Линда Летэр
Дым осенних костров
Наль, лишь только вступавший во взрослую жизнь, ощущал, что находится в преддверии чего-то серьезного, необъятного. Иной раз ребенком и подростком он размышлял, будут ли у него к старости такие же следы на руках, как у праотцов, сможет ли он танцевать в роскошных залах и давать отпор врагам, или вынужден будет опираться на трость. Как сложится его путь? Теперь он уже перешагнул порог, прошел испытание на зрелость. Сегодня он присягнет на верность Его Величеству, а завтра примет участие в первом в своей жизни настоящем балу.
* * *
В саду за поставленными в виде перевернутой «Т» столами собрался весь род Фрозенблейдов. Во главе восседал старший из живущих, Рейдар Доблестный, заставший еще появление компаса в северном Мидгарде. Сухощавая фигура его сохранила несгибаемую стать. В золотых волосах густо сверкали серебряные пряди, однако взгляд поблекших глаз, пусть не столь острый, как прежде, был ясен и тверд, и лишь временами застилался туманом прожитых веков.
Наль направился к Рейдару, подавляя желание оглянуться на стол, где сидели младшие родственники, приятели по играм. Когда он показался из-за яблонь и кустов шиповника, все замолчали.
– Отценачальник. – Наль поклонился, остановившись в нескольких шагах от высокого резного кресла. – Я принес роду Фрозенблейдов первое место на Дне совершеннолетия в этом году. Теперь я полноправный член королевства и глава семьи.
– Подойди, – глухо повелел Рейдар.
Юноша повиновался, поцеловал покрытую ожогами и шрамами жилистую руку. В прошлый раз он видел прапрапрадеда на празднике в честь рождения дочери пятиродного дяди Тандериона, Нессы, которой теперь исполнится четыре зимы.
Рейдар взял Наля за подбородок и повернул, чтобы как следует разглядеть. Юноша не мог удержаться от столь же пристального ответного взгляда. Лицо старого воина носило следы осложнений Алой чумы в виде мелких оспинок, шрамы свидетельствовали о пройденных жестоких битвах, а над бровями, вокруг глаз и в углах рта разбегались сети мелких морщин. Заострившийся с возрастом нос был тонко выточен, как у самого Наля. Но все внимание приковывали к себе глаза. Бледно-лазуритовые, бездонные, как древний океан, они проникали в самую душу. Казалось, в них останавливалось время.
– Достойно, – проговорил наконец Рейдар, отпуская подбородок Наля. – Пусть это станет началом долгого и светлого пути.
Он неожиданно вновь поднял руку и по-отечески потрепал юношу по голове. Не зная, как реагировать, Наль удивленно улыбнулся. Видя его растерянность, Рейдар рассмеялся молодым, сердечным смехом.
– Присядь. – Он указал на подлокотник своего кресла. – Расскажешь о впечатлениях от испытаний.
Когда Рейдар наконец отпустил его, юноша поцеловал руку прапрапрабабки Вальдрун. Теперь он мог обойти следующих по старшинству. Сын Рейдара, прапрадед Наля Руидгер нервно усмехнулся, похлопав юношу по плечу. Тонкая, иссушенная давним пристрастием к бреннвину сероватая кожа в оспинках натянулась на худом лице, углубляя морщины в уголках лихорадочно блестящих глаз. С тех пор, как Безумное Поветрие забрало у Руидгера еще неназванного ребенка, душевное состояние его сильно пошатнулось. Потеря жены в войне с орками полутора веками позже стала тем ударом, после которого он никогда более полностью не оправился.
– Будь достоин этой победы и родового имени! – Тронутый легочной чумой и сожженный бреннвином голос напоминал карканье. Сам он не работал по профессии уже много зим.
Сын родного брата Рейдара Доблестного, Адабрант II, чье здоровье также непоправимо пострадало после Алой чумы и тяжелых ранений, лишив возможности полноценно работать, ответил на приветствие Наля тихой улыбкой. К своим четыреста шестнадцати зимам он еще не вступил в возраст полной зрелости, но уже пережил бившегося с орками внука. Болезни и утраты не сломили духа Адабранта, названного в честь одного из достойнейших праотцов. Рядом были жена, сын, правнуки и друзья, а родовые собрания наполняли сердце теплом и утешением.
– Поздравляю, мальчик, – проговорил он, крепко сжимая руку Наля и накрывая ее ладонью. – Теперь главное – сохранить и приумножить все, чего ты достиг. Береги свою душу.
Улыбка старшего из действующих оружейников рода, прадеда Электриона, подарила ему имя2. Он был младше Адабранта на восемь зим. С этого рубежа трудно становилось определить возраст эльфа – деда и правнука можно принять за братьев, если бы не глаза. Оба праотца бились плечом к плечу, и попав в орочье окружение, долго боролись за свою жизнь, а позже за выздоровление. С тех пор Электрион передвигался в основном с помощью трости, однако это не помешало ему продолжить занятие ремеслом. Живой, смешливый, ясноликий, он напоминал Налю отца в самые его яркие моменты.
– Все, что ты имеешь – достижения, наследие предков – в конечном итоге дар Создателя. Будь благодарен.
Сын Адабранта II, четверодный прадед Тельхар поднял льдисто-голубой взгляд из-под глубокого капюшона, скрывавшего обрамленное бледно-золотистыми прядями лицо. По иронии, в нем проявилась кровь детей Адабранта I и твайлийки Ариануэн.
– Это первая победа, самая легкая. – Тельхар горько усмехнулся, но глаза его потеплели. – Осталось доказать ее ценность своей жизнью. Ты сможешь.
Четверодный прадед Агнарион, принадлежащий к линии брата Рейдара, Глиндора Жестокого, молча кивнул. Лицо его было бесстрастным и замкнутым, взгляд пустым. Подобно Руидгеру и Адабранту, он рано потерял сына и тяжело пострадал в битвах. С некоторых пор постоянными спутниками его сделались сильные настойки с корнем мандрагоры и ночным фруктом.
Второй муж вдовы Варальда, сына Агнариона, происходил из враждующего с Фрозенблейдами Дома Кетельросов. Переход его в лагерь противника еще более обострил отношения между Домами.
– Не каждый Фрозенблейд удостаивался первого места на Дне Совершеннолетия, – заметил он. – Однако не слава и почести влекут истинного воина. Покажи же, чего ты стоишь в деле.
Дед долго не выпускал руки Наля, и лицо его озаряла улыбка, а в глазах стояла уже такая знакомая юноше тоска. Мадальгар видел перед собой то внука, то старшего сына.
– Не забывай, откуда ты начал свой путь и чья кровь течет в твоих жилах!
Дядя Эйруин был слишком молод, чтобы целовать ему руку. Он сам поднялся навстречу Налю и крепко обнял воспитанника, ставшего ему, по сути, первым ребенком. Смешались золотые кудри.
– Твой отец радуется, глядя на тебя. Я также счастлив, что с твоей матерью смог довести тебя до этого рубежа. Мы всегда будем рядом для совета, поддержки, но дальше иди сам.
Пятиродные дяди Тандерион и Бринальд девяноста трех и восьмидесяти восьми зим сами были еще мальчишками, имевшими, однако, статус мастеров и опыт сражений. Они просто по очереди весело трясли руку Наля, прежде чем тот занял место за столом прямо напротив Рейдара, между Айслин и Эйруином.
– Мне казалось, я провел в лабиринте вечность, и уж точно не стану первым! – поспешил он сообщить тем с восхищенной улыбкой.
Пир начался.
11. Внезапное предложение
Королевский замок возвышался над Фальрунном громадой сурового серого камня, мощных ребристых башен и зубчатых стен. Его начали возводить еще в Эпоху Встреч и Альянсов, когда первоочередной функцией его являлись надежность и долговечность. Расширяющийся и усложняющийся по мере роста королевского Двора и мастерства строителей, со временем он вытягивался вверх и все глубже вгрызался в гору, у основания которой стоял. Высокие, узкие стрельчатые окна прорезали толстые стены, чередуясь с пилястрами и остроконечными арками. Арки покрывало каменное кружево, щетинились увенчанные крестоцветами пинакли. Причудливые эркеры выступали из камня, украшенные резьбой и лепниной. Каменные ветви, звери и цветы вились по резным фронтонам. Мхи и лишайники вплетались в узор. На остроконечных башнях развевались флаги Исналора, Фальрунна и правящей королевской династии.
С колотящимся у самого горла сердцем Наль ступил на массивную лестницу, охраняемую статуями единорогов. На спине его алой с золотым кантом туники был вышит герб Фрозенблейдов, и небольшой герб слева на груди – перекрещенные золотой и серебряный мечи, над ними снежинка, а между рукоятями прошитый черной нитью ограненный адамант. Волосы свободно струились по плечам, лишь несколько прядей закреплено на разном уровне резными металлическими бусинами. В ухе покачивалась подвеска из неограненного отшлифованного рубина. Наль надел серебряный медальон Лонангара, которым так часто ребенком играл у него на руках, и который привык видеть на том до последнего отъезда. Сегодня, заглянув в зеркало, он увидел отца в отражении.
Над замковым двором кружили королевские вόроны, позабавленные зрелищем множества аристократов и простоэльфинов, спешащих на церемонию присяги.
– Птенец оружейника! – хрипло прокаркал один, едва не спикировав на голову Наля.
– Он, он! – вторил другой низким баритоном. – Похожи, как два яйца!
Тяжелая дверная решетка повторяла узоры фронтонов. Миновав дверь, Наль очутился в высоком сумрачном прохладном холле, ведущем в тронный зал. Войдя под теряющиеся в вышине гулкие крестовые своды, он невольно испытал трепет. Еще совсем ребенком однажды посетил он это место, потрясенный его грандиозностью перед крошечным существом, но едва ли величие и великолепие умалилось для повзрослевшего эльфа с тех пор. Вдоль стен ярусами поднимались галереи верхних этажей. Поддерживающие их колонны из разноцветного мрамора, порфира, или облицованные изменчивым, переливающимся от золотистого и бледно-зеленого до глубокого лазурного и иссиня-черного павлиньем камнем, бледно мерцали в свете ажурных кованых светильников. Шепот голосов сливался в неясный гул, возносящийся к галереям. Косые лучи солнечного света из узких высоких окон прорезали тронный зал сверху донизу.
Наль остановился у самых дверей, рядом с товарищами по Двору Перехода. Амаранта в шелковом платье глубокой лазури с серебряной вышивкой, сияя, встала рядом. Тонкий гибкий стан ее перехватывал серебристый пояс, длинным концом спускавшийся до пола. Слегка приподнятый вырез платья обхватывал плечи и открывал ключицы, а верхний край его был оторочен узкой полосой белоснежного меха горностая. В ушах переливались серьги, словно гроздья ледяных кристаллов. Пряди волос над висками были собраны на затылке в розу и перевиты жемчужными нитями, а остальные волосы морозным платиновым потоком ниспадали на плечи и спину. Залюбовавшись ей, Наль на мгновение забыл, что находится в тронном зале Исналора, недалеко от самого короля.
Последние юные эльфы присоединялись к стайке у входа, бросая восхищенные взгляды то на убранство, то на выстроившихся в два ряда от трона до дверей придворных. Зал был заполнен облаченными в праздничные платья и туники эльфами. Шелка, меха, кожа, паутина, перья, драгоценные металлы и камни, венки из настоящих листьев и цветов смешивались причудливым узором. Аристократы одеты в цвета своих Домов; на них гербы и передающиеся от поколения к поколению реликвии, на одежде простонародья вышиты родовые символы. Зал напоминал пещеру самоцветов, где богатые россыпи перемежались отдельными, словно отколотыми от своего гнезда камнями.
Но более всего взгляды притягивало возвышение у дальней стены. На высоком троне восседал король Ингеральд III, а подле него королева Солайя и все три принца, хотя, как отмечали придворные, несовершеннолетнему Алуину рано было полноправно участвовать в дворцовых торжествах. Наль снова избегал искать взглядом Фрозенблейдов. После он обнимет, расскажет, но сейчас его не должно отвлечь ничто. Краем глаза он заметил, как к ало-золотым фигурам приблизилась голубая с черно-белым, но заставил себя поспешно отвернуться.
Айслин, наоборот, то и дело бросавшая взгляды на сына в противоположном углу зала, слегка вздрогнула.
– Пусть день сияет тебе, прекрасное видение3 окрестных гор и лесов, – произнес до боли знакомый голос.
За ее плечом стоял друг детства.
Она чуть наклонила голову, пряча неспокойный блеск в глазах, и протянула руку для поцелуя:
– Эйверет. Да не погаснет твой очаг.
– Могу ли я обмолвиться с тобой парой слов?
Оглянувшись на Эйруина, Айслин зашла за пронизанную темными прожилками матово-белую колонну. Ей живо вспомнилась встреча двадцать девять зим назад. Она стояла у склепа Фрозенблейдов, куда только положили Лонангара, и не могла уйти. Нужно было вернуться к нему, в высеченное в скале темное опустевшее помещение, чтобы более не расставаться, но где-то рядом Эйруин утешал маленького Наля, который отчаянно тер кулачками глаза, а потом не удержался и расплакался в голос. Она не заметила, как тихо подошел Эйверет и какое-то время стоял рядом молча, опустив голову. Лучший друг терзался ее болью и муками совести, и слова застывали на губах.
Узнав о гибели Лонангара, Эйверет сделал пренеприятное открытие, заметил в душе своей не только глубокое сопереживание любимой, но и робкую надежду. Соперник ушел. Это осознание саднило, как незажившая рана. Эйверет презирал себя за колыхнувшееся в груди облегчение, но не мог полностью изжить его. «Быть может, теперь…» – думал он, и видел перед собой окаменевшую от горя Айслин и ее ребенка, сжимавшего маленькими ручками еще слишком большой и тяжелый для него серебряный медальон, с которым теперь не расставался. В такие минуты Эйверет остро желал, чтобы Лонангар остался жив, лишь бы они были счастливы. Тщательно исследовав свою вывернутую наизнанку противоречиями душу, он нашел, что и в минуты глубокого отчаяния не желал сопернику смерти. Это немного ободрило его, и он решился появиться на последнем прощании. Айслин скользнула по другу невидящим взглядом, когда тот в числе последних положил в гроб зеленую ветвь.
«Спасибо, что берег их, был их счастьем… И прости.»
Когда собравшиеся на прощание начали расходиться, Эйверет приблизился к Айслин и тихонько окликнул ее. Та не услышала. Он окликнул чуть громче, и встретив истерзанный взгляд, выдохнул слова соболезнования из самой глубины разбитого сердца.
Еще он сказал, что всегда будет рядом.
Траур длился год лишь потому, что Айслин не желала далее растравливать душу Наля. Сменялись сезоны, а Эйверет ждал, поддерживая любимую то словом, то подарком, загораясь счастьем от редких встреч, от медленно возвращавшейся к ней улыбки. Минуло более двенадцати зим, прежде чем он осмелился заговорить с ней о возможном будущем. Айслин долго молчала тогда, перебирая тонкими пальцами ткань платья, и наконец ответила, что не может думать об этом до совершеннолетия сына.
И вот теперь она смотрела на Эйверета, замечая затаенную боль в когда-то сияющих бирюзовых глазах, и теплящуюся в глубине надежду. Он умел улыбаться как раньше, когда они были неразлучны в прогулках, беседах и играх, только едва уловимый штрих в углах губ придавал улыбке вымученности.
– Твой сын вырос достойным тебя и своего отца, – негромко проговорил Эйверет. – Теперь он встал на ноги и достигнет еще большей славы, одержит множество побед. Я знаю, что никогда не заменю его отца тебе, но если ты согласишься, соединю свою жизнь с твоей, отдам тебе себя и сделаю все для твоего счастья.
Айслин прерывисто вздохнула.
– Я ждал все эти зимы, – качнул он головой. – Просто скажи, я приму любой твой ответ, только не мучай неизвестностью. Ты ничего мне не должна. Скажешь уйти – я уйду навек.
Внезапно говор придворных оборвался. Все взоры обратились к дальнему краю зала. Канцлер Сельвер вышел перед троном и произнес краткую речь. Он вспомнил, с чего начинались Королевства, и как одно за другим поколения эльнарай превращали глухой, дикий край жестокой красоты среди скал и льдов в новый дом. Перечислил некоторых выдающихся эльноров и эльнайри, от начала внесших свой вклад в устроение Исналора, на войне и в мире. Упомянул вновь надвигающуюся на Королевства тень, но призвал не опускать рук.
– Прародители наши пережили Огненный Дождь и Тьму Морозную, – говорил он. – Можем ли мы роптать, что живем в Темные Времена? Свет изгоняет тьму, так будем же обращаться к Свету. Никто не отнимет у нас нашей чести, если сами не откажемся от нее. Девиз наш «Сквозь лед и пламя», его передадим и следующим поколениям. Вы, что стоите сейчас у порога, войдите и внесите свой вклад. Позаботьтесь об Исналоре, как заботился он и Его Величество о вас. Да здравствует король Ингеральд!
– Да здравствует король Ингеральд! – эхом откликнулся зал.
Канцлер отступил в сторону, открывая путь к трону. В руках его появился свиток с именами вступивших в совершеннолетие.
– Приходи спустя седмицу, и я дам тебе ответ, – чуть слышно прошептала белая, как снег, Айслин. Прошуршало платье в звенящей тишине – она вернулась в золотисто-алые ряды Фрозенблейдов и встала рядом с Эйруином.
– Я приду, – одними губами ответил ей вслед Эйверет.
– Принесите же присягу верности, – объявил канцлер. – Ты, лорд Дероальт…
– Последние мгновения мы еще почти дети, – прошептала Бейтирин.
Стоящие рядом подростки безотчетно взялись за руки.
Когда прозвучало ее имя, Амаранта чуть дыша направилась к трону меж двух рядов придворных.
– Зимнее утро! Зимнее утро! – пронесся шелест над залом. – Прекрасна, как первый луч солнца на снегу!
Девушка не слышала. Великолепие короля, дышащего сдержанной, загадочной силой, затмило весь мир. Изумрудно-зеленая парчовая туника его переливалась золотыми и серебряными узорами листьев и лесных животных. Отороченная белоснежным песцовым мехом мантия цвета глубоких ночных сумерек тяжело ниспадала до пола, окружая трон полукругом. На шее и плечах переливалось массивное серебряное ожерелье, сплетающееся в виде ветвей, унизанных нефритами, топазами и опалами. Гордую голову Ингеральда венчала ажурная корона из белого метеоритного серебра, символ династии. Крупный изумруд в ней отшлифовал на закате Времени Драконов Эйруин Прекрасный, Снежный Цветок рода Фрозенблейдов.
Стену за спиной Ингеральда покрывало огромное полотно с гербом – внизу три снежинки, вверху белая корона на скошенном зелено-лазурном щите. К трону вели мраморные ступени. Как во сне поднялась Амаранта по ним. Слова присяги исходили из уст на удивление уверенно, хотя сердце готово было выпорхнуть из груди. К глазам подступали слезы восторга. И вот уже не у дверей встала она, а присоединилась к синим с серебром фигурам Нернфрезов вблизи от трона.
Настал черед Наля. Шаги его гулко отдавались под высокими сводами, пока он шел через зал.
– Золотой Цветок! Второй Золотой Цветок! – вздохнула толпа придворных.
Остановившись у высокого, тяжелого резного трона из красного дерева, Наль медленно опустился на одно колено. Король открыл ему ладони, и он вложил в них свои руки. На челе Ингеральда лежала печать тяжких дум, однако благородный лик его был светел и отмечен величественной красотой. Он пытливо посмотрел в глаза Наля, и тот уже не мог оторвать ответного взгляда, даже если бы пожелал.
– Я, лорд Нальдерон, сын Лонангара, из рода Фрозенблейдов, под Солнцем Правды и при свидетельстве всех здесь присутствующих, приношу вам, Ингеральду III из династии Лаэльнэте́ров, королю Исналора, свою присягу верности и обязуюсь служить вам, как того требуют честь, совесть и закон. Моя собственная честь тому порукой; я сделаю все, что в моих силах, и если потребуется, буду защищать Ваше Величество и Исналор с оружием в руках. Я никогда не пойду против вас, явно или же скрыто, не предам вас словом или делом, и сохраню преданность вам и королевству до последнего вздоха.
Наль приподнял дрогнувший подбородок; взгляд его был твердым. Голос короля, сильный и мелодичный, как горный поток, успокаивающий летним днем, но выворачивающий из земли валуны в осеннюю бурю, заполнил тронный зал.
– Я, Ингеральд III из династии Лаэльнэтеров, король Исналора, под Солнцем Правды и при свидетельстве всех здесь присутствующих, принимаю твою присягу, лорд Нальдерон, сын Лонангара, из рода Фрозенблейдов, и даю свое слово в том, что ты будешь иметь мое покровительство и защиту. Я не брошу тебя в беде и не оставлю без крова. Я не злоупотреблю твоей верностью и не потребую от тебя дела бесчестного или неисполнимого. Служи же мне, как ты сказал.
Наль поцеловал руки, в которых была сосредоточена вся власть над ним и над Исналором, и склонил голову, ожидая последних слов.
– Так, союз наш скреплен. Встань.
Поднимаясь, Наль заметил, как в льдисто-серых глазах сквознула понимающая улыбка. Он помнил свою прошлую встречу с королем двадцать девять зим назад. И король ее тоже помнил.
* * *
Голова Амаранты счастливо кружилась, глаза сияли. Она впервые танцевала на настоящем балу, и партнерами ее были высокие придворные и юристы, члены Верховного Совета, начальники дозоров и страж, командиры военных отрядов, королевские музыканты. Сам утонченно-царственный кронпринц Ранальв и его второй брат Регинн подарили ей танец! Также она впервые по-настоящему танцевала с Налем – и не могла натанцеваться. Разгоряченные, счастливые, юные эльфы выпорхнули из шумного зала на балкон. С высоты стоящего на скале замка Фальрунн был как на ладони. Месяц полуночного солнца только окончился, уступая жаркому с его подступающей вечерней тьмой. На площадях горели костры. Вместе с новыми полноправными членами общества гулял весь Исналор: к северо-востоку, за верхними кварталами, лечебницей, Двором Перехода, кварталом ремесленников и отделяющей все это городской стеной, светились крошечные огоньки деревни Лимр. Где-то за ней пирует в ожидании своих Эстадрет. В звуки музыки, песен и смеха вплетались далекие мелодично-щемящие голоса предутренних птиц. Обнимая, склонялась над землей теплая летняя ночь.
– Смотри, звезда падает за лес! – воскликнула Амаранта, оборачиваясь.
Не отрывая от девушки глаз, Наль опустился на одно колено и протянул ей руку ладонью вверх:
– Будь моей женой.
Оба выбрали друг друга уже давно, с полным осознанием всех последствий, однако при мысли, что все должно решиться именно сегодня, внезапно, в один миг, Амаранта немного растерялась и отступила на шаг.
– Я… Я должна подумать.
Не шелохнувшись, Наль невозмутимо приподнял брови:
– Так я подожду.
Амаранта покачала головой, пытаясь скрыть улыбку. Вспомнив о достоинстве леди Первого Дома, она вскинула чуть подрагивающий от волнения и восторга подбородок. Проверять, как долго он готов простоять перед ней вот так, преклонив колено, не было нужды – слишком хорошо знала она своего избранника. Не удержавшись, девушка звонко рассмеялась:
– Лорд Нальдерон, вам не занимать самоуверенности! – И вложила в его ладонь свою.
Поцеловав тоненькие, горячие пальцы Амаранты в знак скрепления договора о помолвке, Наль стремительно поднялся. Теперь они стояли лицом к лицу, со светящимися глазами, не разжимая рук.
– Я… – начал Наль.
– Обещаю… – завороженно прошептала Амаранта.
– Себя…
– Тебе.
* * *
Вернувшись в зал, танцевали только вместе, вызывая удивленные, любопытные взгляды, а затем тихий говор. Влюбленные отвечали на деликатное внимание смехом, слишком опьяненные счастьем, и совсем немного – подаваемым гостям ароматным медовым вином.
Под утро, когда воздух необычайно прозрачен, чист и свеж, а сердце волнует неясная приятная тоска, они оставили празднующих в замке, пересекли королевский двор со слегка хмельной стражей, миновав тяжелые окованные металлом тисовые ворота, оказались у спускающейся к городу дороги и побежали по извилистым улицам Фальрунна, держась за руки и смеясь. То тут, то там попадались еще гуляющие эльфы.
Около костра на небольшой площади не стихало веселье. Наль и Амаранта остановились, переводя дыхание. Играла музыка. Среди веселящихся простоэльфинов было несколько аристократов, и переглянувшись, влюбленные с горящими глазами бросились в только собирающийся круговой танец.
В тончайшей жемчужной дымке занималось над Фальрунном утро. Костры догорали. Легкий ветерок охлаждал пылающие щеки, глаза сияли, не признавая власти сна. Менестрель в поношенной тунике присел на землю, тихо трогая струны старой мандолины. Опустив голову, он словно нащупывал затерянную в веках тропу, а потом запел. Эльфы притихли, расселись вокруг него у почти прогоревшего костра.
Тонкие пальцы менестреля легко перебирали струны, извлекая щемящий мелодичный звон. В песне говорилось о человеческой девушке, которая, собирая ягоды, зашла глубоко в лесную чащу и увидела охотящегося эльфа. Тот желал скрыться, но девушка, еще не понимая, кто перед ней, просит его остаться и взять ее в жены.
Постой же, постой, друг прекрасен
Твой лик благороден и бел
Твой взор удивительно ясен
Я вижу – силен ты и смел
Голос менестреля словно заставлял неясные, зыбкие, как дым костра, образы вставать между ним и слушателями. Колыхнулась призрачная еловая ветвь, отводимая сильной тонкой полупрозрачной рукой. Высокая белокурая фигура, сотканная из рассеянного света, остановилась, ожидая. Другая приблизилась, цепляясь туманным подолом платья за кусты ежевики.
Эльнор молодой повернулся
Тихо главой покачал
И будто едва улыбнулся
В глазах же лишь лед и печаль:
– Соткешь ли ты мне сорочку
Из паутины лесной?
Тогда – кто знает? Быть может,
Смогу взять тебя я с собой
Лик ее тихо бледнеет
Но тотчас пылает взор
Так ветер тучи развеет
И солнце взойдет из-за гор
– Сотку тебе я сорочку
Тончайшего паучьего льна
А значит, вскоре я все же
В дом твой войду как жена
– Сошьешь ли мне ты перчатки
Из тонкой кожи грибной?
Тогда – кто знает? Быть может,
Смогу я остаться с тобой
– Сошью тебе и перчатки
Тончайшей кожи грибной
И значит, не сразу, но все же –
Вместе придем мы домой
– Сплетешь ли из лунного света
Мне ленту в тиши ночной?
Тогда – кто знает? Быть может,
Станешь моею женой
Она, опечалена горько,
Качает своей головой:
– Я бы просьбу исполнила, только
Не выплести ленты такой
– Как Солнце Луну не может
Надолго на небе догнать
Так и любви нашей тоже –
Увы, никогда не бывать
Тебе все у нас будет чуждо
Мне придется тебя пережить
На века, а дитя тебе все же
От меня никогда не носить
Что бы впредь со мной не случилось
Тебя я забыть не смогу
И чтобы сердце так больно не билось –
Навеки в чащу уйду…
Последний звон струн растаял в тонком утреннем воздухе. Над лесом сияло в лазурном небе слепящее солнце, открывая первый день еще неизведанной взрослой жизни.