Михаил Пыляев
Старый Петербург

Полная версия

Государыня, заметя, что у новопожалованной фрейлины, графини Потоцкой, в сравнении с прочими нет жемчугов, пожелала ее наградить; заблаговременно было приказано ее одеть молочницей, и когда начались танцы, то государыня приняла кувшин под сохранение и, поставя у ног, опустила в него дорогие жемчуги. Потоцкая, обратно принимая кувшин, заметила подарки и сказала: «C’est vous, madame, c’est votre majesté…» – «Non, c’est du lait caillé»^[56], – отвечала императрица. По пятницам маскарады давались при дворе, в субботу полагался отдых.

На большие эрмитажные собрания приглашались все первые особы двора, иностранные министры, на средние – одни только лица, пользовавшиеся особенным благоволением государыни. На малые собрания приглашались только лица близкие к государыне. Гостей обязывали отказаться от всякого этикета. Кроме того, были написаны самой императрицею особые правила, выставленные в рамке под занавескою. Вот эти правила: 1) оставить все чины вне дверей, равномерно, как и шляпы, а наипаче шпаги; 2) местничество и спесь оставить тоже у дверей; 3) быть веселым, однако ж ничего не портить, не ломать, не грызть; 4) садиться, стоять, ходить, как заблагорассудится, не смотря ни на кого; 5) говорить умеренно и не очень громко, дабы у прочих головы не заболели; 6) спорить без сердца и горячности; 7) не вздыхать и не зевать; 8) во всяких затеях другим не препятствовать; 9) кушать сладко и вкусно, а пить с умеренностью, дабы всякий мог найти свои ноги для выходу из дверей; 10) сору из избы не выносить, а что войдет в одно ухо, то бы вышло в другое прежде, нежели выступит из дверей. Если кто против вышеписанного проступился, то, по доказательству двух свидетелей, должен выпить стакан холодной воды, не исключая дам, и прочесть страничку «Телемахиды»; а кто против трех статей провинится, тот повинен выучить шесть строк из «Телемахиды» наизусть. А если кто против десяти простудится, того более не впускать. При входе висели следующие строки, написанные государыней:

 
Asseyez vous, si vous voulez,
Où il vous plaira
Sans qu’on vous le répète cent fois^[57].
 

На эрмитажные собрания малые, «les petites soirées»^[58], приглашалось избранное общество приближенных к императрице. Тут находился французский посланник граф Сегюр, принц де Линь, Кобенцель, Лев Ал. Нарышкин, Строганов, Дашкова. Государыня здесь была самая радушная хозяйка; самою любимою игрою на этих вечерах была игра в вопросы и ответы. Во избежание каких-нибудь личностей, гости описывали события при дворе «Бамбукового Короля», например его праздники, привычки, также характеристику его придворных; иногда предлагались вопросы для философских трактатов; последние были разделены на главы: так, например, 37-я глава этого трактата, написанная рукою императрицы, носит название: «Что меня смешит?» Затем следуют ответы, написанные каждым. Вот эти ответы: первый написал: «Гордость»; второй пишет: «Так, так, я согласен с мнением моего соседа и с правой и с левой стороны»; другой писал: «Меня смешит умная шутка или меня смешит г. обер-шталмейстер». «Что меня смешит? Иногда это сам я». «Надутость, довольная собою». Рукою императрицы находим написанное: «Я смеюсь над гордым человеком, потому что он как две капли воды похож на индейского петуха; смешны также ленивцы, потому что они по доброй воле скучают»; далее шли заметки: «Муж мой часто смешит меня до слез. Я смеюсь охотно, слыша умные слова, но только неожиданные. Я очень смеюсь над людьми, которые смеются из угождения!» и т. д.

Театр в Эрмитаже представлял здание в виде римского цирка, только в небольшом размере. Стены и колонны в нем были мраморные; места для зрителей, обитые зеленым бархатом, подымались ступенями и образовывали полукруг; для самой императрицы особенных мест не было, для нее ставились кресла. На сцене Эрмитажного театра в Екатерининское время игрывали все известные европейские знаменитости артистического мира; здесь были капельмейстерами Сарти, Чимароза, Галуппи, Паизиелло; играли в оркестре Дин, Лолли, Виоти, Буньяни, Жерновик, Роде, Ромберг, Хандошкин, Зорин; пели Габриэли^{98}, Маркези^{99}, Тодди^{100}, Можорлети, Мара, Шевалье, Мандини^{101}, Марокети^{102}, Сандунова, Самойлов; танцевали ле Пик, Дюпор, Росси, Сантини, Канциани, Бубликов; восхищали в комедии Жорж, Лефрен, Лесаж, Бурде, Флоридор Офрен, Волков, Дмитревский, Шумский, Крутицкий, Черников, Шушерин, Яковлев, Троепольская, Семенова большая и многие другие; писали декорации для этого театра Гонзаго^{103} и Иосиф Губерти; машины и превращения делал механик Бригонци^{104}.

Но гораздо ранее в Зимнем дворце существовал Малый театр, на котором представлялись придворными дамами и кавалерами комедии императрицы. Так, января 28-го 1773 года там в первый раз была представлена комедия Екатерины «О, время!»^{105}. Пьеса эта была дана в присутствии государыни и 257 избранных зрителей. Государыня очень любила театр, и особенно русский, для которого и написала много пьес. Эти пьесы игрались на придворных театрах Петергофа и Царского Села и затем уже переходили и на публичные театры. Из пьес государыни, помимо названной, известны: «Госпожа Вестникова с семьею», «Именины госпожи Ворчалкиной», «Передняя знатного барина», «Невеста-невидимка» и затем несколько французских пьес-пословиц (proverbes), которые государыня писала в сообществе своих вельможных сотрудников: графа Кобенцеля, Сегюра, принца де Линя, Д’Еста, графа А. М. Мамонова, Ал. С. Строганова, Ив. Ив. Шувалова. Таких пословиц известно до семи: «Les voyages de М-r Bontemps»; «Le flatteur et les flattés»; «Il n’y a point de mal sans bien»; «La rage aux proverbes»; «Un chien vaut toujours mieux que deux tu l’auras»; «За мухой c обухом»; «За вздор пошлины не платят». Последние две нам известны по дневнику Храповицкого, который упоминает, что первая из них, «За мухой с обухом», была написана государыней по поводу ссоры, затеянной княгиней Дашковой с Л. А. Нарышкиным из-за свиньи, которая зашла по соседству в ее огород. Эта шутка без обиняков прямо потешалась над княгиней, и потому государыня приказала Храповицкому, когда он поднес ей переписанную, отложить с тем, чтобы сделать в ней некоторые поправки. Вторая из этих пьес, «За вздор пошлины не платят», была написана Мамоновым, и только конец государыня к ней приделала. Помимо этих мелких пьес, государыней было написано еще несколько больших комедий, как, например: «Расстроенная семья осторожками и подозрениями», «Недоразумения», «Сказка о Горе-богатыре Косометовиче», «Начальное управление Олега». Увлечение шарлатанством графа Сен-Жермена и Калиостро государыня осмеяла в своих трех пьесах: «Обманщик», «Обольщенный» и «Шаман Сибири». Во всех этих пьесах действует личность, которая с помощью различных фокусов дурачит простаков и обогащается на их счет.

Русский театр при императрице Екатерине открылся представлением при дворе оперы «Олимпиада», музыка сочинения Манфредини, декорации Традиция, балеты венского балетмейстера Гильфердинга. И затем на третий год ее царствования состоялось открытие в Петербурге и частного народного театра под открытым небом, за Малой Морской, на пустыре, называвшемся Брумберговой площадью. Первое такое представление было дано во второй день Пасхи, 4 апреля 1765 года, в день смерти Ломоносова. Представления в этом театре начинались в четыре часа дня; играли в них охотники, преимущественно мастеровые, в переводных комедиях Мольера, Гольдберга и некоторых оригинальных.

Из «С.-Петербургского вестника»^{106} видно, что по возвращении двора в Петербург, после коронования, во дворце играли придворные дамы и кавалеры «Семиру», трагедию Сумарокова, после чего следовал балет «Галатея и Ацис», в котором великий князь Павел Петрович, в виде брачного бога Гименея, явясь на сцену, удивлял всех зрителей искусными и благородными танцами. В числе любителей, принимавших участие в спектакле, были гвардии капитаны Кропотов, Волков, Титов, три сестры девицы Бибиковы и Титова; танцевали гр. А. П. Шереметева, фрейлина Хитрово и другие; роль Семиры представляла графиня Брюс, в мужских ролях участвовали графы Г. Гр. Орлов, А. П. Шувалов, Ан. П. Нарышкина и другие^{107}.

На репетициях государыня сажала в первом ряду вместе с собою старика актера Офрена, учителя драматического искусства в кадетском корпусе. Офрен нередко забывал, где сидит, и забавлял государыню своими восклицаниями. Однажды, слушая монолог в «Магомете», которого играл П. С. Железников, Офрен то и дело твердил довольно громко: «Bien! Très bien! Comme un Dieu! Comme un ange! Presque comme moi!»^[59]

Все артисты в то время носили прилагательные имена: так, Офрена называли «чувствительным», Флоридора – «благородным», Бурде – «увлекательным» и т. д. Актеры века Екатерины отличались всеми достоинствами придворных – вежливостью и светскостью. Про известного Ив. Аф. Дмитревского рассказывали современники, что это был старец замечательной наружности, с правильными чертами лица и с умною, выразительною физиономиею. Голова его имела в себе много живописного, особенно белые как снег волосы, зачесанные назад, придавали ей вид, внушавший невольное уважение. Все его движения были изучены и рассчитаны, а речь была тихая, плавная, и выражения, употреблявшиеся им в разговоре, большею частью изысканные. Впрочем, товарищи его не верили этой вежливости и называли его «куртизаном» и «эффекщиком». Про игру и характер этого отца сценического искусства тогдашний знаток театра Ап. Алек. Майков говорил: «Дмитревский похож на заколдованный сундук, в котором перемешано множество драгоценных вещей с разною ветошью и всяким хламом; этот сундук отворяется для всякого, и всякому дозволяется в нем рыться и выбирать любую тряпицу, но драгоценности ни за что никому не даются: они видны, но неуловимы». Отцом сценического искусства в России, или учителем, как говорит С. П. Жихарев в своих воспоминаниях, он никогда тоже не был: сидит, бывало, на почетном кресле на репетициях и в спектаклях, прослушивает иногда роли у молодых, вновь поступающих на сцену актеров, и только. При всей также своей театральной опытности, он нередко не понимал ролей; так, существует рассказ, что раз, исполняя роль царя в какой-то пьесе, он, отдавая тайные приказания послу, кричал немилосердно. По окончании репетиции государыня подозвала его и заметила, что так о государственных делах не говорят громко, и ей, как царице, он может поверить на слово…

На парадных эрмитажных спектаклях царствовала та же всегдашняя непринужденность, как и на репетициях. Вот как описывает один из таких спектаклей граф Эстергази в письме к своей жене: «Все общество отправилось в великолепную театральную залу. Императрица заняла стул во втором ряду, пригласив сесть возле себя графа Кобенцеля, а по другую сторону меня. Старший внук ее сел впереди. Зубов возле меня, а граф Брюс возле Кобенцеля. Дамы поместились в первом ряду, а остальное общество где кому вздумалось. Пустых мест было довольно. Представляли “Щедрого человека” и “Школу мужей”. Пока шла первая пиеса (без пения и музыки), императрица то и дело заговаривала то с тем, то с другим».

Глава X

Переезд Екатерины II в Зимний, дворец. – Обновление улиц. – Новые здания. – Карусели. – Кадрили и призы. – Святочные игры и другие забавы двора. – Участие в танцах наследника. – Забавный маскарад. – Большое собрание Эрмитажа. – Пышность двора. – Придворный оркестр. – Солисты. – Искусство сановников в гримировке. – Алмазная комната. – Диковинки Эрмитажа. – Работы императорской шпалерной фабрики. – Висячий сад и зверинец. – Аллегорические статуи Эрмитажа. – Биллиардная комната. – Анекдот. – Необыкновенная вежливость Екатерины II. – Часы Рентгена и Стасеровы. – Различные античные изображения. – Ложи Рафаэля. – Собрание гемм, монет, эстампов. – Библиотекарь Лужков. – Анекдоты о нем. – Клубы. – «Подлые поступки». – Карточная игра и азартные игры. – Анекдоты о них. – Английский клуб. – Коммерческое общество. – Танц-клоб, музыкальный клуб. – Роскошь и великолепие домов наших аристократов. – Дворянские балы. – Общество гостиных. – Дешевизна жизни. – Обилие медной монеты. – Анекдот о Шумском. – Чекан медных денег. – Первые ассигнации. – Упадок денежного курса. – Евреи – подделыватели монеты. – Шкловские фальшивые ассигнации. – Графы Зановини – распространители фальшивых денег. – Суд над ними и их судьба.

С переездом императрицы Екатерины II в Зимний дворец смежные с дворцом улицы и площади стали украшаться и отстраиваться. Царицын луг был обращен в огромный сад с множеством беседок для государыни и отдельных домиков и кухонь, в которых гуляющие могли готовить себе кушанье; вслед за этим стали устраивать Адмиралтейскую площадь. В это время половина места по Невскому, от Полицейского моста до Малой Морской, после сломки бывшего тут дворца, была подарена императрицею обер-полицеймейстеру Чичерину, и им уже выстроен дом, существующий и до сих пор (дом бывший Косиковского, теперь Елисеева). Другая половина, от Большой Морской до Малой Морской, оставалась незастроенною до 1804 года. С другой стороны дворца к Неве, берег которой был укреплен деревянным парапетом в 5 футов вышины, начатое еще в 1754 году строение гранитной набережной приводилось к окончанию; для гранитной набережной вбивали под водою сваи в 2 ¹/₂ сажени, сплошь одна возле другой, на три сажени в ширину; на них клали ростверк^[60], потом фундамент из пудовской плиты в 2 ¹/₂ и 3 сажени, а верх одевали гранитом на одну сажень выше самой высокой воды. Парапету дали 2 ¹/₂ фута вышины и 1 ¹/₂ толщины, а тротуару сажень в ширину; общая длина набережной к 1788 году была 3 версты. В это же время принялись за важную постройку к луговой стороне дворца; нужно было маскировать конец Невского, выходившего к Адмиралтейству: дома были строены лицом на проспект, следовательно, все надворные строения были на стороне ближайшей ко дворцу, так что из окон императрицы открывался самый некрасивый вид. Она приказала строить полукруглый дворец из трех соединенных домов, с тремя воротами, над которыми поддерживались двумя мраморными колоннами портики. Одна часть этого колоссального здания была подарена государыней графу Брюсу, который был тогда петербургским губернатором; другая отдана была флигель-адъютанту Ланскому, по смерти последнего постройка снова была куплена императрицею; впоследствии эта часть принадлежала Кушелеву, а по смерти его поступила к князю Волконскому. Большой Миллионной в это время дано новое направление, и начаты постройки богатых домов, от которых она и получила свое название. Прежде эта улица была проведена искривленною линией от первого почтового дома (нынешний Мраморный дворец) и называлась сперва Троицкою; потом, застроенная деревянными домиками немецких мастеров, она называлась Немецкою и после Греческою. Так обстроились смежные с дворцом места и открылась нынешняя обширная Дворцовая площадь, на которой в царствование Екатерины устраивались народные праздники, били фонтаны вина и ставились жареные быки. Вокруг всего дворца были поставлены железные грелки, точно такие же, какие и теперь находятся у Большого театра. По всем улицам, о которых мы говорили, также и по Литейному проспекту, были окончены к тому же времени генералом Бауером подземные кирпичные трубы в 3 фута ширины и в 4 вышины для стока нечистот, с общим наклоном их к Неве.

16 июня и 11 июля 1766 года на Дворцовой площади была дана карусель в нарочно построенном амфитеатре. Карусель была устроена по инициативе князя Н. И. Репнина. «Изобретатель и директор, – как гласит рескрипт государыни, – показал не токмо талант своего знания в таковых экзерцициях и изобилие вкуса в пристойных нарядах и аллегорических украшениях, заимствуемых от довольного сведения древней и новой истории, но и все оное распорядил и произвел самым действием до самой малейшей части сего увеселения без всякого помешательства, будучи и сам при том шефом кадрилии индийской. К неоспоримо в том должной его сиятельству справедливости, всемилостивейшая государыня, в знак своего к нему удовольствия, при милостивейших изображениях по окончании каруселя, пожаловать ему соизволила часы золотые и с цепочкою, осыпанные бриллиантами, в четыре тысячи рублей».

Карусель вскоре повторилась еще 11 июля. Назначена она была еще в 1765 году, но за худою погодою отсрочена до следующего года. Церемониймейстером карусели был гвардии Измайловского полка секунд-майор князь П. А. Голицын, от которого и были розданы билеты для входа в амфитеатр, начиная от знатнейших персон обоего пола, как для всех чинов военных и гражданских, так и для всех прилично одетых. Карусель состояла из четырех кадрилий: славянской, римской, индийской и турецкой. Места для зрителей были расположены также по кадрилиям: так, с правой стороны от ложи государыни была славянская и римская, с левой – индийская и турецкая; напротив ложи государыни была ложа наследника.

В день карусели, в два часа пополудни, был дан сигнал из трех пушек с крепости адмиралтейской, чтобы дамы и кавалеры каждой кадрили собирались в назначенные им места. Первые две кадрили, славянская и римская, собрались у Летнего дворца, в поставленные на лугу шатры, индийская и турецкая собрались в приготовленных шатрах в Малой Морской. В четыре часа дан был второй сигнал, дабы дамы вступали на колесницы, кавалеры садились на лошадей, а зрители занимали свои места в амфитеатре. В половине пятого был дан третий сигнал, по которому все четыре кадрили вступили маршем в следующем порядке: славянской кадрили шефом был граф Ив. Петр. Салтыков, римской – граф Гр. Орлов, индийской – князь Н. И. Репнин и турецкой – граф Ал. Орлов. Кадрили разделились на две части и одновременно шли к амфитеатру; народу по улицам было бесчисленное множество, так как зрелище было редкое. Когда кадрили стали входить в амфитеатр, звук музыки поразил всех. Мелодия музыкальных инструментов оказалась до этого времени неслыханною; все инструменты были сделаны на манер существовавших в глубокой древности. При входе в амфитеатр кадрили остановились за ложею своих судей, вне барьера, и по данному сигналу начались «курсы»^[61], сперва дамские на колесницах, а потом кавалерийские на лошадях. Судьи записывали в таблицы дам и кавалеров, которые имели успех и неудачу, как в «ристаниях на коне», так и в «метании жавелотов»^[62]. Окончив эти все кадрили, сделали кругом амфитеатра марш и пошли перспективою до Летнего дворца к большому крыльцу, где государыня, стоя на верхнем балюстраде крыльца, на шествие смотрела. И когда все кадрили были введены в большую залу обер-церемониймейстером, каждая из них знак своего народа подавала музыкою. Главный судья, фельдмаршал Миних, со всеми судьями выступил из конференц-залы, вслед за ними были вынесены пажами на золотых подносах богатые «прейсы» (призы), которые после речи фельдмаршала были розданы. Первый приз, состоящий из богатой бриллиантовой тресиле, получила графиня Н. П. Чернышева; второй приз, табакерку с бриллиантами, А. В. Панина; третий приз, перстень бриллиантовый, графиня Е. А. Бутурлина. Из кавалеров первый приз получил князь И. А. Шаховской – бриллиантовая пуговица и петлица на шляпу; второй – полковник Ребиндер – трость с бриллиантовою головкою; третий – граф Штейнбок – перстень бриллиантовый. Кавалеры возницы дам получили: первый приз – Ферзей, поручик конной гвардии, записную золотую книжку с финифтью; второй – А. Н. Шепотьев, табакерку золотую с финифтью; третий – граф Д. М. Матюшкин, готовальню золотую с финифтью и т. д. Судьями были граф Бутурлин, Нарышкин, князь Голицын, граф Панин и многие другие.

Как мы уже сказали, вскоре была дана и вторая карусель с тем же церемониалом, которая закончилась представлением в Зимнем дворце оперы «Дидона». Победителем на второй карусели единогласно был признан граф Орлов, которому фельдмаршал Миних вручил первый приз и от себя тайно заготовленную лавровую ветвь. Дамы тоже каждая сняли со своей головы живые цветы и поднесли увенчанному победителю.

В ряду забав двора нередко бывали и святочные игры. Вот как описывает такие игры в день Рождества 1765 года Порошин: «Сперва, взявшись за ленту, все в круг стали, некоторые ходили в кругу и других по рукам били. Как эта игра кончилась, стали опять все в круг, без ленты, уже по двое, один за другого гоняли третьего. После сего золото хоронили; “Заплетися, плетень” пели; по-русски плясали; польский, менуэты и контрдансы танцевали. Императрица во всех этих играх сама быть изволила и по-русски плясала вместе с Н. И. Паниным. Великий князь тоже очень много танцевал; во время этих увеселений вышли из внутренних государыниных покоев семь дам: это были в женском платье граф Гр. Гр. Орлов, граф А. С. Строганов, граф Н. А. Головин, Петр Богд. Пассек, шталмейстер Л. А. Нарышкин, камер-юнкеры М. Е. Баскаков, князь Анд. Мих. Белосельский^{108}. На всех были кофты, юбки, чепчики; князь Белосельский был проще всех одет: он представлял гувернантку или маму и смотрел за прочими дамами. Ряженых посадили за круглый стол, поставили закуски, подносили пунш, и потом все плясали и шалили».

На больших собраниях Эрмитажа, которые начинались в седьмом часу и кончались в девять, императрица первая танцевала менуэт, но обыкновенно открывал их великий князь польским с одной из старейших придворных дам.

По словам иностранцев, в такие дни вся Дворцовая площадь была запружена каретами и другими экипажами; толпы народа тоже многочисленными группами собирались поглядеть на прибывающих шестерней вельмож. Полиция исполняла свою обязанность при помощи палочных ударов, раздаваемых налево и направо. На лестницах от толпы слуг доступ в покои делался почти невозможным. Глухой шум и говор в покоях стоял неумолкаемый, и только стихал он тогда, когда появлялась императрица, с удалением же монархини опять все снова приходило в беспорядок и комнаты снова оглашались гулом громкого разговора на разных языках. В Екатерининское время пышность двора и разнообразие характерных костюмов разных инородцев заставляли каждого превратиться в зрение. Блеск драгоценных камней и воинственный вид покрытых орденами мундиров смущал многих и приводил в робость.

Во время балов играл придворный оркестр под управлением капельмейстера Галуппи^{109}. На малых собраниях играл на скрипке Диц, на виолончели Дельфини, на арфе В. Кардон, на фортепиано Ванжура. На эрмитажных собраниях государыня всегда являлась в русском платье; ее примеру следовали и все приглашенные дамы. Здесь уже господствовал русский язык. Каждый гость занимался чем ему угодно было. Кто играл в жмурки, кто в билетцы, кто ворожил, гадал, играл в веревочку, кто читал стихи и т. д. Любимой игрой, как мы уже выше говорили, была литературная в мысли; но как только государыня замечала, что гости начинали писать колкости и личности, то тотчас брала перо и зачеркивала написанное. Всякое стеснение, всякая церемония были изгнаны из общества; особенно запрещено было государынею вставать со стула перед нею, и тот, кто не исполнял этого, нес штраф по червонцу в пользу бедных или выучивал шесть стихов из «Телемахиды». Рассказывают, что Л. А. Нарышкин чаще других подвергался этому наказанию. Читал же он стихи Тредьяковского с таким пафосом, что вызывал всеобщий неудержимый смех. Вельможи со способностями выделывать различные гримасы и изменять свою физиономию особенно ценились на этих вечерах и получали в шутку разные военные чины. Так, барон Ванжура вместе с кожей спускал до бровей свои волосы и, как парик, передвигал их направо и налево; за это качество он получил там звание капитана. Сама государыня тоже умела спускать правое ухо к шее и опять поднимать его вверх; за эту способность она числилась только поручиком. Безбородко превосходно представлял картавого.

Собрания эти происходили в той комнате, где теперь хранятся эскизы и рисунки Рафаэля и других великих художников. Эта уединенная комната дала Эрмитажу свое имя. Из этой комнаты был выход в так называемую Алмазную комнату, в которой по повелению императрицы были собраны из всех дворцов и кладовых и из Московской Оружейной палаты разные редкости из финифти и филиграна, агата, яшмы и других драгоценных камней. Тут поместили все домашние уборы русских царей и бывшие у них в употреблении вещи: часы, табакерки, кувшины, зеркала, бокалы, ножи, вилки, цепочки, солонки, чайные приборы, перья, букеты. Из таких редких вещей здесь хранились: филиграновые туалеты царевны Софии Алексеевны и царицы Евдокии Лукьяновны; хрустальный кубок императрицы Анны Иоанновны; серебряная пудреница Елисаветы Петровны; золотая финифтяная чарочка царя Михаила Феодоровича; часы, служившие шагомером царю Алексею Михайловичу; модель скромного домика, в котором обитал Петр Великий в Саардаме; кукла, одетая по-голландски, – это была копия с хозяйки дома; изображение Полтавской битвы и морского сражения при Гангоуде, выточенное резцом Петра; табакерки, шашки и наперсток работы Екатерины. Позднее все эти достопамятности были расставлены по галереям Эрмитажа. Первой из этих галерей считалась та, которая примыкала к южной части висячего сада. Все три галереи были со сводами и имели около трех сажен ширины и четыре вышины; окна выходили только в сад. Из первой галереи выстроен на своде переход через переулок в придворную церковь Зимнего дворца. Вторая галерея, западная, примыкала к застройке флигеля, через который государыня из внутренних покоев ходила в Эрмитаж. По обеим сторонам дверей находились вазы из белого прозрачного мрамора с барельефами, на подножке цветного мрамора, в 4 фута вышины. Подле них стояли два женских портрета в восточных нарядах, в подвижных рамах. Они были сделаны на императорской шпалерной фабрике мастерами Андреевым и Ивановым. В третьей, восточной галерее были еще такие же две вазы; в этой галерее копировались обыкновенно картины профессорами и воспитанниками Академии художеств. В последней комнате все стены и промежутки между окон были покрыты картинами.

Окруженный с трех сторон галереями, а с северной залом Эрмитажа, висячий сад имел вид продолговатого четвероугольника, около 25 сажен длины и 12 сажен ширины. Своды были покрыты землею на 3 фута, так что сад имел такую же вышину, как пол в галереях. В этом открытом саду росли со всех сторон ряды прекраснейших больших берез, а на дерновой поверхности были сделаны дорожки для прогулок, украшенные цветами, в конце каждой дорожки стояли статуи из белого мрамора работы Фальконета, на подножьях из дикого камня в 3 фута вышины. В северной части сада была устроена высокая оранжерея с галереею наверху; в этом зимнем саду содержалось множество попугаев и других тропических и наших птиц, а также множество обезьян, морских свинок, кроликов и других зверьков. От галереи по западной стороне шли три комнаты, в одной из которых стоял бюст Вольтера в натуральную величину из красноватого состава, на столбе из дикого камня; в примыкающих к этой других комнатах стояло еще несколько бюстов Вольтера: один из фарфора, другой из бронзы, сделанный с оригинала, работы Гудона; все эти комнаты были украшены бронзовыми историческими группами из жизни Древней Греции и Рима. Подле угольной комнаты к оранжерее находился зал, вместо стены с одной стороны были громадные окна в сад; рядом с залом была столовая комната: пол здесь состоял из двух квадратов, которые вынимались, и из них подымались и опускались посредством простого механизма два накрытых стола на шесть приборов. Государыня здесь обедала без присутствия слуг. В этой комнате по углам стояли два бюста работы Шубина: графа Румянцева и графа Шереметева. Из этой комнаты шла арка через переулок ко второму дворцу Эрмитажа; здесь находилось аллегорическое изображение мира со Швецией. Екатерина, изображающая Россию, подавала Швеции, представленной тоже в виде женщины, лавровую ветвь, показывая на сноп. Пограничная река Кюмень была представлена лежащим старцем; из находившегося в руках у старика сосуда вытекала вода.

Во втором дворце, в первом овальном зале со сводами и высокою галереею, поддерживаемою 13 столбами, никаких украшений не было, только висели два рисунка с изображением цветов, писанные великою княгинею Мариею Феодоровною, и несколько географических карт. В небольшой угловой комнате за тем залом сохранялся токарный станок Петра Великого и разные выточенные им работы из слоновой кости. Подле, в овальной комнате, стоял большой биллиард и маленькая «фортуна»^[63]. Стены этой комнаты были увешаны картинами. Государыня очень любила играть на биллиарде и пред тем, чтоб начать играть, всегда спрашивала партнера, удобно ли ему играть этим кием или не нужно ли опустить шторы, когда замечала, что солнце неприятно ему светит в глаза. Однажды в то время, когда государыня играла с кем-то на биллиарде, вошел Ив. Ив. Шувалов. Императрица низко ему присела. Присутствующие придворные сочли это за насмешку и засмеялись. Государыня приняла серьезный вид и сказала: «Вот уже сорок лет, что мы друзья с господином обер-камергером, а потому нам очень извинительно шутить между собою». Государыня, как известно, отличалась необыкновенной вежливостью в обращении с людьми; любимая ее поговорка была: «Ce n’est pas tout que d’être grand seigneur, Il faut encore être poli» (Не довольно быть вельможею, нужно еще быть учтивым). По рассказам, императрица имела особенный дар приспособлять к обстоятельствам выражение лица своего^{110}; часто после вспышки гнева в кабинете подходила она к зеркалу и, так сказать, сглаживала, прибирала черты свои и являлась в залу со светлым и царственно-приветливым лицом. Однажды на бале хотела она дать приказание пажу и сделала знак, чтобы подозвать его, но он того не заметил, а граф Остерман принял, что знак был сделан ему, и подошел к государыне, опираясь на свою длинную трость; императрица встала со своих кресел и подошла с ним к окну, где несколько времени с ним проговорила. Потом, возвратясь на место, спросила графиню Головину, довольна ли она ее вежливостью. «Могла ли я иначе поступить! Я огорчила бы старика давши ему почувствовать, что он ошибся, а теперь, сказав ему несколько слов, я оставила его в заблуждении. Он доволен, вы довольны, а следовательно, довольна и я!»

В другой раз князь Барятинский ошибкою вместо графини Паниной пригласил на вечер в Эрмитаж графиню Фитингоф. Увидя неожиданную гостью, императрица удивилась, но не дала этого заметить, а только приказала тотчас послать приглашение графине Паниной; графиню же Фитингоф велела внести в список лиц, приглашаемых на эрмитажные собрания, для того чтобы она не догадалась, что была приглашена ошибкою.