Ляна Зелинская
Рябиновая невеста
*Гальдр – в культуре скандинавов Раннего Средневековья гальдр (или гальд) – устная заклинательная практика, представлявшая собой ритуальные песнопения. Гальдр сочинялся особым стихотворным размером – гальдралагом. В эддических текстах гальдры упоминаются в связи с самыми разными событиями. Некоторые заклинания призваны облегчить роды, другие сводят человека с ума (отсюда современная шведская форма «galen», что значит «безумный»). Владеющий гальдром мог насылать шторма, топить корабли, затуплять оружие врага, размягчать сталь его доспехов и приносить победу в бою.
Глава 8.
С утра её разбудил стук в дверь.
– Эйда Олинн?! Эйда Олинн?! Вы здесь?! Вставайте, эйда Олинн! Ярл Олруд требует вас к себе! Немедленно! – из-за двери раздался голос Бруны, одной из верных прислужниц мачехи.
Олинн соскочила с кровати, сразу и не поняв, где она. В окне брезжил рассвет, и первые лучи уже окрасили небо розовым.
Ах, она же проспала! Вот ей влетит-то!
– Иду-бегу уже!
Она заметалась, натягивая рубаху, потом штаны и поверх тунику. Прихватила фибулами на плечах, едва не загнав в ключицу булавку. Проскакала на одной ноге, пытаясь попасть в сапог, одной рукой плескала воду в лицо, а другой приглаживала волосы.
Отец ждать не любит, отходит кнутом за нерасторопность!
Загремела связкой ключей, пристёгивая её к поясу, чем разбудила Фэду. Та потянулась и с тревогой глянула в окно.
– Рано же ещё! Ты куда?!
– Пичужки рано встают, – усмехнулась Олинн и помчалась вслед за Бруной, на ходу заплетая косы.
За неряшливость тоже отходят кнутом.
Отец сидел в Охотничьем зале, и перед ним, несмотря на раннее утро, уже стояла еда: пироги и оленина из печи. Он жадно ел, запивая еду элем, и рядом хлопотала эйлин Гутхильда, которая в присутствии мужа всегда становилась нежной и ласковой, будто шёлковая лента.
Темноту комнаты освещали свечи, стоявшие на столе, и огонь в камине за спиной хозяина замка. Головы лосей и оленей, которыми были увешаны стены Охотничьего зала, смотрели на Олинн жёлтыми янтарными глазами, и казалось, будто эти давно уже умершие звери с недоверием за ней наблюдают. Едва Олинн вошла, как из сумрака в углу вынырнул стивард, подошёл к столу, хромая, и стал по правую руку от отца.
– Тармол мне рассказал, что ты ещё вчера слышала этих волков на болотах, это правда? – ярл Римонд отхлебнул из кружки.
– Правда, – ответила Олинн, пряча руки за спину.
– И они сожрали твою лошадь?
– Не знаю, но Ивка испугалась их воя и убежала. Я посылала конюшего её поискать, но её он так и не нашёл. Может, она утонула в болоте, а может, и волки… Ночь была, – ответила Олинн торопливо.
– А что ты там ночью делала? На болотах? – отец посмотрел на Олинн исподлобья и провёл ладонью по бороде, стряхивая застрявшие крошки. – И где носит Торвальда, а?
– Я снадобьями запасалась у Тильды, – соврала Олинн по-быстрому, надеясь, что отец, услышав всё, что нужно, отпустит её, не вдаваясь в подробности. – Для раненых. А Торвальд уехал в дальнюю ситту проверить запасы и должен был вчера вернуться.
Видно было, что ярл Олруд зол. Его лоб пересекали три глубоких морщины, и голубые глаза смотрели холодно и жёстко. Разглядывая Олинн, он о чём-то думал и щурил левый глаз, отчего татуировка на его щеке собиралась складками, придавая ему ещё более суровый вид.
– Едем! – он хлопнул ладонью по столу, так что плошки подскочили, и рывком встал. – И ты со мной.
Он ткнул в Олинн пальцем и, взяв с лавки ремень, пошёл к двери, застёгивая его на ходу.
– К-куда? – спросила Олинн, следуя за ним.
– К вёльве.
Пока седлали лошадей, Олинн думала, может, сказать отцу, что ещё вчера Тильда в избушку не вернулась? Но подумала, что тогда придётся рассказывать и остальное, а судя по настроению отца, к нему сейчас лучше не соваться с такими вот откровениями. И она промолчала.
С другой стороны, это даже хорошо, что он решил взять её с собой, с отцом будут его хирдманы, и ехать по болотам с ними не страшно. По крайней мере, она узнает, вернулась Тильда или нет, а может, отец кого пошлёт на её поиски. Раз он решился к ней обратиться, значит, очень велика в этом нужда. А когда Белому Волку что-то нужно, для него нет никаких преград. Хотя то, что он так спешно засобирался к вёльве, было дурным знаком.
По болотам ехали быстро, растянувшись длинной цепочкой, и ярл Римонд возглавлял отряд. Олинн же ехала в самом хвосте, предпоследней, поглядывая по сторонам в надежде, что, может быть, Великая Эль даст ей какую-нибудь подсказку. Но день стоял погожий, тихий и ясный, и вокруг не было ничего примечательного, кроме отцветающих болот. Пару раз мелькнули потревоженные звери, то ли зайцы, то ли куропатки, а в остальном вокруг были лишь тишина да припекающее солнце.
Хирдаманы переговаривались, а Олинн прислушивалась. И пока они ехали, успела услышать кровавые подробности битвы у Чёрного порога. О том, сколько северян пало в этом бою и отправилось в Тёмные чертоги. А также о том, что и короля Гидеона тоже сильно потрепало, и что Красный порог ему будет взять не так-то просто: северяне знают, что отступать им некуда, и готовы умереть все до единого. Так что до сребролуния, скорее всего, будет стоять перемирие.
Вот почему ярл Олруд вернулся в замок: он оставил своего сына Харальда с войском. И пока обе стороны зализывают раны, он отправился домой, чтобы подготовить осаду или отступление, уж как боги рассудят. Послал гонцов к риг-ярлу и в Серебряную бухту. А сам решил отправиться к вёльве, потому что ответы замкового эрля его не удовлетворили. Эрль пророчил ему победу, но Белый Волк имел звериное чутьё, и оно подсказывало ему, что эрль врёт, боясь его гнева.
А Тильда врать не станет.
Олинн внимательно вглядывалась в кусты жимолости, в которых они с Торвальдом нашли тогда ещё безымянного монаха, но примятые стебли багульника уже поднялись, и никаких воронов по дороге в этот раз им не встретилось.
Но когда до избушки осталось не больше, чем полкварда, Олинн почувствовала, как к горлу внезапно подкатывает тошнота. Ноздри ощутили металлический запах крови, и в ушах зашумело. Только это был не совсем обычный шум, а будто откуда-то издалека донёсся сухой треск идущего по долине пожара. Красное зарево закружилось перед глазами в тошнотворной круговерти: деревья, вспыхивающие, словно свечки, звери, бегущие прочь, и сухая трава, с шипением превращающаяся в чёрный пепел.
Олинн ухватилась обеими руками за луку седла, чтобы не упасть, зажмурилась, что есть сил, и с жадностью втянула ноздрями воздух.
– Стойте! – вскинула вверх руку и добавила, указывая вперёд: – Там… что-то есть…
Эти слова она почти прошептала, так свело горло спазмом.
Хирдманы вмиг насторожились, вскинулись, готовясь к бою, доставая мечи и топоры, и ярл Римонд махнул рукой Улриху Змееголовому – своему разведчику.
Тот спрыгнул с лошади и юркнул в кусты, точно болотный уж, не зря же его назвали Змееголовым. Он умел подкрасться к любой цели незаметно, как зелёная болотная гадюка, и замереть, изучая противника. Несколько мгновений все стояли в напряжённой тишине, а Олинн смотрела на берёзу, что росла у тропинки перед поворотом к избушке Тильды. Старая кривая берёза ещё вчера была зелёной, а сегодня на ней, словно седая прядь в волосах старухи, появилась одинокая ветка жёлтых листьев, свисавшая до самой воды.
И пока они стояли в ожидании знака от разведчика, Олинн заворожённо смотрела, как оторвался от этой ветки жёлтый лист, медленно закружился, словно прощаясь с материнским деревом, опустился на тёмную воду и поплыл, подхваченный течением.
Великая Эль послала ей знак.
И тут же Улрих появился на тропе, махнул рукой, что можно проезжать, и только лошадь Олинн поймал за поводья и остановил.
– Жди здесь. Тебе туда не надо.
Олинн сглотнула с трудом, будто горло совсем высохло, и спросила тихо:
– Кто? Тильда или Торвальд?
– Вёльва, – ответил Улрих. – Какой-то зверь напал.
Берёза… Знак… Она могла бы и сама догадаться.
В замок возвращались спешно. Ярл Римонд погонял коня, мало заботясь о том, что у них под ногами, того и гляди шею свернут. Остальные хирдманы тоже не отставали, и на их лицах застыло одно и то же хмурое выражение. Все посчитали гибель вёльвы дурным знаком для Олруда, да и для всего Севера.
Но их тревоги мало трогали Олинн, всё внутри у неё будто застыло от ужаса и горя. В крепость она въехала одной из последних. Оставила лошадь конюшему и пошла пешком к реке. Спустилась к самой воде, туда, где в расщелине среди скал примостилось несколько кривых берёз, и опустилась рядом с одной из них. Долго сидела, держась ладонями за белый ствол и глядя, как тёмные воды Эшмола текут мимо.
Берёза заберёт с собой печаль. Отдаст её корням, а корни уходят глубоко между камнями и тянутся к воде. А вода уносит всё.
Она сидела долго и думала, что жизнь её уже никогда не станет прежней, и ей будет очень не хватать мудрых советов Тильды. Война всё ближе, и никто не знает, что случится завтра.
Хотелось плакать…
Но Олинн просто брала сухие берёзовые листья и бросала их в воду, глядя на то, как подхватывает их стремительное течение и уносит в неизвестность. Вот и она такой же берёзовый листок, упавший в стремительные воды Эшмола. А что будет дальше, когда война дойдёт до стен крепости? И почему-то подумала, а может, Игвар прав? Может, пока не поздно, пока война не дошла до стен Олруда, ей тоже стоит бежать? Вот только куда?
Сейчас она поняла, что Тильда была единственным по-настоящему родным для неё человеком, и, не в силах больше сдерживаться, обняла берёзу и заплакала.
А потом, когда слёзы высохли, ещё долго сидела, обхватив руки коленями, и лишь когда почувствовала, как по спине пополз холодок, поняла, что уже поздно, и это, верно, мачеха честит её за долгое отсутствие.
Ну и пусть хоть лопнет от злости! Неизвестно, сколько эйлин Гутхильде ещё осталось пробыть хозяйкой этого замка. Скоро придут южане, и что тут вообще будет? А у неё есть право побыть этот день в одиночестве.
Она вытерла слёзы, наблюдая, как солнце опускается за тёмную кромку ольховых зарослей на той стороне реки, и начинают сгущаться сумерки, и подумала, что вместе с темнотой могут прийти и те самые звери. Те, которые стали виновниками гибели Тильды. Ведь вёльву ни один лесной зверь не тронул бы. Если это, конечно, обычный зверь, а не чудище из тёмной пасти Нидльхейма.
Проклятые южане! Всё из-за них! Всё это их порождение!
В этот момент Олинн вспомнила слова Игвара о том, что этих гончих послали за кем-то. Неужто за Тильдой? Но кому вообще могла понадобиться старая вёльва, одиноко живущая в лесу? Что она им сделала? Да и кто их послал за ней?
Колдуны короля, конечно же! Кто же ещё!
Она подняла камешек и со злостью зашвырнула его в реку. Была бы её воля, она бы утопила в болотах всё войско южан!
Швырнула ещё один камень в реку и вдруг снова что-то почувствовала спиной. Но в этот раз не холодок, наоборот, будто тепло от огня лизнуло между лопаток, и поняла − сзади кто-то есть. Кто-то стоит и смотрит.
Она вскочила рывком и обернулась, хватаясь за рукоять кинжала. Но в тот же миг нога соскользнула с камня и поехала вниз по его скользкому мшистому боку. Олинн взмахнула руками, пытаясь удержаться и хватаясь пальцами за тонкие берёзовые веточки.
В одно мгновенье она представила, как падает на камни, бьётся о них головой и катится вниз по крутому склону. А потом летит прямиком в тёмные воды Эшмола, где непременно захлебнётся. Звуки вмиг исчезли, будто она оглохла, остался только шум реки и пустота вокруг. Олинн даже сделать ничего не успела − берёзовые веточки оторвались, не удержав её веса…
Она не разглядела, кто стоял позади, лишь краем глаза увидела мелькнувшую тень. Кто-то большой и тёмный метнулся от камня, и прежде, чем она вообще поняла, что происходит, её руку поймала чья-то крепкая рука. А потом и другая подхватила за талию, и дальше они уже падали вместе.
Самого падения Олинн не запомнила. И даже понять не смогла, как же так, почему они не ударились о камни или не разбились о выступ скалы. Мгновенье, и вот уже холодная вода обожгла кожу, ударила и оглушила, утаскивая вниз, и Олинн ушла в неё с головой. Но потом кто-то подтолкнул её, она вынырнула на поверхность и принялась барахтаться и плыть, борясь с течением.
В этом месте река делала крутой поворот, огибая скалу, на которой стоял замок, и течением Олинн унесло бы в самую стремнину, но чья-то сильная рука подхватила её и потащила за собой, почти вышвырнув на берег.
Игвар! Да чтоб тебя!
− Ну, пичужка, что же ты пугливая-то какая?! – его голос прилетел, казалось, откуда-то издалека.
Олинн кашляла и пыталась дышать, и даже не сразу поняла, что уже не тонет. И если до этого момента всё было в каком-то тумане, то этот голос стряхнул с Олинн оцепенение. Она поняла, что стоит на песчаной отмели у самого подножья замка, а прямо перед ней – Игвар, и его большие ладони прижимают её к себе. Взгляд Олинн упёрся в завязки его холщовой рубахи, а тело ощущало только, как вода стекает с него ручьями.
− Чего испугалась-то? – повторил свой вопрос Игвар.
Он провёл ладонью вниз по её плечу, отпустил и внезапно коснулся пальцами подбородка, приподнимая лицо так, чтобы она смотрела ему в глаза. Олинн моргнула, то ли от испуга, то ли ощущения того, что жизнь в неё возвращается, хоть она уже и успела с ней распрощаться.
Глаза Игвара были совсем тёмными, и какое-то мгновенье Олинн заворожённо в них смотрела, а потом осознала: да это же всё из-за него!
− Великие боги! – воскликнула она, изо всех сил толкая своего спасителя в грудь и делая шаг назад, к большому камню. – Да я же из-за тебя чуть не разбилась! Чуть не утонула! Ты зачем ко мне подкрался?! Ты совсем спятил?! Вот же наказание-то! Да что же ты за чудище такое бедовое! Да пропади ты пропадом! И все вы, проклятые южане!
Она что-то кричала ему, выплёскивая свой страх, а потом даже топнула ногой и плюнула в его сторону. И неожиданно разрыдалась, закрыв лицо руками. Она не хотела плакать и не хотела кричать на него, но, наверное, её горю нужен был выход, и эта песчаная отмель подходила, как ничто другое. Шум реки растворил и унёс её крик, а вода вместе со слезами смыла обиду. И на этом пустынном берегу никто не видел её горя. Разве что Игвар.
А он вдруг шагнул к ней, обнял и прижал к себе, не давая вырваться, а потом произнёс тихо, склонившись к уху:
− Я знаю про вёльву, пичужка.
Глава 9.
И ей стало как-то легче, как будто от этих простых слов горе ушло, притупилось и перестало жечь калёным железом. Прикосновение его ладоней было таким тёплым, успокаивающим. И, несмотря на то, что Олинн промокла до нитки, и с неё всё ещё текла вода, стало совсем-совсем не холодно. Даже наоборот…
Она сначала не поняла, откуда взялось тепло в её руках, которыми она закрывала лицо. Чуть отстранилась и увидела, что на ладони, той самой, на которой когда-то исчезла серебряная звезда, снова проступили её очертания. И это отрезвило Олинн, как ничто другое.
В один миг она ощутила, что стоит в крепких объятия Игвара, ощутила его руки, поглаживающие её спину и плечи, и твёрдые мышцы у него на груди… Жар накатил волной, всё закружилась перед глазами, а сердце предательски сжалось. И мысли, одна дурнее другой, полезли в голову…
А если он сейчас увидит эту звезду у неё на ладони? Он же сразу всё поймёт!
И Олинн испугалась. Ведь они здесь совсем одни, и крепостная стража не видит того, что происходит у подножья замка – их закрывает нависающая сверху скала. И если Игвар сейчас захочет что-то сделать с ней, его же никто не остановит! Никто даже крика её не услышит! Даже если он придушит её и просто бросит в реку, никто никогда её не найдёт!
Олинн ловко вывернулась, поднырнув Игвару под локоть, и отскочила к большому камню, пряча руки за спиной.
– Не надо меня утешать! – она почти огрызнулась, стараясь скрыть за этой напускной злостью весь свой страх. – Обойдусь!
Она отвернулась и принялась отжимать воду из волос, надеясь, что так Игвар точно не увидит того, как светится узор у неё на руке. Надо быстрее бежать в замок, пока совсем не замёрзла, да и не хватало, чтобы её видели тут с этим монахом! Будут потом болтать невесть что! Только вот лезть теперь придётся по крутому склону да по зарослям.
Мокрая одежда слишком откровенно облепила тело, и Олинн принялась спешно отжимать воду и из неё. А сама от стыда готова была провалиться, видя краем глаза, как Игвар стоит молча и наблюдает за ней. И некуда деться от этого пронизывающего взгляда, хорошо, хоть руки не распустил, а то пришлось бы снова прыгать в Эшмол!
Наконец она выпрямилась и обернулась, спрятав руки за спину, и посмотрела на своего горе-спасителя. Сейчас в нём уже ничто не напоминало раненного или умирающего, даже шрам на щеке стал почти не виден, что удивительно!
Он провёл пятернёй по волосам, стряхивая капли, и Олинн заметила, что мокрая рубаха и штаны на нём совсем новые, где только взял? И бороду он прибрал – стянул серебряными колечками, точно так, как делают ольхи. Вот уж странно, где он за один день разжился серебром? И новыми сапогами? Может кого-то ограбил? Не хватало ещё на её голову такого позора!
− Что ты тут делал? – спросила Олинн, выдохнув и оглядываясь. – И зачем подкрался ко мне?
Солнце давно скрылось за ольховником, и здесь, внизу, у самой воды, стремительно сгущались сумерки. И ей стало не по себе от того, что уже скоро ночь, а они здесь совсем одни, вдалеке от спасительных стен крепости.
− Я искал тебя. Хотел попрощаться, − ответил Игвар, взглянув с прищуром на другую сторону реки. – Не думал, что ты так испугаешься.
− Решил всё−-таки бежать? Ну, так и прощай, − произнесла Олинн, думая о том, что, может, это и к лучшему, если он уйдёт из крепости. Не место ему здесь. – А мне тоже пора. Выбираться ещё отсюда надо, по твоей милости!
− И это всё? Так просто? – спросил он с какой-то насмешкой в голосе и шагнул к Олинн навстречу.
От неожиданности она попятилась и вмиг оказалась прижатой спиной к холодному боку скалы.
− А чего же тут сложного? – спросила Олинн с вызовом, упираясь ладонями в камень и пряча их за спиной.
Только бы Игвар не увидел рисунок на её руке!
И вот так, с заведёнными назад руками, она внезапно оказалась перед Игваром совсем беззащитной, и по тому взгляду, которым он её окинул, нетрудно было догадаться, что за мысли его сейчас терзают. Он подошёл почти вплотную, навис над ней и неторопливо опустил свои большие ладони на камень по обе стороны от её головы.
Он был гораздо выше, и ему даже пришлось наклониться, чтобы посмотреть Олинн в лицо. С мокрых волос по щекам стекали капли, и прозрачная зелень его глаз завораживала, не давая отвести взгляд. Сердце у Олинн сжалось от страха и, наверное, стало размером с орех. На какой-то миг она даже задержала дыхание, боясь пошевелиться.
И в этот момент предательская звезда на ладони будто ожила, запульсировала и стала горячей. От неё поползло по руке приятное тепло, как от горячего мёда с огонь-травой. Оно растекалось по венам, забирая дрожь и страх и наполняя тело лёгкостью и странным жаром. Сердце, которое только что замирало от страха, теперь вдруг сжалось от сладкого предвкушения чего-то. И в другой раз Олинн бы и в голову не пришло с таким вызовом смотреть в эти прозрачные зелёные глаза, но сейчас рассудок у неё будто помутился.
− Ну раз ничего сложного, так давай распрощаемся, Лин−н−на-спасительница. Что я должен тебе за гостеприимство? – произнёс Игвар, изучая взглядом её лицо, как будто видел впервые.
− Н−н−ничего. Ничего ты не должен, − произнесла она, судорожно сглотнув. – То была воля богов, и я её выполнила. Благодари Луноликую Моор−Бар. И… ворона!
− Не Луноликая лечила мои раны, − произнёс он чуть тише и наклонился ещё ниже. – И когда я блуждал по Сумеречному лесу, говорила со мной тоже не она. Не она рассказывала мне про вересковые поля и бесконечные туманы Эль, а одна маленькая пичужка. Что же, я теперь у тебя в долгу и когда-нибудь верну этот долг. А может, сейчас?
− Не нужна мне твоя благодарность. Богов благодари и… уходи с миром! – прошептала Олинн хрипло, ощущая, как кожа горит от его близости, от его голоса и этого взгляда, и от того пламени, что прячет она в ладонях за спиной.
Как жарко! И ноги подгибаются. И кровь прилила к губам, заставляя их приоткрыться, как будто дыхания ей не хватает.
− Ты не передумала? Может, пойдёшь со мной? Что тебя здесь держит? – жарко прошептал Игвар, глядя ей прямо в глаза. – Замок падёт, что ты делать будешь? Куда денешься? Тебя могут убить… А я о тебе позабочусь.
− Нет! Никуда я с тобой не пойду! – она даже помотала головой, чтобы избавиться от наваждения.
Но избавиться не получилось.
Ей кажется, с каждым мгновеньем, с каждым словом притяжение между ними только растёт. И тепло от её ладоней течёт прямо в камень, к которому она прижимается, а оттуда к его ладоням, сплетаясь и связывая их. И хотя они не касаются друг друга, хотя между ними расстояние в пол-локтя, но будто и нет его вовсе, так остро она чувствует жар его тела и его горячее дыхание. И от слов, которые он говорил, даже шум реки затих и отдалился.
Взгляд Игвара скользнул по её губам, по подбородку и вниз по шее, а потом замер где-то на уровне груди.
− Какой странный кулон… Очень старый. Твой? – спросил он, опустив руку и осторожно поддев пальцем цепочку на шее Олинн.
Он поймал кулон в ладонь и наклонился, рассматривая, и лицо его было так близко, что Олинн совсем перестала дышать.
− Мой, − пробормотала она сбившимся голосом.
Вырвала бы у него кулон, да боялась показывать руки.
− Откуда он у тебя? Кто подарил? – требовательно спросил Игвар, и зелень его глаз угасла, заполнившись чернотой.
− Не твоё дело!
− Не моё? А может, и моё, − хмыкнул он, глядя на кулон. − Тебе бы янтарь подошёл и оникс… Странно, что такой красавице никто не дарит настоящих украшений. О чём только думают бестолковые северяне, − он посмотрел ей в глаза и усмехнулся.
Красавице?
Никто никогда не называл её красавицей. И если бы они не стояли мокрые на берегу реки, если бы он был не монахом, потерявшим память, если бы не смерть вёльвы и надвигающаяся война … Наверное, ей приятно было бы такое услышать.
− Это… Это мамин кулон, − прошептала Олинн сорвавшимся голосом и следом воскликнула: − Оставь его в покое! Уходи, Игвар! Уходи или…
− Или что? – он прищурился.
− Я закричу. В реку брошусь. Слышишь?
− Так ты не передумала? Не пойдёшь со мной? – спросил он, потерев кулон пальцами.
− Нет!
− Я не привык уговаривать.
− Так привыкай, раз уж ты божий человек! Вроде этому вас учат – смирению! – выпалила она, почти задыхаясь. – Не ты ли только что хотел меня отблагодарить? Так уходи!
− Ладно… Попрощаемся, Олинн-младшая экономка, − он снова усмехнулся и, отпустив кулон, положил руку на камень над её головой. – Знаешь, как прощаются южане?
− Не знаю, и знать не хочу!
− А я тебе покажу. Может, пригодится, когда они возьмут крепость, − ответил Игвар с лёгкой досадой в голосе.
− Не возьмут!
− Может, ты ещё одумаешься… А знаешь, пичужка, я мог бы просто закинуть тебя на плечо и унести, − произнёс он и вдруг метнул тревожный взгляд на другую сторону реки, где ольховые заросли уже утонули в сумерках, и повернул голову, вглядываясь во что-то, а потом добавил: − Но я не стану этого делать. Не сейчас.
− Я отдала богам свой долг и надеюсь никогда больше тебя не увидеть!
− А я уверен, мы ещё свидимся, пичужка.
Он повернулся к ней, дотронулся пальцами до подбородка Олинн, чуть приподняв её лицо, склонился и поцеловал в губы. Так неожиданно и не спрашивая…
Не то, чтобы Олинн не знала, что такое поцелуй. Знала уже… Но, что поцелуй бывает таким… Нет. Не знала. И насколько сам Игвар её пугал и внушал трепет, настолько этот его поцелуй оказался на него не похож. Нежный, хотя и грубый одновременно… И такой страстный… Он коснулся её губ сначала мягко, а потом смял, не встретив сопротивления, требуя ответа так жадно, что она не могла даже вдохнуть и уступила, не в силах сопротивляться. Лишь приоткрыла свои губы ему навстречу, глотая воздух вместе с поцелуем. А он будто торопился, и хотел одновременно и попробовать, и запомнить, и утолить голод.
Олинн не ожидала этого поцелуя. Она не собиралась ему отвечать. Она вжалась в камень, что есть сил, и будь её воля, наверное, растворилась бы в нём. Но камень не пускал, а жар от ладоней опутал, словно паутиной, растекаясь по телу. И вместо того, чтобы ударить настойчивого монаха или вывернуться и убежать, она отвечала на его поцелуй, ощущая, как что−-то обрывается внутри, как тугая струна, и падает вниз. Голова закружилась, и подогнулись колени, а ладони уже просто жгло, вот-вот начнёт плавить камень. И так невыносимо захотелось прикоснуться к нему. Или чтобы он прикоснулся.
Но он не стал.
Игвар чуть отстранился и прошептал ей прямо в губы:
− Я так и думал. Будешь скучать по мне?
А Олинн стало так стыдно за всё! За то, что вот он поманил, и она растаяла. И эти его слова, словно ножом, полоснули по сердцу. Она вздёрнула подбородок и произнесла жёстко, глядя Игвару прямо в глаза:
− Скучать? Нет, не буду! Ты, видно, забыл, как звал в беспамятстве женщину по имени Лирия. Просил её не уходить. Ты думал, что я − это она. Ты и руку мне целовал, думая, что это она. Надеюсь, ты и её вспомнил? Или память твоя возвращается, как тебе удобно? Наверное, где-то на юге Лирия ждёт тебя, а ты тут целуешь других девушек и зовёшь с собой на край света.
Игвар оттолкнулся от камня и сделал шаг назад. И его лицо вмиг стало непроницаемым, лишь в глазах засветилось снова что-то дикое, необузданное, что ещё в прошлый раз так сильно напугало Олинн. Она поняла, что сделала ему больно. Может, он не помнил этой Лирии, а может, вспомнил только сейчас, но эти слова его отрезвили, прошлись по нему, будто кнутом. Он шумно вдохнул, снова посмотрел на противоположный берег, а потом бросил коротко:
− Прощай, пичужка, − и зашагал по песку к реке.
Олинн даже сказать ничего не успела, как он нырнул в тёмные воды Эшмола и поплыл к противоположному берегу.
