении выхода, бормоча:
– И чего это я буду преть в шубе, в нашу-то зиму! – и ехали на вещевой рынок за пуховиком. Империю постигла участь, общая для всех империй. Почти не оставили следа в памяти жильцов, по причине краткосрочности пребывания, «Студия кухонь» и «Лига детства».
Последняя, правда, пробудила в жильцах большие надежды, поскольку названием намекала на детский досуг, сродни Дворцу пионеров. Надежды оказались иллюзорными: «Лига» была обычным магазином детских игрушек, и стала причиной многих семейных драм. Бюджет многих семей, имеющих детей, трещал по швам от такого соседства.
Вслед за «Лигой» в пятиэтажку вселилось кафе и обосновалось там прочно и надолго. Несмотря на сопутствующие общепитовскому заведению шум, музыку, инквизиторски терзающие жильцов ароматы кавказской кухни, стихийную парковку под окнами, им пришлось смириться с соседством кафе. Обрушившийся на местных чиновников очередной водопад жалоб результатов не дал. Скорее всего, у чиновников просто выработался иммунитет и притупилось чувство ответственности: кто много шумит, тот мало делает.
– Дал Арам сколько нужно и кому следует, – придерживались скептики прежней версии.
– Нет, – возражали продвинутые оппоненты. – Название правильное. Сами знаете: как корабль назовешь, так он и поплывет.
А назвал Арам свою общепитовскую точку «Впуклый угол», тем самым продемонстрировав уважение к святыням места, где собирался зарабатывать деньги.
* * *
Пристрой был не во всю длину здания и образовывал с фасадной стеной с двух сторон углы. Как и в любом регионе, артюховская молодежь была весьма чувствительна к веяниям моды, какой бы области они не касались. Едва народился новый вид живописного искусства – уличная настенная роспись, юные артюховцы принялись его осваивать. Как и все новое, это было хорошо забытое старое.
Корнями это искусство уходило в глубокое прошлое, праматерью его была наскальная живопись. Граффити – на итальянском «царапать». Претерпевая в веках изменения, оно возродилось в настоящем. Старшие поколения помнят, что существовала испокон века и роспись заборная, близкая стилю примитивизма: человечки, вышедшие из огуречиков, котята, являвшие тыловую часть с задранным хвостиком и, большей частью, одиозные надписи из трех и пяти печатных букв. Буквы слагались в непечатные слова. В те, не столь далекие, времена заборная роспись классифицировалась как хулиганство и порицалась. В век нынешний, узаконенная, она получила право на существование.
Юные граффисты (райтеры) несчастливой пятиэтажки, страдая от недостатка площади для творчества, немедленно начали осваивать образовавшиеся, как бы ничейные, углы. Трепещущей рукой самый смелый первый райтер выбрызгал на стену баллончик аэрозольной краски. Под струей рождались причудливые буквы – гибрид готического шрифта и китайских иероглифов, складывавшиеся в судьбоносную надпись – «впуклый угол». Юный художник попал не в бровь, а в глаз, потому как с тех пор дом иначе и не называли. При этом, прославив свой дом, сам художник остался для будущих поколений безымянным.
Вот в этом доме и обитала Наталья Шурманова.
* * *
– Пришли! – сказала Зоя Васильевна. – Что дальше? Тьфу ты, пропасть! Ну, прекрати уже!
Людмила Ивановна перестала мурлыкать «А мы с такими рожами возьмем да и припремся…».
– Не дрейфь! – невразумительно ответила она подруге и направила стопы к беседке под двумя тополями. Мощные тополя, надо полагать, были ровесниками дому. Наверно, новоселы высадили их на одном из первых субботников по благоустройству территории. В беседке обнаружились две почтенные дамы, заметно старше Зои и Милы. Дамы грызли подсолнечные семечки, доставая их по очереди из пластмассовой тарелочки, а шелуху складывали в кулек. Судя по всему, они осуществляли надзор за двумя играющими неподалеку в песочнице малышами.
– Доброе утро! – лучезарно улыбнулась Мила.
– Доброе, доброе, – покивали дамы.
– Вы нам не поможете?
– Отчего не помочь, если это в наших силах?
– Вы ведь здесь живете, в этом доме?
– Здесь, а кого вы ищете?
– Нам нужна Шурманова Наталья Павловна. Она учительница.
– Внук или внучка с химией не ладят?
– Да… А откуда вы?.. Ах, ну да!
– Вы не первые! Она репетиторствует, к ней многие ходят.
– Хороший преподаватель?
– Говорят, хороший. Мы пока не знаем, нам рано, – кивнула в сторону песочницы более общительная дама. Менее общительная до сих пор процесса не прерывала – кидала в рот семечки и выплевывала в кулачок шелуху. Видимо, почувствовав укол совести – семечки заметно убыли – она высыпала скопившуюся в кулаке шелуху в кулек и обронила:
– Двадцать четвертая квартира, – и протянула тарелочку соседке.
– Спасибо! – поблагодарила Мила и с некоторым опозданием добавила:
– Приятного аппетита!
– Что дальше? – повторила Зоя Васильевна в подъезде. – На кого ты будешь ссылаться?
У нее по дороге начал побаливать зуб и доставал все сильнее. Она крепилась изо всех сил, но раздражение так и выплескивалось наружу.
– Не дрейфь! – повторилась и Людмила Ивановна и нажала звонок. Она впала в кураж, а в таком состоянии все спорится.
Дверь открыла немолодая приятная женщина, среднего роста, сероглазая, русоволосая и, если уж не шибко стройная, то подтянутая – в средней весовой категории. Неизвестно, соответствовала ли она своей фамилии по Люсиным представлениям. Зоя про себя сказала: аппетитная и аккуратная.
«Ничего особенного», – подумала Мила. Она даже была слегка разочарована, хотя вовсе и не ожидала увидеть роковую красотку.
– Доброе утро, Наталья Павловна. Мы к вам по поводу репетиторства. Мне посоветовала обратиться к вам Тамара Федоровна.
– Что-то я не припоминаю… Она кто?
– Ой, простите! Мы живем в соседних домах, знакомы шапочно, знаете, здравствуйте – до свиданья, как во всех пятиэтажках! Ее сын когда-то учился у вас, она отзывается о вас как о прекрасном преподавателе, фамилию у нее я как-то и не сообразила спросить… А у меня родственница, девочка, они приезжие!..
– Ну, проходите, – посторонилась в дверях хозяйка.
Гостьи были приглашены в комнату, усажены к столу, им предложили минералки из холодильника. Познакомились. Наталья Павловна поглядывала на Зою Васильевну особенно внимательно. Наконец, спросила:
– А вы, простите, не учитель? Мы нигде не пересекались? Такое ощущение, что мы когда-то встречались.
– Мне тоже лицо ваше кажется знакомым. Нет, я работала в библиотеке. Может, мероприятие проводили совместное? Вы в какой школе преподаете?
– В одиннадцатой. Ну, конечно! Вспомнила: День Победы, лет пять-шесть назад! И на августовском совещании вы как-то у нас выступали.
– Да-да, теперь и я вспомнила!
– Наташа, кто у нас? – на пороге комнаты возникла чистенькая, бойкая старушка в пестром сарафане, расписанном розами и васильками. Седенький мышиный хвостик на затылке был перехвачен розовой резинкой. Цветовая гамма бабулькиного наряда свидетельствовала об ее большом жизнелюбии.
– Это ко мне, мама! По работе.
Старушка тоже присела к столу.
– Если можно, глоток простой воды – таблетку запить! – взмолилась Зоя Васильевна. – Проклятый зуб! – и стала выуживать из косметички анальгин.
Старушка хищно подобралась, Наталья Павловна в дверях явно замешкалась, гостьи удивленно вскинули на нее глаза – воды ей жалко, что ли? Все же хозяйка, с явной неохотой, пошла за водой. Едва Зоя Васильевна выковыряла из блистера таблетку, – старушка внимательно отслеживала процесс – к ней протянулась сухонькая сморщенная лапка, и бабушка шепотом, но требовательно сказала:
– Дай!
– Зоя испуганно отшатнулась, выронила таблетку, та покатилась под стол. Старушка молнией метнулась туда же.
– Мама! – раздался гневный окрик возникшей на пороге Натальи Павловны.
Бабушка затаилась под столом.
– Вылезай сейчас же и отдай мне таблетку!
– Я ее не нашла!
– Тем более! Ты что, до вечера теперь там будешь сидеть?
– Мне в спину вступило! Я не могу!
– Давай-давай! Не придуривайся!
«Какая жестокосердая!», – подумали подруги потрясенно.
Наталья Павловна, убедившись, что добровольной явки не дождется, пыталась вытащить мать из-под стола, та вскрикивала порой, якобы от боли, но как-то неубедительно. «Не верю!», сказал бы Станиславский. Подруги думали так же, Наталья Павловна, судя по всему, тоже. Она тащила покряхтывавшую, враз ставшую немощной, дряхлой и неподъемной бабулю, как будто та минуту назад ласточкой не порхнула под стол за таблеткой.
– Горе горькое! – пояснила запыхавшаяся дочь, усаживая выуженную, в конце концов, из-под стола мать. – Ни одной таблетки не упустит. Я уже со всеми соседями переругалась – раньше ей приносили все лекарства, у которых срок годности истекал, а выбрасывать жалко было.
– А чего ж их выбрасывать? Их выпускали, чтоб болезнь лечить, значит, вреда они не принесут! Зачем добру пропадать? – возразила старушка.
– Как же нет вреда? Ты что, не знаешь, что лекарствами и отравиться можно?
– Я что, ненормальная? Я же не принимаю всю упаковку сразу! А тебе жалко таблетки для матери? В доме вообще аптечки нет! Страм! Скажи людям – не поверят!
– Тебе Колька Коноплев недавно простамола остатки отдал, он тебе зачем? Вот сейчас ты анальгин хотела проглотить – у человека зуб болит, а у тебя что болит?
– Так у меня, может, и не болит ничего, потому что таблетки принимаю, для профилактики.
– Да-да, и простатита у тебя не будет, ты же успела половину съесть, пока я обнаружила их!
– А-а – а, – беспечно махнула рукой бабулька, – что-нибудь все равно вылечат! В них же полезные вещества кладут.
– Не всегда, – мягко сказала Зоя Васильевна, оправившаяся от испуга. – Сейчас столько пишут про подделку лекарств! Иногда просто мел в таблетки прессуют.
– А хоть бы и мел! Я, когда беременная Наткой была, все время мел грызла.
– Но ведь от него пользы никакой! Он же не лечит.
– Значит, и не навредит, если лекарство поддельное. А если не поддельное, что-нибудь да вылечит!
С логикой у бабушки было все в порядке. Зоя исчерпала аргументы.
Заскучавшая во время этой катавасии Мила развлекалась тем, что разглядывала комнату. Взгляд ее упал на окно, и она тихо ойкнула: подоконник, как и у нее в квартире, был заставлен горшками с цветами. Были там и декабрист, и фуксия, и азалия, но не они стали причиной Милиного возгласа. Мила узрела цветущую глоксинию, темно-бордового насыщенного цвета, почти черную, с белой окантовкой, как будто каждый колокольчик окунули в сметану. У нее были глоксиния фиолетовая и малиновая, но такой расцветки ей встречать не приходилось.
Если бы Мила узрела орхидею или другой какой дорогой цветок, она бы просто бескорыстно повосхищалась, и дело с концом! Но глоксиния была цветком недорогим, распространенным, пусть даже такой редкой окраски, и довольно легко размножающимся. И можно было бы, не комплексуя, попросить у хозяйки пару листочков на развод. Можно было бы! Но у артюховских цветоводов-любителей существовало поверье, ставшее уже даже неписаным законом: цветы лучше приживаются, если отросток или листочек не подарены хозяйкой от щедрого сердца, а украдены. И если даже хозяйка засекала момент воровства, правила хорошего тона обязывали ее сделаться в этот момент незрячей.
Мила впала в состояние транса. Покосившись на хозяек, у которых был разгар сражения, она, словно сомнамбула, стала мелкими шажками продвигаться к окну. Она успела только протянуть руку к вожделенной глоксинии, как раздался особенно громкий вопль одной из воюющих сторон. Мила вздрогнула, рука ее дернулась, зацепила горшок с глоксинией и еще один, просто с землей, и они треснулись об пол. Теперь уже Мила издала вопль, прозвучавший оглушительно в наступившей тишине. Она, сгорая от стыда и раскаяния, присела над горшками – подняла загубленный цветок и затравленно посмотрела на Наталью Павловну.
– Оставьте, – не слишком искренне улыбнулась хозяйка, – у меня есть еще две, еще не отсаженные. Я дам вам одну.
– Натка вон уже и горшок припасла для пересадки, – злорадно сообщила бабуся Миле. – Который ты укокошила.
– Мне так неловко! – лепетала Милка.
«Еще бы тебе ловко было, корова этакая, – злилась про себя Зоя. – Докуражилась»!
– Давайте, я хоть землю соберу во что-нибудь!
– Ах, да оставьте! Я сама все сделаю.
– Нет-нет, разрешите мне!
«Ну, прямо Гоголь!» – еще пуще злилась Зоя.
Все же Наталья Павловна отправилась за совком и веником. «Сколько хлопот от этих женщин! А разговор еще и не начался!» – думала она раздраженно. Но кому же деньги помешают! И тут раздался еще один вопль Милы, вернее, изумленное «ой!». У Зои мелькнула мысль, что Милка поранилась. Она, сидя на корточках, сгребала в кучу черепки, а в другую кучку – землю. Зоя подумала, что хозяйка так и будет бесконечно бродить туда-сюда. Сейчас вот ей придется отправиться на поиски зеленки или йода, если они еще в этой квартире имеются. Кто знает, до каких пределов распространяется страсть бабули к самолечению! Прямо напасть для хозяев их приход. Ох, права была Люся!
Но Милка ойкала по другой причине: в испачканной землей руке она держала массивное кольцо, которое обнаружила в результате своих раскопок. Когда Милка обтерла кольцо (земля была довольно сухой) Зоя, на небольшом расстоянии, разглядела, что оно было теплого желтого цвета, явно золотое, обручальное. Миле, в очках и вблизи, удалось рассмотреть больше: «Лизанька, Никита» успела прочитать она насечку на внутренней стороне кольца.
«Ой!» прозвучало в третий раз, но издала его возникшая в проеме двери с веником и совком в руках Наталья Павловна. Совок и веник выпали из ее ослабевших рук, она бросилась к Милке, выхватила у нее кольцо и бухнулась на диван – ноги ее не держали.
* * *
Выпровоженные хозяйкой не самым любезным образом, Зоя с Милой, по молчаливому согласию, обратный путь проделали на маршрутке и губ не разжимали до самого Зоиного дома. Зоин зуб затаился. Вдруг она поймала себя на том, что про себя мурлычет «а мы с такими рожами…». «Да пропади ж ты пропадом!» – сплюнула она, опять же, про себя. – «Это ж надо, привязалось, теперь надолго!».
Дома их уже ждала экстренно вызванная прямо из маршрутки по сотовому Люся. Кратко введя ее в курс дела, очевидицы приступили к бурному обсуждению увиденного.
– Девочки, голову даю на отсечение, это Наташа Бельцова убила! – кипятилась Мила.
– И какие же у нее были причины его убивать? – не соглашалась Зоя.
– Клад! Теперь понятно, что он существует! Сергей его нашел, а Наташа узнала!
– Каким образом тебе это стало понятно?
– Но – кольцо же! Это же обручальное кольцо Лизы Тиханович! Если бы даже на нем не были выгравированы имена ее и Никиты, видно же, что кольцо старинное, сейчас и пробы такой нет.
– Допустим! Но Лиза Тиханович-Белькова могла спокойно проносить его на пальце всю жизнь, а перед смертью подарить Анне, невестке! А Анна, в свою очередь, – сыну. И вовсе оно не указывает на существование клада.
– Я согласна с Зайкой!
– Хорошо! А каким образом оно оказалось у Шурмановой?
– Сергей Бельцов мог его Наташе подарить.
– В честь чего? Фамильное кольцо!
– Ну, может, между ними завязался роман… Бельцов развелся с женой, Шурманова потеряла надежду на какие-либо отношения с Черновым. Вспыхнула любовь… – предположила Зоя.
– «Кака-така любов»? – иронически усмехнулась Люся. – Нет, Зайка, на этот раз я с тобой не согласна.
– «Така»! Любви, как известно, все возрасты покорны.
– Ага! Добавь сюда еще – седина в голову, а бес в ребро!
– Есть еще вариант, – решила Мила внести свою лепту в развитие животрепещущей темы. – «Вот и встретились два одиночества»!
– Такое, в принципе, возможно, – теперь Люся согласилась с Милой. – Катя же говорила, что, когда Сергей приезжал в отпуск, Наташа к нему захаживала.
– После стольких лет дружбы искра пробежала? Не смешите меня!
– Нет, ну Милкин вариант можно принять как гипотезу.
– Хорошо, – сказала Мила, – но если кольцо ей Сергей Бельцов подарил, почему она хранила его таким оригинальным способом?
– Ну, и почему?
– Потому что она Бельцова замочила!
– Возвращаю тебе твой вопрос: если она убила Сергея, почему она хранила кольцо таким оригинальным способом?
– Ну… Может, выжидала время, пока страсти улягутся. Вдруг бы менты раскрутили это дело, да и пришли бы к ней с обыском.
– Если бы менты раскрутили это дело и пришли к ней с обыском, они нашли бы кольцо в два счета. Подумаешь, схрон – горшок с цветами! Детский сад! Шпионский сюжет советских времен. И главное – зачем бы ей убивать его?
– Но почему она так испугалась? – выкрикнула Мила.
– А еще мне показалось, что это было для нее полной неожиданностью, – задумчиво сказала Зоя.
– Ну, почему испугалась, можно многими причинами объяснить. А вот где остальной клад, если придерживаться Милкиной версии? Почему кольцо не с ним?
– Да нет никакого клада! Мальчишка просто вбил себе это в голову. И потом, что нам с того клада, даже существуй он на самом деле? Уж не искать ли вы его собираетесь? Так мы и права на него не имеем! Забудьте про клад!
– Нашедшему положен какой-то процент!
– А моральная сторона тебя не смущает? Какое отношение мы имеем к этому кладу, даже существуй он на самом деле? И ведь совсем недавно мы были свидетелями в истории с одним кладоискателем. Ты хочешь перейти в категорию обвиняемых? У тебя, случайно, нет среди родственников заместителя мэра?
– Люся, ты, как всегда, права, – согласилась Зоя.
– Тяжело, наверно, быть все время правой, – вздохнула Мила.
– Нелегко, – подтвердила Люся. – И я вовсе не претендую на роль вечно правой. Но я поражаюсь твоей способности на время отключать мозги.
– Хорошо, вернемся к тому, с чего начали: кто убил Сергея Бельцова?
– Да вы с чего взяли, что его убили! Может, он сейчас живет в каком-нибудь интернате для престарелых, с амнезией.
– Не верю я в эти сериальные страсти, – уперлась рогом Мила. – Точно вам говорю, Наташка его убила. Я это чувствую!
– И закопала. И надпись написала! Ну, как ты себе это представляешь? Она что, гренадерша, великанша?
– Да нет, ростом с Зайку, немного постройнее будет.
Зоино самолюбие было слегка задето.
– Виду бандитского?
– Милая, интеллигентная, приятная женщина.
– А Бельцов – мужчина крупный! Она что, ножом его пырнула или молотком огрела? И с чего ж это она так озверела? Вот она его убила – и дальше что? Тело надо куда-то деть.
– Ты ж сама сказала – закопала!
– Ага! И вот она ходит, копает, а Чернову и невдомек, чего это Наташка целыми днями там копает! У них калитка в заборе, он сто раз на дню мог зайти во двор и увидеть, как разлюбезная Наталья таскается по двору с трупом! Глупости. Ну, ты попытайся представить себе это в реальности!
– Да, – наконец сдалась Мила, – ни в какие ворота не лезет. И Дик бы учуял, беспокоился бы, лаял. Да и отрыл бы уже, если б она его закопала!
Кто бы знал, чего ей стоило признать несостоятельность своей гипотезы! Но, вместе с тем, она испытала и чувство облегчения: как бы там ни было, Наташа Шурманова была ей симпатична. Вот вам еще один пример женской логики!
– Ну, и что ж нам со всем этим делать? – молвила Зоя сокрушенно. – Кольцо есть, мы его видели, это же, по большому счету, укрывательство фактов.
– Нечего было туда таскаться! – пробурчала Люся. – Теперь вот ломай голову!
– А чего ее ломать? – изумилась Мила. – Ну вас, с вашей гражданской позицией и гражданским самосознанием! Мы же не знаем, что это за кольцо и какая у него история. Мы пришли договориться про репетиторство, я нечаянно разбила горшок с глоксинией, в земле лежало кольцо, Шурманова сказала, что это ее кольцо. Все! Мало ли где люди хранят свои драгоценности.
