Митчелл Уилсон
Брат мой, враг мой
Глава вторая
1
В десять лет худенькая Вики Уоллис походила на эльфа и не расставалась со своим любимым головным убором – клетчатым шерстяным беретом расцветки Синклеров, знаменитого шотландского клана. Девичья фамилия ее матери была Синклер, и Вики как-то сказали полушутя, что все Синклеры являются потомками графа Оркнейского и Кейтнесского, соратника Вильяма Уоллеса. Уоллес звучало почти так же, как Уоллис, и Вики казалось удивительным поворотом судьбы, что ее отец, несомненно потомок самого короля, женился на прапраправнучке одного из его великих полководцев.
Эта мысль ошеломила Вики, когда впервые пришла ей в голову. Прибежав домой с вечерней ноябрьской прогулки, девочка сдвинула колючий берет на затылок и замерла, уставившись в пустоту широко раскрытыми темными глазами, прикидывая возможные выгоды своего королевского происхождения. Однако она решила хранить этот секрет при себе, поскольку мальчики во дворе не были склонны к подобным романтическим домыслам. Вики продолжала сидеть вместе с ними на бордюрах, прилаживая ролики к своим ботинкам с высокой шнуровкой, а потом весело громыхала по тротуарам Парамус-авеню, вдыхая пропахший дымом холодный осенний воздух, кричала, спорила и смеялась до самого вечера, пока не наступала пора идти домой. Но все это время Вики представлялось, что под наглухо застегнутым пальто на ней килт, плед, кожаные наручи и кольчуга – на страх врагам.
Мать старалась наряжать ее в красивые платья с белыми кружевными воротничками и высокие белые чулки, но Вики и в них всегда бегала по-мальчишечьи ловко и собранно, стоило лишь отправить ее по какому-либо поручению.
Нежное лицо Вики легко краснело. Она была единственной девочкой своего возраста в квартале, и всякий раз, когда во дворе появлялся новый мальчик, Вики замолкала и настороженно посматривала на него своими темными глазами, ожидая внезапной дерзости или насмешки. Ибо, хотя ее обычные друзья давно перестали воспринимать ее как девчонку, сама Вики никогда об этом не забывала и знала, что для новичка все иначе.
Поскольку она в некотором смысле ощущала себя чужестранкой в собственной стране, то держалась своей компании, внутренне смирившись даже с неизбежным мальчишечьим вероломством; и потому раньше времени повзрослела, узнав, что такое предательство полудрузей, совершаемое бездумно и походя.
Десятый год жизни Вики являлся для нее просто очередным годом в стабильном мире на Парамус-авеню. Но для ее отца он означал конец целой эпохи. Отец Вики каждое утро покидал дом, взяв портфель и надев шляпу-котелок. Этот худощавый мужчина среднего роста, с волосами песочного цвета и бледно-голубыми глазами отличался мягкими манерами. Однако никто никогда не осмеливался толкнуть отца в толпе или заговорить с ним чересчур громким голосом, поскольку в его глазах, умеющих мгновенно становиться ледяными, читался былой опыт и способность молча прикончить наглеца.
Быть сыном Нортона Уоллиса означало то же самое, что расти вовсе без отца. Когда отцу Вики исполнилось одиннадцать, его мать вместе с двумя детьми переехала из Уикершема на постоянное жительство к своему брату в Кливленд. Четыре года спустя, в 1890 году, Питер Уоллис покинул Кливленд и поступил в Военно-морской флот Соединенных Штатов. Его заверили, что это достойная служба – американский флот уже на седьмом месте в мире и уступает только флотам Великобритании, Франции, Германии, России, Италии и Испании. Сперва он служил на одном из последних кораблей класса «монитор», а затем на одном из самых первых эсминцев.
Питер проявил себя умным, спокойным и сообразительным – мальчик из хорошей семьи, что тут скажешь. И потому, когда в Триесте он провалялся пьяным дольше, чем остальные моряки, получившие увольнительную, и по формальным причинам мог быть обвинен в дезертирстве, Питер запаниковал. Он так испугался, что не решился вернуться на борт. Воспользовавшись советом и деньгами некоего проявившего сочувствие турецкого джентльмена, он отправился в Стамбул, где сменил фамилию на Гордон и получил местное звание, соответствующее званию младшего лейтенанта, на новом турецком эсминце немецкой постройки. Два года спустя ему приказали повесить морскую форму на гвоздь и отправили в Грецию под видом американского бизнесмена по фамилии Лейн. После трех лет успешной работы на него вышла греческая спецслужба и дала понять, что единственный способ для него остаться на плаву – во всех смыслах – это вести некоторые дела с ними, разумеется, не посвящая в этот маленький секрет прошлых работодателей.
Турецкое правительство оставалось довольно Питером Уоллисом еще года два, хотя впоследствии и обнаружило, что его сведения являлись полной дезинформацией. Молодой американец вел сложную жизнь, но в то же время ему нравилось постоянное чувство опасности, от которого сладко замирало в животе. Затем греческая контрразведка передала через него данные, побудившие турецких кураторов отправить Питера в итальянский судостроительный центр в городе Таранто. Это задание оказалось посложнее прежних. В один прекрасный день в кабинет Питера заявился итальянский полковник и предложил ему в очередной раз поменять концепцию и работать еще и на третью сторону – на итальянскую корону, отчего волнующее чувство в животе Питера стало немножечко слишком волнующим.
Шпионы в любой стране редко предстают перед судом. Им либо дают шанс перейти на другую сторону, либо с ними происходит несчастный случай. Теперь Уоллис чуял, что в конце концов выйдет так, что придется работать на двадцать с лишним возможных европейских держав, причем у всех, кроме одной, будут веские причины для недовольства.
Он постарался скрыть панику и принял предложение итальянского полковника. Но когда офицер встал, чтобы уйти, то внезапно умер. А Уоллис спокойно спустился к причалу, где поднялся на борт парохода «Фиуме», с первым приливом отходящего в Рио-де-Жанейро. В те дни паспортов не требовалось, а «Титанику» еще только предстояло доказать, что все морские суда должны обязательно иметь на борту аппарат беспроводной связи мистера Маркони. Уоллис благополучно сошел на берег в Рио – в возрасте тридцати лет, без единого цента в кармане, без права жить под своим именем и не имея за душой ничего, кроме возможности выбирать дальнейший путь.
Он решил рискнуть и вернуться домой как ни в чем не бывало. Его предполагаемое дезертирство случилось почти восемь лет назад, шла война, а Военно-морской флот Соединенных Штатов поднялся на шестое место, опередив испанский. Спустя какое-то время, в 1905 году, Питер Уоллис возвратился в Кливленд и устроился работать бухгалтером. Благодаря большому опыту работы с цифрами, полученному при составлении таблиц с десятичными значениями орудийных калибров, он освоился очень быстро. В том же году он женился на Кэтрин Синклер и перебрался в Милуоки, где жили в основном немецкие иммигранты. Мало ли кто из прошлой жизни мог объявиться на горизонте, а в Германии, по крайней мере, Питер никогда не бывал.
С годами завязанные в узел нервы постепенно пришли в норму, сухость в горле исчезла; но, когда стало очевидно, что страна вот-вот вступит в европейскую войну и начнется мобилизация, он понял, что былые грехи могут всплыть в любой момент. И не только дезертирство – с тех пор прошло почти двадцать лет. Питер боялся, что к нему возникнут куда более серьезные вопросы.
Несмотря на неброскую внешность, он обладал ярким воображением, которое стало его проклятием – однажды поддавшись панике, легко скатиться в нее снова. Минувший ужас вернулся. Питер безумно обожал свою бойкую дочурку – на глаза всякий раз наворачивались слезы, когда он смотрел, как она играет. Ему было физически больно от мысли, что его могут посадить в тюрьму и разлучить с семьей.
Поэтому он покинул семью сам и решил податься в Канаду, где вступил в шотландский батальон «Черная стража» – особенный жест, который по достоинству оценила его жена.
Вики и тосковала по отцу, и гордилась им. В первые несколько недель они с матерью оказались совершенно одни среди всяких Шредеров, Дитрихов и Вагнеров, живших на Парамус-авеню. Однако через некоторое время возникшая с начала войны враждебность исчезла, и все снова стали друзьями. Но к тому времени Вики уже проводила больше времени с подружками из школы, расположенной на Фарман-авеню.
Она безмолвно восхищалась ими. Все эти девочки были настолько красивее ее, что Вики испытывала к ним благодарность просто за то, что позволяли находиться рядом. Однако в глубине души чувствовала себя одинокой и невзрачной и начала опять больше общаться с мальчишками, пока не заметила с тайным удивлением, что постепенно меняется с каждым днем – именно так, как она хотела, будто какой-то волшебник незаметно коснулся своей палочкой макушки ее берета, когда она проходила мимо.
Вики вернулась к подружкам, отчаянно желая, чтобы те обратили внимание на эти изменения – но для них она все равно еще оставалась девчонкой с тощими угловатыми плечами и резкой мальчишеской походкой. Тем не менее у нее вдруг возник интерес к куклам и соседским младенцам. Она стала донимать мать просьбами о братишке или сестренке, когда отец возвратится с войны.
Но тут в дом пришла страшная весть – отец погиб в бою на Вими-Ридж. И Вики заболела от горя.
Перейдя в среднюю школу Стьюбена, она оказалась на год младше остальных учеников в классе, поскольку училась быстро и начальную окончила досрочно. Вот только у Вики не получалось уделять новым друзьям слишком много времени. После занятий ей приходилось спешить домой, чтобы справиться с возросшим количеством домашних дел – мать, с бледного лица которой теперь не сходило горькое выражение, устроилась продавщицей. Но мальчики все равно начали обращать внимание на Вики – по непонятным для нее причинам.
Вскоре мать с тяжелым сердцем решила, что для дочери будет полезнее перевестись в Милуокское профессиональное училище и научиться чему-то практичному. Вики принесла туда с собой свое новое качество – способность вызывать сложные чувства у мальчиков определенного типа. Парни, которым она нравилась, не были капитанами спортивных команд или лучшими танцорами – но имели высшие оценки по самым сложным предметам и умели вести серьезные беседы. В тот период жизни ей меньше всего хотелось умных разговоров, и Вики ощущала смутную обиду, а мальчики смотрели на нее виновато – словно она видела в них неизбежное будущее, которого всеми силами стремилась избежать. Прежний мир Парамус-авеню рухнул, а Вики оказалась не готовой к реальности, которая простиралась за его пределами, – поэтому искала новые миры, более веселые, где все были молоды, как она, и ненавидели окружающую жестокость. Она вышагивала по жизни – стройная, прямая и одинокая, ослепленная мечтой, более подходящей для кого-то другого.
Ей было семнадцать, и она уже работала, когда ее мать умерла от эпидемии гриппа 1923 года. Миссис Шредер, жившая по соседству, помогла Вики выставить дом на продажу и написала кливлендским Синклерам и уикершемским Уоллисам. Нортон Уоллис ответил первым. И горячее желание обрести близкого человека, которое явно проглядывалось в его письмах, пришлось как раз вовремя – когда Вики чувствовала себя более опустошенной, чем героиня любой трагической книги или фильма. Любовь незнакомого старика давала надежду на возрождение в новом мире, где она сможет забыть о своих утратах, а прошлые неудачи перестанут иметь значение. Ибо, когда Вики сойдет с поезда, она будет элегантной, уравновешенной, а самое главное – восхитительно красивой.
2
Дэви, отмытый и начищенный до блеска, стоял на перроне. Хотя утро выдалось ясным, после обеда прошел проливной дождь, который только что закончился. Под негнущимся желтым дождевиком, накинутым на плечи, на Дэви была свежевыглаженная хлопковая рубашка в красно-черную клетку и широкие синие штаны – настоящие матросские брюки. Он забыл надеть шляпу, и после поездки в открытой машине тщательно причесанные волосы снова растрепались. Вытянутое скуластое лицо выглядело необычно взволнованным в предчувствии встречи, но по одежде он ничем особым не отличался от прочих студентов из кампуса.
В кампусе его наряд был бы уместен, однако здесь, на перроне, среди других встречающих, смотрелся бедновато. В этот выходной намечался ежегодный выпускной бал, который устраивали совместно четыре самых известных студенческих братства, и множество молодых людей в своих лучших выходных костюмах кучками толпились на платформе в ожидании того же поезда. Некоторые нервничали, иные стояли с решительным видом, а кое-кто даже откровенно скучал от перспективы скорой встречи со своими пассиями. Многие тайком прикладывались к фляжкам с горячительным. Почти на всех поверх костюмов были дождевики.
Поезд из Милуоки прибыл вовремя, исхлестанный дождем – по стеклам вагонов стекали косые струйки. Из дверей выпархивали стайки девушек, высматривающих своих кавалеров. Бурным потоком они заполонили платформу, которая тут же стала похожа на цветник.
Дэви растерянно наблюдал, как от пестрой толпы перемешавшихся студентов и девушек то и дело отходят пары. Парни несли багаж своих дам, те оживленно болтали или махали подругам, которых вели в противоположную сторону. Глядя поверх голов, Дэви высматривал ту единственную, которая могла затеряться в этом человеческом море, но стоило ему остановить взгляд на какой-либо одиноко стоящей девушке, как та вдруг с облегчением улыбалась и устремлялась к своему парню, который все это время протискивался ей навстречу.
Толпа девушек постепенно таяла – так хризантема теряет лепестки, пока от нее не останется только сиротливый стебелек. Выпрямившись между двумя чемоданами, словно каждый из них – ядро, прикованное к ноге, на платформе стояла последняя девушка – стройная и одинокая, в зеленом костюме. На руке ее висел плащ, в другой она задумчиво вертела шляпку. У девушки была очень светлая кожа, темные глаза на овальном лице смотрели вопрошающе. Короткие каштановые волосы трепал ветер. Девушку явно сбивала с толку суета, в которую она попала, и ее отрешенность, подмеченная Дэви, указывала на то, что все это ей чуждо.
Затем она с легкостью сделала шаг в сторону от чемоданов – будто ее бремя оказалось миражом или она сама была человеком, умеющим освободиться от любых оков. Когда Дэви приблизился, ее задумчивость исчезла, сменившись серьезной сдержанностью.
– Виктория Уоллис?
– Да, – спокойно произнесла она.
– Отлично! Будем знакомы, я Дэвид Мэллори. Твой дедушка просил меня встретить тебя. Это твой багаж?
Она быстро и настороженно вскинула глаза, готовая к любым неожиданностям.
– А он что, нездоров?
– Нет, он в порядке. – Дэви замялся, чувствуя ее необычную проницательность и способность докопаться до правды сквозь все препоны. – Просто очень занят в своей мастерской.
– Вот как… – произнесла она очень тихо и отвела взгляд в сторону зала ожидания, будто все равно надеялась увидеть почтенного пожилого джентльмена, спешащего к ней с извинениями и выражениями любви. Она явно не имела ни малейшего представления, что за человек на самом деле ее дедушка, и от внезапного понимания стала выглядеть еще более беззащитной.
– Такова уж его работа, – пояснил Дэви. – Это очень важное дело.
Виктория снова повернулась к нему.
– Ты работаешь у него?
– Нет, я только что закончил инженерный факультет. Но мы навещаем его каждый день.
– Мы? – В ней на секунду вспыхнул интерес, который так же внезапно исчез; на самом деле ее это не интересовало. Она снова посмотрела в направлении зала ожидания.
– Мой брат, сестра и я. Твой дедушка был очень добр к нам, когда мы еще детьми сбежали с фермы. Слушай, давай уже двинемся. Я покажу тебе кампус, мы проедем мимо него. Если ты не против.
– Конечно.
В этот момент раздался дробный стук каблучков и к ним подскочила миниатюрная, хрупкая, нарядно одетая девушка, звеня браслетами и бусами. Она сунула в руку Вики черный кейс.
– Вот, кажется, это твое! – сказала она, запыхавшись от спешки. – Я схватила его по ошибке! Дико извиняюсь. – Девушка сжала запястье Вики своей маленькой ладошкой. – Слушай, твой совет великолепен! Как раз то, что было нужно. Не волнуйся насчет меня, я теперь в порядке. Он обещал!
– Я рада, – тихо ответила Вики участливым и любезным тоном, но Дэви заметил мелькнувшее в ее глазах странное выражение. Казалось, будто она сидит в темном зале и смотрит увлекательную пьесу, но в самые забавные моменты испытывает смертную тоску. – И спасибо за кейс. Он много для меня значит. Там некоторые мамины вещи.
Девушка еще раз сверкнула улыбкой. Затем развернулась на каблуках и зацокала к своему молодому человеку, который сконфуженно топтался поодаль.
Вики посмотрела ей вслед, и снова глубоко спрятанная тоска омрачила ее черты. И Дэви почувствовал, что знает ее уже очень хорошо. На контрасте с яркой женственностью другой девушки Вики предстала перед ним как на ладони, будто попала под мощный луч прожектора, который просветил ее насквозь. Дэви видел и ее грустный романтизм, и склонность к мечтательности. Видел так же ясно, как и ее саму – высокую, невозмутимую, с тонкими запястьями без украшений и грацией мальчика-фехтовальщика, ожидающего схватки с учителем.
– Она сидела рядом со мной в поезде и решила, что я тоже еду на танцы, – пояснила Вики, все еще наблюдая за своей попутчицей. – У нее и мысли другой не возникло. Она боялась, что ее парень напьется. Сказала, что он ей даже не нравится, но она с ума сойдет, если пропустит бал. Там что, действительно так чудесно?
– Не знаю. Сроду не был ни на одном.
– Да? – Вики взглянула на него с живым любопытством. – Ну, она туда рвется изо всех сил. Конечно, когда я сказала ей, что еду сюда не на танцы – что я вообще никогда не училась в колледже, – она сразу потеряла интерес. Но она ничего обо мне не знала, пока я ей не сообщила. По мне с виду не скажешь, – добавила Вики, будто все еще переживая это чудо внезапного понимания, что она загадка для окружающих. – Впрочем, сообразительность точно не ее сильная сторона. – Вики коротко рассмеялась, но, похоже, не над девушкой, а над собой.
Прежде чем Дэви успел что-то ответить на это, Вики схватила один из больших чемоданов, оставив второй ему. От этого усилия ее стройная фигурка неожиданно стала выглядеть еще изящней.
– В какую сторону идти? – спросила она.
Дэви шагал рядом, исподтишка наблюдая за ней. Он жалел, что не успел взять оба чемодана, просто чтобы показать ей, что вес, который она тащит с таким трудом, для него нипочем. И чувствовал себя неловко, видя скрытые за ее грациозной походкой, уверенной манерой держаться и прямым взглядом ранимость и боль.
Дэви чувствовал, что она видит всех парней насквозь, особенно в моменты, когда те получают удар по самолюбию, и всегда будет иметь перед ними преимущество. Любой мужчина легко узнал бы в ней какую-нибудь девчонку-сорванца из своего детства, которая когда-то обыгрывала его в бейсбол или в догонялки – и которую он когда-то обижал. Дэви шел так близко, что задевал ее руку, но с сожалением понимал: она вошла в его жизнь и тут же вышла, не оглянувшись.
Свежевыкрашенный «Додж-родстер», восстановленный из сотни обломков разных машин, стоял у обочины и издалека смотрелся бодро благодаря ярко-желтым ободам с тонкими спицами. Но теперь, привязывая чемоданы Вики к багажной полке, Дэви с горечью осознавал все его недостатки. Он почти злился – как на машину, так и на девушку. Короткие кудри Вики трепетали на ветру, юбка слегка задралась, когда пассажирка садилась в автомобиль. Дэви отвел взгляд – такой она выглядела хорошенькой.
– Ну что ж, – язвительно произнес Дэви, когда они тронулись с места. – Карета чистый «Каннингем», мигом домчимся. Каталась на такой когда-нибудь?
– Эта машина так называется?
Дэви повернул голову и уставился на Вики:
– Ты что, издеваешься?
– Нет, – ответила девушка, похоже, удивленная, что ее в этом заподозрили. – Я ничего не понимаю в машинах. Мне просто кажется, что эта ужасно милая. Разве нет?
– Нет, – решительно отрезал Дэви. – Хотя, полагаю, для здешних мест сойдет. Наш город, наверное, выглядит очень маленьким по сравнению с тем, откуда ты родом. – Он снова искоса взглянул на спутницу. – Ты ведь не шутишь насчет машины?
– Нет, – тихо подтвердила та. Но теперь между ними воцарилось неловкое молчание; это было так же обидно, как если бы она выдернула свою руку из его ладони.
Он ехал по Арлингтон-авеню, и его видели в машине с незнакомкой. Каждый раз при переключении рычага передач его рука чуть касалась ее руки. Дэви не собирался делать этого специально, но так получалось само собой. Казалось, девушка совсем не замечает его присутствия.
– Танцы устраивают где-то на этой улице? – наконец спросила она.
– А тебе на самом деле хотелось бы пойти?
– Не знаю. Танцы в жизни не главное. Я интересуюсь теоретически.
Дэви вздохнул и покачал головой.
– А я все пытался представить, какая же ты есть, – сказал он. – Утонченная, деловая или еще какая. С тех пор как узнал, что ты приезжаешь.
Вики удивленно повернулась к нему:
– Ты обо мне думал?
– А что, разве нельзя?
– Не знаю, можно или нельзя, – ответила она, поразмыслив. – Дедушка про меня что-то рассказывал?
– Разве для этого обязательно нужны чьи-то рассказы?
– Но ты ведь даже не знал меня!
– Ты писала письма.
Она схватилась за голову, примяв пальцами короткие локоны на висках:
– Ты их читал?!
– Ну да, – признался Дэви. – Он показывал их мне – вернее, некоторые из них. Там было что-то секретное?
– Не в этом дело. Я писала их ему, вот и все. И его письма многое значили для меня. Они… их ты тоже читал?
– О, конечно нет! – Он рад был сказать это с полной уверенностью, поскольку видел, что придется выложить ей всю правду.
– Это чудесные письма, – продолжала Вики, будто его не слыша. – Похоже, он знал, как меня подбодрить.
– Ну, я должен предупредить заранее, что в нем одновременно живут два совершенно разных человека. Одному не нужен никто и ничто. А другой отчаянно одинок – тот, который пригрел нас и написал тебе. Но никак не предугадать, в какой день какая личность победит.
– Ты хочешь сказать, что сегодня неподходящий день и поэтому он меня не встретил? – спросила Вики.
– Не совсем так. – Дэви постарался смягчить объяснение, хотя она уловила самую суть. – Ему было некогда. Ты что, никогда не общалась с изобретателями?
– Нет. – Она улыбнулась этому нелепому вопросу. – Никогда. А ты что, тоже изобретатель?
– Я? – воскликнул он с притворным удивлением, но остался доволен. – С чего ты взяла?
– Ну, ты так по-особому это сказал, вот я и подумала.
– Наверное, так получилось потому, что я хотел бы им быть, – признался Дэви. – Мы с братом всегда довольно ясно представляли, кем хотим стать, когда вырастем. Я не знаю, с чего это началось. Может, с чтения – мы привыкли читать все, что под руку подвернется. Я помню, как мы читали про ледники, а потом узнали, что ледниковый период наступает каждые пятьдесят тысяч лет…
– То есть он может наступить снова? – спросила она с явным интересом.
– В прошлом такое случалось каждые пятьдесят тысяч лет, так что, думаю, это будет происходить и в дальнейшем. Это связано с наклоном земной оси, и мы решили, что в первую очередь изобретем способ его изменить.
Дэви заметил, что Вики смотрит на него широко раскрытыми глазами – то ли придя в восторг от двух мальчиков, всерьез планирующих перевернуть мир, то ли решив, что он просто ее разыгрывает. Он не мог точно сказать.
– Понимаю, это звучит смешно, – продолжал он. – Но мы и правда думали об этом. Мы даже прикидывали, как собрать на это деньги – чтобы каждая страна заплатила свою долю…
– Ну и что?
– Ну и все. Следующий ледниковый период по-прежнему на подходе, поскольку мы забросили это дело и примерно в то же время сбежали.
– С той фермы? – Вики смотрела на него так, будто как следует разглядела только сейчас, и Дэви почувствовал, что идея сбежать из дома для нее так же немыслима, как наступление следующего ледникового периода. Она мгновение колебалась, борясь с желанием задать прямой вопрос. Но когда все же задала, он увидел, что она вообще ничего о нем не поняла: – Но как же ваши родители?
– У нас их нет. Мы сбежали от дяди.
– И вы не боялись?
– Слушай, нам было нечего терять. От хорошей жизни не убегают.
– Может, и так, – согласилась она. И снова отвернулась, разглядывая вывески. – И ты сейчас доволен?
– В смысле? – удивленно спросил он. – С чего бы нам быть недовольными? Сами себе хозяева, куда захотим, туда и идем.
– Ты ходил в колледж, – напомнила она.
– Ах, это! Ты когда-нибудь хотела стать кем-то особенным?
– Нет, – ответила она задумчиво. – Вряд ли. Ну, наверное, у меня была мысль, что однажды со мной произойдет что-то особенное.
– Например, что? – не отставал Дэви, пытаясь беседой развернуть ее к себе, словно отдавая нетерпеливую команду: «Посмотри на меня сейчас же!» Но девушка все равно не впускала его в свой личный мир.
– Я точно не знаю, что именно. Я много читаю. О ком читала, теми людьми себя и представляла. Что бы ни случалось с ними, это мысленно происходило и со мной. – Она снова закрутила головой по сторонам. – Это общежития?
– Да, – кивнул Дэви. Он двигался по Студенческому проезду и вел машину очень медленно – чтобы все видели, что они с Вики увлечены разговором. – Но разве ты никогда не задумывалась, кем вообще хочешь быть?
Она покачала головой.
– Я уже была той, кем хотела быть. И мне казалось, что я продолжу жить у себя на Парамус-авеню в доме 654, как и жила всегда, – играя во все те игры, читая все те книги, и так до конца жизни. Чтобы никаких войн, чтобы никто никогда не слыхал об эпидемиях гриппа и ничьи родители не умирали, кроме как в книгах.
На самом деле она задумывалась. Она мечтала о золотоволосом мальчике, который введет ее в круг той молодежи, которой она всегда восхищалась. Где мальчиков и девочек объединяло нечто вроде тайного заговора, а цитаты из любимых в их среде песен и анекдотов являлись паролями. Их улыбки предназначались только друг другу, и они холодно презирали неуклюжих, не таких дерзких сверстников, не находящихся с ними на одной волне. Вики наблюдала за ними с тайным восторгом. Ее тянуло туда, и мальчик из ее грез должен был помочь ей стать центром этой волшебной компании. И теперь она смотрела на Дэвида Мэллори, сидящего за рулем рядом с ней. Когда она впервые увидела его на вокзале, то мигом поняла, что он совершенно другой. Она чуть не рванула от него прочь – прежде чем ему взбредет в голову подбивать к ней клинья. Но сохранила самообладание и решила скрыться от него другим способом. Она воздвигла между ними забор в виде холодной формальной вежливости, которая могла перейти в гнев, если вдруг парень станет чересчур напирать.
Вики рассматривала старые особняки вдоль дороги, на каждом из которых висел щит с гербом или табличка с витиеватыми буквами. Мужчина из ее фантазий непременно должен был жить в подобном доме, но в данный момент, проезжая по улице своих грез, она испытывала невнятную досаду, переходящую в беспокойство. Будто фея-крестная жестоко подшутила над ней, отправив на бал длинной извилистой дорогой, которая в итоге привела к задней двери ее собственного дома.
Оставив облупившиеся особняки позади, они проехали по торговой улице, полной студентов, затем – вдоль аллеи со старыми ивами. Теперь они поднимались на пологий холм с лужайками по обе стороны дороги, заканчивающейся тупиком. Даже в такой пасмурный день на траве сидели парочки – их желтые дождевики казались гигантскими лютиками на зеленом фоне.
– Отсюда до Инженерного корпуса рукой подать, – сказал Дэви, выбираясь из машины. – Но придется идти пешком, ближе не подъехать. Я оставлю тебя на пару минут – мне нужно сбегать узнать, в какой аудитории будет экзамен. Не возражаешь?
– Конечно, – откликнулась Вики с легкой улыбкой.
Дэви облокотился на дверь, участливо глядя на спутницу.
– Вы поладите с дедушкой, не волнуйся. У меня сегодня суматошный день, но обещаю забежать к вам вечерком ненадолго – вдруг это как-то поможет. Ты ведь о дедушке задумалась?
– И о нем тоже.
– Вот как? А о чем еще?
– Еще? – Она витала мыслями где-то далеко. – Еще, наверное, вспоминаю, о чем же я когда-то мечтала. В двух словах и не объяснить.
И хотя ей казалось невозможным выразить все свои туманные фантазии одной яркой фразой – для Дэви это было бы легко. Если бы она дала сейчас слабину, мечтательно глядя вниз на озеро, и рассказала ему о них – пусть даже уклончиво, полунамеками, – Дэви выслушал бы ее, не снимая ногу с подножки, мрачнея все больше и пытаясь скрыть свою боль, а затем сказал бы очень просто:
«Твоя мечта – это мой брат Кен».