Марк Моффетт
Человеческий рой. Естественная история общества
Меняющиеся привязанности
Сообщества закрыты, но не неприступны. Перемещения между сообществами необходимы для здоровья каждой группы. Без возможности перехода особей из одного сообщества в другое (редкие хитрые нарушители границы не в счет) популяция станет инбредной[91], особенно когда сообщества маленькие. Саванные слоны обходят это затруднение благодаря свободно скитающимся самцам. Слоны-самцы проводят большую часть времени среди других самцов, держась ближе всего к одному-двум самцам-приятелям. Не привязанные к основной группе, они спариваются с теми самками, которых выберут (но редко без драки с другим самцом). Однако в большинстве случаев в состав сообществ позвоночных животных входят взрослые особи обоих полов. У таких видов переход между сообществами может быть обязательным шагом на пути к достижению зрелости. Молодые животные могут быть исключены из сообщества, в котором родились, поскольку члены сообщества, знавшие их еще детенышами, избегают их как брачных партнеров. Для приматов характерны различные модели расселения, связанные с полом. У горных горилл и ряда других видов приматов особи обоих полов могут уходить из родного сообщества. У других видов перемещаются только особи одного пола. У гиен и многих обезьян сообщество покидают самцы; у шимпанзе и бонобо – самки, хотя некоторые самки шимпанзе остаются там, где родились. В более позднем периоде жизни животное может опять переместиться, если его статус настолько низок, что его выгоняют или оно уходит добровольно. Самки гиен не только избивают самцов, но и быстро теряют интерес к вновь прибывшим как к половым партнерам, заставляя многих самцов попытать счастья в другом клане.
Иногда животное какое-то время живет само по себе, прежде чем найдет новый дом. В действительности может быть трудно получить одобрение нового сообщества: для вступления существуют серьезные препятствия, обеспечивающие сохранность обособленных границ. Сильная особь может сначала прокладывать себе дорогу в группу насильственным путем, затевая драки с теми представителями того же пола, которые рассматривают ее как соперника в борьбе за брачных партнеров внутри сообщества. Однако, для того чтобы получить постоянное членство в группе, может быть необходимо заслужить одобрение и со стороны противоположного пола. Поэтому вновь прибывший самец павиана прокладывает себе путь в новое стадо, вступая в драки с местными самцами и налаживая отношения с самками. Самка шимпанзе, желающая стать членом сообщества, обычно впервые появляется, когда она готова к спариванию (во время эструса). Такая стратегия привлекает свиту из самцов-поклонников – они защищают ее от других самок, которые, в свою очередь, предпочли бы прогнать соперницу.
Даже в таком случае, после того как самку шимпанзе примут, ей придется соперничать с этими самками, так же как вновь прибывшему павиану приходится иметь дело с существующей иерархией самцов; благодаря собственной напористости и поддержке самок он поднимается на вершину. Такое обострение не встречается у видов, в которых новички заставляют прежних самцов покинуть сообщество. У львов и лошадей самцы держатся вместе с другими холостяками, пока не заслужат место в сообществе, как правило, изгнав живущих там самцов. Они могут это делать не в одиночку: два или более самца гиеновых собак, львы и иногда жеребцы могут объединяться, чтобы осуществить насильственный захват, и после этого, скорее всего, надолго останутся союзниками. Самцы кошачьих лемуров и похожих на павианов гелад, обитающих в Эфиопии, тоже поддерживают подобную мужскую дружбу. Но, в то время как гелады сохраняют связи, лемуры часто забывают о своем партнерстве, как только занимают положение среди других самцов стада.
В других случаях присоединение к новому сообществу – это скорее вопрос настойчивости, чем силы. Время от времени самка слонов переходит в другую основную группу, иногда после того, как ее члены неоднократно выгоняли ее. Самец гиены или самка обезьян держатся на периферии клана или стада и сносят нападки и жестокое обращение до тех пор, пока их присутствие не станет привычным и их будут терпеть. То, насколько легко вновь прибывшему удастся примкнуть к новому сообществу, может зависеть от сложившейся в этом сообществе ситуации. Стая волков обычно принимает одинокого самца только после его многократных попыток в течение многих дней или недель, если вообще принимает; но при определенных обстоятельствах волка-счастливчика могут признать почти сразу. Это было продемонстрировано во время наблюдений в 1997 г. за стаей волков в Йеллоустонском нацпарке: стая, потерявшая альфа-самца, которого убили люди, приняла одиноко блуждающего волка. Держась на расстоянии в течение нескольких часов, одиночка и стая по очереди выли, пока не оказались друг против друга. В конце концов молодому волку удалось растопить лед: он выбежал вперед, чтобы поприветствовать самца. Всего шесть часов спустя вся стая восторженно окружила новичка. Любой владелец собаки узнал бы их поведение: они виляли хвостами, обнюхивали друг друга и играли. Несмотря на то что приемная стая год назад убила двоих его братьев, молодой волк сразу же стал новым вожаком[92].
У тех видов, в которых особи только одного пола покидают сообщество, представителей того пола, что менее склонен к риску, ждет более легкая жизнь. Как житель небольшого городка, унаследовавший семейную ферму, такое животное сохраняет друзей детства и родственников, и родная территория ему хорошо знакома: этот участок индивидуум изучил вдоль и поперек. Взрослый самец шимпанзе, остающийся домоседом на протяжении всей жизни, возвращается к своим любимым с детства местам, тогда как его сестра, которая переходит в новое сообщество, должна начинать все с нуля, разрывая не только личные взаимоотношения, но и все связи с местом, где она родилась.
Все вышесказанное продемонстрировало нам, что характер перемещений животных и способы отслеживания друг друга внутри сообществ могут оказывать влияние на то, какие преимущества сообщества способны обеспечить. Мы также рассмотрели, как перемещения между сообществами, осуществляемые редко и с большим трудом, предоставляют возможность для изменений привязанности, которая превращает бывшего чужака в признанного участника общественной жизни. Дальше мы рассмотрим, что именно и как много должны в действительности знать друг о друге млекопитающие, чтобы уменьшить отток и приток индивидуумов в свои стаи, прайды, стада и кружки настолько, чтобы каждое сообщество было способно функционировать как независимое и устойчивое единое целое.
4
Индивидуальное распознавание
Сообщества, как мы видели, не неприступны. Самка слона может попытать счастья в новой основной группе, самцы гиен и самки шимпанзе дезертируют в другие кланы и сообщества, а одинокого самца волка могут избрать вожаком чужой стаи. Такие перемещения млекопитающих между сообществами выдвигают на передний план следующую головоломку: как животные добиваются принадлежности к сообществу и как она остается совершенно очевидной.
Другие группы, помимо сообществ, могут оставаться совершенно отдельно неограниченное время, даже если животные ничего не знают друг о друге. Например, некоторые социальные пауки сотнями собираются вместе, чтобы сплести общие сети для поимки добычи (ночной кошмар обычного человека). Поскольку сети располагаются с промежутками и пауки остаются неподвижными, обычно колонии никогда не смешиваются. И тем не менее поместите одну колонию рядом с другой – и животные смешаются, не проводя никаких различий[93]. Вы бы не узнали об этом без описанного выше эксперимента, но, как оказалось, колонии совершенно проницаемы – открыты для приходящих и уходящих чужаков. Так что было бы преувеличением сказать, что пауки являются частью сообщества: они не демонстрируют никакой принадлежности к колонии, которую можно было бы истолковать как членство в сообществе. Излишняя проницаемость иногда может быть проблемой даже для видов, в которых совершенно очевидно существуют сообщества. Когда в Западной Азии и Африке появились домашние медоносные пчелы, было невозможно перепутать улей. В наши дни пчеловоды ставят ульи так близко друг к другу, что некоторые рабочие пчелы «дрейфуют»: заблудившись, они продолжают заниматься своим делом в блаженном неведении и трудятся на благо другой колонии, что приводит к потере рабочей силы в родном улье.
У большинства позвоночных животных проницаемость сводится к редкому и трудному переходу между сообществами особей, стремящихся найти брачных партнеров. Эти виды держат чужаков в стороне путем формирования сообществ на основе индивидуального распознавания: каждое животное должно узнавать каждого члена сообщества как индивидуума, независимо от того, был ли он рожден в группе или принят со стороны. Следовательно, в уме саванного слона или афалины каждый Том, Дик и Джейн в сообществе должны быть идентифицированы как Том, Дик или Джейн. Это не значит, что они используют личные имена, за исключением, может быть, дельфинов. Эти китообразные могут привлекать внимание друг друга специальными «свистами-автографами», которые, как считают некоторые ученые, означают «сюда, Джейн!»[94].
Сущий пустяк: знай каждого наизусть – и, конечно, ты будешь знать, кто член твоего сообщества. Животные могут также научиться идентифицировать индивидуумов, не являющихся частью их сообщества. И очень часто, но не обязательно эти индивидуумы – враги. Приматолог Изабель Бенке-Искиэрдо рассказывала мне, что некоторые бонобо из разных сообществ обыскивают друг друга, когда сообщества собираются вместе. Хотя это и не совсем международная дипломатия, груминг, по-видимому, является признаком дружбы, выходящей за рамки сообщества. Такая открытость не ведет к разногласиям в вопросах, кто куда пойдет. Немного позабавившись, обезьяны отправляются по домам, но состав сообществ остается неизменным. У шимпанзе не бывает таких друзей-чужаков, за исключением тех шимпанзе, что живут в национальном парке Таи в Африке, но им приходится быть осмотрительными в этом вопросе: самки из разных сообществ, которые, вероятно, знали друг друга в детстве до того, как переселились по разным домам, стремятся встретиться. Две самки встречаются тайно, как будто знают, что их убьют, если кто-нибудь еще обнаружит, что они обыскивают друг друга[95]. Следовательно, сообщество редко включает всех, кого животные знают. Скорее животное представляет свое сообщество как особый круг индивидуумов – проводит грань между «мы» и «они».
Подобные способности у животного могут показаться удивительными, но многие позвоночные способны хранить информацию о других своих соплеменниках, относя каждого к категории, которую мы (вид, использующий речь), вероятно, назвали бы «гражданин», и затем дальше классифицируют своих сородичей в рамках этой группы[96]. Так, павианы различают ранг, семью и коалиции внутри стада и используют эти категории для предсказания поведения других. Например, поскольку самки преимущественно наследуют свой социальный ранг от матерей, формируя сети поддержки, называемые матрилиниями, павианы ожидают, что самка с низким статусом – не важно, насколько она напориста, – отступит при прямом столкновении с самкой высокого ранга, независимо от того, насколько та слаба или пуглива. Действительно, «в уме павианов… социальные категории существуют независимо от их представителей», как сказали биологи Роберт Сейфарт и Дороти Чени[97]. Несомненно, это применимо не только по отношению к матрилиниям павианов, но и к их сообществам – стадам.
Обитающие в Африке зеленые мартышки не просто распознают, какие из обезьян относятся к чужакам, но и часто знают, с какими стадами те связаны. Чени и Сейфарт выяснили, что зеленые мартышки распознавали друг друга по голосам и обращали больше внимания, когда крики представителя соседнего стада раздавались из «неправильного» места – с территории, занимаемой третьим стадом. Мартышки возбужденно скакали, как зрители в ожидании ударов на боксерском ринге, и их ожидания вполне соответствовали тому, что, как можно догадаться, происходит при таких обстоятельствах. Реакция обезьян указывает: они поняли, что сосед, чей голос они распознали, должно быть, вторгся на землю другого стада, а подобное обычно происходит во время драки между стадами. Следовательно, зеленые мартышки не только отличают собственное сообщество и всеобъемлющую категорию «все остальные», они также понимают, что другие, чужаки, распределяются по многим стадам.
Система принадлежности, основанная на индивидуальном распознавании, работает, потому что члены сообщества согласны в вопросе о том, кто к нему принадлежит. Временами могут возникать разногласия, но у всех образующих сообщества видов это явление редкое и временное, ограниченное периодом перехода, когда индивидуума или изгоняют, или принимают в сообщество. Жеребец, взволнованный перспективой заполучить новую самку, может поощрять кобылу присоединиться к его табуну, тогда как кобылы из табуна, по-прежнему воспринимая эту самку как чужака, постоянно пытаются ее выгнать. Итог этой партии следующий: если кобыла будет стараться преодолеть сопротивление со стороны остальных самок, ее не просто признают, но признают в качестве одной из группы.
Узнаваемо разные
Для распознавания представителей своей группы, несомненно, необходимо, чтобы каждого члена сообщества можно было как-то различать. В мире животных узнавание может осуществляться с помощью разных сенсорных модальностей. Вокализации большинства социальных млекопитающих, от криков зеленых мартышек до рыка львов, у разных особей отличаются. Зрение тоже играет важную роль: капуцины[98] быстро отличают фотографии членов их собственного стада от фотографий чужаков[99]. В зависимости от ситуации характерные пятна в окрасе пятнистых гиен служат или в качестве камуфляжа, или как средство для идентификации на расстоянии в саванне. Поскольку у шимпанзе нет таких характерных отметок, как пятна у гиен, эти приматы, как и люди, узнают других по лицам, и глаза являются ключевым отличительным признаком. Голоса шимпанзе, так же как и голоса людей, тоже отличаются, кроме того, шимпанзе довольно хорошо различают друг друга по седалищной части тела; подобную способность к распознаванию у людей еще предстоит протестировать[100]. Лошади уступают дорогу к водопою, если увидят приближающихся членов доминантной группы в пределах пятидесяти метров[101]. Обезьяны растут, настолько хорошо зная друг друга, что в Уганде красные колобусы и другие виды – коронованная и краснохвостая мартышки и мангабеи – играют со всеми, кто готов сосредоточить все свое внимание на определенных друзьях – представителях других видов[102]. Джордж Шаллер, главный специалист по защите природы Общества охраны дикой природы, исследуя вопрос о том, насколько хорошо львы знают друг друга, внимательно наблюдал за их поведением в прайде и за отношениями между прайдами:
Независимо от того, насколько далеко друг от друга находятся самки или как часто встречаются с остальными членами прайда, они по-прежнему образуют замкнутую социальную группу, к которой нельзя примкнуть незнакомой львице… Член прайда без колебаний присоединяется к другим, часто бежит им навстречу, тогда как незнакомка обычно сначала припадает к земле, делает несколько шагов, затем разворачивается, словно приготовившись к бегству, и вообще ведет себя так, будто не уверена, как ее примут[103].
Эти большие кошки нападают на льва, который кажется незнакомым, если только его не идентифицируют как одного из членов своего прайда. Заметьте, что никто не собирался методично доказывать, что львы или любые другие животные распознают всех без исключения членов своего сообщества, но это предположение кажется верным на основе такого рода наблюдений.
Способность вспоминать других, вероятно, была необходимым первым шагом к эволюции сообществ у позвоночных животных[104]. На самом деле я бы не удивлялся тому, что индивидуальное распознавание – универсальное явление среди млекопитающих и птиц, учитывая тот факт, что рыбы, лягушки, ящерицы, крабы, омары и креветки обладают этой способностью[105]. Этого следовало ожидать. Даже для животных, не живущих в сообществах, по-прежнему важно отличать одну особь от другой, касается ли это борьбы за территорию, доминирования над другими, поиска брачного партнера или узнавания собственного детеныша среди детенышей других особей. Поэтому хомяки, как таковые асоциальные животные, объединяя в единое целое запахи разных частей пушистого тела других представителей своего вида, получают образ каждой особи, подобно тому как наш мозг обрабатывает информацию о чертах лица для создания целостного образа человека[106]. Императорские пингвины и их птенцы расстаются надолго, когда родители на несколько дней покидают свое потомство, чтобы добыть рыбу. Как они находят друг друга среди тысяч других птиц в колонии? Внимательно прислушиваясь[107]. Точно так же, как мы отфильтровываем шум вечеринки, птицы избирательно слышат крики своих родственников: «Я слышал Тома на другом конце айсберга?»
Каким бы многочисленным ни было их окружение, ни хомяки, ни пингвины не формируют сообществ. И какими бы широко распространенными ни были такие подвиги памяти, жизнь в сообществе – совсем другое дело, поскольку для этого необходимо знать каждого или, по крайней мере, знать всех остальных членов сообщества на минимальном уровне. Но каков этот минимум?
Биологи, изучающие проблему распознавания и взаимоотношений, сосредоточиваются на самых сильных связях в сообществе: на тех особях, которые знают друг друга лучше всего, и их взаимодействии. Однако вследствие этого, казалось бы, разумного выбора пренебрегают столь же захватывающей областью исследований: вопросом о том, как много действительно знают друг о друге особи, которые взаимодействуют в сообществе меньше всего. Возможно, два члена сообщества, которые по воле случая никогда не встречались, не знают о существовании друг друга. Отсутствие контакта также может быть признаком безразличия, презрения или неспособности установить взаимоотношения потому, что они вращаются в разных социальных кругах. Возможно, эти двое не обращают внимания или избегают друг друга, исходя из стратегических соображений, а может быть (как в случае с сидящим в кофейне человеком, которого вы видели сотни раз), они так и не подошли, чтобы познакомиться, потому что им времени не хватает.
Может быть, все еще проще. Вы можете вообще не знать человека, который пьет свой кофе, но по-прежнему подсознательно фиксируете его присутствие. Возможно, вам покажется знакомой следующая ситуация. Однажды я почувствовал: что-то изменилось в моем любимом кафе. Через какое-то время я осознал, что исчез постоянный покупатель, человек, которого я, хоть убей, не смог бы описать в деталях, даже если бы должен был это сделать. Когда мы, остановившись на секунду, воспринимаем кого-то (например, покупателя в кофейне) как личность, говорят, что мы индивидуализируем этого человека – представляем как некоего Тома, Дика или Джейн. Люди и, вероятно, многие животные не могут индивидуализировать каждого. Мы храним наши знания о многих других в виде схемы, зачастую на подсознательном уровне.
Проведем мысленный эксперимент. Предположим, что люди связаны со всеми исключительно схематичным образом. Ученый сказал бы, что мы привыкаем к отличительным особенностям каждого индивида. То есть наше подсознание фиксирует его или ее индивидуальные черты, в то время как мы перестаем воспринимать эти черты осознанно, «отключаемся», подобно тому как мы поступаем с уличным шумом, на который не обращаем внимания до тех пор, пока он не стихнет. Вид по-прежнему мог бы формировать общества путем индивидуального распознавания на таком подсознательном уровне, не заботясь ни об одном индивидууме, но каким странным и безличным стал бы мир!
Несмотря на подобную возможность, я полагаю, что у большинства позвоночных сообщества достаточно малы, чтобы животные знали о других членах сообщества, и не просто в минимальном объеме (подобно моим расплывчатым представлениям о том покупателе в кафе), а действительно очень хорошо, независимо от того, обращают ли животные внимание на других постоянно или часто с ними взаимодействуют[108].