Максим Привезенцев
Шотландский ветер Лермонтова
– Просто рассказал им о твоих путешествиях, – был ответ. – Они оценили.
Вот так через одно рукопожатие я получил шанс прокатиться по Шотландии на легендарном «Триумфе».
«Лишь бы форс-мажоров не случилось…»
К счастью, пока все шло своим чередом: билеты на паром мы купили заранее, еще в мае, визы получили ближе к концу июня, тогда же и виделись в последний раз – на нашем суздальском блюз-байк фестивале Total Flame, куда отправились через день после визита в Середниково. И вот, спустя месяц с небольшим, мы встретились снова – уже в Амстердаме, за сутки до отплытия. Мне повезло чуть больше, чем Вадиму: от столицы Нидерландов до Баден-Бадена, где обыкновенно «квартируется» мой «Харлей Стрит Глайд», было 600 километров, тогда как Чижу пришлось плестись 2500 километров на микроавтобусе из Москвы, деля салон только с любимым «Спорстером». Впрочем, эти мелкие нюансы никак не повлияли на наш настрой: встретившись, мы тут же отправились гулять по городу, который, без шуток, можно было исследовать вечно.
Я очень люблю Голландию, и души не чаю в Амстердаме. Для туриста здесь – настоящий рай: уличный арт, электронная музыка, гурманская еда… Олдскульные сигарные магазины тут соседствуют с совсем молодыми; современные фонари со светодиодными лампами по ночам освещают величественные здания викторианской эпохи. При этом, за исключением центральных, горячо любимых туристами, районов, Амстердам – город очень спокойный, живущий в собственном уникальном темпе. Моя мечта – пробыть здесь неделю-другую, работая над очередной книгой: запереться на лодке, пришвартованной на одном из многочисленных каналов, и стучать по клавишам, выбираясь в город только для того, чтобы пополнить запас продуктов, кофе и сигар.
«Когда-нибудь – обязательно…»
Паром отправлялся поздним вечером, и потому мы с Чижом неторопливо прогуливались по улицам Амстердама, время от времени захаживая в местные кафешки, чтобы перекусить, дать ногам отдых и, разумеется, обсудить грядущее путешествие. Я предвкушал встречи с интересными людьми и живописные шотландские пейзажи; Вадим в основном нахваливал Эдинбург.
– Это, блин, почти Амстердам, – уверял он. – Только шотландский.
Чиж знал, чем меня купить.
Какие-то технические моменты тоже проговаривали, но так, между делом, если только случайно заходила речь – ну какой смысл в десятитысячный раз обсуждать одно и то же? Зато не обошлось без классической темы, давно набившей мне оскомину.
– А вот можешь мне сказать, друг-дервиш, – произнес Вадим, когда мы, пообедав в небольшом ресторанчике, проходили мимо музея мадам Тюссо, – какой он – настоящий байкер?
«Опять ты за свое, Чиж…»
Этим же вопросом, но в других вариациях, он донимал меня с того момента, как мы разжились билетами на паром. Я по возможности отмалчивался – не хотел ввязываться в долгое и бессмысленное обсуждение. На миг показалось, что сейчас мне уже не отвертеться, но тут на глаза попался указатель, и я, тихо хмыкнув, сказал:
– Настоящий байкер? Ну, пошли, посмотришь…
И первым устремился ко входу в квартал красных фонарей.
– А… на что смотреть-то, Макс? – осторожно спросил Вадим, глядя на светящиеся витрины и полуголых девушек, извивающихся за стеклом.
– Здесь неподалеку есть один старинный бар, – бросил я через плечо. – Принадлежит местному мотоклубу «Хеллс Энджелс». Вот уж где байкеры, настоящей некуда…
– О как, – только и сказал Вадим.
В баре «ангелов ада» мы провели не больше часа, но Чижу и этого хватило. Он с интересом взирал на хмурых бородачей, которые, дымя сигаретами, играли на бильярде, пили пиво и косо смотрели в нашу сторону.
– Клевый бар, Макс, – заключил Вадим, когда мы уже брели в обратном направлении. – Как в кино прямо!
– Угу…
Приметив вывеску публичного дома, я остановился рядом с прозрачной дверью, которая одновременно служила борделю витриной. Из-за стекла на нас игриво поглядывала обнаженная брюнетка лет двадцати пяти.
– В чем дело? – спросил Чиж, недоуменно посмотрев сначала на меня, потом – на проститутку, которая всячески пыталась завлечь нас внутрь.
– Старик, – с чувством произнес я. – Пришла пора рассказать тебе об одной очень древней и важной традиции – перед долгим и опасным путешествием настоящий байкер должен купить себе любовь, чтобы дорога сложилась.
Вадим замер с открытым ртом. Такого поворота он явно не ожидал.
– Ты это сейчас… ты серьезно? – пробормотал Чиж наконец.
– Слушай, ну ты действительно думаешь, что после всего этого я буду шутить такими вещами? – деланно возмутился я.
– А это… если я… ну, не хочу? – облизав пересохшие губы, спросил Чиж. – Ну, в смысле… обязательно ли нам… обоим?.. Ну, ты понял…
– А, то есть я должен отдуваться за двоих?!
– Ну… я не это имел в виду… – еще больше смутился Вадим.
– Понимаешь, это ведь не моя прихоть: хочешь или не хочешь, ты уже встал на дорогу дервиша, а потому должен следовать традициям. Тем более что ты сразу пообещал мне неукоснительно следовать маршруту, который я составлю. Помнишь ведь?
– Помню.
– Ну так вот это – обязательная часть маршрута.
Не знаю, как я тогда умудрился ни жестом, ни интонацией себя не выдать – наблюдать за душевными метаниями старого друга было чертовски уморительно.
– Давай еще немного погуляем, я подумаю, – после длиннющей паузы попросил Чиж.
Я пожал плечами и отвернулся. Следующие полчаса мы в полной тишине бродили по кварталу красных фонарей. С трудом представляю себе, как это выглядело со стороны: двое взрослых мужчин, один из которых – немного рассеян, а второй идет, мрачнее тучи, сгорбленный и хмурый. Какие мысли возникли бы у случайного прохожего при виде нас двоих?
«Думаю, корнет Лермонтов, встреться он нам сейчас, наверняка бы отпустил в наш адрес немало острот!..»
Наконец я не выдержал и елейным голосом осведомился:
– А скажи, дорогой – ты ведь поэму «1831 июня 11 дня» прочел?
– Прочел. Ты ж говорил, что это обязательно, это какое-то там… сюжетообразующее произведение для фильма… да и для путешествия тоже… Правда, если честно, ничего оттуда не помню, хоть убей.
– Ну, это-то я понял, дорогой…
Я откашлялся и с чувством прочел:
И отучить не мог меня обман;
Пустое сердце ныло без страстей,
И в глубине моих сердечных ран
Жила любовь, богиня юных дней…
На несколько мгновений воцарилась тишина.
– Сука! – воскликнул Чиж с явным облегчением. – Купился! Вот же… блин…
Весь оставшийся вечер Вадим пытался объяснить мне, что этот дружеский розыгрыш мне удался только потому, что он, де, байкер неопытный и всех наших ритуалов попросту не знает.
– Но я бы на это ни за что не пошел, ты ж меня знаешь! – заверял Вадим.
– Нет-нет, конечно же, не пошел бы, – легко согласился я.
Ближе к вечеру мы отправились в порт и угодили в конец длиннющей очереди: август вообще пора отпусков, а тут еще и пограничники работали спустя рукава – словно нарочно припоминая англичанам за «Брексит». Стояла страшная жара; от соседства с пыхтящими фурами и легковушками было еще и душно, а потому я решил сбросить куртку и убрать ее в кофр. В итоге, пока возился с вещами, Чиж успел проскочить одним из первых… и пропасть. Я терпеливо дождался очереди, проследовал к одному из незаполненных трюмов, ожидая увидеть Вадима где-то в его окрестностях… но мой компаньон как в воду канул.
«Вот ведь торопыга… – подумал я – Не мог подождать… хотя, конечно, ничего удивительного – первый раз вместе едем…»
Заезжая на аппарель парома, я вдруг услышал, что мотор моего «Харлея» начал издавать жуткий звук, схожий с ревом пилорамы. Причем случилось это в тот момент, когда я переключал скорость. Ради интереса я отпустил сцепление, и лязг ушел.
«Чертовщина какая-то».
В трюм я спускался безо всякого постороннего шума, однако стоило мне достичь своего отсека и переключиться на нейтраль, и рев возобновился.
«Может, перегрелся, пока мы на жаре в очереди толкались? Ладно, до завтра постоит, остынет – попробуем. Главное, что на скорости едет тихо, значит, скорей всего, проблема со стартером…»
Оставив байк в трюме, я отправился к стойке ресепшена и, конечно же, сразу встретил там Чижа – вертя головой из стороны в сторону, он высматривал среди пассажиров меня.
– Вадик! – воскликнул я.
Чиж повернулся на голос, расплылся в улыбке и поспешил ко мне.
– Макс! Ты куда пропал? – выпалил он, едва мы сблизились.
– С байком возился. Ты ключ не брал?
– Брал. Мне его в будке перед паспортным контролем выдали. Я и твой взял, сказал, что с другом.
– А, так вот почему мне тетя голландская так улыбалась!.. Пойдем, бросим вещи…
Примерно через полчаса суета сошла на нет, и паром наконец отчалил. Народ прохаживался по палубам с вальяжностью престарелых павлинов: дорога до Ньюкасла занимала около пятнадцати часов.
– Чем займемся? – зевнув, спросил Чиж.
– Давай в баре присядем, пройдемся по карте, – предложил я.
Файлы с координатами – дело хорошее, но карта дорог нагляднее и удобней, как ни крути. Правда, найти нормальную в России я так и не смог, поэтому купил только в Германии. Уже находясь в Баден-Бадене, я заботливо перенес на эту карту наш маршрут, отметив все важные места, и теперь горел желанием показать мой маленький географический «шедевр» Чижу. Вадик, разумеется, возражать не стал и мы, заказав по чашке кофе, уселись за угловой столик. Бар на пароме можно было бы назвать уютным – приглушенный свет, приятная обстановка – если бы не одно «но»: уйма туристов, которые попросту не знали, чем себя занять. Приди мы позже минут на десять, и свободных мест бы уже не нашлось.
– Смотри, дружище, – сказал я и развернул перед Чижом огромную карту, которая моментально накрыла стол.
Официант, принесший кофе, после недолгих раздумий поставил чашки на свободный стул.
– Зато тут каждую шотландскую тропинку видно, – добавил я, предвосхищая вопрос Чижа.
Проходя по маршруту, я – в который уж раз за последние месяцы – поднял вопрос о замке Фингаск. Дело в том, что идея посетить Фингаск принадлежала Жене, сестре Вадима, дружившей с хозяевами, и потому вопросом занимался лично Чиж. В итоге координаты мне он так и не прислал.
– Да не переживай ты, – махнул рукой Чиж. – Завтра все будет. Я Жене написал, она сказала, пришлет.
На том и порешили. Потом мы еще раз обсудили правила езды в группе. Чижу это было в диковинку, но, учитывая, что мы ехали вдвоем, задача казалась не слишком сложной.
– Вот, когда с Сахалина на бракованных «Уралах» ехали, там, да, однажды чуть не влетели, – припомнил я. – Ведущему колонны от усталости что-то примерещилось, он забыл, что едет не один, и так резко ударил по тормозам, что мы чуть не стали одним большим «Уралом» с четырьмя люльками и рулями!
– Страшное дело, – заметил Вадим.
– Поэтому важно помнить, что ты едешь не один. Всегда. Даже, когда впереди друга границу пересекаешь – помни, что надо его дождаться… – усмехнулся я.
– А, это ты про меня уже? – улыбнулся Чиж.
– Ага. Мелочь, конечно, но для удобства давай договоримся по возможности не терять друг друга из виду, хорошо?
– Да какие дела, Макс? Я ж не спецом…
Тем временем бар начал стремительно пустеть: туристы оживились и потянулись к выходу. От Чижа это тоже не укрылось.
– Куда это они так ломанулись? – удивился он.
– Да черт его знает. На кораблекрушение не похоже – бармены спокойные, как удавы в шотландских лесах…
– Может, интересное что? Пойдем, глянем?
– А пойдем.
Залпом допив кофе, Вадим поднялся со стула и поспешил к дверям. Я чуть задержался – сворачивал карту и убирал ее обратно в рюкзак. Когда наконец вышел наружу, Чиж ждал меня там.
– Смотри, – сказал он, указывая пальцем на дьюти-фри, который находился неподалеку от бара. Прежде он пустовал, но теперь народ облепил его со всех сторон, словно булавки – мощный магнит.
– Откуда такой ажиотаж? – недоуменно пробормотал я.
Подойдя поближе, мы увидели на входе дородного парня в клетчатой рубашке и потрепанных голубых джинсах.
– Whiskey tasting! – на ломанном английском зычно восклицал он. – Free sets of three shots!
– О, дегустация виски! – обрадовался Чиж. – Пойдем, Макс?
И снова я не спорил: видя, как загорелись глаза моего друга, отдался на волю судьбы, хотя дегустировать ничего не собирался. Получив талоны от того же парня в клетчатом, мы прошли внутрь и отправились за халявным виски. Щедрость хозяев поражала: на пробу можно было выбрать любые сорта из доброй сотни наименований, поэтому выбор дался Чижу не просто. При этом сам сет из трех шотов оказался для Чижа легкой прогулкой, и потому, облизав губы, он обратился ко мне:
– Макс…
– Ау?
– Это… ты все равно ведь не пьешь, правильно? А мои талоны на выпивку закончились в тот момент, когда мне только начало… хорошеть.
– Сочувствую, – с притворной грустью сказал я.
– Вот ты!.. Отоварь свои талоны, пожалуйста. Я тебе скажу, чего для меня взять.
– Давай, говори, – усмехнулся я.
Чиж просиял и стал перечислять.
Нас, конечно же, раскусили – правда, к этому моменту Вадик допивал последний шот. Впрочем, никаких санкций не последовало – скорей, мои действия вызвали у хозяев дьюти-фри неподдельное удивление.
– Вы из России? – спросил продавец на чистом русском.
– Да, – кивнул я.
– Из России – и не пьете?
– Угу.
– На халяву?
– Так точно.
Пауза.
– А вы случайно не больны?
– Напротив, – с улыбкой ответил я. – Здоров как никогда.
– Тогда почему? – не унимался продавец.
– И так хорошо.
– Надо же… Я сам с Одессы, у нас почти весь экипаж оттуда. И русских с украинцами повидали будь здоров. Всяких-разных. Но вот чтоб русский от халявной выпивки отказывался… такого не помню. У нас тут шотландцы пьют, от мала до велика… водители, трезвенники, все! Бесплатно же… а вы – не пьете… Вы какой-то… неправильный русский!..
Я только улыбнулся в ответ и пожал плечами. Спорить с подобными типами – себе дороже. Для них даже наличие жизни на Марсе менее удивительный факт, чем непьющий русский.
«Впрочем, стереотип-то этот не на ровном месте возник, – подумал я, с грустью глядя на ряды бутылок, украшающие длинные полки. – Наверняка на одного меня приходится десять таких, как Чиж, и еще двадцать вообще без чувства меры… И вот последних тут, надо думать, встречают с распростертыми объятьями…»
Быстро потеряв ко мне интерес – ясно же, что ничего не куплю – одессит переключился на компанию из четверых мужиков, стоящих чуть поодаль. Они уже выпили халявные сеты и теперь громко обсуждали продегустированные сорта.
– Хорошо тут у них, – с чувством произнес Чиж. – Сразу видно – Европа…
Я только усмехнулся и спросил:
– Ну что, теперь-то твоя душенька довольна?
– Ну а то!
– Может, тогда покурим да спать?
– Ну, пошли… – нехотя сказал Вадим. – Завтра ехать много, лучше притормозить… А то еще эту… концентрацию утратим…
Мы направились к выходу, но далеко уйти нам не дали: поняв, что друг «неправильного русского» так ничего и не купил, одессит воскликнул:
– Господа! Спецпредложение, только для вас! Если возьмете любую бутылку виски прямо сейчас, я вам еще по сету из трех шотов сделаю, каждому!
Чиж обернулся так быстро, словно речь шла не о выпивке, а, как минимум, о судьбе целой галактики.
– А давайте мне бутылочку того, последнего! – весело воскликнул он и, потирая ладони, направился обратно к стойке. – Очень так хорошо пошло…
Понять, кто из них больше выиграл, Чиж или продавец, я так и не смог. Судя по довольному виду обоих, каждый счел последнее предложение безумно выгодным.
Час спустя мы все-таки покинули дьюти-фри и отправились на корму – покурить перед сном. Чиж пребывал в прекрасном настроении – зажав купленную бутылку шотландского виски подмышкой, он тихо насвистывал под нос. Я же наслаждался вечерней прохладой; море было спокойным, и лишь встречный ветер раскачивал флажки на мачтах нашего парома, неустанно разрезающего ночную мглу.
– Слушай, а у Лермонтова про звезды было что-то? – задрав голову, спросил Чиж. – Помню, вроде было, а что – не помню…
– Такая же история… сейчас…
Пару минут покопавшись в телефоне, я прочел:
Вверху одна
Горит звезда,
Мой ум она
Манит всегда,
Мои мечты
Она влечет
И с высоты
Меня зовет…
– Умел же! – перебил меня Чиж. – Так вроде просто – и так широко! Гений, что тут скажешь…
Решив, что вторую половину стиха Вадиму читать бессмысленно, я сказал:
– Поэтому-то мы и едем в Шотландию, старик – чтобы посмотреть, где этот гений зародился.
Некоторое время мы дымили в тишине. Я курил сигару, Чиж – сигарету: сигары он отчего-то не любил – пару раз угощался моими, но всегда все заканчивалось фразой: «Не, не мое».
– Вот все-таки интересно, как жизнь устроена, – сказал Вадим наконец. – Предки его – в Шотландии, а он – раз! – и великий русский поэт!
– Ну, у него по всему миру потомки, ты же слышал. Тот же граф Лерма в Испании, которого он рисовал…
– Ну да, ну да, – задумчиво произнес Чиж. – Везде дворяне, а потомок в родовой усадьбе свадьбы и корпоративы проводит, чтобы концы с концами свести.
– Ну, в нынешней России другие дворяне, – с грустью сказал я. – А остальные не живут, а от колыбели до могилы концы с концами сводят…
– Это да, – вздохнул Вадим.
Он шумно затянулся и, бросив бычок в урну, сказал:
– Пойдем в каюту, устал я что-то…
– Шотландский виски утомил? – беззлобно хмыкнул я.
– И он тоже, – улыбнулся Чиж.
По возвращении в каюту Вадим сразу завалился в койку, а я сел за дневник – еще с самого первого путешествия взял за правило записывать все даже то, что, на первый взгляд, кажется сущей мелочью. Достал планшет и стал планомерно забивать в заметки каждую деталь, о которой вспомнил: как проснулся, выгнал «Харлей», как ехал из Баден-Бадена в Амстердам, как пересекал границу в порту…
– Макс, – позвал Чиж.
– Да, дорогой?
– Скажи, а Лермонтов был в Шотландии?
Я отвлекся от дневника. Вадим, разумеется, знал, что Лермонтов никогда не был в Шотландии – мы с ним об этом говорили, и не раз. Так что либо на почве шотландского виски у Чижа случилась временная амнезия, либо его просто потянуло на беседу.
– Нет, не был, – сказал я вслух. – Никогда. Хотя и мечтал. Это сейчас мы за четыре дня добираемся – паром плюс микроавтобус от Москвы – и кривимся, потому что самолетом быстрей, а в начале девятнадцатого века на это требовалось не менее двух недель в одну сторону. Учитывая риски, не каждый отважился бы на такое путешествие. Да и дорожные документы не всем давали – не хотел царь, чтобы дворяне просто так по заграницам шастали…
Ответом на мои измышления стал залихватский чижовский храп, который, по ощущениям, был созвучен пятистопному ямбу поэмы «1831 июня 11 дня».
…И мысль о вечности, как великан,
Ум человека поражает вдруг,
Когда степей безбрежный океан
Синеет пред глазами; каждый звук
Гармонии вселенной, каждый час
Страданья или радости для нас
Становится понятен, и себе
Отчет мы можем дать в своей судьбе…
Все это было вчера, а уже сегодня утром наш паром достиг Ньюкасла. Условившись встретиться на пограничном контроле, мы разошлись по трюмам, дабы подготовить наши байки к выгрузке. Упаковав вещи, я снял специальные паромные крепежные ремни, уселся в седло и нажал кнопку стартера. Звук разрывающегося металла громом прокатился по трюму; мигом ощутив на себе испуганные взгляды других водителей, я заглушил движок.
«Вчера он точно работал потише…»
Нормально оценить работу мотоцикла до того, как весь транспорт покинет трюм, я, к сожалению, не мог: нужно было тронуться с места и проехать хотя бы несколько метров. Пришлось запастись терпением; наконец, когда пришла моя очередь покидать трюм, я завелся, воткнул первую передачу и медленно отпустил сцепление. Все стихло в момент, и байк спокойно покатился вперед. Тогда я попробовал выжать сцепление на ходу, и двигатель снова недовольно загрохотал.
«Отпускаем…»
И опять – тишина. Только где-то на грани слышимости до боли знакомый и оттого приятный уху чих харлеевского движка: «Потейто-потейто-потейто…»
«Теперь нейтраль…»
Рев, скрежет, эхо по всему трюму.
«Понятно».
Я заглушил мотор. Никакой паники, естественно, не было: многолетний опыт езды на байке давно научил меня, что к поломкам мотоцикла надо относиться философски, как к неизбежному злу или предвестнику приключений. Любая, даже самая лучшая техника имеет свой ресурс. Мой «Харлей» ломался даже реже положенного – учитывая, сколько дорог я на нем исколесил.
«Главный вывод – на скорости я ехать могу. Для начала – уже неплохо».
На пограничном контроле мой байк снова оказался в центре внимания; пришлось даже заглушить двигатель и катить его руками. Думал, пограничники утомят вопросами, но они лишь пожелали мне удачи и отпустили.
– Чего у тебя там с байком случилось? – спросил Чиж, когда мы оба уже были на берегу.
Я с угрюмым видом завел мотор, и тот охотно загрохотал.
– Ну нихера себе! – вздрогнув от неожиданности, воскликнул Вадим.
– А ты думал, – снова заглушив мотор, буркнул я.
– Думаешь, до Эдинбурга дотянет?
– Пока не знаю. Сейчас поедем, поглядим, как он на дороге будет.
– Ну, покатили?
– Покатили.
От порта до первой заправки было не больше километра, но без проблем не обошлось. Переключиться на правостороннее движение удалось далеко не сразу; постоянно отвлекаясь на рев мотора, я один раз выехал на встречку и трижды при круговом движении уходил вправо под смачный матерок местных водителей на джорди.
– Это проводка стартера замыкает, – сказал Чиж, когда мы заправлялись. – Судя по симптомам.
Он говорил уверенно, поскольку всю свою жизнь посвятил ремонту автотехники. Правда, большей частью специализировался на «Мерседесах», но базовые принципы механики знал на зубок.
– Наверное, – пожал плечами я. – Но почему только на нейтрали и при выжатом сцеплении шумит, а на скорости – норм?
– Возможно, потому, что на скорости опережающая муфта выталкивает бендикс стартера, не позволяя ему греметь от непопадания в шестерню основного вала. Проводку надо прозванивать, искать, где плюсовой провод коротит, но в поле это сделать нереально. Ну и большой вопрос – не убьем ли мы стартер? Может, его пока совсем отключить и с толкача заводиться?
– Ценю твою заботу, но, блин, это все же не твой «Спорстер» в два центнера – мой «Стрит Глайд» почти вдвое тяжелей. Так что с толкача ты его не заведешь, поверь на слово – я пробовал. Так что буду приспосабливаться. – Я вздохнул. – Идти на скоростях, а при торможении глушить и на нейтрали катиться.
– Да ну, это же целый цирковой номер! – неуверенно хмыкнул Чиж.
– Ну, цирковой. Но это ж не на всю поездку – двести километров протянуть, а там ребят из «Триумфа» попросим пошаманить, наступив на горло брендовой гордости. Хотя, думаю, когда я заеду к ним в гараж на «Харлее» с таким звуком, они будут аплодировать стоя и снимать меня на телефон.
– Это да, – усмехнулся Вадим. – Ну, смотри сам. По мне, так больно опасно все это…
– Попробуем. Все равно других вариантов нет. Эвакуатор – это если совсем встану. Ладно, давай кофе выпьем и поедем.
– Давай.
Спустя двадцать минут мы уже сидели в пятистах метрах от заправки, пили эспрессо и сквозь клубы дыма рассматривали мой несчастный байк, так не вовремя решивший захворать. Пользуясь паузой, я сверил точки в навигаторе с бумажной картой, чтобы «Гармин» ненароком не увел нас на автобан: по дороге в Эдинбург мы планировали посетить места, связанные с Томасом-Рифмачом – тем самым, который написал «Тристана и Изольду». Удивительно, но он тоже был из рода шотландских Лермонтов.
– Может, не будем рисковать и автобаном махнем прямо до Эдинбурга? – спросил Вадим.
– Чиж, если мы сейчас там не проедем, то канва восприятия шотландских мест Лермонтова нарушится. Тем более, неизвестно, что будет на обратном пути. Поэтому давай лучше в первые дни придерживаться обязательной программы, а дальше уже будем импровизировать, хорошо?
– Хорошо… – легко согласился Чиж.
Я снова склонился над картой.
– Слушай, Макс, а Лермонтов хорошо ездил на лошади? – спросил Вадим.
– Его современники уверяют, что да, – не отрывая взгляда от экрана, ответил я. – Хотя однажды он решил покрасоваться на каком-то параде и свалился с лошади, и она ему копытом в колено заехала. Попал в госпиталь, был выписан, но всю оставшуюся жизнь хромал.
– А как же он на балах потом танцевал?
На сей раз я ненадолго завис, после чего хмуро сказал:
– А вот об этом история умалчивает…
Чиж погрузился в раздумья – видно, представлял себе бал и хромого Лермонтова на нем.
– Ладно, – сказал я, разобравшись с навигатором. – Вопросы у тебя, конечно, интересные, но, как гласит байкерская мудрость, если хочешь доехать из точки А в точку Б – нужно ехать!
Мы поднялись с лавки и пошли к нашим байкам. Несмотря на поломку моего «Харлея», настроение было хорошее. Разве что Вадим едва заметно нервничал, но это было вполне объяснимо: сегодня ему предстоял самый длинный мотопереход в его жизни.
* * *
1836
То было самое начало марта, и сердце Уварова радостно билось – он предвкушал встречу с Лермонтовым, который должен был прибыть в Петербург вечером сего дня.
«Сколь многое поменялось за один год, – размышлял Петр Алексеевич, любуясь вечерним Петербургом, проплывавшим за окном их экипажа. – Сложно представить, что еще в прошлом апреле я, хоть и искал встречи с Мишелем, совершенно не знал, как относиться к его странным играм в любовь…»
С той поры, как случился разрыв Катеньки и Алексея Лопухина, Уваров, внемля совету Монго, стал чаще встречаться с Лермонтовым, дабы понять, кто же на самом деле скрывается за маской балагура и повесы. И, чем больше проводил с ним времени, тем сильней удивлялся, сколь многое Мишель в действительности прячет от окружающих. Видимо, проникаясь к кому-то, Лермонтов все сильней и сильней обнажал перед ним свое подлинное естество. Это происходило и в личных беседах, и в письмах, которыми новоиспеченные друзья обменивались все охотней – особенно после временного отъезда Мишеля в Тарханы к захворавшей бабушке.
Поистине, в этой метаморфозе было нечто по-настоящему магическое.
– Не совсем только понимаю, что сегодня будет у князя Гагарина, – признался Уваров. – Званый ужин?
– Скорее, дружеские посиделки, – с улыбкой произнес Монго. – Но, безусловно, князь не оставит нас голодными! Тем более Мишель будет с дороги. Так что об этом не переживай.
Экипаж свернул на Преображенскую улицу и вскоре остановился у двухэтажного дома с фигурными колоннами, поддерживающими широкий балкон. Окна были темны, кроме одного – крайнего справа на верхнем этаже. Уваров первым выбрался из экипажа, пошел к извозчику; пока расплачивался с ним, наружу вылез Монго и, пригладив волосы, сказал:
– Не слишком-то похоже на званый ужин, правда?
Петр Алексеевич спрятал кошель обратно за пазуху.
– Ты про то, что окна не горят? Я заметил. И, признаться, удивлен.
– Об этом я и говорил, мон шер. Небольшая компания, дружеская обстановка, скромный ужин – такое уже случалось, и не раз. Правда, часто мы приезжали к князю или иным уже после бала, дабы немного побыть в тишине, подальше от суеты…
– А меня вы почему решили позвать? – спросил Уваров.
Монго замялся – то ли не торопился отвечать, то ли действительно задумался – после чего сказал:
– Ну, я давно предлагал твою кандидатуру, но тогда мало кто тебя знал, и были определенные сомнения. Однако теперь Мишель меня поддержал, как и князь, а остальные вслед за ними не стали противиться.
Они прошли к дверям и постучали. Минуты три спустя им открыли, причем сам Гагарин, что немного удивило Петра Алексеевича, хоть виду он и не подал.
– Добро пожаловать, господа, – сказал Григорий Григорьевич.
– Здравствуй, Гриша, – с улыбкой сказал Монго. – Мишель уже здесь?
– Пока нет. Ждем-с. Но обещался быть непременно. Пойдемте наверх, к остальным.
Гости не спорили. Вслед за хозяином они поднялись по лестнице на второй этаж и остановились у двустворчатой двери гостиной, из-за которой доносились голоса самых разных тембров. Князь любезно распахнул перед Петром Алексеевичем и Столыпиным двери и сказал, входя:
– Нашего полку прибыло, господа!
В комнате было трое молодых людей: один из них, с пышными темными усами, но крайне бледным, болезным лицом, скучал у окна; его Гагарин представил, как Жерве. Двое же остальных, Долгоруков и Шувалов, играли в шахматы, сидя за квадратным столом у левой от входа стены. Монго, едва войдя, тут же принялся радостно здороваться с каждым, и каждый здоровался с ним. Петр Алексеевич во всем старался подражать старому другу – тоже всем улыбался, тоже говорил, что рад встрече… При этом Уваров, конечно же, испытывал некоторое смущение: посиделки у Гагарина казались каким-то особенным таинством, доступным только ограниченному кругу избранных.
«Вот только, в чем это таинство состоит?»
– Так вы, стало быть, старый приятель Монго? – спросил бледный усач.
– Верно, – кивнул Петр Алексеевич.
– А с Мишелем вы тоже давно знакомы?
– Нет, виделся с ним всего пару раз, – неуверенно ответил Уваров.
– Что за допрос с пристрастием, старина Жерве? – усмехнулся Столыпин. – Мы же не в Третьем отделении!
– Э, нет! – смеясь, воскликнул Жерве. – Тут же обычный интерес, sans aucune arrière-pensée! (без всякой задней мысли, франц.). Ты меня с ними не равняй!
– А ты не веди себя, как они, – беззлобно сказал Монго, – и не буду.
– А кто знает, как ведут себя в самом деле агенты Третьего отделения? – прищурившись, спросил Жерве. – В Петербурге только и разговоров, что про них, а на деле никому ничего толком не известно. Поговаривают, даже Пушкин у них на попечительстве…
– Я тоже такое слышал! – вставил Долгоруков, оторвавшись от созерцания шахматных фигур.
Гагарин поморщился:
– Давайте не станем высказывать эти нелепые домыслы в адрес Александра Сергеевича? Мы с ним, может быть, и не друзья, но относимся друг к другу с большим уважением.
– Как пожелаешь, – легко сдался Жерве.
Долгоруков за столом многозначительно хмыкнул, но ничего не сказал и вернулся к шахматам.
Тут снаружи послышался стук копыт и скрип колес старого экипажа.
– Неужто прибыл наш корнет? – с улыбкой сказал Гагарин, оборачиваясь на звук.
Сердце в груди Уварова застучало чаще. Для него приезд Лермонтова был облегчением и одновременно испытанием: одно дело – письма, когда ты можешь подолгу обдумывать каждое слово, прежде чем его записать; совсем другое – живое общение, когда реагировать на сказанное собеседником надо тотчас.
«Почему, когда речь заходит о Мишеле, я так боюсь ударить в грязь лицом? – со стыдом подумал Петр Алексеевич. – Почему меня настолько волнует его обо мне мнение?»
– И верно, он, – подтвердил Жерве, глядя в окно.
– Пойду, встречу, – сказал Гагарин и направился к дверям.
– А где же домоправитель и другие слуги? – тихо спросил Уваров у Монго.
– В такие вечера князь обычно отправляет всех во флигель для прислуги. Чем меньше посторонних ушей, тем лучше.
