Влюбился?
Матвей Андреев в меня влюбился?
И что мне с этим делать? – размышляю, собираясь на ужин. Пока отутюживаю детскую белую футболку-поло, сын, лёжа на кровати, общается с отцом по телефону.
Мы не контактировали с мужем больше двух недель. В первый раз за последние пятнадцать лет.
Это больно. Отчаянно больно.
Моя любовь к нему сейчас подобна высохшей горной реке. В своё время она была полноводной, с золотистыми болтающимися рыбками и резвым потоком. Но жизнь, как жгучее солнце, внесла свои коррективы, и река начала высыхать. Сперва сник поток, потом сдохли все рыбы. А сейчас и воды не осталось. Ни капли.
– Мамочка, папа хочет тебе что-то сказать, – подбегает Марк, размахивая телефоном в руке.
Выдыхаю, мысленно проклиная Свободина. И качаю головой.
– Мама, ну поговори, – хнычет Марк. – Ты что, не любишь больше папу?
Чёрт.
– ДА! – выдёргиваю телефон и отправляюсь в ванную, где сразу же щелкаю задвижкой. Опускаюсь на крышку унитаза. Отличное место, чтобы обсудить наш брак.
– Вик, что происходит? Какая муха тебя цапнула на хер? – шипит Свободин.
– А ты не догадываешься? – цежу в ответ, чувствуя ноющую боль в голове.
– Прикинь, нет, блядь, – взрывается он. – Вообще без понятия. Ты творишь какую-то дичь.
– А ты подумай, Лёш?
– Пиздец, над чем подумать? – усмехается.
Растирая висок, поднимаю голову и смотрю на гладкий натяжной потолок с встроенными светильниками.
– Я подаю на развод, Лёш, – заявляю сбивающимся голосом. – Подтверди на госуслугах, пожалуйста.
– Ты че больная? Какой на хер развод? – ошарашенно выдыхает.
– По взаимному согласию.
Свободин смачно матерится и хлопает дверями. В городе сейчас вечер и он, по всей видимости, зашёл в свою комнату. Если он дома, конечно.
– Вик, скажи, что не так? – спрашивает сипло. – Мы, конечно, цапались. Оба были не правы. Но развод? Я не готов.
Слова вымолвить не могу. Я вроде бы все решила. Но сейчас вдруг на грудь налетает бетонная плита сомнений. Я никогда не представляла жизнь без мужа. Даже мыслить об этом боялась.
– А Марк? Ты о нём подумала? – ловко разыскивает кнопку в моей душе, на которую можно надавить.
– А ты хоть раз за последние года два о нем подумал? – спрашиваю едко.
– Конечно! Ты хочешь сказать, что я плохой отец?
Плохой ли он отец? В общепринятом смысле, наверное, нет.
– А дом?.. – продолжает. – Как вообще все это будет? Где я буду жить?
В меня словно петарда прилетает, которая подрывает и без того потрёпанные нервы. И я уже кричу в телефонную трубку:
– А это ты у Ангелины Александровны М. узнай. Разберётесь, как-нибудь.
Он стихает и молчит. У меня тысячи мыслей мелькают. Ну скажи, что это твоя коллега? Партнёр? Мать соседа? Я не знаю. Лёшечка. Скажи хоть что-нибудь! Чтобы мне стало легче. Хоть на мгновение. Чтобы эта двухнедельная черная дыра внутри зарубцевалась. Я, конечно, тоже хороша. Но если бы муж не лгал, я бы в жизни в сторону другого мужчины не взглянула.
Я не шлюха!
Вместо какого-то внятного оправдания, Лёша разбито произносит:
– Откуда ты узнала?
Проклятые досадные слезы собираются в уголках глаз. Это конец!
– Вика, откуда ты, блядь, узнала? Я тебя спрашиваю, – загробным голосом повторяет.
Даже не отрицает. Дверь в ванной разъезжается под напором стремительного потока слез, и я уже не вижу ничего вокруг. И не хочу видеть.
– Подтверди на госуслугах, Лёш, – выговариваю, всхлипывая.
– Вика… – начинает он что-то доказывать, но я уже не слышу, потому что обрубаю звонок.
Голову жжёт от нестерпимой боли. Может, на солнце пересидела? Выхожу из ванной и раскрываю дверки шкафа, чтобы найти аптечку. Отдых с детьми – это будто бы лотерея, поэтому в моём багаже всегда тонна лекарств на все случаи жизни. Запиваю таблетку водой, внимательно оставленной сотрудниками отеля в номере.
– Мама, ты плакала? – спрашивает Марк обеспокоенно. – Папа тебе сказал что-то грустное?
Папа мне ничего не сказал. Ничего нового.
– Всё хорошо, сынок. Не волнуйся, просто немного разболелась голова. Одевайся и поужинаешь с Машей. Я в номере останусь.
Спустя пятнадцать минут заглядывает Романова, без проблем соглашается поужинать с Марком, и они уходят, взявшись за руки.
Надев лёгкий шёлковый комплект из топа и шорт, приглушаю свет и укладываюсь в постель. Мысли то и дело соскакивают в сторону разговора с мужем, который стремительно мчится в разряд «бывшего».
Захожу, как и обещала на сайт, но, оказывается, при наличии общих несовершеннолетних детей, развод допустим только через мировой суд. Решаю заняться этим после отпуска и выключаю телефон.
Как я вообще могла не заметить, что Лёша что-то скрывает?
Разговор про измены был у нас за все время только один раз.
Мы учились тогда на последнем курсе и сильно повздорили. Лёша укатил на майские праздники с друзьями в горы неподалёку от города, а я осталась на выходные зализывать раны в общежитии. А как вернулся, заявился ко мне с огромным букетом белых роз. Роскошь для нас в студенческие годы. Где только деньги взял?
Я, конечно, растаяла. После того как выяснили отношения и закрепили их примирительным сексом у меня в комнате, благо соседки все разъехались по домам, долго болтали.
– Что бы ты никогда в жизни ни простила мне? – спросил тогда мой будущий муж.
– Не знаю, – пожала я плечами. – Наверное, предательства.
Тело подо мной окаменело на мгновение.
– А ты? Ты бы что не простил?..
– Я тебе всё прощу, Вика! – глухим голосом чётко ответил Лёша. – Потому что я тебя люблю.
Зайдя в ресторан, окидываю помещение взглядом, пытаясь зацепить светловолосую голову. Вместо этого нарываюсь на полураздетую подругу Вики и её сына. Следую сразу по направлению к ним.
– Матвей, – размахивает рукой пацан. Он в забавной кепке с Человеком Пауком.
– Привет, чемпион. А где мама?
– Я за неё, – широко ухмыляется, кажется, Маша. – Или что, я не устраиваю?
Глаза у неё блядские. И выглядит в тесном платье с вырезом до пупа соответственно.
– Мама заболела, – тяжко вздыхает Марк.
– Как заболела?
Она два часа назад вытолкала меня взашей с крыльца своего номера. После того как я расслабился и признался ей, что врезался в неё по уши.
Я и сам ещё не уяснил этот факт, благодаря которому в груди постоянно чешется. Но, по-моему, это правда!
– У неё голова болит. Она даже ужинать с нами не пошла.
Это что из-за меня? Настолько я противен?
– У неё приключаются мигрени. Ещё с детства, – проговаривает Маша, словно прочитав мои мысли.
– Ясно, – киваю. – Вы поужинали?
– Да-а, – кричит мальчуган.
– Тогда пойдём маму покормим? – спрашиваю, задвигая за ним стул.
Марк уносится в детскую игровую зону при ресторане, а я перемещаю внимание на Машу.
– Вика меня прикончит, – смеётся девушка, качая головой. При этом её грудь покачивается в такт.
– Не убьёт, – ровно произношу. – С королевой я договорюсь.
– Ладненько, – окидывает похабным взглядом мои футболку с джинсами, задерживаясь на ширинке. – Только будь осторожен. У Короля тяжёлый удар слева.
– Да похуй, – отзываюсь агрессивно.
Мудак своё счастье просрал! Мысль о муже Вики порождает во мне какую-то нездоровую злость. То, что она не моя, вообще воспламеняет в душе первобытные инстинкты.
Завоевать. Отобрать. Присвоить.
Вот что мне хочется!
Иду за пацаном в игровую и ещё полчаса бьёмся с ним в аэрохоккей. Потом забираю у официанта ужин для Вики, хватаю парня за руку, чтобы не смылся, и мы выходим на улицу. Идём не спеша, втягивая тёплый морской воздух. Осматриваю свои кеды и детские сандалии. Моя нога больше раза в три. Офигеть.
– Матвей, – начинает Марк задумчиво. – А развод – это когда уже не любят друг друга?
– Хм-м… запариваюсь. – А где ты это услышал?
Он как-то приунывает и шмыгает носом.
– Папа нам сегодня звонил. Мама с ним в туалете разговаривала.
Моя улыбка растекается во все тридцать два, но я вовремя собираюсь и шевелю мозгами, как объясниться с малым. По факту, для ребёнка развод – это всегда жесть. Я, слава богу, на себе не испытывал, а вот у Мавроди – родители развелись ещё когда мы учились в пятом классе.
– Я честно не знаю, что сказать тебе, – признаюсь. – Допустим… ты любишь Лего?
– Просто обожаю, – кивает он мелкой головой в кепке. – У меня знаешь его сколько.
Разводит ручонки широко и выпучивает глаза.
– Значит, буду разговаривать с тобой, как с опытным профессионалом. Вот бывает, что детали вроде бы из одного комплекта. Но не подходят друг другу. Не совпадают.
– Я понял! Разные размеры у шипов?
– Ну типа того, – подтверждаю выдохнув.
– Интересно, какие шипы у мамы?
Ухмыляюсь. У твоей мамы такие шипы, малой, что мало не покажется!
– А с ребёнком тоже можно не совпасть шипами? – задаёт он ещё один вопрос, выворачивающий мой мозг.
– Нет, – отвечаю твёрдо. – С ребёнком точно не может такого произойти!
Марк облегчённо выдыхает. Слава богу, мы доходим до их номера раньше, чем он сочиняет очередную задачку для меня. Вообще, с этим пареньком надо быть постоянно начеку. Смышлёный. И на Вику похож.
Один в один.
Дверь в номер открыта. Внутри полумрак и жесть, как холодно. Она что решила себя заморозить?
– Где вы были так долго? – спрашивает Вика устало.
Марк скидывает сандалии и убегает к матери.
– Мама, мы с Матвеем сражались в хоккей, и я выиграл. Три раза.
Пф-ф. Я, конечно, поддавался.
Разглядываю Вику, лежащую на кровати. Её кожа стала намного темнее, но все равно более светлая, чем моя. Она хрупкая, словно фарфоровая статуэтка, и красивая в своей пижаме настолько, что яйца поджимаются.
– Как ты себя чувствуешь? – справляюсь, стряхивая кеды и проходя вглубь номера.
– Нормально. Уходи, Матвей.
– Ты решила ещё и простыть? – игнорирую, разыскивая пульт от кондиционера. – У тебя тут как в Антарктиде.
– Не заговаривай мне зубы, Андреев. Выйди из моего номера, – шипит, усаживаясь на постели. Длинные ноги подтягивает к груди и обнимает их руками.
Замечаю пульт на тумбочке, вырубаю кондей.
– Мы принесли тебе поесть, мам, – сообщает Марк, раскрывая пакет с едой. На столе начинают появляться контейнеры. – Тут рыба и овощи. Салат… И торт.
Глазеет задумчиво на пирожное в упаковке.
– Ты же будешь торт? – переводит хитрый взгляд на мать.
Вика расслабляется и по комнате прокатывается её лёгкий смех.
– Не буду. Съешь, если хочешь.
Размещаюсь в кресле, напротив кровати и прохожусь по ее телу глазами ещё раз, задерживаясь на высокой груди. Она вся такая… упругая. Руки зудят, оглядываюсь на пацана, который орудует ложкой, никого вокруг не замечая.
– Матвей, иди к себе, – тихо говорит Вика, нахмуривая брови.
Вытягиваю ноги и закидываю руки за голову.
– Я на завтра билеты на корабль купил. На пиратский, – сообщаю намеренно громко, не сдвигая глаз с её тела. – Пойдём в плавание, Марк?
Перевожу взгляд на малого и вижу, что он оживлённо кивает. Радуется.
– Я так понимаю, моего мнения никто не учитывает? – произносит Вика нервозно.
– Мам, ну пожалуйста, – тянет Марк прожевавшись. – Мы же видели этот корабль с пляжа. Ты обещала.
Королева вздыхает, а я понимаю, что победил.
Сын Вики – просто золото, а не пацан
Следующее утро вновь начинается с мигрени. Да такой, что подняться с кровати не удаётся. Голову будто зажали в тиски и постукивают в такт барабанными палками. Марк беззаботно бегает вокруг, рассчитывая на морскую прогулку, чем невероятно нервирует.
– Мамочка, вставай. Скоро Матвей придёт, а ты лежишь.
– Погоди немножко, пожалуйста, – раздражаюсь и упорно растираю виски.
В номер стучатся, и на пороге действительно возникает герой-любовник. Выглядит жизнерадостно, короткие шорты открывают стройные загорелые ноги, майка – твёрдые бицепсы. Светлые волосы модно взлохмачены. Лицо сегодня ровно выбрито. Аромат мужской туалетной воды начинает проникать в каждый уголок помещения.
Это отчего-то тоже действует на нервы.
Андреев будто завёл во мне уснувший механизм стервы. Я все время бешусь, вожделею его реакции, но он смотрит на мои попытки с колоссальным спокойствием и вынуждает меня испытывать его границы вновь и вновь.
Когда его сорвёт? Даже интересно.
– Доброе утро, – слишком громко выговаривает Матвей.
– Ты можешь так не вопить? – тихо ною в подушку.
– Что с тобой? – обеспокоенно справляется, нависая над кроватью.
– Голова разламывается. Пригласите с собой Машу. Я не смогу поехать, – объясняюсь шёпотом.
– Может, врача позвать? – касается ладонью моего лба, словно проверяет температуру.
Я морщусь от нового приступа.
– Нет. Это бесполезно. Я приняла таблетки, скоро отпустит. Но в любом момент может заново начаться.
– Ясно, – безэмоционально кивает. – Мы тогда на завтрак выходим. Марк, собирайся.
Сын тут же принимается застёгивать сандалии и натягивает кепку.
– Спасибо, Матвей. Покорми его кашей. Он обожает рисовую.
– Без проблем.
Наверное, будь я свободна, мне была бы крайне приятна заинтересованность такого парня, как Матвей. Помимо того, что он безумно хорош собой, он… особенный. Неравнодушный.
То и дело мысли сворачивают в его признание. Сказал, что влюбился.
Это ж надо.
К отношениям в настоящий момент я однозначно не расположена, со своей жизнью бы разобраться.
Само слово «развод» пока вызывает болезненный укол в сердце и чувство вины перед Марком. Как он отреагирует? А что, если Лёша начнёт жить со своей Ангелиной и у них появятся дети? При возникновении в сознании этой картины виски в очередной раз стискивает приступом боли.
Какое бы ни было предательство, воображать человека, с которым ты прожила долгих пятнадцать лет выходящим из роддома с ребёнком, рождённым другой женщиной – это чертовски больно. Вдруг он полюбит нового малыша больше и перестанет контактировать с Марком? Как это отпечатается на будущем нашего сына? Не будет ли он потом упрекать меня в том, что разлучила его с отцом?
И как мне с этим быть?
Через десять минут приходит сияющая Маша. Вид у неё такой цветущий, что я испытываю зависть.
– Ну ты как, подруга? – спрашивает она обеспокоенно.
– Пока никак, – произношу, усаживаясь на кровати. – Чувствую себя дырявой старой калошей.
– Встретила твоих мужиков в ресторане, – смеётся.
Смотрю на неё снисходительно, подняв брови. Моих мужиков? Серьёзно?
– Зовут с ними на корабль. Ты не против?
Чуть задумываюсь, затем решительно вздыхаю и отвечаю:
– Я буду только благодарна. Отпуск у тебя выходит странный, все время свешиваю на тебя ребёнка.
Романова машет рукой, разглаживая складки яркого сарафана.
– У меня было столько этих отпусков, что даже занимательно ощутить себя мамочкой.
– Ты уверена? – пытаюсь разглядеть хоть намёк на раздражение.
– Конечно, отдыхай. Мы разберёмся.
– Спасибо. Будьте там аккуратнее. И следи, пожалуйста, чтобы Марк не снимал панаму. И без верха от купальника не загорай, пожалуйста.
Она заливает смехом.
– Ты за кого из них беспокоишься? – успокоившись, интересуется. – Хорошо, мамочка. Как скажешь.
Марк с Матвеем возвращаются, в руках у сына уже традиционный пакет с едой для меня. Внимательный Андреев снова позаботился.
Весело переговариваясь, они отправляются на пирс, откуда их должен забрать катер. Проводив, кое-как принимаю душ, переодеваюсь в майку с шортами. Боль постепенно угасает, и я начинаю представлять, чем занять свой день.
На солнце, очевидно, лучше не появляться. Минуты тянутся бесконечно, поэтому решаю всё же включить телефон.
Первым делом звоню маме. Отчитываюсь, что отдых протекает чудесно. Выслушиваю миллион указаний, стараясь быстрее попрощаться. От Свободина во входящих только одно сообщение:
«Я всё тебе объясню потом. Не дёргайся»
– Да пошёл ты к черту, объясняльщик, – цежу, отбрасывая телефон на одеяло.
В дверь барабанят, и не успев откликнуться, уже наблюдаю на пороге… Матвея.
– Что-то оставили? – узнаю непонимающе.
– Нет, – говорит, снимая кеды. – Я решил, что тебе будет скучно.
– Ты в своём уме? – психую. – Ты что Машу одну с Марком бросил?
– Она сама предложила, – хитро ухмыляется и падает в кресло, не сводя с меня взгляда. – Чем займёмся?
Закатываю глаза.
– Не знаю, чем займёшься ты у себя в номере, – отвечаю резко, убирая телефон в тумбочку.
– Тебе обязательно быть такой ершистой? – тянет, поднимаясь из кресла.
– Да, сколько можно? Что ты хочешь от меня, Матвей? – непонимающе вглядываюсь в сверкающие светло-серые глаза.
На секунду в комнате возникает тишина.
– Тебя хочу! «Себе!» —говорит он твёрдо.
Безумно красивый, самоуверенный парень.
– А твоя девочка не будет против? – усмехаюсь.
Матвей иронично поднимает бровь.
– Ревнуешь, королева Виктория?
– Мечтай, – отворачиваюсь к окну.
Тихо подходит сзади и близко наклоняется. Шепчет так, что мурашки по телу разбегаются:
– А я ревную тебя… К твоему мужу… Каждую минуту. Так, что жилы выкручивает…
Втягивает носом аромат моих волос и продолжает:
– Я тебя у него заберу! Обещаю!
Смеюсь, качая головой. Не наслаждаться его прикосновениями не получается, как бы не старалась.
– Что ты себе придумал, Андреев?
– Я же тоже тебе нравлюсь. Ты же не из тех, кто просто так изменяют?
Вспыхиваю. Он что решил поговорить со мной о муже?
– Да что ты можешь знать обо мне? Вдруг я просто решила внести в семейную жизнь разнообразие?
Он резко разворачивает меня с силой и заглядывает в глаза. Его зрачки расширяются, а грудь вздымается от тяжёлого дыхания.
– Какое на хрен разнообразие?
– Такое, – дерзко отвечаю, не отводя взгляда. – Маша посоветовала. Найти живой член.
– Живой… что? – брезгливо морщится. – Ты че больная?
Агрессивно обхватывает меня за плечи и жутко трясёт. Если я ждала момента, когда Матвей Андреев взлетит на воздух, то он настал. Но радости я не испытываю. В комнате вдруг веет опасностью. Мы здесь абсолютно одни и он как минимум в два раза сильнее.
– Отпусти, – кричу, выбиваясь. – Мне страшно.
Он держит ещё крепче, ещё яростнее, словно решая, что со мной делать.
– Сучка… живой член, – тащит моё тело и швыряет на кровать, словно куклу. – Любишь разнообразие? Сейчас устроим.
– Матвей, я не хочу, – сообщаю, глядя как он тянет футболку со спины, снимает и сбрасывает её на пол.
Выходит, как-то неубедительно даже для самой себя. Его тело такое загорелое и манящее, что у меня тут же нарушается слюноотделение, а здравый смысл летит к чертям собачьим. Словно рыба с открытым ртом наблюдаю за дальнейшими действиями.
В светло-серых глазах только твёрдость и агрессия, до этого дня никак не ассоциируемая с образом Андреева.
– Зато я ХОЧУ, – выговаривает он грубо, приближаясь. – За пацана меня держишь. Захотела трахнула, захотела на хуй послала.
– А ты что, не пацан? – спрашиваю вызывающе, отталкивая его ударом ноги в стальной пресс на животе.
– Сейчас покажу тебе, кто я.
Дёргает моё тело на себя и вгрызается в губы жёстким ртом, заполняя своим мятным вкусом. Если до этого я была не уверена, что захочу ему активно противостоять, то сейчас вовсе затихаю в нерешительности на сто процентов, отдаваясь мученическому поцелую.
Наше дыхание становится общим, одним на двоих, но процессом руководит Андреев. Постоянно меняет темп и направление языка, вынуждая меня подстраиваться.
Чёрт! Как же это приятно!
Из вредности совершаю дохлую попытку выскользнуть, упирая ладони в острые плечи и старательно силясь их оттолкнуть, но Матвей ни на сантиметр не сдвигается. Его тело будто каменное, врезанное в моё.
Тогда не выдумываю ничего лучше, чем цапнуть его зубами за нижнюю губу. Прикусываю и чуть оттягиваю на себя. На языке возникает солоноватый вкус крови, а Матвей таранит мой рот с ещё большим энтузиазмом.
– Сучка, – цедит, резко переворачивая меня на живот.
Собирает длинные волосы, раскиданные по плечам, наматывая их на кулак, и тащит к себе, так что мне остаётся только глубоко прогнуться в спине и уткнуться ягодицами в раздутый пах.
Твою мать.
Я умалишённая, потому что мне это нравится. Хочется ещё больше. Больше эмоций, больше похоти, больше проклятого возбуждения. Наверное, дымовая шашка, что раскачивалась на ниточке в груди все пятнадцать лет, наконец-то рванула и меня накрыло, словно гнусную нимфоманку.
Расслабляюсь, принимая неизбежность. Самообман никогда не был моей фишкой, но в настоящий момент так хочется лгать себе. Обманываться. Что это всё он. Матвей. Что я никого не предаю и все мои обязательства перед Лёшей, являются лишь бесполезной формальностью.
Воспоминания о муже будят лютую ненависть, которую я тут же трансформирую в вызов.
– Пока действуешь, как пацан.
Матвей рычит и резко дёргает комок из волос, всё ещё зажатый в ладони, намеренно причиняя боль.
– Блядь! Держись!
Шорты с крошечным бельём стремительно отправляются на пол. Требовательные руки тащат тонкую майку кверху, раскрывая для себя вздымающуюся грудь. Немного играются с сосками, потирая и нетерпеливо их сжимая. Затем грубо, тычком в спину отправляют мои плечи на простыни, так что обнажённые бедра оказываются подтянутыми к краю кровати.
Тёплые пальцы свободно с хлипким звуком проникают внутрь, отчего из моего рта вылетает то ли крик, то ли писк.
– Муж тебя давно не трахает, – замечает, пошло растягивая стенки и поглаживая клитор.
– Не твоё дело, – цежу сквозь зубы, всхлипывая от наслаждения.
Пальцы живо сменяются твёрдым членом так болезненно, что я вскрикиваю в тишине номера.
– Орёшь? Ну поори, – проговаривает, трудно дыша и совершая первые удары.
Бедра Матвея таранят меня с такой скоростью, что я пытаюсь выскользнуть из-под этого прессинга, но жёсткая рука вовремя падает на затылок и вминает голову в одеяло.
Сладкая боль наполняет все тело, внизу живота, между ног – всё пышет жаром, который хочется поскорее потушить.
Я практически визжу, когда тело смывает волна долгожданного оргазма.
Матвей замирает на пару секунд, затем резко валит меня на спину, расталкивает ноги, смотрит вниз похотливо и вколачивается заново.
Его тело напряжено, по шее стекают капельки пота, к которым я, заметив, тут же тянусь губами. Этот ласковый жест, будто смягчает выражение сурового лица, и движения члена внутри становятся плавнее.
Увлекаю его голову, зажав в тиски своих рук, и со звуком чмокаю в губы.
Матвей тут же отвечает долгим сумасшедшим поцелуем. Делает бёдрами ещё пару ударов и отдаляется. Обхватывает подрагивающий член, завершая эту пытку. Живот, грудь, всё заполняет тёплая вязкая жидкость, которую он намеренно размазывает по моему телу, будто клеймя.
– Доволен? – спрашиваю, жадно рассматривая, как он тяжело дышит и пытается прийти в себя.
– Пока нет, – отвечает, заваливаясь рядом. – Ещё пару таких заходов и приближусь к этому состоянию.
– Мне надо в душ, – предупреждаю, закрыв глаза.
– Успеешь, – шепчет он.
Подхватывает, размещая сверху.
Вдыхаю аромат с влажной шеи, наслаждаясь лёгкими поглаживаниями нежных рук.
– Почему ты такая стерва, Свободина? – спрашивает Матвей устало.
Давлю смешок.
– Не знаю, – отвечаю честно. – С тобой хочется быть такой.
Он нервно цокает.
– Я скоро превращусь в долбаного невротика.
– Отошлю тебе апельсины с открыткой в психдиспансер, – пожимаю плечами.
Тело подо мной дёргается от бешеного хохота.
Его твёрдая накаченная грудь отчего-то становится такой мягкой и уютной, что глаза сами по себе закрываются, а в голове пусто и легко. Это как минимум странно, потому что целых два дня до этого я промаялась с жуткой мигренью.
– Поспи немного, время есть, – шепчет он, не переставая водить рукой вдоль моего позвоночника.