Матильда Старр
Искушение
– Я скучал.
Глава 17
Вика, конечно, знала, что если взобраться на высокую гору или, например, на небоскреб, подойти к краю и заглянуть вниз, то может закружиться голова. Но вот о том, что она начнет кружиться, если, сидя на стуле, просто заглянуть в глаза присевшего на корточки мальчишки, Вика не знала. А голова кружилась, и еще как.
И все умные мысли насчет серьезного разговора, четких условий и требований тоже кружились, не давая возможности хотя бы одну из них ухватить за хвост. А ухватить бы стоило. И сказать раз и навсегда, поставить на место, обозначить границы, чтоб он не смел ни на шаг их переступать. Ни на йоту! Потому что она взрослая, умная и самодостаточная, почти разведенная женщина, а он просто мальчишка, стажер и вообще сын друга. Вот взять себя в руки и все это сказать.
Но брать себя в руки немного проблематично, когда в одной ладошке зажат букет роз (все-таки в магазине какой-то шип пропустили, не отрезали), тех самых, что произрастают в оранжереях и не занесены ни в какие красные книги (нахальный мальчишка!), а другую мягко обхватывают сильные пальцы. Да и говорить не хотелось. Хотелось сидеть, молчать и тонуть в невозможных теплых голубых глазах – никогда Вика не думала, что голубые глаза могут быть теплыми, словно… Словно пушистый бабушкин шарф, словно камин в зимнюю ночь, словно солнечное летнее море.
Нет, она не будет думать ни о чем таком. И не будет вспоминать, как темнеют эти глаза неприкрытым желанием, когда Ян приближается к ней. И как сладко целуют эти губы, и с какой бесстыжей нежностью трогают эти руки… И смотреть на него больше не станет, она знает, чем это может закончиться.
Этот парень не для нее, что бы он там себе ни придумывал. А для какой-нибудь старшеклассницы или студентки-первокурсницы, которая живет себе спокойненько и даже не догадывается, что ее неслучившееся голубоглазое счастье сейчас по ошибке скребется в чужую дверь.
– Ян… – заговорила Вика, пытаясь высвободить свою руку, и сама удивилась тому, как хрипло прозвучал ее голос.
– Тс-с-с… – Он крепче ухватил ее ладонь, перевернул и прижался губами к запястью.
И от этого поцелуя словно молния колюче просквозила по руке вверх, ударила в голову и, срикошетив, раскололась на тысячи мелких зарядов, прошила все тело, устроив настоящий пожар.
И в этом пожаре мгновенно пришел конец всему: самообладанию, разумным доводам, четким условиям и границам. Какие еще, к черту, границы, когда ей самой хочется все нарушить и переступить.
До завтра.
Нет, до послезавтра. Господи, она ведь может прожить правильную и порядочную длинную жизнь и умереть, так и не узнав, как он занимается любовью и как бы это было… у них. Нет, она может за свою жизнь не узнать еще целую кучу нужных или ненужных вещей, но почему-то именно это показалось ей важным: узнать, как он дышит, как двигается, как шепчет в ухо разные глупости или не шепчет, как пахнет его разгоряченная кожа, какой он на вкус, на ощупь, везде… И какая разница, правильно это или неправильно, разумно или нет?
Так пусть все вокруг совсем провалится куда-нибудь вместе со всеми правилами, условностями, моралью и вбитыми догмами, контрактами, проектами, вопросами и так и не найденными ответами! Какое это имеет значение, если они будут друг у друга, пусть не навсегда, но хоть на время.
Ян запрокинул голову, и в его взгляде Вика увидела ответный жар и еще что-то такое неуловимое, но важное и серьезное, отчего сразу все стало легко и просто, гораздо проще, чем представлялось. Словно умница, красавица, владелица успешного рекламного агентства куда-то пропала и на свободу вырвалась давно забытая, задвинутая подальше за ненадобностью, придавленная годами очень взрослой и сдержанной жизни старшеклассница Вика. И в этой Вике ключом била яркая полная жизнь, потрясающе искренняя и неистовая. И этой Вике было совершенно наплевать и на правила, и на условности, и на границы.
Ян вскочил на ноги и сгреб ее в охапку, притиснул к себе из всех сил и поцеловал, жарко, жадно, ненасытно – так, как ей хотелось, и даже лучше. Вика со стоном обвила его шею руками и ответила – так же жадно, так же ненасытно.
Это было совсем не похоже на соблазнение.
Это было вообще ни на что не похоже.
Это было прекрасно. Здорово, упоительно!
Стены, окно, потолок, дверь – все смазалось, растворилось и вообще куда-то пропало, остался лишь пол, который раскачивался и кружился так, что только вдвоем, вцепившись друг в друга, и можно было устоять на ногах. В ее плечо тяжело колотилось его сердце, разгоняя и разгоняя кровь. И Вике казалось, что оно разгоняет и ее кровь тоже, до какой-то немыслимой скорости, и та грохотала в висках, пульсировала в горле, наполняла тягучим жаром низ живота. И от этого жара трудно было дышать и невозможно, безумно хотелось чего-то большего, большего…
Горячие мужские руки проехались вверх по бокам, скользнули под мышками и жадно сжали грудь, потирая соски через ткань блузки. Острые, яркие вспышки удовольствия от движений сильных пальцев отзывались мгновенными сладкими спазмами между ног, где стало жарко и влажно. Вика всхлипнула, вжимаясь животом в Яна, и чуть изогнулась, давая волю этим бесстыдным, восхитительно ненасытным рукам. Голова кружилась как на карусели, в глазах темнело, казалось, еще чуть-чуть – и она просто потеряет сознание. Словно в жарком дурмане Вика почувствовала, как резко задрался подол ее юбки, горячие ладони подхватили ее под ягодицы и рывком усадили на гладкую прохладу стола. Через секунду ее блузку распахнули, бюстгальтер рывком сдернули вниз, выпустив на свободу потяжелевшую грудь. Было в этой полураздетости что-то порочное, бесстыдное, но безумно возбуждающее… Ян хрипло и коротко дышал, пожирая ее расширившимися зрачками, в которых полыхал тягучий знакомый жар. Ни нежности, ни ласки – одна дикая первобытная страсть. К черту нежности и прелюдии. Она до смерти хотела его прямо сейчас, сию секунду! Вика со стоном запустила руки в его влажные волосы, выгнулась и раздвинула бедра. Горячие мужские пальцы, едва касаясь, пробежались по нежной коже внутренней стороны бедер, доводя почти до умопомрачения, на секунду замерли, сорвав нетерпеливый стон, и сдвинули в сторону трусики…
– Да-а… – не то прошептала она, не то подумала.
И он не вошел – ворвался в нее, яростно, мощно, растягивая и наполняя собой, сразу на всю глубину, и задвигался, заставив выгибаться и глухо стонать от блаженства.
Это было… потрясающе, умопомрачительно хорошо…
Ни на что не похоже. Совершенно ни на что…
Словно ничего до этого момента в ее жизни не было.
Никогда…
Ни с кем…
Она горела и плавилась в его руках, умирала тысячей смертей, ощущая, как скользит внутри нее тугая горячая плоть. Под кожей вспыхивали и гасли искры, колючий жар наливался внизу живота, скручиваясь в тугую спираль.
– Да, еще… – взмолилась Вика.
Ян стиснул пальцами ее бедра и задвигался, с силой вколачиваясь в ее тело. Еще несколько яростных толчков, и словно какая-то натянутая до невозможности струна лопнула, прошивая тело нестерпимо-сладкими судорогами. Вика выгнулась, ловя ответный хриплый стон, и обмякла в руках Яна…
Ей было хорошо. Немыслимо хорошо…
Наверное, так, как и должно быть, когда он и она – две половинки, как издревле было задумано кем-то мудрым, тем, кто выше, тем, кто все это и создал….
Просто люди все перепутали, измельчили, упростили, намешав всяких правил и условностей, сделали тусклее и невыразительнее…
Да, все было правильно. Никаких сожалений и прочих глупостей. Просто – ей с ним хорошо. И точка. Хотелось сказать что-то особенное. И важное. И…
И она сказала – хрипло, убирая непослушную прядь с его виска.
– С завтрашнего дня ты здесь не работаешь.
Глава 18
– С завтрашнего дня ты здесь не работаешь.
Да-да, и только так будет правильно. Вика уже не девочка, ее мир не перевернулся, принципы не изменились и никуда не делись, а служебные романы не перестали быть злом. Завести интрижку на работе – это самый верный способ потерпеть неудачу и в работе, и в личной жизни одновременно.
– М-м-м-м?.. – Ян медленно повернул голову, и Вика сглотнула, напоровшись на его пристальный жадный взгляд.
Да уж… Похоже, он даже ее не слышал. В его глазах было все что угодно, кроме понимания. Там по-прежнему клубился тяжелый, темный, знакомый жар, от которого внутри ответно сладко похолодело, напряглось от неясного предвкушения.
Так, стоп! Достаточно предвкушений! И того, что следует за ними, тоже достаточно! По крайней мере, здесь, в кабинете. Ей тут еще работать!
При воспоминании о том, что они с Яном только что вытворяли здесь, в кабинете, по телу прокатилась волна дрожи и хмельным вином ударила в голову.
Словно почувствовав это, Ян вдруг оказался совсем близко, его лицо склонилось над ней, жадные горячие губы почти касались ее губ. Он перехватил ее запястья и завел ей за спину так, что Вика невольно выгнулась, впечатавшись в его рубашку голой грудью, и задохнулась от головокружительного и сладкого чувства беспомощности. Больно не было, только приятно до умопомрачения. Никогда еще Вика не чувствовала себя такой… живой, такой желанной. И даже немыслимо развратная поза – на столе, с задранной юбкой, широко раздвинутыми бедрами, с нахально выпяченной вперед грудью, в нежную кожу которой впивались пуговицы мужской рубашки, с плотно зажатыми за спиной руками – лишь усиливала возбуждение, лишь заводила. Между ног запульсировало, соски напряглись и заныли. Вика качнулась и со стоном потянулась к его губам….
Это был не поцелуй…
Это был небольшой термоядерный взрыв, который разметал все, что можно было разметать, выжег весь воздух, и остатки света померкли в ее глазах.
И в раскаленном черном дурмане, среди ошметков мыслей и картинок, Вика в какой-то момент поняла, что уже не сидит на столе, а лежит на столешнице грудью, а сзади Ян медленно, невыносимо медленно стягивает вниз ее трусики, и его горячее дыхание касается ее ягодиц, промежности, бедер… Острое, почти невыносимое возбуждение полоснуло по телу, заставив ерзать, поскуливая от нетерпения.
– Т-с-с…
Сильные мужские пальцы скользнули между ног, поглаживая, потирая, дразня, доводя до края и вновь отступая.
И, когда ей казалось, что она больше не выдержит этой изысканной пытки, он одним рывком вошел в нее. Мощно, на всю глубину. И задвигался – сначала неспешно, потом быстрее, быстрее…. Хрипло и коротко дыша, балансируя в полушаге от ослепительного удовольствия. И черный жаркий дурман сгустился и задвигался вместе с ним, рассыпаясь колючими искрами под кожей, скручивая тело в болезненном предвкушении чего-то немыслимого, невозможного… Остро, пряно, бесстыдно…. Почти нестерпимо хорошо. Скорее, скорее, еще…
Низ живота скрутила сладкая судорога, Вика застонала и обмякла, содрогаясь в потрясающе сильном оргазме. Некоторое время она лежала, распластавшись по прохладной поверхности стола, не в силах пошевелиться.
– Ну, поскольку с завтрашнего дня я здесь не работаю… – произнес преступно хриплый голос за спиной. Ага, все-таки слышал. – То, может…
Теплые пальцы легонько сжали голую ягодицу, и Вика мгновенно соскочила со стола.
– Нет, не может! – торопливо сказала она, одергивая, натягивая, поправляя и застегивая – в общем, быстро ликвидируя образовавшийся разврат в одежде. Ян бесстыдно пялил глаза в расстегнутую блузку. – Хватит!
Нет, если говорить откровенно, это было совершенно бесподобно, но, вообще-то, ее стол для таких вещей не предназначен.
О господи, да она после сегодняшних … э-э-э… упражнений и смотреть-то на этот стол спокойно не сможет, не то что работать. Точно придется покупать новый. Все равно он не очень удобный, давно пора было поменять.
Да, ей придется поменять стол, а Яну – место работы, ничего не поделаешь.
Ян, которого она только что уволила, неторопливо отошел от стола и вальяжно развалился в ее директорском кресле – большом, широком, из золотистой экокожи. Вика специально такое заказывала, перелистав кучу каталогов: чтобы с мягкой спинкой – высокой, выше ее головы, – с разлапистыми подлокотниками, с широким, очень широким сиденьем, чтобы можно вечером было, когда остаешься одна, скинуть надоевшие за день туфли и сидеть на нем, забравшись с ногами…
И вот теперь в ее кресле развалился Ян, даже не подумав застегнуть рубашку – о, боги, когда она успела ее расстегнуть?! – и привести в порядок хм… свои брюки. Он полулежал и покачивался, жадно ее рассматривая и вовсе не думая отводить ласкающий ненасытный взгляд. И все его тело, молодое, совершенное, полураздетое, словно дразнило, искушало, призывало и предлагало: «Я здесь, я – в полном твоем распоряжении, я – твое… Давай же, возьми меня…»
Вика нет-нет да и бросала украдкой взгляд в это кресло. Так. Достаточно. Надо скомандовать Яну, чтоб немедленно одевался и…
Что «и», она подумать не успела, потому что сильная рука ухватила ее за запястье, слегка дернула, и через долю секунды Вика уже сидела на коленях у Яна.
Жаркий и жесткий поцелуй смял ее губы, заставив тихонечко пискнуть от удовольствия, увлек обратно в темное марево страсти, выключив, казалось, весь свет в этом чертовом офисе, словно Ян знал волшебную кнопку и нажал ее и на Вике, и на окружающем мире. Томная нега, черная, как безлунная южная ночь, окружила колючим теплом, страстью и отрешением от всего, кроме этих немыслимо вкусных губ, требовательных, упругих, родных, кроме кольца сильных рук – захочешь, не вырвешься, да кто б хотел, только не она, не Вика, – кроме горячих коленей под не менее горячими бедрами, такими горячими, что ткань юбки казалась проглаженной гигантским утюгом. Она жгла, и мешала, и терла ставшую болезненно чувствительной тонкую кожу, кололась, как солдатская шинель….
– Вика… – хрипло шептал Ян, целуя ее припухшие губы.
– Но мы не должны! – упрямо прошептала она, лихорадочно вспоминая, почему они «не должны». Вроде бы из-за стола. Точнее не вспоминалось.
– Не должны… – легко согласился Ян. – Но можем?
Он провел губами по щеке Вики, лизнув уголок губ. По телу моментально прокатилась волна жара, сознание попросилось в отпуск и сгинуло в тартарары. И черт с ним.
– Можем…
И снова это безумие. Черт! Как же потрясающе это было – целоваться жадно, неистово, упоительно, не в силах оторваться друг от друга. Вкус его губ. Вкус ее губ, ее и его дыхание, делимое на двоих, запах его кожи, ее кожи, бесстыдный танец языков, трущихся друг о друга. Поцелуй становился все глубже, жарче, тело ломило от желания, первобытного и жадного, без наносной шелухи цивилизации и ханжеских правил. Оно горело и плавилось, исходило томительным жаром, тянуло неутоленной тоскливой пустотой внизу живота. И терпеть больше не было сил. Он не стал расстегивать блузку, просто вытащил ее из юбки и задрал до подмышек, вместе с недавно так аккуратно поправленным лифчиком, и стиснул горячими ладонями голые груди, смял их, терзая сильными пальцами ноющие от возбуждения соски.
Она ерзала по его коленям, пытаясь плотнее прижаться к паху, чувствуя, как вдавливается между ног сквозь ткань тугой горячий бугор.
Он приподнял ее, рванул юбку вверх, сбив на талию, и стащил трусики – Вика отстраненно перешагнула через них, отбросив ногой, – посадил к себе лицом на колени, раздвинув ее бедра и перекинув их через мягкие подлокотники кресла, провел горячими пальцами по налитой колючим огнем плоти, призывно распахнутой перед мужским взглядом. По коже мгновенно прокатилась волна дрожи, под кожей вспыхнули и погасли миллионы сладких жгучих искр, и от этих искр, подобно лесному пожару, заполыхало внутри, и пламя мгновенно охватило все тело, и стало так жарко, что плавились кости и тянущей жаждой крутило низ живота.
Он сжал до боли ее ягодицы, придвинул плотнее к себе…
Теперь ничего не мешало, ничего, никакая дурацкая ткань! Вика чувствовала его возбужденную твердую плоть всей своею плотью, жаркой и влажной, и со стоном поерзала, прижимаясь как можно ближе, задыхаясь от желания ощутить ее в себе, всю, целиком, такую упругую и правильную, такую необходимую…
Он помедлил у самого входа в нее, слегка надавливая, дразня, доводя до сумасшествия…
– Ян… – едва дыша, гортанно простонала Вика. И было в этом слове все: и дикое, неистовое желание, и согласие, и приглашение…
Он вонзился в нее полнее и глубже, чем в первые разы, и вонзался все быстрее и быстрее, и яростно вколачивался в ее плоть, кажется, совсем потеряв голову. Вика опустила глаза вниз, завороженно наблюдая, как соединяются их тела. Развратное, непристойное, но умопомрачительно возбуждающее зрелище… Остро… Пряно… Бесстыдно… Его ладони, обхватившие ее ягодицы, с силой дергали ее на себя в диком чувственном ритме, ее бедра, перекинутые через подлокотники, вздрагивали, болтаясь в воздухе, лишь добавляя нотки пикантного удовольствия в этот упоительный коктейль почти болезненного наслаждения.
Кажется, Вика что-то говорила, вцепившись в широкие плечи, подгоняя, подбадривая, умоляя о чем-то, о чем – не знала сама. А может, почудилось…
По телу расползался сладостный туман, в голове мутилось, сердце выпрыгивало из груди, бухало кровью в висках…И в жаркой темноте лишь поскрипывали подлокотники кресла и яростно двигалась внутри горячая твердая плоть. Быстрее, еще быстрее…
Взрыв, вспышка, землетрясение…
И Вика изогнулась и обмякла, навалившись на Яна, уплывая в блаженную негу. Тело сотрясали сладкие судороги, отголоски пережитого одного на двоих потрясающего оргазма.
«Никогда не думала, что ручки моего золотистого кресла можно использовать именно так, – вяло подумала Вика, не в силах оторваться или хотя бы отодвинуться от Яна. – Может, они специально для этого конструировались? Не зря у этого кресла цена как у хорошей машины!»
И это была первая мысль после того, как мир перестал крутиться, и вместо душной темноты в родном, вернувшемся из параллельной реальности кабинете засияли лампы. А потом пришла вторая. Как многого, оказывается, она не знала в этой жизни, как безумно много упущено…
И третья, вполне уже Викина, без всяких дурманов в голове. Правильно она все решила. Перед собой Вика никогда не притворялась и прекрасно понимала, что после всего, что тут только что произошло, да еще и не один раз, смотреть на стажера она спокойно не сможет. Что уж говорить о неопытном мальчишке. Хм, да уж, неопытном. Впрочем, это опыт другого рода. А поэтому вместе им теперь не работать однозначно.
Потому что, как только он снова появится здесь после болезни, будь они даже профессиональными шпионами, готовыми работать под прикрытием, уже через пару часов все начнут шушукаться. Украдкой брошенный взгляд, короткое касание, когда, кажется, никто не видит. Нет, влюбленные слишком быстро теряют бдительность, и их секрет становится достоянием общественности. А если эта самая общественность сплошь состоит из слабого пола… Такой ад начнется, только держись.
– Если ты затеял все это ради повышения по службе, – улыбнулась Вика, отлепляясь, наконец, от Яна и аккуратно застегивая последнюю пуговичку на блузке, и Ян разочарованно вздохнул, – то, боюсь, ничего не выйдет.
Он рассмеялся, притянул ее поближе и поцеловал.
– Ну все, ты меня раскусила, даже и не знаю, что теперь делать.
Вика поднялась, едва удерживаясь на ногах – коленки так тряслись, что не заметить этого было практически невозможно, – поправила юбку и, отыскав сорванное белье, неловко засунула его в сумку. Не хватало еще тут все это надевать!
– Правда, и какие есть варианты? – с любопытством спросила она, небрежно расчесывая волосы.
– О, целых три. – Ян так быстро поправил одежду, что впору было усомниться: а не почудилось ли все ей?
– Слушаю внимательно. – Вика вытащила из сумочки пудреницу и поправила смазавшийся макияж, а потом обернулась к Яну, не без удовольствия наблюдая, как пляшут веселые черти в голубых глазах.
– Вариант первый: мы сейчас собираемся и едем ко мне.
– Так, – потянула она. – А какие есть альтернативы?
– Ну, вариант второй. Мы сейчас собираемся и едем к тебе.
– Серьезное заявление! – Теперь Вика смотрела уже с искренним интересом.
– Согласен. Не уверен, что наши отношения уже достигли той стадии близости, когда ты можешь познакомить меня со своей кошкой.
– Знакомство с кошкой – это слишком серьезный шаг. – Вика едва сдерживала смех. – Так что придется рассмотреть третий вариант.
– Третий вариант – самый простой: мы остаемся здесь.
Взгляд Яна задумчиво скользнул по столу, с энтузиазмом остановился на золотистом кресле и задержался на угловом диванчике, назначение которого оставалось для Вики тайной, но секретарь Леночка убеждала, что для посетителей. – И вообще никуда не собираемся.
