Мари Мишель
МирЭМ
64
В нотариальной конторе в очереди сидели люди. Два нотариуса и три секретаря, которые подготавливали документы для подписи.
Трофим Артемович направился к знакомому кабинету, к знакомому юристу.
– Здравствуйте, здравствуйте! – поздоровался нотариус, Александр Сергеевич, горячо пожимая руку. – Дело какое привело?
– Серьезное. Окончательное! Составляем завещание на девушку, с которой мы были у тебя недавно. Хорошая девушка.
– Я нисколько не лезу, Трофим Артемович, – очертил твердым порядком нотариус, но, прежде чем приступить оформлять, подумайте все-таки о родственниках, – корректно проговорил серьезный юрист, взглянув на клиента убежденным взглядом.
– Есть дальние родственники моей жены, – старательно заговорил старик, углубляясь в каждое слово, – это далеко не те люди, чтобы завещать им такие подарки! Я знаю, чем дело закончится. Растащат по кускам и разворуют, да на помойку выкинут! А Марта мне по-отцовски понравилась. Скромная, ответственная, хозяйственная, – рассудил он. – Завещаю свое имущество ей.
– Документы нужны, Трофим Артемович, – напомнил Александр Сергеевич, методично. – Свидетельства о собственности, справку из психдиспансера, ваш паспорт и паспортные данные девушки.
– Мои документы со мной, а паспортные данные девушки возьмите из договора. Так же ведь можно?
– Можно! Вопросов нет! – принялся Александр Сергеевич сосредоточенно работать за компьютером, а завещатель ждал, которому не здоровилось с самого утра. Мутило и голова кружилась, но он ждал, с важной надобностью. «Поставит подпись и пойдет налегке».
Александр Сергеевич, не моргая, положил перед завещателем документ:
– Трофим Артемович, внимательно проверяйте объекты завещания, а потом вот тут пожалуйста полностью свою фамилию, имя, отчество и подпись.
Дед, натянув очки, прочел документ и удостоверившись взял авторучку, твердо вывел: Сахаров Трофим Артемович, – черкая роспись.
– Документ подписан, и будет храниться в нашей нотариальной конторе, сохранность которого мы гарантируем, – уверил юрист, с неулыбающимся, предельно ясным лицом.
– Спасибо вам, Александр Сергеевич, всего доброго.
– Всего доброго, Трофим Артемович! Обращайтесь, если что.
Трофим Артемович вышел из нотариальной конторы и прищурил глаза, ослепленный декабрьским солнцем. Прошлепав до автобусной остановки, запыхавшись, присел на лавочку. Сердце сдавило. В поисках таблетки ощупал карманы, найдя в них две пары ключей. «Вот болван!» – поразился он сам себе. «Нужно непременно воротиться до Марты» – направился он к переходу, замертво завалившись у лестницы.
65
Московское солнце в субботний день припустило вожжи, ослабляя морозы и напуская на землю мелкий снежок. Ветер стелился по асфальту, залетал в переулки, затмевал лица прохожим, снежной крошкой оседал на козырьках подъездов.
Марта собралась к Маше, подошла к двери и застыла как вкопанная. Связка ключей пропала. «Он наверное забрал ее ключи по ошибке, иначе какой смысл? Надо ему позвонить!» Она быстро набрала Трофиму Артемовичу. Звонок срывался. «Как же ей быть?» Открыв дверь, Марта обозрела безлюдную площадку, с решетчатым лифтом. Выйти она может, но зайти уже нет. Дверь захлопывалась, но обратно в квартиру без ключей не попадешь.
Паника овладела ею! Нужно постараться, дозвониться старику. Глаза рассеяно забегали по телефону. «Что же могло случиться, не берет трубку?» Лицо скукожилось, на висках проступили капельки пота. Волнение дробью замельтешило по телу. Она предупредила Машу, что не сможет к ней приехать, не вдаваясь в подробности. «У нее все отлично, старик объявится, вернет ей ключи и в следующую субботу она встретится с Машей», – успокоила она себя, подбодрив.
Дверь снова притянула ее. Приотворив щель, Марта высунула нос. Ни шарканье шагов, ни человеческого запаха. Скрывающийся, короткий день приобщился к мраку, заретушировав лестничную клетку, ступеньки. Воротив дверь назад, она закрыла ее на внутреннюю задвижку. Какой-то непостижимый ужас подчинил ее себе. На голове зашевелились волосы. «Ей нужны ключи!»
Весь вечер она безрезультатно набирала номер Трофима Артемовича, загоняя себя в угол. На часах девять вечера. Вспомнив, что последний раз поела в час дня, открыла холодильник. Из содержимого: – сыр, творог, масло, яблоко, куриная грудка. Овсяная каша быстрого приготовления, гречка, хлеб.
Съев яблоко, прошла в туалет, и тут наконец завибрировал телефон. «Трофим Артемович!» Радостная спасительная дрожь прибыла в руки, надеясь, что это – он. На дисплее светилось – «Маруся».
– Маруся, сейчас… сейчас, – вознамерилась она ответить, пожалев на секунду, что не сам владелец звонит. Ватные руки застопорились, отказываясь действовать и телефон, словно живой выскользнул, падая в унитаз. – Маруся!!! – вздрогнул ее голос, зажигая в глазах сдавленное оцепенение.
Вытащив стремительно телефон из воды, она понадеялась его просушить, положив на батарею, моля об этом… «Работай! Прошу работай!» – молила она глазами, глядя на бездушный телефон. «Ну если что, деньги у нее есть, сможет купит новый, надо лишь дождаться Артема Трофимовича».
На следующий день она установила: «осталась плюс и без телефона». «Ну ничего, придет Трофим Артемович на следующей неделе и все наладится…»
66
Влад три дня штурмовал Маруськину хату. Ночуя у матери, он приходил, стучался, вызывал жену на серьезный разговор. Алмаз, деря глотку лаял на него, защищая любимую хозяйку.
– Давай поговорим откровенно. Скажи, что тебя не устраивает? Я исправлюсь!
– Развожусь я с тобой! Меня все не устраивает! – отвечала ему Маруся, не сдаваясь. – Пиво каждый вечер и вечные поиски работы.
– А каком разводе ты мелишь? Кто натискал тебя? Где же я пью? Всего то одну бутылочку! Ну Марусечка, умоляя, впусти меня домой, буду тихо себя вести. Обещаю! – причитал Влад, пытаясь склонить к себе жену. Лицо взвихренное, опухшие глаза лихорадочно блестели.
– Нет, Влад. На этот раз я не поведусь на твои уговоры. Мне даже денег от тебя не надо. Ничего не надо!
– Как скажешь! Но, ты… ты, знаешь кто? – закипятился Влад, раздувая ноздри, задышав тяжело.
– Мне все равно кто я! Хоть всеми неприличными словами назови!
– Назову, если не откроешь дверь отцу своих детей!
– Не открою. Устройся на работу, приведи свою жизнь в порядок, – советовала ему жена.
Влад уходил и возвращался снова. До часу ночи распевал под окном песни и не давал им спать. Стучался в окна и бил по стенам лопатой. Маруся молилась про себя, дети все эти дни были ее поддержкой. В магазин не выходили, доедали что было. За место хлеба напекли на прокисшем молоке блины. Ели их с вареньем. Алмаз ел свое и подъедал за детьми. Выпущенная псина погулять на улицу, управившись мигом рвалась в тепло. И в этой идиллии, они испытывали какое-то затаенное счастье, дом успокаивал их благодушно, пронизывая своей родовой любовью.
На третий день, он заявился пьяный в стельку, одичалый и остервенелый. Кидался в окна мелкими камнями, обзывался на Марусю, нес бессмысленную чепуху и напевал военные песни.
– Что тебе надо, Маруся, всего то десять тысяч? – вопил он истошно, скаля зубы. – Что так мелко плаваешь? Проси больше, я владею всеми деньгами мира! Что же, ты думаешь я подлец? Не приношу в семью деньги? Да, я все для вас делаю! Все что ты просишь. Съезди туда, съезди сюда… Мне для вас ничегошеньки не жалко! – выдыхался он орать. Уходит и приходил на следующий день, проспавшись к утру, но уже пьяный к вечеру, штормовал Маруськину избу, терроризируя свою семью.
Морозы неспеша спадали, но земля как камень чугунный. Безжизненная, черствая, скользкая, с толстым ледовым настилом. По ночам пурга присыпает. День облачный, влажный, черно-белый.
Влад не прекращал свои попытки прорваться. Притащившись пьяный в стельку, он заскоблил по окнам обмерзшими пальцами. Маруся с детьми не сразу определили, что звук этот, очередные проделки Влада. Сердце от ужаса застыло у нее, боясь, что он додумается разбить окно лопатой, в намерении залезть в дом.
Лыко у него не вязало. Поначалу слова тряслись, хрипло обрывались в горле, но вскоре он заливисто заорал, выпуская из нутро, наболевшее:
– Сына, сыночек, мать твоя окаянная, разлучила нас с тобой! Потому что она тварь подлая! Подлюка! Всех ее любовников перережу на куски и на березе развешу, – грозился он расправой. – Не думай, я не слаб! Я ой, какой сильный! Сейчас пойду и найду этот хренов клад! Знаю… знаю, где он закапан! Есть местечко на примете. Откапаю, делиться с тобой не намерен! Ты, Маруська этого не заслужила, потому что ты сука, сучара, морда овечья! Все сказал! Я любил тебя. Сильно любил! И тебя и детей! Прощайте дочери, прощай сыночек, знайте, ваш папка любил вас, – выдавил Влад последнее изречение, заткнулся и поплелся в сторону глубокой скважины.
– До чего ужрался! – затревожилась Маруся, сказав об этом Арине. – Снова к ямам своим направился. Земля то обледеневшая, свалится же! – спохватилась она, увидев из окна спальни, как Влад проковылял к впадине, собираясь пройти мимо, но ноги его стесненно заплелись на месте, спотыкаясь. Пошатываясь шарнирно, он занемел, запрокидывая голову, и потеряв равновесие в доли секунды, улетел на дно пропасти, где когда-то был Маруськин огород.
– Ах, – вырвалось у Маруси, – Арина пригляди за детьми, оставайтесь дома, – выскочила Маруська на улицу, накинув куртку. Алмаз разошелся лаем, тыкаясь лапами в окно.
Держась маневренно на скользкой поверхности Маруся, пододвинулась к яме. Влад лежал неподвижно, без сознания. Она спустилась по двухметровой деревянной лестнице на самое дно. Муж не дышал, пульс не прощупывался. Не поверив своим глазам, она уселась рядом с ним на глыбу снега, тихонько толкнув в плечо:
– Ты слышишь, меня Влад? Очнись, пойдем домой, – притронулась она к его голове теплой ладонью. – Пойдем, мой хороший. Все будет хорошо! – поглаживала ему бережно щетинистое лицо. – Бог с этими деньгами. Что я в самом деле, сдурела. Устроишься в такси, заработаешь, – плакала она, глотая слезы, склонившись над мужем, – ну что ты тут разлегся? – Замерзнешь! Ты просто упал, ничего страшного. Все падают, но поднимаются и живы. Пойдем родимый, хватит тебе уж тут лежать, – пригладила ему волосы окоченевшей рукой.
– Мама, вылезай оттуда. Влад мертв! – позвала ее Арина, стоявшая у края ямы.
– Зачем пришла, – подняла Маруська голову. – Иди, иди, смотри за детьми, мы сейчас придем, – проговорила она, словно в помешательстве.
Арина, не выдержав, слезла вниз:
– Вставай мама, давай поднимайся, – дергала она ее за рукав куртки, пытаясь оттащить ее от мертвого тела. – Оставь его. Он уже не вернется домой! Опомнись в конце концов! Он мертв! – вскрикнула старшая дочь, взрываясь от отчаяния, нахлынувшее на нее, – твои дети тебя ждут дома! Тебя!
Маруся, оправившись от ступора, посмотрела на бездыханного Влада. Его неподвижное тело широко распласталось с закрытыми веками. Она подтерла свои слезы, почувствовав сковывающий ее озноб. С неба на них посыпался мокрый жесткий снег, сострадая ей. – Прости, – попрощалась она с мужем. Его бледно-синее лицо облипали снежинки, запутываясь в волосах. Оставив труп, Маруся поднялась, опираясь на Арину, выкарабкалась обратно наверх по лестнице.
67
Квартира господствовала в тишине, ни шорохов, ни скрипов. Соседи и те тихие, никак не выдавали себя, а может никто и не жил по соседству, иначе как объяснить пустоту вокруг. Вымерли разве что?
В ожидании коллекционера Марта караулила дверь. Позвонить ему не было возможности, после того как она нечаянно утопила телефон в унитазе, он сгорел в довершении, просушиваясь на горячей отопительной батареи. Осталась она без ключей, и без телефона!
И все же она не забывала и убираться. Протирала пыль и мыла полы, в которых уже отражалась и она сама. Еда почти закончилась. Осталась овсяная каша, кусочек масла, немного хлеба и яблоко с увядшей кожурой. Слава богу еще был чай пакетированный и сахар.
Каждый день она была наготове, дожидаясь пятницы, день его посещений, по их с коллекционером договоренности. Сохраняя самообладание, ей что-то подсказывало, что он не наведается в ближайшее время и, быть может, с ним приключилась беда… Мысль, о том, что он специально забрал ключи, она не рассматривала, хоть и мало его знала. «Ну уж, не такой он человек. Просто старый, рассеянный. Нечаянно и прихватил».
«Но она же, в любую минуту может выйти!» Мозг предупреждающе сигналил о об этом, если совсем станет невмоготу. «Одеться, взять документы, выйти, захлопнув дверь и навсегда покинуть эту квартиру». Все достаточно легко. А как же договор, который они заключили у самого нотариуса? За сохранность вещей, она несет полную ответственность. «Вот она и охраняет содержимое квартиры, как какая-то псина». «Даже если надумает уйти, то из всего этого богатства ей ничего не надо, с собой не прихватит». «А вдруг ее потом обвинят в пропаже какой-нибудь бесценной картины, у которой астрономическая цена и за которую она поплатится тюрьмой!» Она не знала, как поступить, а мозг болтал и нагнетал обстановку…
Подошла пятница и Марта прислушиваясь у порога, следила за временем. Десть утра, начало одиннадцатого; без пятнадцати одиннадцать. Начало двенадцатого. Час дня. Старик не объявился!
В депрессионном состоянии покатилась следующая неделя. «Скоро ведь Новый год! Что же она, глупая, не сообщила Машке свой адрес. Вдруг она спохватилась бы и сообразила подъехать к ней. Вдвоем они что-нибудь придумали. У Машки мобильный телефон есть».
Марта тревожилась и экономила еду, растягивала как могла… Силы покидали ее. Она перестала намывать полы и изредка протирала пыль. Не мылась и она сама. От плескавшейся воды в ванне, ей казалось, что кто-то зашел в квартиру и расхаживает по комнатам. Сердце стыло, настораживаясь. Никого… И чтобы не играть с воображением, и не сойти с ума, стала обходилась раковиной, обмывая отдельные части тела и лицо.
Лежа на кровати, в маленькой комнатке перебрала поток мыслей, сожалея о том, что рванула в Москву. Сколько пропущенных звонков от Дениса, а она ни разу не ответила. «Такая гордая! Прям, гадко!» С каким наслаждением она послушала бы его голос и поговорила с ним. Он точно знал бы что делать и на два счета вызволил ее отсюда.
68
Мороз смягчился, ложась на поверхность земную ровным, красивым снегом, который отблескивал и днем, и ночью. Засыпал Маруськины ямы, украшал деревья белой ватой, стирал прежние следы и тропинки.
Усопшему диагностировали смерть от обширного внутреннего кровоизлияния. Хрупкие сосуды, смерть моментальная. Врач толковый, опытный, по наставлению свекрови, после вскрытия констатировал ей, что умер покойный от инсульта до момента удара головой при падении в яму.
– Понимаете меня? – спросил он Агафью Алексеевну, доходчиво повторив причину смерти, установленную после вскрытия трупа, и глянув через круглые очки на заморозившуюся от горя женщину, увидел время, потраченное впустую.
– Ну как же так, ведь он упал! Его могли столкнуть! – затрагивала она больное, произнося сухим голосом, сгорбатив спину, ища правды. Чмокала вставными зубами, зависала возле рабочего стола доктора, мешая ему заполнять очередные документы.
– Инсульт, разрыв сосудов может произойти где угодно, и то, что с вашим сыном произошел инсульт около ямы, это просто совпадение! Надеюсь, вы исчерпывающе меня услышали, – заглядывал он в недоверчивые, горестно-допытывающие глаза старой женщины пепельного цвета, устав ей разъяснять.
– Здесь некого винить, смерть ненасильственная, кроме как годами неправильный образ жизни! – опережал ее врач, в белом халате, читая ее назойливые мысли. – Держите ваше заключение, всего вам хорошего! – отвернулся он от бестолковой женщины, напрасно ищущей виноватого в смерти сына.
Похоронами занималась свекровь, помогал ей ее родственник, крепкий мужичок, седовласый, коренастый, с которым Маруся встречалась однажды на своей свадьбе с Владом. Агафья Алексеевна с глазами красно-плакучими, впалыми, говорила со всеми еле слышно, шепча постоянно. На Марусю смотрела несдержанно – злобно, укорительно, не веря врачебному заключению. А рядом одна Яна, потому что, Аринка осталась смотреть за детьми.
Оборотившись домой под густо-темный вечер, их встретила старшая дочь. Глядя на убитую мать, она предложила ей выпить чаю. Беззаботная Янка, с восковым, безразличным лицом от чая отказалась. На кладбище она не ходила, отсиделась с пожилыми родственниками у бабушки в избе, подслушивая их разговоры. «Молодой какой был, в рассвете сил», – болтали они, «оборвалась жизнь скоропостижно», – «дети сиротками остались», произносили жалостно. Янка же, не придавая значения похоронам, думала лишь поскорее вернуться и завалиться с маминым телефоном в кровать, играть до умопомрачения. Не до потерь ей было, не до взрослых, да и отца она недолюбливала при жизни.
Утро раскачивалось долго, текло вяло, и лишь к обеду зажглось белой пеленой. С улицы доносился гул трактора, очищающего поселковые дороги от навалившегося за ночь снега и стук лопат.
Маруся проснулась и подняв веки, сообразила, что находится в детской комнате. «Где же ее дети?» – озадачилась она. Лицо немного бледноватое, но уже с приятным румянцем. Глаза смиренные, наполненные добрыми надеждами.
Дверь скрипнула, вошла Арина, держащая на руках Сему:
– А вот и наша мамочка проснулась! – воскликнула старшая дочь, говоря об этом Семочке. Они присели напротив Сониной кровати. – Утром мы ели кашу, и почему-то у нас в доме перестала идти вода. Я набрала из бани, нагрела и искупала детей, – сообщала Арина, улыбаясь ярко.
Маруся присела на кровати и Семка тут-же пересел к ней на колени. К детям присоединилась Янка, какая-то важная и счастливая. Наверное, от того, что так долго не ходит в школу и никто ей не мешает играть на телефоне.
– А Соня где? – спохватилась Маруся.
За дверью послышался стук каблуков:
– К нам кто-то пришел? – спросила она у детей, и все прислушались, затаившись…
– Тук, тук, тук, – неумело стучал кто-то каблуками, приближаясь к ним. Дверь медленно качнулась, и с порога шагнула Сонечка. В длинном платье 60 – х годов, обернутая в меха, прикрытая летней соломенной шляпой. Соня демонстративно зашла в комнату и застыла, изображая возвышенную статную даму. Красная помада, начиналась от подбородка и заканчивалась у переносицы:
– Ну как я вам? – подчеркнуто спросила она писклявым голоском.
Все засмеялись, покатываясь от смеха и хватаясь за животы:
– Ну Соня, ну актриса!
– Идите все ко мне, мои любимые, обнимемся! Я вас так люблю! Все дети прижались к Марусе, в одном большом объятии.
Нескончаемая любовь к детям, самая неподдельная и неопровержимая всегда в настоящем, всегда с ней, а остальное развеялось, улетучилось и осталось где-то в прошлом. Маруся окончательно отрезвела от любовного опьянения и имя Женя, не сотрясало в ней никаких прежних чувств.
69
С каждым днем у Марты все больше и больше развивалась клаустрофобия. Квартира покушалась на нее. Художники, во главе жены Трофима Артемовича, бесплотные, хромоногие нечисти слонялись по квартире ночами, гремели чем-то, ржали неуместно. Из-за закрытой двери, в ее маленькой пальни до ее слуха доносились тяжелые, шоркающие шаги. Они устраивали заговор против нее, желая изжить ее с белого света. А Марта в отместку перестала сметать с них пыль.
К утру подоспел вопрос, «может с нее хватит!?» Чего она терпит? Надо собрать скудные пожитки, и пока не поздно, бежать из этой проклятой квартиры, где даже хозяин не появляется.
В прихожей, она долго собиралась. Сапоги, пальто, шарф, шляпа, сумка с документами. Навязчивая и спасительная мысль мучительно зудела в ее голове: – «сразу на вокзал, немедленно вернуться к Денису и Маруське». Возобладав решимостью вырваться на волю, к горлу подступила жженная тошнота. Отодвинув щеколду, она опустила дверную ручку:
– Давай родненькая, я ухожу! – лег ее голос скромно, – и? – вымученно посмотрели ее глаза на дверь.
Английский замок заклинило.
– И-и-и-и-и? Что в самом деле, открывайся давай?! – потребовала она, зыкнув.
Налегая на ручку со всей силой, она сорвалась интонацией:
– Да, что ты творишь, чудовище!!! Я домой хочу к Денису! Пусти меня!
Кулаки и ноги пошли в ход, голова затряслась в замешательстве, запутывая волосы, но дверь пообещала ей задержаться тут надолго.
«Надо успокоиться. Заварить чаю и подумать, каким способом она отсюда выберется…» Слезы ручьем по запавшим щекам, по обезумевшему, померкнувшему от горя лицу, душили ее, обнажая иссеченную душу. «Прощай любимый, прощайте подружки! Где ты, моя мамочка? Квартира-призрак изживает меня заживо!»
70
Наутро распевались синицы задушевными аккордами, воробьи свистели дружно, и чистили крылышки на голых ветках, надуваясь перинками, пригреваясь коротким днем. Красное солнышко уходило за горизонт рано, уступая право сиять месяцу, в окружении бесчисленных звезд.
В избе снова закипела жизнь, наполненная детскими голосами и счастьем. Новый год на подходе, праздник яркий, добрый! Маруся прочувствовала, как раскрылись у нее легкие. Выгуливая Алмаза, она поглубже вбирала зимний свежий воздух, дыша ровно и чисто. Грустить некогда, когда столько планов на будущее. Разобраться почему в доме перестала идти вода по трубам. Весной закопать все ямы, посадить огород, подделать баню и самое главное, вырастить своих детей – людьми!
В который раз Маруся не могла дозвониться до Марты. «С ней что-то случилось», – подсказало заволновавшееся сердце. Позвонив Маше, две подруги сердечно поговорили обо всем. Маша сообщила: – с Мартой они собирались еще в прошлую субботу встретиться, но Марта так и не доехала до нее, а она беременная, из-за угрозы выкидыша, попала в больницу.
Маруся пыталась застать Дениса, но его горница стояла невидимо бездушной. На Маруськины сообщения и звонки, он не отвечал. Даже на похоронах его не было, написав ей, что «сожалеет и скорбит». «Наверное затаил на них обиду» – поняла она. Выслеживая его, взяв лопату поотбивать с террасы сосульки, заметила, как подъехал ее брат на рабочей машине. Попросив Аринку приглядеть за детьми, Маруся буквально бросилась до него:
– Марта пропала, – сказала она ему расстроенно, бледными губами, стараясь не замечать заброшенную, неухоженную обстановку комнат.
– Ну и пусть, мне то что? – огрызнулся он, застегивая на себе белую рубашку. Коротко стриженный, достойно-красивый – У нас в три торжественная часть, новогодние поздравления, а вечером кооператив!
– Денис, послушай меня внимательно, – звякнул ее голос майской грозой. – Марта для тебя, как свет в окне, во всем тебя поддерживала, кормила, стирала, холила, с ней приключилась какая-то беда, сердцем чувствую, связь потерялась с ней. Она исчезла! Верни ее обратно! И если ты не начнешь ее искать, я прокляну тебя! Не будет тебе счастья!
Денис изучающе взглянул на Маруську светло-карими глазами с блеском янтарной смолы, – Погоди проклинать то…Ты сама скрыла от меня куда она умотала, – неодобрительно обижался его голос, – и курицы ее перемерзли. – Ты думаешь, я не люблю Марту? – дернулся он, взбудоражено, его глаза досадно закручинились. – Да мне пустошь без нее, я тут жить теперь не могу. Дом, как и я захворал без нее, загнил! – развел он руками резко, не в состоянии застегнуть верхние пуговицы на рубашке.
– В Москве она, у какого-то деда-коллекционера поселилась. Пожалуйста, действуй решительно. Я перешлю тебе все фото, что она присылала мне.
– Скидывай! Я найду ее! – собрался Денис, выпрямился, скрывая, что запаниковал.
Снег порхал пышными бутонами, роем вился в лицо. Денис подъехал к работе. Новыми ботинками он завяз в противной грязной кашице. В эту минуту он являл к себе похожее неприятие как этот черный кисель. Со дня, когда от него сбежала Марта, его не покидала устланная нестерпимой тоской любовь, бездумно надломившая сильное сердце. Гнетущая тень любимой неминуемо преследовала его, раздирала на части тонкую, слабую душу. «И прав он, и не прав, и виноват. Да какая разница!» Он готов на все ради нее, сделаться покорным, отрадно исполнять любые ее прихоти. Сдувать пылинки, носить на руках, целовать, поправлять ее сбившиеся к румяным щекам волосы.
На его удачу, в кабинете с запашком прошлогоднего ремонта, он застал начальника отделения, Леонтьева Дмитрия Алексеевича. Мужчина с пышущим здоровьем, волевым подбородком, с храбрым взглядом, сидел задумчиво, лелея свою мечту на повышение в новом году.
– Здравия желаю товарищ полковник, разрешите обратиться? – встал Денис в начале кабинета.
– Разрешаю, обращайтесь – ответил видный полковник, с важным суровым лицом. – Что у тебя Никифоров? – поднял он свои умные серые глаза на Дениса.
– У меня пропала жена. Уехала в Москву и как две уж с лишним недели нет с ней связи.
– Это та самая, что вино делает фруктовое? – плотные его руки лежали на столе перед компьютером. Припоминая вкус отведанного им вина как-то, сладостно поджал губы.
– Совершенно, верно.
– Вы расписаны? – спросил полковник строгих нравов, всматриваясь в молодого капитана, прощупывая его намерения.
– Официально нет, – замялся Денис, смущаясь.
– А что так долго тянул, не искал?
– Затянул дурак, поссорились!
– Значит найдешь и женишься! – яростно востребовал серьезный полковник, Леонтьев Дмитрий Алексеевич.
– Так точно, приступаю к поисковой работе? – захолодело у Дениса в подмышках, тушуясь немного перед таким начальством.
– Приступай!
Марту объявили во всероссийский розыск. Денис прибыл в сырую, суетную Москву. В ходе разыскной работы, ему прикрепили оперативную группу в составе двух человек: Миши Седакова и Саши Смуглова.
– Что имеем в наличии, на что опираться? – спросил Миша, старший оперуполномоченный. Высокий, мощный человек.
– Известно немного. Со слов моей сестры, она приехала в Москву и устроилась убираться в квартире частного коллекционера. – Некий Сахаров Трофим Артемович, заключил с Воронцовой Мартой Юрьевной договор об оказании услуг. На фото нет адреса, думаю, она специально его не сфотографировала.
– Почему так думаешь? – спросил Саша Смуглов, про него говорили, молодые, многообещающие кадры. Добрая застенчивость смотрелась на его открытом лице благородно.
– Мы с ней поссорились. Я грубо ответил, она уехала и скрывая от меня свои координаты, на мои звонки не отвечала, – разъяснил Денис, раскладывая распечатанные фото на столе.
– Ничего, найдем! – воинственно был настроен Миша, постарше, с опытом. – Пробьем по Москве всех Сахаровых, выясним их подноготную. Пройдемся по салонам антиквариата, поспрашиваем про связи с коллекционером. – Саша, начинай пробивай по базе.
– Уже! – опередил умница парень.
71
Марту покидали силы и очень хотелось есть. Она пила воду маленькими глотками и чай, с одним кусочком сахара. Всяческие соображения о единственном выходе замусолили обмен прозревающих мыслей. Думалось с трудом, непосильно рождалось решение.
Перед отвратительной тишиной Марта имела физическое бессилие. Умирать молодой, как собрание художников ей не хотелось, но жизненное дыхание испарялось. Она инертно усыплялась в теплой неге, равнодушно перебирая последние дурацкие варианты спасения:
«Включить в ванне воду, затопить соседей». Вызовут диспетчеров и вызволят ее от сюда, с компенсацией за ущерб. «Бить по батареи», – идея тоже так себе, как и орать с окна – помогите! «Обострение у сумасшедшей», подумаю люди. Выйти на площадку, молить первого встречного о помощи, попросить телефон – могут неверно истолковать, вызовут полицию, загребут, подставят. Как когда-то Денис увез ее в отделение. С тех пор она нерушимо любит Дениса, а полицию боится, как черта. И последнее – «выкинуть белый флаг». Правда флага нет, а простынь подойдет! «Но что это даст?»
Энергия жизнелюбия заставила ее ослабленную, хилую кое-как подняться с кровати на остылые, ватные ноги, разрезать ножом простынь на две части. В обе стороны, она перекинула через окно спасительные тряпки и вялая, разбитая залегла ждать, вдруг кто-нибудь обратит внимание на развивающийся по ветру белый флаг и догадается, о том, что скоро истлеет до основания скелета.
Ее молодость и красота изъедались. Голод, высасывая последние соки, вдавил на лице впалые скулы. Под глазами образовались черные круги. Бархатная кожа позеленела, ссохлась. Голос потрескался. Комната – усыпальница погребала ее в полузабытье. Она погибала, уходила в бездну, где близился ее конец.
72
Двадцать девятое декабря. Слабый снег метался по Москве. Несолнечное небо усеялось постным пластом из туч. Отскобленный асфальт, присыпанный противогололедным реагентом, лужи из талого снега, безрадостные голые деревья, курлыканье голубей, сбивающихся в кучу.
У Дениса во всю ширь разгорелось неотвратимое ноющее предчувствие. Сердце разрывалось. Не сумев за ночь сомкнуть глаз, заночевав у Саши Смуглова, он встал с воспаленными веками. Который день не бритый, выпил с ним кофе, поехали заниматься розыском.
Вчера они проделали большую работу. Пробили по городу Москве Сахарова Трофима Артемовича, из перечисленных кандидатов оставили двух. Установили, первый искусствовед, частный коллекционер, а второй был предприниматель, но тоже что-то коллекционировал. Пошли по следам искусствоведа. Со слов Маруси о том, что Марта познакомилась с ним в поезде, вычислили Воронежский институт, где некий Сахаров читал лекцию, нить привела на Московский государственный институт культуры, официальное место работы. Дали адрес прописки.
Утром ребята разделились, Денис прибыл к месту проживания Трофима Артемовича. Разговорчивые соседи рассказали, что его давно не видели, возможно он живет на другой квартире, но адреса они не знают. Миша посоветовал начинать обзванивать морги искать Сахарова и Воронцову Марту Юрьевну. Денис, тяжело вздохнув, не желая верить в худшее, прямо тут в подъезде пошел набирать по списку городские морги.
Миша набрал Денису:
– Алло?
– Какие дела? – раздался сочный Мишкин баритон.
– Обзваниваю морги, пока ничего, – глухо прозвучал голос Дениса.
– Ясно. У нас небольшие новости. Мы получили доступ к камерам уличного наблюдения. Саша загрузил фото Сахарова искусствоведа в сеть, компьютер распознал его по адресу Кутузовский проспект, дом 30, как раз где-то больше двух недель назад, а далее следы обрываются. В сию минуту Саша в реальном времени просматривает по спутнику дом 30, – и тут Мишин голос пропал.
– Алло, алло, ну что там? – забеспокоился Денис, с вырывающим из груди щемящим сердцем.
– Срочно бери такси, встречаемся, на Кутузовском проспекте, дом 30. На седьмом этаже белая тряпка! – распорядился Миша.
– Лечу! – сорвался капитан полиции, с чувством скорой развязки.
