Мари Мишель
МирЭМ
73
Через сорок минут он был на месте. Встретившись с Мишей и Сашей, они поднялись на седьмой этаж. У этой квартиры собственник, Сахаров Трофим Артемович, – подтвердили ребята, оперативно пробив базу.
– Ого, дверь какая! – вырвалось у Саши, нажимая на звонок. Сдержанно нервничав, он сопереживал за товарища.
Им никто не открыл. Саша нажал снова, замер, не отпуская палец.
– Давайте прозвоним соседям, – предложил он, переходя от слов к делу.
По соседству ни одна дверь не щелкнула, ни звякнула замком. Ребята переглянулись в смятении. Миша поддернул дверную рукоять, надавливая крепким плечом на массивное преграждение:
– Вызываем МЧС, – будем вскрывать дверь, – принял он решение. – Ответственность беру на себя! – заверил он сотрудников полиции, набирая номер.
Глаза Дениса глядели встревоженно. Он ждал, побледневший лицом, покрываясь потом. Холодок пробирал его. Он тревожился не застать Марту живой, нервно похаживал по площадке. Хотелось курить. День перекрылся ночью. И за окном мелкий, обильный снег косой траекторией насыпал сугробы. Загорелся свет уличный и на лестничной площадке.
Через двадцать минут бригада МЧС прибыла на место. Больше получаса она провозились, вырезая замок, после чего смогли проникнуть в квартиру. В небольшой комнате лежала Марта, в тяжелом шоковом состоянии. Вызванная бригада скорой помощи, отвезла ослабленную девушку в реанимацию. Марта и дежуривший около нее Денис встретили новый год в больнице. Он никуда не отходил от любимой, обещая отныне всегда снимать ботинки в прихожей.
74
Рассвет в стили маренго, с белыми малярными пятнами, размывался от востока, там, где солнце вспыхнув сполохом, заправлялось красно-желтыми подтеками. Мороз минус десять, сугробы как горнолыжные склоны, алые щеки у детей наевшихся шоколадных конфет, с мокрыми насквозь варежками от зимней забавы, игры в снежки.
Арина с Яной украсили и нарядили маленькую елочку. В одиннадцать вечера семья Колосовых сели за скромный стол. Алмаз крепко заснул под новогоднюю домашнюю суету. А Семка, уставший ждать, когда все соберутся, следом закимарил на стуле, ничего не успев поесть. Маруся отнесла его в кроватку. Сонечка, в платье снежинки, в предвкушении деда Мороза, сияла улыбаясь. Ее карие глазки блестели добрыми, наивными надеждами, детское сердечко трепетало от счастья увидеть настоящего зимнего волшебника. Маруся раздала своим детям по небольшому подарочку. Соня, развернув куклу, тут же расплакалась.
– Ну не плачь, милая. Почему ты плачешь? – догадывалась Маруся о причине.
– Дед Мороз, он что не придет? – спросила она плаксивым голосом. Мокрые глазки смотрели на маму.
– Может он придет, когда ты будешь спать? – подсела Маруся к дочери. – У него много работы, стольким детишкам необходимо раздать подарочки.
– Тогда я не буду спать! – смело заявила Сонечка, насупившись.
Маруся подтерла ей слезки и приласкала. Забили куранты. По новогодней традиции Маруська разлила шампанское себе и Арине, детям лимонад, загадав желание, резанули стаканами, чокаясь, вскрикнули – ура! В поселке загремели салюты. Разноцветные искры отражались в окне. Прильнув к окнам, они долго наблюдали за россыпью праздничных блуждающих огоньков. В этот момент у Маруси на душе ворохнулась одинокая, горьковато-приторная, неизвестно откуда взявшаяся печаль.
75
Январь наседал на Марусю тяжелой ношей. Приходили навязчивые воспоминания о бабушке Паулине, о Жене, редко о муже. А был эта явь только вчера, а сегодня уже ничего и нет этого. И стыло ее сердце горячим холодом, и не помогал ей бабушкин халат. Разреветься бы горькими слезами, выплакаться за все. За не состоявшуюся крепкую семью, как она мечтала по молодости, а достатке в доме, о любви, которая прошла мимо ее. И годы, уже какой-то ускользающей жизни. Миг, который есть и уже нет.
– Нельзя оглядываться на прошлое, – говорила ей бабушка с душевной простотой. – Живи внучка всегда настоящим. Главное, чтобы дети были здоровы. Остальное бог даст.
Маруся, таясь от детей, вытирала слезы и натягивала воодушевленную улыбку. Ведь, насколько, верно, она счастлива жить среди своих цветущих, добрых, любимых детей. Она справится, она сумеет идти вперед, жить сейчас, радоваться каждому мигу. «Больше никакой слабости. Никакой! Скоро долгожданная весна с поволокой, много тепла и солнца!»
К середине Января, вернулись Денис с Мартой. Ее здоровье почти восстановилось, улыбка не сходила с лица. Скулы блестели чуть розоватым глянцем, глаза обновлено-чарующие, с проницаемым блеском. Обживаясь заново, дом казался Марте непривычно неуютным, подделывая обиход, она потихоньку подстраивала его под себя. Денис пообещал ей зачистить курятник и заселить его новыми курочками-наседками.
В феврале озарились рассветы ликерно-золотистым цветом. Играли птичьими, звонкими запевами. Крякали дикие утки, делая перевал на полынье водоемов. Ленивые перисто-слоистые облака передвигались неохотно, уступая еле заметному дуновению ранней весны, угощая радужным настроением. Падал снежок, заметал, присыпал недавно убранные дороги.
Поредевшим утром собранная на учебу Арина подошла к матери:
– Мама, тут такое дело, просят заплатить за второй семестр. Я вечером не стала тебе говорить. Если нет денег, я брошу учиться и пойду работать! – отчаянными нотами проговорила она. Кожа молочная, в глазах чистый огонь, будоражащий к победе.
– Сколько дали времени? Скажи им что заплатим на днях. Тебе на следующий год дипломную работу писать, а ты бросать собралась! – не одобряла Маруся Аринкину необдуманную скорость перемен. «Сейчас перекантоваться, а там Сема в садик пойдет, она на работу устроится».
– Хм. Жаль, что Влад не моим был отцом, я бы бесплатно училась хотя бы, а так никакой пользы. Что жил, что нету! – раздраженно сказала Арина, злясь на покойника, покусывая свои девичьи медовые губы.
– Ариночка, ну что ты говоришь? – оборвала ее Маруська, с замороченным выражением.
– Где же ты найдешь денег? – бросила она на мать пытливый, вопросительно-озабоченный взгляд.
– Сдам серьги в ломбард, бабушкин подарок…, – потянулась Маруся к мочкам своих ушей.
76
Забрезжившее утро, в теплых миниатюрах, просвечивало неподвижный прозрачный воздух. Почерневший местами снег портила природные пейзажи серая слякоть. Избы бесцветные, сморщенные от старой отслоившегося слоя краски. Тусклые заборы, а за ними унылые, голые ветки разросшихся деревьев.
Женя приехал на побывку в родные пенаты, но друзья зазывали его в компанию. Пили пиво, жарили шашлыки, вспоминали школьные годы, рыбалку, приключения. Успев побывать в нескольких местах, он заскучал, пустая тоска точила безотрадное сердце, не преминув однажды зачеркнуть единственную любовь к чужой, но желанной женщине. Не спавший всю ночь, он плелся по поселку, подумывая прийти домой, выспаться и уехать, примыкая обратно к своему богемному режиссерскому обществу.
Неторопливо идя, ему навстречу попалась Тамара Ильинична, закутанная в платок, с бетоном в руке. Она знала у кого можно в поселке поживиться парным молоком, где одарят домашними яичками; сальца дадут пожирнее, копченную рыбу к столу.
– Здравствуй Женька, не узнать тебя! – окликнула она непринужденно, идя плавно покачиваясь, хитро-слабо улыбаясь. Утро не успело проснулось, а она уже шустрая на ногах.
– Здравствуйте, – ляпнул он в ответ, шарахнувшись от назойливой бабки на два шага, проскакивая мимо, дыша поверхностно, согреваясь бородой.
– А у Маруськи в декабре ее Влад помер! Вдова она теперь, – выкрикнула Тамара Ильинична ему в спину, оборачиваясь.
Бабкин зычный голос разорвал поселковую тишину, полоснув Женьку электрическим разрядом, по жилам забурлила кровь. Он шагал по бело-серой улице, поменяв магнитом курс раннего направление, а через секунду уже бежал к Маруськиному дому. Часто глотая воздух, взмыленный Женя, оказавшись у террасы, смело дернул дверь за ручку. Лицо запылало, в глазах разгорелась неиссякаемая с новой силой любовь. Встречающий Алмаз, учуяв дружелюбно настроенного свояка, пахнущего почти так же и Денис, пропустил его собачьими глазами, подвиливая хвостом. Внутри он наткнулся на Марусю и Арину.
– Сдам серьги в ломбард, бабушкин подарок… – потянулась Маруся к мочкам своих ушей.
Мама и старшая дочь перевели свои удивленные глаза на влетевшего, с перехватившим дыханием Женю:
– У меня есть деньги, не нужно ничего сдавать, а лучше дайте воды попить! – его плавный голос горел жаждой воскрешения, любви, семьи, смысла.
– Пойдем до бани, заодно наберу, – ответила она Жене, отводя от него свои изумленные глаза. – Арина посмотришь за детьми? Мы за водой сходим, – схватилась она за пустое, брякнувшее ведро.
– Да, побуду. Мне все равно ко второй паре, – закатила Арина скромно свои глаза с накрашенными ресницами, смущаясь постороннего в доме.
Маруся накинула куртку и направилась к бане, с покореженной дверью.
– Осторожно! Тут темно! Лампочка перегорела, а доска проломилась, так что не оступись, аккуратно, – инструктировала она Евгения, следовавшего за ней по пятам, чувствуя его жаркое дыхание.
– Можно вкрутить, если есть лампочка, если нет, схожу куплю, – предложил он, поднося к губам кружку с холодной водой.
Борода его пшенично-рыжая нарушала Маруськин покой, кружила ей голову, дурманило взгляд.
– Не до лампочки было…, – произнесла она, еле выдавив.
Он упоенно сглотнул воду, поставил алюминиевую кружку. Его глаза в смоляной бане впивались в Марусю своим голубым свечением, любуюсь ее красотой. А любовь сделала ее черты мягкими, нежно-очерченными, наполнила глаза неповторимо емким, божественным блеском.
Потянувшись к ней, он обнял ее мягко, губами сладчайшими, ласково водил по ее лицу, целуя:
– Как же ты мне нужна, как же нужна! – шептал он, чувственно, сливаясь с нею в прекрасном поцелуе, в томных объятиях…
76
В этот день, Аринка так и не пошла на учебу. Такой радости в горнице, она никогда не видела. Полдня дети не отходили от Жени. Висли на нем, играли в прятки, догонялки. Сходив в магазин, он принес продукты и лампочку для бани.
Маруся готовила обед. Почти доварился борщ.
– Мама, мама, – тебя зовет Женя, – отозвала ее Арина, взволнованно дыша. – Иди, а я посмотрю за борщом, – отправила она маму до бани.
– Маруся, – искрометно произнес Евгений, дыша через раз, указывая рукой на серебряную рукоять, – я разобрал доски, а тут похоже клад запрятан! – подтянул он после этих слов на себя из-под земляной ниши, железный ларец в драгоценных камнях, а внутри монеты из червонного золота.
– Маруська, потеряв дар речи, прижала руки к губам и заплакала. «Столько земли ее покойный муж перекопал, а оно здесь пряталось…»
Женя прижал ее к себе, ожидая, когда она успокоится, его дыхание пронизывало слабым ментолом. – Пойдем до Дениса, пусть опись делает? – предложил он ей, мягко.
– Давай, – согласилась она, засмотревшись при свете лампочки на этого золотистого человека с голубыми глазами.
– Подожди, – задержал он ее и поцеловал ласково, – а теперь можно идти, – Женькины белоснежные глаза смотрели на Маруську спокойной добротой.
Снег рыхлый, липкий, изнуренно таял. Пройдя через пустые кусты, они постучались к Денису, который открывая им дверь подивился Женке: – Ты откуда? Вы вместе? – не поверил он сразу своим глазам.
– Мы вместе! – подтвердил Женя, принесли тебе на опись Марусин клад, вези в отделение.
– Ну ничего себе! – воскликнул он. – Пир на весь мир! – вот наше отделение прогремит на всю область!
– Что там у вас? – подошла неотразимая Марта, с неистощимой энергией, удивляясь Марусе и Жене.
– Клад у нас! – похвастались возбужденные, молодые люди.
– Мои вам поздравления!
– Ну что ж, хватался за голову Денис, всплескивая многозначаще руками, – сейчас соберусь и поедем до отделения. – Вот так история!
– Слышь, Марусь, – отвела близкую подругу, Марта, – мне вчера письмо пришло от московского нотариуса. – Коллекционер, как оказалось завещал мне все свое имущество!
– Боже, Марта! Твоя мечта сбылась! – обнялись две искренне улыбающиеся подруги.
– Я тоже за тебя очень рада! – любезно поздравила ее Марта с человеком, которого Маруся любит очень давно.
Небосвод в ромашковых барханах, с выпуклыми прожилками созерцал уходящее низкое солнце на запад. Неразрывное небо приминало снеготаяние жарким ветром, обещая душистую, пахучую, певучую, обновленную весну.
«Лишь любящему сердцу откроется клад!»
