Михаил Пыляев
Старый Петербург
В небольшой комнатке, «диванной», рядом с биллиардной, стоял драгоценный столик из разноцветных камней, а в углах бюсты адмиралов графа А. Г. Орлова и В. Я. Чичагова, оба работы Шубина; рядом с этой комнатой, окнами на двор, как мы уже упоминали, государыня занималась химическими сплавами для камеев, вместе с Кенигом и Лебрехтом вырезала печати и т. д. Рядом с этой комнатой стояли две драгоценные вазы: одна из стекла аметистового цвета и другая, фарфоровая, с тонкою живописью, работы здешнего завода. Тут же было одно из первых и древнейших фортепьян с флейтами. В комнате подле этой помещались две мраморные группы: одна – работы Шубина, другая – Щедрина – и большой фарфоровый сосуд на круглом пьедестале в 4 фута вышины из голубого состава, работы Кенига. В следующей полукруглой зале находились изображения римских императоров Иосифа и Леопольда на одной картине и бюст князя Потемкина-Таврического, работы Шубина; рядом с этой комнатой хранилась коллекция рисунков. Уборная, или спальная, комната императрицы, кроме обыкновенной мебели, имела следующие редкости: играющие часы работы Рентгена{111}, бюсты Цицерона и Вольтера, античное изображение Дианы с собакой из слоновой кости, античный стол, горку из уральских драгоценных камней, с каскадами из аквамарина, работы Ямышева. В следующем большом зале висело шесть хрустальных люстр, перед софой стоял стол, четырехугольная доска которого в 8 футов длины и 4 ширины была сделана из аметистового стекла, по бокам на ней были начерчены планы турецких крепостей: Очакова, Бендер, Килии и Акермана, завоеванных князем Потемкиным; сделана эта доска на стеклянном заводе{112}. В комнате подле зала были размещены разные китайские редкости. Первая комната, на восточной стороне, по каналу, вела к лестнице главного входа в Эрмитаж, сделанной из одноцветного камня; напротив ее был на своде переход через канал в придворный театр; в комнате перед проходом построен был древний греческий храм, в котором стояло античное изображение из мрамора Амура и Психеи. В той же комнате стояло бюро с изображением разных эпизодов из путешествия государыни по Таврической области; делал это бюро крестьянин графа Салтыкова. Далее во всю длину по каналу (30 сажен длины, около 3 ширины) шла «ложа Рафаэля», расписанная al fresco[64]. Затем следовали кабинеты минералогический и императорская картинная галерея и скульптурных и античных мраморов; за картинною галереей первое время надзирал придворный живописец Фензельт, известный реставратор древних картин (после него, с 1780 года, был смотрителем венецианец г. Мартинели). Над собранием гемм, монет, эстампов и других произведений художеств был начальником библиотекарь императрицы, коллежский советник Петров, но так как последний был часто посылаем в Москву, то большею частью заведовал этими собраниями унтер-библиотекарь, коллежский асессор Алексей Иванович Лужков. Императрица очень его ценила и оказывала ему большую доверенность, присылая к нему драгоценные вещи без всяких записок. Однажды государыня, отворяя у него разные шкафы, по рассеянности положила ключи от них в свой карман. Лужков на это обиделся и просил государыню, чтобы она дала ему отставку. Государыня очень удивилась и просила его сказать, что за причина, почему он хочет ее оставить. «Я, государыня, честен, всегда пользовался вашим доверием, а вчера заметил, что вы в первый раз меня заподозрили и взяли ключи от меня, – после этого я вам уже не слуга». – «Помилуй, – сказала императрица, – я сделала это по ошибке, без всякого умысла, вот твои ключи, не обижайся, извини меня, я впредь буду осторожнее». Этот Лужков по кончине государыни представил в казну серебра и золота, не записанного в книгах, более чем на 200 000 рублей и немедленно после того вышел в отставку.
В круг общественных увеселений в царствование Екатерины стали входить в моду клубы, или «клобы», как их тогда называли; всех их, начиная с 1770 года по 1795-й, было основано в Петербурге семь. Поводом к основанию первых таких клубов хотя и послужила благотворительная цель, но вскоре по открытии их было замечено, что посещали их люди не только такие, что ищут в длинные зимние вечера средства лишь «рассыпать мысли свои», но и такие, которые впадают в «подлые поступки» и особенно умножают страсть к карточной игре. Императрица строго преследовала азартные игры и по временам издавала указы, строго запрещающие их, но они скоро забывались; особенно много играли у князя Потемкина и Орлова. Екатерина говорила про игроков: «Эти люди никогда не могут быть полезными членами общества, потому что привыкли к праздной и роскошной жизни. Они хотят всю жизнь свою провести в этой пагубной игре и таким образом, лишая себя всего своего имения и нисколько об этом не заботясь, делают несчастными и других, которых они обманывают и вовлекают в игру!» Наказанием для игроков был арест в тюрьме под крепким караулом.
Узнав, что в Москве завелись карточные игроки, она писала к главнокомандовавшему: «Иностранцев высылайте за границу, а своих унимайте; а если нужно будет, то пришлите ко мне именной список их. Я велю публиковать об них в газетах, чтобы всякий мог их остерегаться, зная ремесло их». Раз до сведения Екатерины дошло, что генерал Левашев ведет сильную азартную игру. Государыня при встрече говорит ему: «А вы все-таки продолжаете играть?» – «Виноват, ваше величество, играю иногда и в коммерческие игры». Двусмысленный ответ обезоружил гнев Екатерины. Она только рассмеялась. Этот В. И. Левашев не изменял своего образа жизни до самой смерти, то и дело проигрывал крупные суммы денег. Император Александр I, по вступлении на престол, издал указ «об истреблении непозволительных карточных игр», где, между прочим, было сказано, что «толпа бесчестных хищников, с хладнокровием обдумав разорение целых фамилий, одним ударом исторгает из рук неопытных юношей достояние предков, веками службы и трудов уготованное». На этом основании всех уличенных в азартных играх приказано было брать под стражу и отсылать к суду.
Государь, однажды встретив Левашева, сказал ему: «Я слышал, что ты играешь в азартные игры?» – «Играю, государь», – отвечал Левашев. «Да разве ты не читал указа, данного мною против игроков?» – «Читал, ваше величество, – возразил Левашев, – но этот указ до меня не относится: он обнародован в предостережение “неопытных юношей”, а самому младшему из играющих со мною – пятьдесят лет».
Императрица Екатерина, узнав, что у статс-секретаря Попова по ночам съезжаются для большой игры, спросила его: «Играете ли вы в карты?» – «Играем, государыня», – отвечает он. «В какую игру?» – «И в ломбер (l’ombre) играем». – «Ваш ломбер разорительный», – рассмеявшись, сказала государыня.
Сама Екатерина любила играть в карты, и нередко даже на бриллианты; государыня играла преимущественно в макао, которое в прошлом веке было весьма распространено. Каждые девять очков оплачивались бриллиантом весом в один карат; в Екатерининское время карат бриллианта стоил сто рублей. Перед играющими на бриллианты ставились ящики с бриллиантами. Игра в бриллианты Екатерины обходилась гораздо дешевле другой нынешней. Любимыми играми императрицы были также: бостон, пикет, крибэдж; у нее часто был партнером пренеприятный и задорный игрок Чертков. Раз, играя с нею и проигрывая, он с досады бросил карты на стол. Она ни слова не сказала ему и, когда кончился вечер, встала, поклонилась и молча ушла в покои. Чертков просто остолбенел от своего поступка. На другой день, когда гофмаршал вызывал лиц, которые были назначены к ее столу, Чертков стоял в углу ни жив ни мертв. Когда гофмаршал произнес его имя, он просто ушам не верил, и когда нерешительно подошел, то государыня встала, взяла Черткова за руку и прошла с ним по комнате, не говоря ни слова. Возвратясь же к столу, сказала ему: «Не стыдно ли вам думать, что я могла быть на вас сердита? Разве вы забыли, что между друзьями ссоры не должны оставлять по себе никаких неприятных следов».
Обедать с государыней за одним столом имели право, данное Екатериною раз навсегда, следующие придворные: граф Разумовский, Потемкин, Голицын, Ангальт, Чернышев, Брюс, Строганов, князь Юсупов, Бецкой, Нарышкин, Чертков, князь Барятинский, Румянцев, Кутузов, Эстергази, Мордвинов и дежурный генерал-адъютант. Из дам: Нарышкина, Матюшкина и графиня Браницкая.
В Екатерининское время самый «степеннейший» из клубов был Английский. Основан он был 1 марта 1770 года Гарнером, богатым банкиром; вскоре этот банкир сделался банкротом, и земляки его, англичане, желая пособить ему, сделали его экономом и хозяином этого клуба. Членов в первое время здесь считалось не более пятидесяти. Плата не превышала сорока рублей; для помещения нанимался небольшой дом на Галерной улице за 1500 рублей. Чрез сорок лет Английский клуб уже имел более 300 членов, в числе которых находились высшие государственные сановники, как, например, граф М. А. Милорадович, Аракчеев, Сперанский, П. X. Витгенштейн и многие другие.
Почти каждый вечер посещал это собрание И. А. Крылов; над тем местом, где он сиживал обыкновенно, впоследствии был поставлен его бюст; в столовой зале висел портрет и учредителя этого клуба. Английский клуб очень долго занимал великолепный дом у Синего моста, в котором некогда жил фельдмаршал князь Трубецкой и давал пышные пиры и балы.
В пятидесятых годах нынешнего столетия в Английском клубе считалось около 400 членов и более 1000 кандидатов, которые по старшинству и занимали открывавшиеся вакансии. Первейшие люди домогались, как бы вступить в число членов этого клуба. Князь Чернышев и граф Клейнмихель так и умерли, не попав в члены Английского клуба.
В одно почти время с Английским клубом был основан другой клуб немцем Шустером, тоже некогда богатым купцом, но потом разорившимся. Клуб этот сперва помещался в двух скромных комнатах; 1 февраля 1772 года он уже был переведен в большую квартиру и стал называться Большим Бюргер-клубом. Этот клуб, впрочем, более известен как Шустер-клуб. Клуб одно время представлял довольно дружное общество, состоящее из заслуженных чиновников, артистов, богатых русских и иностранных купцов и зажиточных ремесленников; не ограничиваясь одними увеселениями, клуб этот преследовал многие благотворительные цели: он давал пенсион 150 престарелым, неимущим и постоянно воспитывал несколько беднейших сирот.
27 ноября 1784 года было основано «Коммерческое общество», с целию доставить биржевому купечеству возможность собираться для совещания по делам коммерческим и проводить время в беседе и карточных играх. Клуб этот и теперь считается одним из солиднейших, а после Английского – первым.
В 1783 году открылся еще Американский клуб, получивший свое начало от Бюргер-клуба; помещался он в первое время близ Исаакиевской церкви в доме Погенполя. Лучшею эпохою его существования было начало 1800-х годов: тогда считалось в нем членов более 600 человек; впоследствии к этому клубу было присоединено танцевальное заведение г. Квятковского, после чего клуб стал называться «Клубом соединенного общества». В 1785 году был учрежден Танц-клоб гробовым мастером Уленглуглом; в первое время этот клуб носил название «Кофточного клуба»; членами его могли быть исключительно нечиновные лица мещанского и купеческого сословий.
Впрочем, нынешнее слово «мещанин» в Екатерининское время было в полном смысле слова переводом французского bourgeois, или немецкого bürger, и купец первой гильдии, по тогдашнему смыслу, был не что иное, как мещанин, записавшийся в гильдию. Мещанами называли также всех свободных художников, переименованных впоследствии в именитых граждан, т. е. почетных граждан.
Танц-клоб помещался у Полицейского моста, где теперь Благородное собрание. В пятидесятых годах это общество славилось своими скандалами малого и большого сорта. После открытия последнего клуба вскоре возникло и второе мещанское общество для танцевания, праздновавшее день своего открытия 6 января 1790 года. Гораздо прежде этих клубов, в 1772 году, в Петербурге был учрежден Музыкальный клуб из 300 членов, вносивших в год по 10 рублей с человека на содержание оркестра. В Музыкальном клубе два раза в неделю давались концерты, которые посещались многочисленной публикой. Этот клуб просуществовал до 1777 года, затем он был закрыт, но через год основалось другое музыкальное общество, которое зимою, в продолжении восьми месяцев, давало каждую субботу концерты и ежемесячно один бал и маскарад. Членов здесь было до 500 человек, каждый платил по 15 рублей. Для этого клуба был нанят большой дом петербургского обер-полицеймейстера Чичерина и роскошно убран. В оркестре этого клуба играло 50 превосходных музыкантов и часто участвовали первые приезжие солисты; здесь пели придворные певчие и лучшие приезжие певицы. Разовые деньги эти артисты получали по тогдашнему времени весьма высокие: от 100 и до 200 рублей за один вечер. В 1787 и 1788 годах дела этого клуба шли блистательно; но вскоре излишняя роскошь, с какою давались здесь маскарады и балы, совершенно расстроила дела, и в 1792 году проданы были с аукциона все прекрасные музыкальные инструменты этого клуба, также серебряная и фарфоровая посуда и даже мебель.
В 1794 году известные богачи гг. Демидов, Сикстель и Бланд создали новый клуб, членов в котором вскоре было до 400 человек. Каждый платил по 50 рублей. Помещался этот клуб в доме Бутурлина. Это музыкальное общество просуществовало не более четырех лет и со смертью учредителей распалось. В 1802 году было положено начало «Филармонического общества» и потом уже «Симфонического».
Высшее общество в Екатерининское время отличалось широким гостеприимством, и каждый небогатый дворянин мог во весь год не иметь своего стола, каждый день меняя дома знакомых и незнакомых. Таких открытых домов, не считая в гвардейских полках, находилось множество. Первыми аристократическими домами тогда в Петербурге признавали царские чертоги следующих сановников: графа Разумовского, князя Голицына, Потемкина, вице-канцлера графа Остермана, князя Репнина, графов Салтыкова, Шувалова, Брюса, Строганова, Панина, двух Нарышкиных, Марьи Павловны Нарышкиной. Приемы у этих вельмож бывали почти ежедневно; на вечерах у них гремела музыка, толпа слуг в галунах суетилась с утра до вечера.
Роскошь и великолепие палат вельмож доходили до высшей степени азиатского сказочного волшебства. Графиня Головина рассказывает про Потемкина, что в те дни, когда у него не было бала, гости собирались в диванной комнате. Мебель обита была тканью серебряной и розовой, в таком же виде был обит и пол. На красивом столе стояла филигранная курильница, в которой горели аравийские благовония. Князь обыкновенно носил платье с собольей опушкою, алмазную звезду и ленты: георгиевскую и андреевскую. За столом служили великорослые кирасиры, одетые в красные колеты[65]. На голове были черные меховые шапки с султаном. Перевязи их были посеребрены. Они шли попарно и напоминали театральных солдат. В продолжение ужина роговой оркестр исполнял лучшие симфонии и т. д.
В описываемое время в большом обыкновении были прекрасные балы публичные, под названием «дворянских». Число гостей на них было ограниченно, и сюда съезжалась лучшая публика. Были также балы, называвшиеся «английскими». В этих балах участвовали иностранные негоцианты. Билеты для входа на бал продавались по 25 рублей с персоны.
Общество в гостиных разделялось на молодых и пожилых. Старики говорили со стариками, молодежь слушала последних почтительно, не смея вмешиваться в разговор. Вежливость с женщинами простиралась до того, что подать салоп, поднять платок, отыскать лакея, карету незнакомой дамы, проводить ее – входило в обыкновенную обязанность каждого.
Дешевизна всех жизненных припасов в то время делала жизнь в Петербурге для всех сословий возможною. В то время ходили в обращении деньги более всего медные. Даже жалованье и пенсии выдавались из присутственных мест медными монетами. Так, известный ветеран русской сцены, современник обоих Волковых и Дмитревского, актер Шумский, проживший более ста лет на свете, находясь на пенсии, квартировал у кого-то из своих родственников на седьмой версте по Петергофской дороге. Шумский каждый месяц приходил за своим месячным пенсионом в Кабинет, который помещался в доме, где теперь находится здание Императорской Публичной библиотеки; здесь он получал обыкновенный двадцатипятирублевый мешок медных денег, взваливал его на плечи и относил домой, никогда не нанимая извозчика. Мешок таких денег весил полтора пуда. До вступления на престол Екатерины чекан медных денег выходил в 32 рубля из пуда{113}; всех выпущенных медных денег с 1700 по 1762 год было на 80 707 453 рубля{114}. «Для улучшения обращения денег, от которого, – как сказано в указе от 29 декабря 1768 года, – зависит благоденствие народа, цветущее состояние торговли, и дабы отвратить тягость медной монеты, затрудняющей ее оборот и перевоз», были введены в России к употреблению бумажные деньги, или ассигнации{115}. При самом начале ассигнаций было выпущено на 40 миллионов рублей четырех достоинств: в 100, 75, 50 и 25 рублей. Материал для делания первых ассигнаций состоял из старых дворцовых салфеток и скатертей. Новость предмета и появление фальшивых ассигнаций затрудняли вначале обращение бумажных денег. В 1786 году Екатерина велела уничтожить 75-рублевые ассигнации и прежде выпущенные обменять на новые, другого вида и пяти достоинств – в 100, 50, 25, 10 и 5 рублей. В то же время число выпущенных ассигнаций увеличено было еще 60 миллионами рублей. В 1796 году число всех ассигнаций достигло до 150 000 000 рублей. По 1815 год было выпущено в обращение ассигнаций на 577 000 000 рублей. Затем, уже к 1 января 1857 года, находилось в обращении кредитных билетов на 689 299 884 рубля.
По выпуске ассигнаций в 1769 году средняя цена ассигнационного рубля на серебряную монету была 99 копеек, в 1771 году – 98 копеек, в 1772 году – 97 копеек, в 1774 году – 100 копеек, с 1775 по 1783-й – рубль стоил в 99 копеек; затем по 1786-й – 98 копеек. В 1788 году опустился до 92 3/5 копейки, в 1790 году стоил 87 копеек, в следующем году – 81 1/3 копейки, в 1792 году – 79 1/3 копейки и в 1794 году дошел до 70 копеек, а в 1795 году до 68 1/2 копейки.
Для объяснения причины такого значительного упадка нашего денежного курса поручено было князю Юсупову и графам Миниху и Воронцову, пригласить знатнейших российских и иностранных купцов, узнать от них мнения о способах к повышению курса.
По обсуждении этого предмета признан был причиною падения денежного курса чрезмерный привоз иностранных товаров. Комиссия нашла для возвышения курса необходимым: убавить привоз к роскоши служащих иностранных товаров, разрешить выпуск хлеба, для прекращения между торгующими подлогов и обманов издать «Банкрутский устав», завести Купеческий банк для ссуды купцам денег под заклад товаров, учредить должность банкира для выгоднейшего производства денежных за границу переводов{116}. Количество взимаемого роста на занятые деньги в то время было по 12, 15 и 20 процентов в год, с вычетом процентов вперед.
Первый преобразовал в России монетную систему Петр Великий. В 1701 году были чеканены первые русские золотые червонцы 118 на фунт 93 1/3 пробы, также двойные червонцы, двухрублевики и рублевики золотые; до Петра золотой монеты в торговом обороте не было. Государи только в редких случаях чеканили золотые деньги и давали в награду лицам, которых желали отличить по заслугам. В том же году была чеканена первая серебряная полтина, а в 1704 году первые серебряные рубли. В 1700 году Петр повелел чеканить медные денежки и полушки – 12 рублей 80 копеек из пуда меди.
Подделка ассигнаций, как и медной монеты, производилась преимущественно в Польше евреями, в сообществе разных иностранцев. Подделка монеты была очень легка, так как нарицательная цена пятикопеечников петровского чекана в шесть раз превосходила действительную цену меди{117}. Эта высокая цена медных денег приносила большой вред государству. Польские жиды подделывали пятикопеечники, привозили в Россию и разменивали их на серебряные рубли, приобретая этим путем прибыли до 400 процентов и более.
Фальшивые ассигнации были известны в то время шкловской работы, фабриковали их два брата графы Зановичи, родом далматы, вместе с карлами известного екатерининского фаворита, генерал-лейтенанта Семена Гавриловича Зорича, основателя Шкловского кадетского благородного училища.
Около 1781 года стали распространяться слухи о подозрительных сторублевых ассигнациях, которые ходили в Шклове. Следуя в Могилев, князь Потемкин заехал в Шклов к Зоричу. Вечером, когда князь был у себя в комнате, к нему явился шкловский житель, еврей Давид Мовша, и настоятельно просил позволения поговорить с ним наедине. Князь велел допустить его. Оставшись вдвоем, Мовша подал князю сторублевую ассигнацию. Князь долго и внимательно рассматривал ее и, не найдя в ней ничего особенного, с досадой спросил Мовшу:
– Ну, что же тут, покажи!
Тогда еврей показал, что вместо «ассигнация» написано «ассишация».
– Где ты ее взял? – спросил Потемкин Мовшу.
– Если вашей светлости угодно, я вам через полчаса принесу несколько тысяч.
– Кто же их делает?
– Камердинер графа Зановича и карлы Зоричевы, – отвечал Мовша.
Потемкин, дав Мовше 1000 рублей, приказал променять их на фальшивые и доставить ему в местечко Дубровку. (Местечко это принадлежало Потемкину и находилось в 70 верстах от Шклова.) Сюда были вызваны князем губернатор Энгельгардт и председатель Уголовной палаты Малеев. Немедленно было приступлено к делу. Графы Зановичи были арестованы. Следствие показало, что один из братьев виновен в привозе из-за границы заведомо фальшивых ассигнаций, и, кроме того, оба были заподозрены в самом делании их. Зановичи были заключены в Нейшлотскую крепость на пять лет, а по прошествии этого времени были отправлены в Архангельск для высылки за границу.
