Михаил Богословский
Исследования по истории местного управления при Петре Великом

Полная версия

3. Ландратская доля 1715–1719 годов

Указ 28 января 1715 года^[108] прежде всего уничтожал должности обер-комендантов и комендантов в тех городах, в которых не было гарнизонов. Таким образом, существовавшая до 1715 года губернская иерархия комендантов и обер-комендантов, подчиненных губернскому ландратскому совету, разрушалась. Комендантская должность получала теперь исключительно военное значение командира гарнизона. Как для командиров гарнизона, для них впоследствии была выработана в военной коллегии инструкция, «каким образом определенные им гарнизоны, а именно крепости, гарнизонные полки и артиллерию содержать надлежит»^[109]. Только в пограничных местностях из опасения неприятельских набегов коменданты, командуя гарнизоном города, получали и административное значение и становились вместе с тем и правителями уезда. На этом основании архангелогородский вице-губернатор Лодыженский ходатайствовал перед Сенатом о поручении управления Кольским и Пустозерским острогами комендантам из военных людей, указывая, что эти города пограничные и что к последнему «приходят для разорения воровская карачевская самоядь»^[110]. Второю новостью указа было учреждение новой административной единицы – доли. Правителями этих новых областей и были назначены ландраты. Таким образом, эти последние из простых членов губернского совета делались теперь самостоятельными правителями второстепенных областей, на которые делилась губерния. Впрочем, в указе видно намерение законодателя сохранить коллегиальное начало в высшем губернском управлении. Единоличная власть не возвращалась губернатору. При нем в губернской канцелярии всегда должны были находиться двое из ландратов, чередуясь через один или два месяца. В конце года все ландраты должны были съезжаться к губернатору «для исправления дел всем вместе» и для отчета. Итак, постоянный губернский совет переставал существовать, заменяясь двумя коллегиальными органами: постоянной малой коллегией из двух ландратов под председательством губернатора и временным ежегодным съездом всех ландратов. Указ 28-января 1715 года не приводит тех мотивов, которые повели к его изданию, но причины произведенных им реформ чувствуются сами собою. Во-первых, назревала насущная потребность в более правильном подразделении громадной губернии на второстепенные областные единицы; этой потребности указ прежде всего и удовлетворял. Затем, так как учреждение новых административных делений должно было повлечь за собою увеличение личного административного состава, а в нем при Петре всегда ощущался недостаток, то ради экономии и приходилось жертвовать таким громоздким и многолюдным учреждением, каков был губернский совет, и совместить, насколько это было возможно, функции ландрата как товарища губернатора по губернской коллегии с функциями самостоятельного областного правителя.

Доля как подразделение губернии существовала уже ранее указа 28 января 1715 года. Еще в 1710 году, когда составлялась табель полков, содержание которых возлагалось на губернии, во всех губерниях дворовое число было расписано на доли^[111]. Но это разделение имело тогда иной, особый смысл. Долею по указу 1710 года называлась известная сумма тяглых дворов, взятая за единицу, именно: 5536. Эта единица, значение самой цифры которой предстоит еще выяснить, употреблялась для упрощения разверстки податей, падавших на тяглые дворы по губерниям. С ее помощью было довольно удобно распределить всю сумму известного налога по губерниям пропорционально количеству дворов по переписи 1678 года, заключавшемуся в каждой губернии. Таким образом, в Московской губернии, всего гуще населенной, считалось 44 ½ доли; второю за ней была Петербургская – 32 ¹/₅ доли, самой меньшей оказывалась Киевская с 5-ю долями^[112]. Вместо того чтобы делать пропорциональную разверстку налога по цифрам самых дворов, оперируя с громадными цифрами в десятки и сотни тысяч, т. е. с пяти– и шестизначными цифрами, расчет производился по числу долей, которых сумма выражалась всего трехзначной (146), а отдельные слагаемые лишь двузначными цифрами. Следовательно, доля была в этом случае отвлеченною счетною единицею, которой не соответствовало какое-нибудь территориальное деление губернии, представляла из себя явление арифметическое, а не географическое, была определенным числом податных дворов, а не определенным земельным округом. Указ 28 января 1715 года и превращал эту отвлеченную счетную арифметическую долю в конкретную административно-географическую. Долей теперь становилась известная территория, охватывавшая собою приблизительно 5536 тяглых дворов. Новое разделение губернии строилось, таким образом, на статистическом основании.

Оно производилось в течение всего 1715 года. На практике приходилось, конечно, отступать при образовании доли от указанной нормы дворов. Встречаются и такие доли, в которых цифра дворов превосходит нормальную, и такие, в которых первая уступает второй. В солигалицкой доле Архангелогородской губернии оказывалось 8280 дворов, тогда как в соседней унженской почти вдвое меньше – 4651. Это отклонение количества дворов в доле вверх или вниз от нормальной цифры в зависимости от местных условий и удобств, например расстояний, путей сообщения и др., предоставлено было при организации долей усмотрению губернатора^[113].

Любопытно проследить, в какое отношение стала прежняя административно-географическая единица, уезд, к доле и как перекраивалась теперь административная карта России. Определителем этого отношения было, разумеется, количество тяглых дворов в уезде. Здесь надо различать три случая. Иногда уезд просто переименовывался в долю, и доля составлялась из одного прежнего уезда. Так, например, прежний Казанский уезд настолько подошел по количеству тяглого населения к норме, положенной на долю, что, не потерпев изменений, продолжал оставаться в виде доли. В списках долей Казанской губернии эта доля иногда просто и называется Казанским уездом^[114]. Во втором случае, если уезд был очень велик, он разделялся на две или более долей. Так, например, Симбирский уезд был подразделен на две доли: симбирскую первую и симбирскую вторую. Точно то же мы видим в уездах: Вологодском, Шацком, Коломенском, Тамбовском, Арзамасском, Пошехонском. Уезды: Нижегородский, Новгородский и Ярославский распались каждый на три доли, а Московский даже на четыре^[115]. Наконец, в третьем случае доля составлялась из нескольких уездов, входивших в нее целиком или частями, если цифры тяглых дворов в этих уездах значительно не достигали нормы. Так, по одной доле составили уезды: Тверской и Новоторжский; Клинский, Волоколамский и Рузский; Можайский, Звенигородский и Малоярославецкий. Курмышская доля Нижегородской губернии составилась следующим образом: в нее вошел Курмышский уезд, в котором считалось 2643 двора, да была отделена и приписана сюда же часть Алатырского уезда, а именно 878 дворов, так что всего в курмышской доле получилось 3431 двор. Иногда доля составлялась из нескольких волостей. Таковы были «дворцовые доли», образовавшиеся из дворцовых волостей. Мы уже видели выше такую долю в Нижегородской губернии; другая подобная возникла в Московской губернии в тогдашней Владимирской провинции и состояла из Яропольской и Всегодичской дворцовых волостей^[116].

Можно было ожидать, что это новое административное разделение России на доли, как мы видели выше, перекраивавшее в большинстве случаев старое деление на уезды и стиравшее их границы, уничтожит уездное деление? Долю, сделавшуюся административно-географической единицей, не предполагалось уже дробить на более мелкие единицы, и уезд, лишившись уездного правителя, коменданта, перестал быть административной единицей. Ландраты получали значение первой, низшей, инстанции губернской иерархии. Заменив собою уезд в административном отношении, доля, однако, ничего не могла поделать с его географическими границами. Старинное вековое деление на уезды настолько вкоренилось в жизнь, что уездные границы не только не выцвели, но иногда довольно резко выступали в очертаниях тех долей, которые были составлены из нескольких уездов. Эта живучесть уезда была в особенности заметна в сфере финансового управления доли. В податном отношении уезд продолжает быть до некоторой степени самостоятельным целым. По уездам производится сбор податей, и ведется этому сбору отчетность. Так, например, ландрат двинской доли ведет книги доходов и составляет отчетные ведомости по каждому из уездов своей доли: Двинскому, Кеврольскому и Мезенскому в отдельности^[117]. Точно такой же прием в тульской доле, состоявшей из трех уездов: Тульского, Веневского и Епифанского^[118]. Курмышская доля, о которой была уже речь выше, составилась из Курмышского уезда, вошедшего в нее целиком (2643 двора), и небольшой части соседнего Алатырского уезда (878 дворов), и тем не менее сборам податей ведется счет отдельно с «курмышского уезда» и отдельно с «алатырской приписи».

Как размещались ландраты по вновь учрежденным областным делениям? Было уже выше указано, что служилые люди назначались в губернские ландраты в большинстве случаев Сенатом. Самое же распределение ландратов по долям производил губернатор. Так, например, ландрат доли Устюга Великого А. М. Данилов-Домнин, излагая свою биографию перед Сенатом в 1718 году, рассказывал, что он в Архангелогородской губернии в доле Устюга Великого «определен по определению вице-губернатора господина Курбатова»^[119]. Петербургский вице-губернатор Ст. Клокачев, в руках которого находилось все действительное управление Петербургской губернией, состоявшей под высшим начальством генерал-губернатора кн. Меншикова, показывал в допросе по делу об одном из подчиненных ему ландратов Ст. Лопухине, правившем псковскою долей, что во Псков ландратом он, Лопухин, определен «великого государя указом за подписью руки светлейшего князя»^[120]. Слова «великого государя указом» не служат доказательством противного, так как губернаторские указы имели форму указов от высочайшего имени. Но это была только форма, и раз что указ был подписан Меншиковым, это значит, что он был издан им. В делах курмышской воеводской канцелярии сохранился подлинный указ нижегородского вице-губернатора курмышскомуландрату кн. А. А. Волховскому, в котором читаем: «По его, великого государя указу, а по определению Нижегородской губернии вице-губернатора кн. Ст. И. Путятина поведено вам быть в доле в городе Курмыше»^[121]. Ландрат Казанской губернии Ждан Кудрявцев доносил в 1718 году Сенату, что «определен он быть по определению ближнего боярина и казанского губернатора с товарищи в уржумской доле»^[122]. Встречаются случаи назначения в определенную долю и Сенатом. Быть может, исключительным случаем было назначение Сенатом ландрата в дворцовую долю Нижегородской губернии по ходатайству жителей этой доли. Но ландраты из отставных офицеров, просившиеся на эту должность вследствие указа 1716 года в определенные, ими самими указанные доли, обыкновенно и были назначаемы в эти доли Сенатом. Однако этими случаями, имевшими все-таки чрезвычайный характер, вмешательство Сената в распределение ландратов по долям и ограничивалось. Обыкновенно же во всех остальных случаях назначение ландрата в ту или иную долю зависело от губернатора, как лица, ближе стоящего к местности и могущего принять при этом в соображение различные местные условия. Рассматривая отдельные случаи назначения ландратов по долям, мы можем нередко заметить те мотивы, которыми руководствовались при этих назначениях. В качестве ландратов продолжали иногда оставаться в доле прежние коменданты, правившие тою же местностью. Можайский комендант Д. П. Дохтуров, занимавший эту должность несколько лет до 1715 года, с этого года был назначен ландратом можайской доли^[123]. С 1710 по 1715 год Угличем правил комендант А. И. Нарышкин; с этого года он правит угличскою долей в качестве ландрата вплоть до 1719 года, когда ландраты были отменены и когда он сам был сделан ярославским воеводой^[124]. При дополнительных назначениях в Московскую губернию около половины вновь назначенных ландратов служили уже здесь в качестве обер-комендантов и комендантов; разумеется, проще всего и было оставлять их на тех же местах, где они сидели, так как такой порядок не вызывал перерыва в и без того медленном течении губернских дел, связанного со всякою переменою в административном персонале. Таким образом, в некоторых случаях вся перемена сводилась только к перемене названий при неподвижности лиц, их носивших, подобно тому, как и раньше уездный воевода переименовывался в коменданты. Мы видели один случай, когда при назначении ландрата в долю была принята во внимание симпатия к нему жителей. Но если принималась во внимание симпатия, то не оставалась иногда без внимания и антипатия управляемых или, по крайней мере, наиболее сильных из них. Ландрат А. П. Шетнев, доля которого состояла из части Московского уезда, не умел поладить с властями Троице-Сергиевского монастыря. Монастырь бил челом Сенату об изъятии его земель и крестьян из ведения этого ландрата и о запрещении ему въезжать в монастырские слободы и деревни, ссылаясь на «ссору» с ландратом и на «налоги», чинимые им крестьянскому населению монастырских земель. Монастырь оказался настолько силен, что Сенат предписал московскому губернатору Шетнева из той доли, которою он правил, вывесть и назначить в другую долю, притом в такую, в которой бы не было владений монастыря^[125].

Сам собою возникает вопрос, не руководился ли губернатор при назначении ландрата в известную долю земельной связью ландрата с последнею, другими словами, не назначался ли в долю тот ландрат, чьи поместья в ней находились? В некоторых случаях можно указать и такую связь. Кн. Вадбольскому, ландрату Архангелогородской губернии, была дана солигалицкая доля. Князь владел землей в нескольких уездах: Ярославском, Костромском, Дмитровском, и, между прочим, в Галицком уезде за ним состояло 6 крестьянских дворов^[126]. Но вообще земельная связь не была правилом. Другой ландрат той же губернии A. M. Данилов-Домнин правил великоустюжской долей, в которой землею не владел, так как его имения находились в Вологодском, Ярославском и Кинешемском уездах. Итак, ландратом в долю не назначался непременно землевладелец доли. По большей части ландрат, владея двумя-тремя десятками дворов, принадлежа к среднему землевладельческому классу, каким были «царедворцы», был связан земельными владениями лишь с той губернией, в которой он служил. Но даже и в этом случае можно указать исключения. Ландрат темниковской доли Азовской губернии имел недвижимое имущество только в Тульском и Дедиловском уездах тогдашней Московской губернии, где у него было 11 дворов^[127]. При назначении в ландраты с 1716 года отставных офицеров, как уже показано было выше, попадали в эту должность лица, не владевшие нигде никакими недвижимыми имуществами, и даже самое это отсутствие земельного имущества служило мотивом их назначения. Итак, ландрат – по большей части землевладелец той губернии, в которой он служил, только иногда той доли, которою он правил, а в редких случаях он не связан землею ни с губернией, ни с долей, потому что и не был вовсе землевладельцем. Вообще связь у ландрата с долей была чаще по прежней службе его в качестве коменданта, чем по земле. При таком отношении ландрата к доле нельзя смотреть на него как на представителя местного землевладельческого класса доли.