Марина Индиви
Возлюбленная Верховного Бестиара

Полная версия

– И что теперь? – голос Анны дрогнул. – Мы договаривались, что…

– Михаил прислал ее шпионить за мной, – сухо произнес он. Сам не зная, почему каждое слово причиняет ему такую боль. – Пусть лучше она, чем кто-то, кого мы не будем подозревать.

– О… – Анна не нашла слов, глубоко вздохнула, посмотрела на него. – На этом все? Она больше ничего для тебя не значит?

– Ничего.

Ложь горчила на языке и отдавала чем-то кислым, как протухшая пища. Учитывая, что до этого дня Богдан предпочитал говорить обо всем прямо, а сейчас словно испугался своих собственных чувств. Не потому, что хотел пощадить жену, а потому что не хотел признаваться в том, что чувствует сам. Как будто фальшь могла исправить то, что полыхало внутри, то, что не давало покоя, выкручивало внутренности, заставляя сгорать как во тьме Бездны, без права на освобождение. Снова и снова, снова и снова, снова и снова.

– Богдан, – жена приблизилась к нему, коснулась его руки, – ты же знаешь, я всегда на твоей стороне.

– Знаю, – он мягко привлек ее к себе и так же быстро отпустил.

От этого стало еще хуже, а после забыться не помогла даже работа. Он отпустил Евгения и остальных, чувствуя, что все его мысли сходятся на одном. Точнее, на одной. Алина, как яд, отравляла его кровь раз за разом, сводя с ума, превращая в одержимого.

Богдан знал один-единственный способ от этой одержимости избавиться: поддаться ей. Позволить захватить себя с головой, чтобы на следующее утро проснуться и понять, что это было всего лишь наваждение. Всего лишь пустота там, где раньше было что-то иное. Поэтому он направился в отведенные Алине покои.

Ее дочь спала, испуганная няня под его взглядом тут же юркнула обратно к ней в комнату. Алина же принимала ванну. Стоило ему шагнуть в купальную, как его накрыло. Накрыло гораздо жестче, чем утром, в летнем дворце Михаила. Особенно когда она вынырнула из под тумана пены, и он увидел капельки воды на ее груди. Все такой же аккуратной, с нежными розовыми сосками.

Не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, Богдан шагнул к ней в упор, выдернул из воды, с силой вжимая в себя. Нежной кожей в грубую ткань, вплетая пальцы в мокрые волосы и впиваясь жестким поцелуем в нежные губы. Дурея от ее сладкого вкуса еще сильнее, стягивая волосы в горсть на затылке, заставляя запрокинуть голову. Открывая взгляду нежную шею, тонкие ключицы.

В этом полубреду он почти выдохнул ее имя, забыв обо всем. Даже о том, что она здесь, чтобы шпионить, но Алина забилась в его руках. С силой, яростно, отрезвляя, а потом, рванувшись, влепила ему пощечину, звук которой отразился от стен и заметался по купальне раненым эхом.

Алина

Поцелуй Богдана оказался таким сладким, таким хмельным, что я на миг потерялась в нем. Забыла о том, кто я, кто он, где мы, и словно снова очутилась в том жарком лете, которое мы с ним делили на двоих. Его сила, жар его тела обжигали даже через мундир, мне показалось, что кожа горит огнем, но от этого огня не было больно. Было сладко, а еще упоительно – как глотнуть прохладной воды в летний зной. После долгой, невыносимо бесконечной жажды.

И я пила его дыхание, жесткую власть его губ до тех пор, пока он не потянул за волосы сильнее. По коже скользнула прохлада, возвращая меня в реальность, а вместе с этим пришел и страх. Дикий, безотчетный, животный. Я думала, что справилась с тем, что мое тело может принадлежать кому-то насильно. Думала, что все это осталось в прошлом, но сейчас меня охватило липкой паутиной ужаса, и все, о чем я могла думать – это как вырваться.

Извернувшись в его руках, я влепила ему пощечину и ладонь обожгло. На руке отпечатался красный след, брат-близнец того, что сейчас проступал на его щеке. Самообладание ко мне вернулось вместе с хлестким звуком пощечины, а вот в глаза Богдана вернулась Бездна.

Я буквально почувствовала, как она давит на мои плечи, вместе с жесткими холодными словами:

– В следующий раз, Алина, ты за это ответишь.

Подавив желание прикрыться руками, я позволила себе выпрямиться и вернула ему жесткий взгляд.

– За то, что говорю тебе «нет»? Не привык к отказам, Богдан?

– За то, что подняла руку на Верховного Бестиара. – Он посмотрел на меня сверху вниз. – Твое «нет» не имеет силы, у шлюх согласия не спрашивают. Их просто берут.

Он оставил меня одну раньше, чем мои щеки вспыхнули от очередного «комплимента» в мой адрес. Но хуже всего было то, что моему телу было безразличен мой внезапно вспыхнувший страх и даже то, что он только что сказал. Я как горела, так и осталась в этом пламени, не спасала даже вода, которая на коже сейчас казалась просто ледяной.

Я снова опустилась под пену, но спокойствия как не бывало. Каждая клеточка моего тела пульсировала, требуя продолжения начатого, желая снова ощутить власть его рук, его губ, его силы. Несмотря на то, что в этом дворце, под этой крышей были его жена и дети.

Чувство вины кольнуло под сердце, но если бы я позволяла ему всякий раз брать над собой верх, уже бы вышла в окно. Поэтому сейчас просто прикрыла глаза, позволяя себе глубоко дышать, а потом опустила руку под воду, между своих разведенных бедер.

Первое же прикосновение заставило дернуться и вздрогнуть, таким острым оно вышло, но уже в следующий миг я шире раздвинула ноги. Движения собственных пальцев в воде ощущались чужими, и я, как бы того ни хотела, не могла избавиться от стоящего перед закрытыми глазами лица. Вода покачивалась вверх-вниз, в такт моим бедрам, пена скользила по коже, лаская ставшую невыносимо чувствительной грудь.

Я замерла, повторяя пальцами контур ключиц, в воспоминаниях все еще обжигаясь о грубую ткань мундира. Вжимаясь сосками в металл пуговиц и знаков отличий. Скользнула второй рукой чуть ниже, до боли сдавив сосок, и наслаждение пронзило тело острой, почти болезненной вспышкой.

Я застонала и впилась зубами в плечо, сводя бедра, чтобы продлить тянущую между ног пульсацию, такую яркую, какой не было уже давно. Безумно, безмерно, бесконечно давно. Пульсацию, созидающую меня изнутри своей сладостью, освобождающую, раскрывающую, заставляющую чувствовать себя наполненной. Сильной.

Живой.

Не знаю, сколько потом я лежала в ванной, приходя в себя. Помню только, что застала себя за тем, что отжимаю волосы и поднимаюсь. Халат ждал меня на небольшом пуфе, и я с наслаждением в него завернулась.

– Все будет чудесно, – сказала я своему отражению.

Раскрасневшемуся, с припухшими от поцелуя Богдана губами.

И добавила:

– Мы справимся.

Я знала, что так и будет, потому что в соседней комнате спала моя дочь. Девочка, ради которой я не имела права сдаваться.