Мэри Ройс
Бывшие. Вспомни о нас
Глава 4
Я паркуюсь возле ресторана, в котором Глеб назначил встречу.
Боже…
Обреченно ударяюсь лбом об руль и сижу так несколько минут, подготавливая себя к прыжку через пропасть, которая теперь разверзлась между нами.
Сейчас мои эмоции напоминают щепки, которые ураган швыряет из стороны в сторону, превращая в безумный водоворот.
Эти чувства истощают мое хрупкое сердце, каждый раз задевая его самые болезненные струны.
Я так сосредоточена на своих ощущениях после встречи с призраком из прошлого, что совершенно не думаю о работе. Что в корне не похоже на меня.
Это должно вызвать хоть толику вины, но ни черта подобного. Вместо этого я думаю о том, что мне нужно сказать Глебу, чтобы не выглядеть полной дурой. Ведь он с тем мужчиной явно намерены обсудить именно рабочие вопросы, а не мои чувства, взбунтовавшиеся против меня самой же. Или, может быть, Глеб будет один и мне удастся хоть немного залезть в его голову и понять его?
Черт. Мне бы хотелось этого больше, чем глоток свежего воздуха сейчас.
Выпустив из груди скопившееся напряжение, я выбираюсь из машины, но останавливаюсь прямо перед входом в ресторан, собирая свое мужество.
Господи, я так нервничаю, что пиджак начинает липнуть к влажной спине, но увидеть его еще раз я хочу несмотря ни на что. Даже если эта встреча причинит мне боль. Снова.
Возможно, я не в себе.
Но отступать не намерена.
Я должна сделать это ради нас и нашего будущего, которого мы когда-то лишились.
Что, если у нас еще есть шанс?
Сделав глубокий вздох, я решительно распахиваю двери и захожу в просторное помещение в темных тонах и с приглушенным освещением. Действительно неформальная обстановка.
Я немного теряюсь от большого количества людей, среди которых совершенно не могу найти Глеба, но тут передо мной появляется администратор в строгом черном платье.
Одарив меня дружелюбной улыбкой, девушка что-то быстро говорит в гарнитуру, прикрепленную к уху, и только после приветствует меня.
– Добрый вечер. Вы заказывали столик?
– Да. – Натягиваю улыбку.
Девушка переключает внимание на планшет.
– На какое имя?
Мешкаю несколько секунд.
– Глеб.
Она кивает и что-то листает на экране планшета, а потом приглашает следовать за ней.
Мы останавливаемся возле ВИП-секций, и администратор жестом указывает мне на нужную кабинку, прежде чем удаляется и бросает мне напоследок:
– Хорошего вечера.
Хорошего вечера…
Хотелось бы, чтобы это было так.
Но… увы.
Оказывается, до этого момента я была относительно спокойна. Сейчас же в горле внезапно пересохло, и звук собственных каблуков слышится, отдается далеким эхом в ушах.
Желудок начинает непроизвольно сжиматься, а когда я захожу за перегородку, переплетенную зелеными растениями, предательский жар тут же подскакивает к горлу и мешает дышать. А в следующее мгновение я встречаюсь с обжигающим взглядом Глеба, и мое сердце спотыкается о волну эмоций, с которыми я еще не научилась справляться.
С трудом, но мне удается вспомнить, зачем я здесь. По крайней мере, пытаюсь убедить себя в том, что ради отстаивания интересов клиентов. Но врать себе нет сил.
Я здесь ради него. Ради нас.
Я здесь, потому что после нашей встречи утром больше не могу выбросить его из головы. Да и разве это возможно?
Сердце еще несколько раз бьет меня под ребра, а потом замирает.
Я останавливаюсь прямо возле столика, дезориентированная пристальным взглядом Глеба, и сжимаю ремешки сумки, как идиотка, не зная, что сказать.
– Так и будете стоять? – его голос в считанные секунды заставляет все мое тело зазвенеть от напряжения. А потом я прослеживаю его оценивающий взгляд, которым он скользит по мне, прежде чем снова возвращается к лицу.
Черт.
Жарко.
В его присутствии эта ВИП-кабинка кажется невероятно маленькой, но я стараюсь не показать вида, что меня это беспокоит, присаживаясь за стол.
Глеб откидывается в кресле, не прекращая сбивать меня с толку своим пристальным взглядом.
Как жаль, что я не могу себе позволить эту роскошь – разглядеть каждую любимую черту его красивого мужественного лица.
Я даже не могу сказать, что соскучилась, потому что это как минимум не полная версия моих чувств. Какая-то животная тоска на уровне боли вновь овладевает мной, и от невозможности коснуться Глеба, как раньше, сводит живот.
Я прочищаю горло, усилием воли прогоняя мысли, которыми сама себя загоняю все в тот же угол, но все равно невольно залипаю на квадратной челюсти с легкой однодневной щетиной.
Господи, почему все так сложно? Мне даже начать говорить сложно, потому что я по-прежнему не понимаю, какую игру он ведет.
– Почему вы так напряжены? – нарушает наконец Глеб эту тяжелую тишину первым.
Напряжена – это не совсем точное определение моего состояния.
Зато Глеб кажется неестественно спокойным. Это как безветрие перед бурей. Как тишина перед раскатом грома. Как вулкан, который никому не расскажет, когда он начнет извергаться.
Большие руки Глеба расслабленно лежат на подлокотниках, но карие глаза буквально выжигают мою душу.
– Непростой день, – отвечаю после короткой паузы и пододвигаю кресло ближе, устраиваясь поудобней. – Мы еще кого-нибудь ждем? Или можем начинать?
Решаю переключиться на безопасную тему, где смогу хотя бы выдохнуть.
Глеб слегка прищуривается и, подняв руку, проводит пальцами по губам.
В горле что-то дергается и тяжестью падает в низ живота. Мне требуются все усилия, чтобы не спасовать и не отвести взгляд.
Хватит. Я должна с достоинством выдержать все, что сейчас происходит. Он хочет играть? Что ж, я попробую, но не обещаю соблюдать правила.
– Мой юрист подъедет позже. – Я не скрываю своего удивления. – Думаю, мы найдем, о чем поговорить, Елена Викторовна.
Сердце трижды пинает под ребра.
– Для неформальной обстановки вы слишком формальны, Глеб Александрович.
– Интересно. Не припомню, чтобы я представлялся вам.
Мое дыхание становится тяжелым. Нет. Это не та игра. Черт! Не могу!
– Это шутка какая-то? – не выдерживаю я.
Глеб лишь выгибает бровь, терпеливо ожидая продолжения шоу.
– Не играй со мной, Глеб, – мой голос понижается до шепота. – Я не заслужила этого.
Он поджимает подбородок, задумчиво хмыкая и стуча пальцами по подлокотнику.
– Значит, я не ошибся, – произносит он больше себе, чем мне. – Ты что-то знаешь обо мне.
Мои пальцы сжимают воздух, который стремительно ускользает из моих легких.
– Как это понимать? – шепчу я, ошеломленная его поведением.
Глеб наклоняет голову набок, все еще выглядя слишком спокойным, тогда как я едва могу дышать.
– Я хочу предложить тебе сделку, – произносит он ровным тоном, будто не понимает, в чем дело. – Ты расскажешь мне всю правду обо мне, а я дам тебе защиту.
Я нервно сглатываю.
– О какой правде ты говоришь? – Быстро облизываю губы. – По всей видимости, это ты от меня что-то скрываешь.
– Мне нечего скрывать только потому, что я помню лишь тридцать процентов из своей жизни. – Мое сердце дергается, будто в него только что выстрелили. – И тебя нет в этих процентах, но я знаю, ты единственная, кто может рассказать мне о моей семье…
Он говорит что-то еще, но я не могу разобрать слов из-за гула в собственной голове. Я делаю два прерывистых вздоха, а потом встаю из-за стола и собираюсь уйти, но тут же возвращаюсь на место.
– Хочешь сказать, ты не помнишь меня? – слова такие тихие, что я не надеюсь быть услышанной, но он слышит.
– Нет, – сухой ответ выскабливает мою душу, точно скальпель.
Из-за скорости и силы моего сердцебиения мне требуется длинная секунда, после которой с губ срывается:
– Как… Как это возможно?
Глеб качает головой.
– Это так не работают, Лена, – тихо предупреждает он. – Сначала согласись на мои условия.
– Ты… шантажируешь меня? – ошеломленно выдыхаю я.
– Просто хочу, чтобы ты была заинтересована в честности со мной.
От обиды и злости у меня перехватывает дыхание, и я чувствую, как высоко вздымается грудь. Горечь сковывает горло, и мне требуется время, прежде чем я нахожу в себе силы заговорить.
– После всего, через что я прошла, ты смеешь заявляться ко мне и ставить какие-то условия? – шиплю я, не контролируя, как дрожь охватывает тело. – Я… Как ты… Господи…
Я резко выдыхаю и снова поднимаюсь из-за стола, нуждаясь в свежем глотке воздуха.
– Кто ты такой? – шепчу я сквозь боль в горле. – Почему ты такой чужой? Я так… я так долго тебя искала, – предательский скрип вырывается из горла, но я не останавливаюсь. – Я до последнего не теряла надежды, искала вопреки всему, пока мне не швырнули твою смерть в лицо, а теперь ты вернулся, и я должна поверить, что ты потерял память?!
– Зачем ты искала меня? – прилетает холодный вопрос, будто я секунду назад не выложила ему всю свою боль.
– Я… – Мотаю головой. – Нет. Я так не могу… извини… – Начинаю судорожно собираться, хватаю сумку и задвигаю кресло на место. – Передай своему юристу, что мы будем решать вопрос по объекту через суд.
Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но мне в спину прилетает словесный булыжник:
– Если ты сейчас уйдешь, ваши с сыном жизни окажутся под угрозой.
Я медленно оборачиваюсь.
– Что ты сказал?
– Откажись от этого дела, Лена. Иначе последствия для тебя могут быть печальными.
Я не контролирую себя, когда срываюсь с места, не контролирую, когда заношу руку и отвешиваю Глебу такую пощечину, что его голова дергается в сторону.
– Не смей угрожать моему ребенку, – мой голос дрожит, и я гневно тыкаю в Глеба пальцем. – Не смей.
С этими словами я разворачиваюсь и буквально вылетаю из ресторана. Слезы жгут глаза, я хватаю ртом воздух, но он лишь разжигает пламя внутри. Боль. Столько боли тяжелым клубами обволакивает мое сердце. Боже…
Дрожащими от эмоций руками открываю машину, бросаю сумку и сажусь. Я всхлипываю и запрокидываю голову, чтобы сдержать слезы, но в следующее мгновение вздрагиваю от звука открывшейся с пассажирской стороны двери.
Смахнув непослушную слезу, я встречаюсь с его темным взглядом, ощущая, как сердце переполняют эмоции и что-то острое врезается под самые ребра, подавляя возможность заговорить.
Я в каком-то оцепенении смотрю, как Глеб устраивается на пассажирском сиденье, поправляя лацканы пиджака, а потом хлопо́к дверцы приводит меня в чувство.
– Я искренне заинтригован, – говорит он спокойно, сверля меня пристальным взглядом. – Между нами что-то было?
– С чего ты это взял? – решаю пойти другим путем, хотя сейчас все, чего мне хочется, так это чтобы Глеб вышел из машины, и я смогла остыть от собственных эмоций и принять ситуацию с холодной головой.
– Сам пока не пойму. – Глеб прикусывает край нижней губы, контролируя взглядом каждый мой неровный вдох. – Почему-то твое фото странно на меня повлияло.
– Ты следил за мной?
– Нет. Как я могу следить за тем, кого не помню? – усмехается он без веселья. – Но я хочу понять, почему принял решение приехать в этот город и лично разобраться с одним адвокатом, который встал поперек горла у серьезных людей. Они не любят, когда их планы нарушают. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?
– И что? – я теряю терпение. – Эти серьезные люди не могли тебе собрать досье и заполнить пробелы в твоей памяти?! Судя по всему, о моем ребенке они тоже тебе доложили? Это ты их навел на мою семью?
– Ты сама навела их на свою семью, Лена, – холодно осекает он меня. – Я лишь собрал нужную информацию в общую картину, прежде чем вернуться в город, который когда-то лишил меня свободы. Но что-то не сходится в моей голове. – Он проводит длинными пальцами по своему подбородку. – Я хочу кое-что понять, а может, даже проверить, и для этого мне нужно пообщаться лично с тем, кто меня знал.
Я тяжело дышу.
– И ты выбрал меня?!
Глеб неопределенно кивает.
– Так вышло.
Я стараюсь не принимать его слова близко к сердцу, но это просто невозможно. Глеб специально дразнит меня своими загадками. А я очень люблю их разгадывать. Даже если эти загадки обмотаны колючей проволокой.
– В какую игру ты играешь? – спрашиваю я, искренне не понимая его.
– Никаких игр. Я предельно серьезен.
– Почему я должна верить во все это? – Я вскидываю руки от беспомощности. – Почему?
Его глаза вспыхивают, а рот искажает ленивая ухмылка. Он не собирается отвечать. Я тоже, пока не пойму, что происходит. Напряжение между нами буквально трещит в воздухе. Но он по-прежнему остается холодным и собранным, в отличие от меня.
– Как ты вышел из тюрьмы? Как потерял память? – снова бросаю бомбу вслепую, надеясь, что она попадает в него, но Глеб с легкостью уворачивается.
– Скажи мне правду. И я дам тебе все, в чем ты нуждаешься.
Чертов камень с каменным сердцем.
– Я не скажу ни грамма правды, пока не поверю тебе, – цежу сквозь зубы.
– Тебе придется поверить мне, Лена.
– Как я могу тебе поверить? Как?! – эмоционально кричу я, взмахивая руками. – В моей голове сейчас такой бардак, что я вообще ничего не понимаю!
– Я не знаю, что в твоей голове, но собираюсь это выяснить. А пока дам тебе почву для размышлений. Я очень хорошо изучил твое досье, Лена. Ты хороший адвокат, но это не тот случай, где ты можешь попытаться выиграть. Поверь мне. Я знаю, о чем говорю. – Глеб чуть подается в мою сторону, и его тяжелый взгляд на мгновение опускается на мои губы, прежде чем он теряет к ним интерес и возвращает внимание моему лицу, понижая голос до тихого предупреждения: – Если бы я не вмешался, ты была бы уже мертва. – Мое сердце спотыкается о животное чувство страха, выросшее, как преграда на пути. – Переспи с этой мыслью. Я буду в городе до конца недели. Номер ты знаешь. Звони. Я готов обсудить с тобой условия нашей сделки в любое время.
Вот так просто он бросает в меня короткие бесчувственные фразы, выходит из машины и оставляет одну с информацией, которая, подобно ледяному лезвию, впилась под кожу.
Что. Это. Было.
Гнев. Боль и тоска сжирают меня в адском круговороте.
Я хочу довериться ему, хочу найти любой предлог, чтобы открыться, но какая-то острая обида сбивает меня с толку.
Он отказался от нас в тот день. Принял решение за всех нас, не имея на это никакого права. Потому что за теми бездушными стенами его ждали мы, его семья, и мы никогда бы его не оставили. Даже если он так не думал. Но Глеб решил все за всех нас и просто исчез.
После экстренных родов я походила на раненое животное, но, как только нас с Мишей выписали, сразу пустилась на поиски Глеба, пока еще по горячим следам. Я пыталась выяснить, куда его перевели после СИЗО, но все мои попытки каждый раз приводили меня в тупик.
Мне было больно физически и морально, на нервной почве у меня пропало молоко, я не могла нормально двигаться, нуждаясь в помощи, но, превозмогая боль и кровотечения, которые несколько раз открывались из-за разошедшихся швов, выходила из дома и снова принималась искать Глеба, как гребаная ищейка, потерявшая своего хозяина.
Я не могла есть, не могла спать, я не могла даже порадоваться своему долгожданному материнству, потому что сходила с ума из-за того, что Глеб оттолкнул меня, и срывалась на собственного ребенка, когда снова и снова мои попытки найти Глеба приводили к провалу. Я чувствовала вину из-за того, что забирала время у своего сына на безуспешные поиски, из-за того, что не смогла защитить его отца, а ведь он пострадал из-за меня.
Первые месяцы жизни собственного ребенка мне вспоминаются адом, и сейчас какая-то часть моей души ненавидит за это Глеба.
Мы могли бы попробовать пережить этот тяжелый период, могли бы попытаться побороться за нас, но он сдался, зато я не смогла, пока однажды благодаря связям Стаса мы не узнали о смерти Глеба.
Еще с минуту я сижу неподвижно, прислушиваясь к неровным ударам глупого сердца, ненавидя его за то, что оно дрожало от одного только из множества воспоминаний, которые я несколько лет держала на расстоянии от себя. Эти воспоминания можно сравнить с флакончиком яда, и сегодня я неосторожно открыла крышку, позволив ядовитым парам разлиться по венам.
Я чувствую себя такой обессиленной, как и тогда, когда мне сообщили, что Глеба больше нет. Я чувствую себя такой же истощенной, как и после тех бестолковых поисков.
И это странно – испытывать все эти беспомощные чувства, ведь Глеб вернулся живой, хотя при этом и совершенно чужой. Почему-то постепенно я позволяю своему сердцу поверить в версию с амнезией Глеба. Или я так утешаю себя? Ведь если причина его холодной отчужденности в другом, мне будет в разы больнее.
Усталый вздох вздымает мою грудь, и я поворачиваюсь назад, чтобы достать из сумки телефон.
Мне нужно с кем-то поговорить.
Сглотнув, откидываю челку назад и подрагивающими пальцами нахожу контакт Стаса.
Длинные гудки нервируют еще больше. Одной рукой держа телефон у уха, второй я сжимаю и разжимаю руль.
А когда наконец слышу на другом конце провода дыхание абонента, начинаю первая:
– Ты не поверишь, что со мной произошло… – Я глотаю свои эмоции. – Он жив…
– О чем ты говоришь?
– Господи, Стас! Глеб! Глеб живой! Ты представляешь? – В каком-то неверии я нервно усмехаюсь. – Мы ошиблись! Он жив! И он в городе. Боже, я даже не знаю, как тебе…
– Дыши, – командует он, и я делаю вдох и выдох. – А теперь расскажи мне, как человек, обладающий членораздельной речью.
Я тяжело сглатываю.
– Да, конечно, извини. Просто… – Втягиваю носом воздух. – Я же говорила тебе про дом пожилой пары, который хотят снести под строительство. Так вот, сегодня хозяйка позвонила мне вся в панике, мол пришли какие-то люди и попросили подписать документы. Я пулей рванула туда. Захожу, а там он. Я не узнала его сначала. Он стоял лицом к окну. Но когда услышала его голос… – Я качаю головой. – Ты представляешь, что со мной было?
– Догадываюсь, – ответ Стаса сухой, и я понимаю почему.
Но я решаю проигнорировать вредность друга.
– Господи, – я зажмуриваюсь, устало потирая лоб ладонью, – я повела себя, как долбаная трусиха и сбежала. Но я бы все равно не смогла и слова нормально сказать. Ты бы видел его… Стоит прямо передо мной после стольких лет, – шепчу я. – Весь одет с иголочки, деловой костюм, в прекрасной форме и, судя по всему, не последний человек во всей этой цепочке. А на меня смотрит как на чужую. Просто холодная глыба льда! И я не знаю, как вообще… – чертыхаюсь. – По срокам он еще должен сидеть. Но, похоже, не только вышел досрочно, но и имеет какую-то часть бизнеса в строительстве. Как? Откуда?
– Не понимаю, почему он не попытался связаться с тобой, – задумчиво бормочет Стас. – Хотел эффектного появления?
– Я не знаю. – Пожимаю плечами и медленно сглатываю. – Он утверждает, что потерял память.
– Хм, – тянет Стас.
– Сейчас я встречалась с ним снова. Господи, Стас, ты даже не представляешь, как он изменился. Он… это совершенно другой Глеб…
– Тюрьма меняет людей.
– Я думаю, Глеб связался с кем-то, – продолжаю я, снова игнорируя сухие комментарии друга. – Он сказал, что если я не откажусь от этого дела, то жизнь моя и моего сына будет под угрозой.
– Он угрожал тебе?
– Нет, – поспешно выдыхаю я. – Точнее не совсем. Он сказал, что без его вмешательства я была бы уже мертва.
– То есть он тебя не помнит, но какого-то черта его заботит твоя безопасность?
– Это странно, да? – я массирую левый висок. Голова разболелась.
– Во что ты, блядь, опять вляпалась?
– Я ни во что не вляпалась. Это моя жизнь, Багров! И я не виновата в том, что призрак из моего прошлого вернулся! Не тебе меня осуждать!
– Не заводись, – бурчит он в трубку. – А что насчет Миши? Он знает о нем?
– Ничего, – тихо выдыхаю. – Глеб только упоминал о ребенке в своем предупреждении и никакого намека на то, что он знает что-то больше, чем факт его существования.
Долгая пауза, после которой голос Стаса обретает грубые ноты:
– Мне не нравится все это, Лена. Я думаю, тебе придется убедить своих клиентов на условия, которые им предлагают. А я пока выясню, что смогу.
– Я предам себя, если поведусь на его угрозу, – шепчу, отчаянно мотая головой.
– Тебе придется это сделать, по крайней мере, пока я не выясню, кто стоит за всем этим дерьмом. Если мои опасения подтвердятся, мне будет плевать на твои моральные принципы, ты проиграешь это дело. Можешь уже настраивать себя в эту сторону, потому что ничего хорошего я там не найду.
– Стас…
– Лена, ты не чужой мне человек, но Миша – мой крестник, даже не думай, что я не вмешаюсь. Ты сама-то подумай. Глеб должен был отсидеть восемь лет! Прошло пять, а он уже на свободе, в пиджачке и в акульем бизнесе. Ты должна быть осторожна с ним. И никаких личных встреч.
– Стас…
– Ты должна вести себя, как и полагается сильной и умной женщине, – продолжает он строгим поучительным тоном. – Судя по твоим словам, он больше не тот парень, в которого бы влюбилась. И тебе нужно понять, что он действительно может нести с собой угрозу.
– Стас! Я не смогу сидеть на месте и ничего не делать. Я хочу знать, что известно Глебу. И почему он говорит об угрозе.
– И как ты себе это представляешь?
– Он хочет узнать о своей прошлой жизни, а я хочу узнать о его новой.
– Это плохая идея. Если он держится холодно, то ты должна быть холоднее. Это он оборвал с тобой связь, а не ты. Но если он действительно потерял память, то ты должна использовать это как преимущество. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да. Но что, если я дам ему только часть правды, которую он хочет? Осторожно и дозированно. И получу ответы, которые нужны мне.
Я слышу приглушенное ругательство на другом конце провода.
– Мне ведь не удастся тебя убедить оставить все это?
– Нет.
– Не связывайся с ним, Лена.
– Если он действительно потерял память, это многое меняет. Понимаешь?
– Ни хрена это не меняет. Ты цепляешься за надежду, которая в конце концов утянет тебя на дно болота. Если у него такая глубокая амнезия, восстановление памяти практически невозможно. Ты не заставишь его полюбить тебя заново. Оставь это, Лена.
Почему у мужчин все так просто?
Один говорил: «Забудь меня».
Другой: «Оставь это».
И все это о человеке, которого я искренне любила и, кажется, все еще люблю.
Но что, если Стас прав?
Я знаю, что он переживает за меня и своего крестника, но должна попытаться.
Или нет.
Не знаю, черт возьми.
Головой я понимаю, что мне нужно прислушаться к Стасу, чтобы потом не было больно, когда он в итоге окажется прав. Но сердце… этот долбаный маленький кусок мышцы все портит и отключает разум.
Я не знаю, сколько правды в словах Глеба об угрозе. И, наверное, не узнаю, но уже дома, лежа в кровати со своим маленьким сыном, я не была уверена, что хочу проверять их правдивость. Как и не была уверена в том, что теперь Глебу вообще стоит знать, что Миша его ребенок.
