Митчелл Уилсон
Брат мой, враг мой
Глава третья
1
Самый мрачный и мучительный ночной кошмар из всех – это чувство абсолютной беспомощности. Дурной сон начинается обманчиво-безмятежно. А затем давний друг внезапно оборачивается врагом, продолжая мило улыбаться; стоя во тьме посреди собственной комнаты, ты вдруг понимаешь, что окружен капканами, которых не обойти. Наконец, весь сон превращается в леденящий ужас – остается лишь безмолвно застыть под кошмарным небом в ожидании неведомой и неминуемой катастрофы. И в момент наивысшего безумия ты всегда просыпаешься, поскольку дальнейшие мучения невыносимы.
Утро понедельника после экзамена казалось Дэви именно таким сном, а когда Кен вошел в гараж, оживленно болтая с каким-то толстяком, в горле младшего брата застрял отчаянный крик – «Замолчи сейчас же!».
Они с Кеном съездили в банк на своем «Родстере» с раннего утра – в соответствии с изначальным планом. Но к десяти часам уже возвращались обратно, огорошенные неудачей. Каждый молча думал, заново прокручивая разговор в голове, – что же пошло не так. Придерживая на коленях старый портфель, Дэви удивлялся, почему за все годы, проведенные в ожидании сегодняшнего дня, ему ни разу не пришла в голову мысль, что они могут вернуться с пустыми руками.
Кен давным-давно составил перечень вещей, которые купит, когда финансовый вопрос будет наконец решен. С тех пор каждый месяц этот список только удлинялся, к мечтам добавлялся то еще один костюм, то более быстрая машина, но Дэви лишь улыбался на это. Он тоже составил свой список, но там не было никаких личных предметов – за исключением пунктов, на которых настаивал брат. «Слушай, Дэви, я не потерплю, чтобы мой брат выглядел со мной рядом как оборванец!» «Хорошо, – отвечал Дэви. – Но мы обязательно купим новейший вакуумный насос и токарный станок – нам очень нужен хороший токарный станок, Кен».
Теперь этим грезам наяву пришел конец, и заветные списки стали выглядеть просто каталогом детских желаний. Кену придется по-прежнему ходить в старой одежде, а Дэви и дальше останется без лаборатории.
Они потрясенно молчали всю дорогу до гаража. Не проронив ни слова, Дэви вышел и открыл ворота, а Кен загнал машину в привычную прохладную тень. Он хлопнул дверцей и начал развязывать галстук, избегая встречаться взглядом с Дэви.
– Ладно, братишка, – тихо произнес он. – Не стой там с таким видом, будто наступил конец света. Брок вернется на следующей неделе, с ним тогда этот вопрос и решим.
– Решим ли?..
– Конечно. Ты же сам знаешь, все у нас получится! – отчеканил Кен.
– Я думаю, что нет. Мы все испортили. Видишь ли, – начал Дэви, – если ты планируешь сделать деловое предложение президенту банка, тебе не следует выкладывать все это его четвертому заместителю только из-за того, что босс отсутствует! Эту идею следовало продать непосредственно тому человеку, которому принадлежат деньги, – самому Броку. Разве вчера на пикнике мы не обсуждали это вместе с Марго?
– Ну, мы…
– Обсуждали или нет?
– Хорошо, обсуждали, но что мне оставалось делать?
– Ничего, вот что! Просто ничего. Ты должен был сказать: «Ладно, тогда мы вернемся на следующей неделе». Но это ведь не в твоем стиле, да, малыш? И чем холоднее становился Люстиг, тем больше графиков и чертежей ты совал ему под нос! Естественно, он дал нам от ворот поворот. Неужели ты не понимал, что так выйдет?
– Хорошо, пускай это все из-за меня! – огрызнулся Кен. – Черт возьми, я сам не знаю, зачем так сделал. Кстати, вы с Марго и Вики вчера смеялись, пока я репетировал речь…
– Мы смеялись не над тобой.
– Ладно, я и сам смеялся, но сегодня мне было не до смеха. Эта проклятая речь распирала меня изнутри, и она просто вырвалась по расписанию – независимо от того, слушает ее нужный человек или нет.
– Почему ты сперва не позвонил и не договорился о встрече?
Секунду Кен непонимающе хлопал глазами.
– Господи! Ну, не сообразил. А ты сам-то почему об этом не подумал?
– Потому что именно ты собирался решить денежный вопрос.
– Тогда решай его сам. Боже, Дэви, ты вечно меня критикуешь, когда что-то идет не так, но я не припомню, чтобы ты хоть раз высунулся из-за моей спины.
Дэви сердито посмотрел на него, но через секунду опустил глаза. Затем тоже ослабил галстук и снял пиджак.
– Нет, Кен, – продолжил он тихим голосом. – Это твоя работа. Тебе ее и делать.
– Тогда позволь мне действовать на свое усмотрение. Если это будет не Брок, то найдется кто-нибудь другой.
Кен направился в глубину гаража за своей рабочей одеждой. Младший брат провожал его взглядом.
– Есть какие-нибудь идеи? – горько спросил Дэви.
Кен на мгновение обернулся, чтобы убедиться, что бунт подавлен. Потом щелкнул пальцами:
– Дал Бог зайку, даст и лужайку, – сказал он и ушел.
Снаружи просигналил автомобиль – кто-то требовал бензина. Дэви не обратил на это внимания. Через минуту вернулся Кен, одетый в комбинезон. Гудок повторился, и старший брат воспользовался этим призывом, чтобы пройти через гараж, не вступая в новые беседы с младшим.
Дэви рассеянно переоделся сам, но когда попытался работать – все падало из рук. Как мог Кен не заметить ни единого его знака, призывающего заткнуться? Да и сам Дэви тоже хорош – почему он просто сидел там, как кусок студня, понимая ошибку Кена и все равно отказываясь брать дело в свои руки?
Как кусок студня! Дэви продолжал изводить себя этим метким сравнением. Нет, надо выяснить отношения с Кеном раз и навсегда. Он взглянул на часы, и его недовольство переросло в ярость, поскольку с тех пор, как Кен вышел, прошло двадцать пять минут. Машина клиента все еще стояла там. «Боже милосердный», – подумал Дэви. Неужели у Кена завелся очередной «приятель»?
И как раз в этот момент Кен как ни в чем не бывало вошел в гараж в сопровождении незнакомца – коренастого светлоглазого мужчины лет пятидесяти с цепким взглядом. Судя по щегольской одежде – столичного жителя с дорогими привычками. Губы гостя кривились в веселой, но скептической ухмылке. Дэви встревожился еще до того, как посетитель произнес первое слово, поскольку этот человек смотрел на него с веселым любопытством – будто знал о Дэви гораздо больше, чем Дэви о нем.
– Мистер Баннерман, – церемонно начал Кен, – это мой брат и коллега Дэвид Мэллори. Дэви, это мистер Карл Баннерман, представитель цирка, сотрудник по связям с прессой. – Кен сделал паузу, и в этот момент Дэви с ужасом представил, как брат распинался перед новым знакомым последние двадцать пять минут. – Возможно, мистер Баннерман станет нашим инвестором, если его заинтересует проект.
Баннерман откинул голову, чтобы получше осмотреть Дэви, и коротко кивнул, пробормотав себе под нос:
– Боже, еще один превосходный типаж! Не знаю – может, я веду себя как простофиля, но меня это определенно заводит! – Он потер свои пухлые руки и обратился к Кену: – Итак, где все то, что вы собирались мне показать?
Дэви облизнул губы.
– Кен, – вкрадчиво сказал он. – Можно тебя на пару слов?
– Да, малыш? Что такое? – откликнулся Кен, но, как и в банке, он не видел ничего вокруг себя, сосредоточившись на единственной цели. И так же, как в банке, Дэви не мог заставить себя нарушить зарок девятилетней давности – данный и соблюдаемый добровольно – никогда не поправлять Кена и даже никогда не выглядеть несогласным с ним в присутствии посторонних. Дэви отрицательно покачал головой – нет, ничего.
Кен секунду непонимающе смотрел на него, а затем достал из портфеля на столе увесистый гроссбух и вручил Баннерману.
– Вот, здесь вся история нашего проекта, мистер Баннерман, – пояснил Кен. – Все, что я изложил вам снаружи, – все здесь, до последней цифры.
Баннерман полистал книгу, бормоча заглавия страниц:
– Конструкция нити накаливания… геометрия сетки… потенциал пластины! Что это такое, черт побери – потенциал пластины? Развертка сетки… Господи Иисусе! – Он усмехнулся, вполне довольный собственным непониманием.
– И я хочу, чтобы вы взглянули на ту самую трубку, о которой я говорил. – Кен взял гостя за руку, подводя к верстаку. Дэви хотел возразить, но беспомощно застыл на месте.
Кен снял с полки большую коробку, которую они только что принесли из своей студенческой лаборатории на Холме. Поднял крышку и достал оттуда двенадцатидюймовый стеклянный пузырь конической формы – Дэви показалось, что кто-то трогает руками его собственное сердце. Семь маленьких отростков торчали радиально из горлышка трубки, из каждого выходил отрезок провода, подсоединенный внутри к какому-то блестящему металлическому элементу. На каждый электрод уходили недели работы, и Дэви помнил, какая самоотверженность для этого требовалась. Он и представить не мог, что их детище впервые будет предъявлено кому-то именно так. Это не было презентацией – просто показ.
Дэви опустил взгляд на свои сцепленные руки, заставляя себя дождаться, пока Баннерман уйдет.
– Это и есть трубка. – Кен поднял ее повыше. – Плоский торец – это экран, на котором будет видно изображение.
Баннерман внимательней вгляделся в изделие.
– И сколько стоит такая штука?
– Такую вы не купите нигде, мистер Баннерман, – сказал Кен, и Дэви внимательно вслушивался в каждое слово, боясь выплеснуть наружу всю свою досаду при малейшем намеке на дешевые приемчики уличного продавца. «Кен, будь осторожней», – мысленно взмолился он. – Не думаю, что во всем мире найдется больше тридцати подобных трубок. Они используются в сотнях различных лабораторных экспериментов, но, насколько нам известно, никто никогда не думал применять их так, как планируем мы. Где-то в 1909 году русскому ученому Розингу пришла в голову верная идея, но это случилось до того, как были разработаны вакуумные радиолампы. Мы впервые наткнулись на описание трудов Розинга в «Популярной механике» лет шесть назад. И с тех пор работали над этим.
– Так у вас уже все готово. Зачем же вам нужны деньги?
Кен покачал головой и рассмеялся. Дэви резко вскинул на него взгляд, но смех был искренним.
– Нам еще предстоит создать трубку, передающую изображение с другого конца, своего рода электрическую камеру. Ту, которая будет смотреть на сцену – таким же образом, как вы читаете печатную страницу. Глаз никогда не видит страницу целиком: он читает букву за буквой, затем переходит вниз, строчка за строчкой. Этот процесс я называю сканированием.
Баннерман пожал плечами и вернул гроссбух Кену – с более уважительным видом, но вновь усмехнувшись:
– Все это звучит так, что смахивает на грандиозную аферу. Надеюсь, ребятки, вам вручают дипломы каждый июнь не для того, чтобы обводить вокруг пальца невинных прохожих. Знаете, это было бы как-то нехорошо. – Он быстро окинул взглядом обоих братьев, а затем рассмеялся. – Нет, вероятно, это таки стоящий товар. Послушайте, я ни шиша в этом не понимаю, и вы знаете, что я не понимаю. Но похоже, это именно тот шанс, который я искал долгие годы. А как заманчиво звучит! Большой потенциал… Братья!.. Правильные слова. Красивые слова. – На мгновение он восхищенно замолчал, затем опять оживился. – Приходите сегодня после полудня, примерно в половине четвертого. Вот вам пара билетов. Просто спросите меня. Кстати, ребята, кто знает вас здесь, в городе?
– В том-то и наша беда – нас все знают, – грустно улыбнулся Кен. – Люди убеждены, что любой, кого они знают всю жизнь, вряд ли сможет придумать что-то особенное. Но вы можете навести о нас справки в университете или даже у Нортона Уоллиса…
– Это тот парень, который изобрел автомобиль или что-то в этом роде?
Кен улыбнулся:
– Ну, не совсем…
Баннерман снова уставился на него – с видом ценителя.
– Какая улыбка! Ей-богу, парень, ты меня заводишь. Америка ждет тебя! Надо же – проехать пять тысяч миль с цирком и остановиться на заправке прямо перед золотой жилой – потенциальной золотой жилой. По-тен-ци-аль-ной. Боже милостивый, как же мне нравится это слово, – пылко добавил он. – Оно меня заводит. Ладно, парни, встретимся позже. До скорого!
Он торопливо выскочил в дверь. Кен с Дэви посмотрели ему вслед, затем медленно повернулись друг к другу.
– Ну, как тебе такое? – спросил Кен с благоговением в голосе. Его лицо сияло от счастья. – Что я говорил? Дал Бог зайку, даст и лужайку!
– Ты чертов идиот! – тихо произнес Дэви, когда обрел дар речи. Он едва не плакал. – Что за дичь ты творишь? Разеваешь пасть перед этаким клоуном…
– Да ты подожди…
– Подождать? Подождать? Что мы делали до сих пор, по-твоему? Кроме старика, мы никому и словом не обмолвились об этой идее! Разве мы говорили кому-нибудь в университете? Мы не собирались рассказывать ни единой живой душе, пока не найдем подходящего человека. Подождать… Господи, мы отлично ждали! А ты выложил все первому встречному сукиному сыну. И в банке-то не стоило говорить, но это уже ни в какие ворота не лезет! Будь ты неладен, тупица. Ты испортил мне весь вкус работы. Ты вел себя как торговец дешевой дрянью – тыкал трубку ему под нос. Это, по-твоему, презентация? На самом деле тебе наплевать, вот и все! – Дэви перевел дыхание. – Просто скажи мне одно – как случилось, что из всех людей на белом свете тебе взбрело в голову проболтаться именно ему?
– Ну, на самом деле я и сам толком не знаю, – признался Кен. Он был очень серьезен и бледен. – Мы разговорились, и каким-то образом в беседе всплыло слово «оригинально». И у меня внутри будто шлюзы открылись. Наверное, я все еще злился из-за банка – и на тебя, если хочешь знать. Помнится, я сказал, что он не знает истинного значения этого слова. Я продолжал говорить, и ему было интересно. И чем более заинтересованным он выглядел, тем красноречивее становился я. – Кен быстро взглянул на Дэви и рассмеялся. – В любом случае о чем нам горевать? Согласись, худшее, что может случиться, – он захочет вложить в нас немного деньжат. Это не катастрофа! Послушай, Дэви, ты хоть отдаешь себе отчет, что мы ни разу не ходили в цирк? Да что мы вообще в жизни видели? У нас даже бейсбольной перчатки никогда не было – хотя бы одной на двоих. Вот что я скажу: пошло оно все к черту! Ну же, Дэви, успокойся, малыш. Тебе повезло, что у тебя есть старший брат, который присматривает за тобой, и сегодня после обеда старший брат поведет тебя в цирк!
Дэви невольно улыбнулся сквозь жгучие злые слезы. Он лишь беспомощно покачал головой, потому что, как обычно, был полностью обезоружен.
– Парень, ты меня заводишь, – пробормотал он дрожащим голосом. – Что ты со мной творишь, паршивец!
Но, несмотря на улыбку, глаза его сохраняли беспокойно-страдальческое выражение.
2
В тот день Карл Баннерман был насторожен и взволнован не меньше, чем два парня, которые сидели напротив него. Но если эмоции Кена и Дэви он вполне понимал, то собственные прятал за вежливо-скептическим дружелюбием. Он чувствовал, что наткнулся на золотую жилу, и интуиция кричала ему: «Скажи да, да, да!» – пока он не цыкнул на нее, чтобы не мешала слушать, что говорят эти ребята. Внешне он казался совершенно спокойным – необычное для него состояние, поскольку, если считать активность одним из жизненных удовольствий, то вся жизнь Карла Баннермана состояла из сплошного удовольствия.
Живость характера швыряла его по жизни, как щепку, – с одного места работы на другое, из города в город, от увлечения к увлечению, от женщины к женщине, от одной компании «друзей до гроба» к другой – всегда под действием порыва и без оглядки. Он не мог усидеть на стуле дольше пяти минут; в разговорах вечно отвлекался и перескакивал с темы на тему. В пятьдесят лет он вел себя так, словно оставался стройным двадцатилетним юношей. Он всегда был готов к тому, что в течение следующего часа может завернуть за угол, найти на тротуаре миллион долларов и встретить самую прекрасную женщину в мире. Они полюбят друг друга с первого взгляда, по-настоящему – страстно и нежно, не так, как бывает со всеми этими чертовыми потаскушками, – влюбятся по уши, как он выражался, и будут жить долго и счастливо.
В 1892 году, когда Карлу исполнилось восемнадцать, он добрался в отцовской повозке до железнодорожной станции Уотертаун, штат Нью-Йорк, и следующие полгода провел в Корнеллском университете, где не выучил ничего, кроме песни «Высоко над водами Каюги», которая являлась гимном этого учебного заведения. «Ребята, всякий раз, когда я слышу про Корнелл, у меня комок встает в горле. Только настоящий сукин сын может забыть свою альма-матер». Поскольку он так ни разу и не появился на занятиях, его исключили. Путешествуя вместе с лектором из общества трезвости, он добрался до Литтл-Рока, нашел работу в местной газете и вскоре бросил ее ради того, чтобы отправиться на Кубу в качестве корреспондента прежней «Сент-Луис Интеллидженсер». «Да, милые мои, это была прелесть что за газета, и Ричард Хардинг Дэвис рыдал у меня на плече, когда она загнулась. Бедный Дик!» Затем он вернулся в Литтл-Рок и повстречал за тем волшебным углом первую из череды своих «самых прекрасных женщин в мире», Адель Рейли – «настоящий русский великий князь застрелился из-за нее в Монте-Карло» – акробатку из «Международного цирка Уленбека и Передвижного музея братьев Фокс», блондинку с великолепными формами, невероятной силой и характером мангуста. «Она ела меня живьем, и богом клянусь, мне нравилось ощущение, когда она вонзала зубы в мою плоть!» Даже когда Карл повзрослел достаточно, чтобы понять, что просто докучал своей юношеской навязчивостью самой обычной женщине, которая его не любила, – он упорно вспоминал этот случай как одну из величайших романтических трагедий. С тех пор Карл всегда держался поближе к цирку и карнавалу, включая несколько лет мошенничества вместе со знаменитым Чарли Хэндом по кличке Тесные Штаны, который в то время управлял скромным магазином перчаток, – «самый острый философский ум, который я когда-либо встречал, но он и правда был жесток к жертвам, не мог выносить их непорядочности», – и перебрал множество «самых прекрасных женщин в мире», лелея каждую неудачу как очередное проявление неземной страсти. Он мог с чувством сказать о каждой: «Парни, когда мы с ней смотрели друг на друга – империи рушились! Черт побери, нас просто трясло обоих!»
У него было три цели – стать таким же богатым, как Джон Д. Рокфеллер; тратить деньги, как Алмазный Джим Брейди; и жить, как Эдуард VII. Но до сих пор он так и не предпринял ничего серьезного для достижения какой-либо из них. И тем не менее, несмотря на привычную повседневную жизнь в своем мире притворства, вероломства и мелкого мошенничества, Карл хранил в сердце высокоромантическую мечту, что если он когда-нибудь разбогатеет, то добьется этого достойными средствами. Сможет показать настоящий класс.
Он смотрел на двух ребят из гаража, неловко сидевших по другую сторону стола в домике на колесах, который служил ему офисом. Тот из них, кто вел все разговоры, был умным игроком, способным на внезапный ход, и казался простаком только с виду, поскольку относился к тому сорту людей, которые любят нравиться.
С другой стороны, темноволосый парень тоже был далеко не дурак. Чтобы управлять ими, нужно подружиться с одним и понять другого, решил Баннерман. Они оба ему нравились.
Он снова взглянул на Дэви и осознал, что совершенно не может его раскусить.
Оба юноши выглядели причесанными и чистыми. Они смущенно ерзали на стульях и старались не отвлекаться на цирковую суету вокруг, делая вид, что это им неинтересно. Семь слонов тяжело протопали мимо открытой двери, двигаясь к главному шатру; где-то поодаль пронзительно рыдала расстроенная каллиопа[2].
Карл слушал их со сложным чувством, близким к отчаянию, поскольку на него внезапно нахлынуло отвращение к собственной жизни – совершенно пустой, пошлой и третьесортной в вечной погоне за сомнительными удовольствиями. И ему вдруг захотелось, чтобы у ребят все получилось. Он желал им успеха столь же страстно, как когда-то впервые влюбился. Тем не менее, несмотря на всю бурю эмоций, его интуиция не дремала – беседуя с Кеном, он осознавал, что на самом деле обращается к Дэви.
– Я внимательно вас слушаю, ребята, – произнес он. – Конечно, я понимаю не все, о чем вы толкуете, но кое-что ухватил: тот русский, о котором вы упоминали сегодня утром, Розинг, так и не смог заставить эту штуку работать, поскольку в то время, когда он получил патент, еще не существовало множества изобретений…
– Самой технологии вакуумных ламп, – подсказал Кен.
– Технологии вакуумных ламп, – повторил Баннерман, чтобы лучше запомнить. – Без этого Розинг не смог сделать даже первого шага. А вся ваша система основана на… чем?
– Полностью на электронике.
– На электронике, а ее не было. Так. Но вот что меня смущает… – отвлекся Баннерман от этой маленькой импровизированной лекции. – Вы уверены, что крупные электротехнические компании на Восточном побережье не разрабатывают то же самое?
– Абсолютно. Мы с Дэви просматриваем все научные журналы, какие только можем. Пока нет никаких признаков того, что кто-то этим занимается. Они все зашли в тупик, пытаясь добиться нужного эффекта механическим путем, но это просто та штука, которая должна быть целиком электронной.
– Электронной. Но я все равно сомневаюсь… – Баннерман в замешательстве инстинктивно обратился к Дэви, но ответил Кен:
– Ну вот скажите мне – почему такая крупная компания, как «Эдисон», не занималась разработкой радио в те дни, когда Маркони был одиноким волком?
– Хорошо, хорошо. Не могу с вами спорить, ребята. Но вот что я действительно понял: если дело выгорит, это станет чем-то большим, чем кино, большим, чем радио, – вы сможете держать всю эту чертову индустрию развлечений на коротком поводке…
– Развлечений?.. – недоуменно повторил Кен. Он взглянул на Дэви, но тот ничего не сказал.
«Значит, я прав, – подумал Баннерман. – Дэви здесь куда более значимая фигура».
– Разумеется, развлечений, – кивнул Баннерман. – А что, по-вашему, вы изобрели?
– Ну, черт побери, мы же инженеры. Если уж на то пошло, мы скорее думали о связи.
– Чепуха! – возразил Баннерман. – Разве беспроводная связь не была изначально просто способом победить кабельную монополию? А потом какой-то парень начал крутить по радио пластинки с танцевальной музыкой, и посмотрите на радио сейчас – оно превратило страну в один большой театр эстрады. Вы, инженеры и изобретатели, ни из чего не выносите урока. Вы можете подарить публике любой чертов прибор, какой хотите, но рано или поздно люди найдут способ использовать его для увеселений. Когда я говорю «паровой двигатель», что первым делом возникает у вас в воображении? Электростанция? Нет, вы представляете красивый прогулочный пароходик. Господи, люди всего лишь люди – они хотят приятно провести время. Гляньте только, как они рвутся в этот захудалый цирк, в каждом городке, из года в год, выпрашивая хоть немного цвета, шума, волшебства. Какого черта вы им в этом отказываете?
Кен рассмеялся:
– Мы не отказываем. Мы просто об этом не думали.
Баннерман покачал головой.
– Неважно, каким бизнесом вы занимаетесь, главное в любом деле – это удовлетворить какое-то из основных человеческих желаний. Будь то еда, любовь, развлечения или даже воровство. Даже воровство, не упускайте это из виду. Когда-то я знавал одного человека – чисто шапочное знакомство, – на всякий случай добавил он, но стараясь не отходить слишком далеко от правды, чтобы чувствовать себя честным перед этими ребятами. – И этот человек зарабатывал себе на жизнь, используя тягу к воровству, которая таится в человеческой душе. Все, что он делал, – намекал, что можно быстро заработать за чей-то счет, если только найдутся средства на первоначальную раскрутку. Было ужасно, отвратительно наблюдать за так называемыми «честными» торговцами, готовыми тут же выложить эти средства. Конечно, тот мой знакомый просто исчезал с деньгами, и никаких последствий не возникло – разве мог «честный» торговец пойти к копам и пожаловаться, что его ограбили, когда он сам собирался ограбить другого человека? Мой приятель просто удовлетворял человеческую потребность, и жертвы сами становились в очередь, чтобы вручить ему свои доллары, – так же, как люди стоят в очереди, чтобы попасть в этот цирк. Найди неисполненное человеческое желание, исполни его – и ты заполучишь себе золотое королевство! Вот что у вас в руках, ребята. Черт побери, в этой штуке слава, богатство и райская жизнь – все в одном флаконе!
Он заметил, как загорелись глаза Кена. «Так, – подумал Баннерман, – к этому ключик подобран. Повелся, как кот на валерьянку. Но как быть с другим?» Второй парень наблюдал за ним с мрачным видом.
Баннерман снова попытался понять странное выражение лица Дэви, и внезапно до него дошло – у парня глаза человека, готового броситься и убить, если кто-то дотронется до того, что ему дорого, грязными руками. Карл затаил дыхание – еще ни разу в жизни он так не боялся ляпнуть что-то не то. «Послушай, малыш, – едва не взмолился он, – клянусь, я обеими руками за твой проект, так же как и ты. Я не хочу, чтобы это клепалось на коленке. Я тоже хочу, чтобы в нем чувствовался высокий класс!»
– А ты что думаешь по этому поводу? – спросил Баннерман.
– Кен выражает нашу общую точку зрения, – тихо ответил Дэви. Он выдержал паузу, а затем добавил: – Только вы не сказали одного – каков ваш план действий?
– Что ж, это прямой вопрос, и он требует прямого ответа, – сказал Баннерман, пытаясь выиграть время на раздумье. – Я навел о вас справки, ребята. Я звонил Нортону Уоллису. Почему вы не сообщили мне, что он намерен вложить в вас тысячу долларов?
– Дело в том, мистер Баннерман, – бойко ответил Кен, – что мы продаем эту штуку, исходя только из ее объективных достоинств. Мы хотим, чтобы инвесторы верили в нас, в идею, а не в чьи-то деловые рекомендации.
Баннерман посмотрел на него с едва заметной искрой одобрения в глазах:
– То есть ты понятия об этом не имел, пока не услышал от меня.
Кен рассмеялся:
– Вы все еще не сказали, что вы решили.
– А вы еще не сказали, сколько денег вам необходимо.
– Пять тысяч долларов, – быстро объявил Дэви.
Баннерман поджал губы. «Настоящая цифра, вероятно, три тысячи или даже меньше, – подумал он. – Этот парень не хочет, чтобы я входил в дело».
– Серьезная сумма, – задумчиво признал он. – Что конкретно я оплачиваю?
– Восемь месяцев нашей работы на полный рабочий день и всё оборудование, которое понадобится для проектирования и создания действующей камеры с передающей трубкой, – сказал Дэви. – Большая часть денег пойдет на тестирующую аппаратуру и высоковакуумную насосную технику. Наша зарплата будет ровно такой, чтобы хватало на еду.
– Восемь месяцев, это значит – работа продлится до следующей весны. Мы сможем начать производство через год. Замечательно. Но первое, что нужно сделать, – убедиться, хороша ваша идея или нет. Я не могу полагаться на себя в этом вопросе. Допустим, я созову консилиум из опытных инженеров, которым вы все это объясните. Согласны?
Кен был настороже:
– Хорошо, но при условии, что мы тоже сочтем их экспертами в данной области.
«Он вещает мне от имени своего брата, – решил Баннерман. – Как, черт возьми, на самом деле все устроено в этой паре?»
– Что ж, – продолжал Баннерман, – некоторые из крупнейших экспертов живут прямо здесь, в этом городе, – профессора инженерных наук из университета. Знаю по опыту, что профессору можно заплатить, чтобы он выслушал идею, – и он выскажет свое мнение по ней. Будь то юрист или врач. Вы не против, если я соберу эту экспертную комиссию в ближайшее время? Где-то на пару часов.
– Годится, как по мне, – кивнул Кен. – А ты что думаешь, Дэви?
– Как скажешь, Кен.
– Так не пойдет, братишка. Давай будем откровенны. Если мы чем-то обидим мистера Баннермана, это очень сильно повредит делу.
– Хорошо, – согласился Дэви. – Мы имеем право на некоторую защиту, если собираемся раскрывать информацию.
– Он прав, – сказал Кен, поворачиваясь к Баннерману. – Мы не подавали патентных заявок. И очень рискуем, делая свою идею достоянием общественности. Наша единственная защита – немедленно приступить к работе. А для этого требуются деньги. Если преподаватели не найдут никаких огрехов в нашем плане – возьмете ли вы на себя обязательство предоставить эти пять тысяч долларов, мистер Баннерман? – Прежде чем тот успел ответить, Кен повернулся к брату: – Тебя это устраивает, Дэви?
– Как скажешь, Кен.
– Устраивает или нет? – настойчиво повторил Кен.
– Меня это вполне устраивает, – сказал Дэви.
– Слово за вами, мистер Баннерман, – подытожил Кен. – Каков ваш ответ?
– Ответ – да, – немедленно откликнулся Баннерман, чувствуя, что больше тянуть не стоит. – Я согласен.
Дэви встал со стула и улыбнулся, а Кен сказал:
– Договорились. Вы организуете это, мистер Баннерман.
Карл сидел неподвижно, потрясенный масштабами своих обязательств. Он мог бы выписать чек на две тысячи долларов – все, что у него имелось, и по-прежнему оставаться со старым долгом в тысячу шестьсот, который следовало выплатить еще несколько месяцев назад. Однако лицо его оставалось бесстрастным. Он просто подстроился под настроение парней и сосредоточился на правильных ответах, которые развеяли бы их подозрения. Это был один из его деловых приемов – манера не партнера и даже не организатора, а нечто среднее между поведением уличного мошенника и проповедника-сектанта. Тем не менее терял он не особенно много, да и вообще ничего не терял. Если положение станет совсем безнадежным, он всегда сможет позвонить Чарли по кличке Тесные Штаны – теперь полковнику Шифферу из Палм-Бич – и поправить дела за одну махинацию, вернуть все потерянные деньги и получить еще чертову кучу сверху. С этими милыми ребятами ему не хотелось возвращаться к старым привычкам, но… Какого черта! Баннерман сердито встряхнул головой, отгоняя мысли, идущие вразрез с его мечтами о респектабельности. Все будет хорошо.
Но, несмотря на потрясение, он видел, что парни тоже ошарашены его согласием – они оба двигались к двери, будто деревянные, натыкаясь друг на друга.
Покинув вагончик, братья несколько секунд шагали молча, не обращая внимания на царивший вокруг радостно-пестрый хаос.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – наконец спросил Кен неуверенным тоном.
– Господи, я и сам не знаю.
– Я же вижу, что ты недоволен. Давай откажемся, малыш, и черт с ним.
– С чего ты взял?
– Да с того! Сегодня утром ты сказал, что мне плевать на наш проект, что я не горжусь им. Ты же знаешь, что это неправда.
– Я просто разозлился, Кен. Забудь. Эй, что такое? Тебе смешно?
– Это нервное. Я не могу сдержаться. – Кен прижал руку к животу.
– Знаешь что, – задумчиво произнес Дэви, – мне кажется, нас беспокоит не столько сам Баннерман, сколько то, что нас переиграли. Деваться некуда, придется работать с тем, что есть.