Надежда Ивановна Арусева
Тихий омут – индивидуальные черти
Альбина была, мягко говоря, шокирована такой безвкусицей. Елизавета выкладывала купленные продукты на стол, что-то сразу убирала по местам и рассуждала о пользе тех или иных продуктов.
– Зелень тут у вас в городе никуда не годная, вялая, без запаха, то ли у меня на огороде. А вот масло оливковое у нас никто в сельмаге не покупает, поэтому его и не привозят, а оно чрезвычайно полезно, чрезвычайно! И для желудка и для сосудов, я теперь все только на оливковом масле готовлю. Дороговато, но здоровье дороже. И тебе советую, Альбина, никакого растительного, только оливковое!
В ответах Елизавета не нуждалась.
– Сейчас мы с тобой, Алечка, чайку попьем, – говорила она, убирая в холодильник икру и ветчину, доставая печенье и нарезая тонкими ломтиками сыр. Потом расщедрилась и угостила ветчиной Максима.
Чаёвничали недолго, как собеседница Альбина не оправдала ожиданий Елизаветы Марковны, отвечала односложно, разговор не клеился. Наговорившись сама с собой, через час Елизавета выпроводила гостью с ребенком домой:
– Ну, спасибо тебе, Алечка, за помощь, но по-моему мальчику спать хочется, да и мне отдохнуть пора. Заболтала ты меня совсем. Заходи еще, я гостям всегда рада.
А через полчаса Альбина наблюдала полную сил Елизавету, болтающую во дворе со своими товарками.
Как известно мамы маленьких детей живут по особенному расписанию. Их график зависит от маленького господина, от того когда он изволит спать, бодрствовать или принимать пищу. Если молодая мать открывает вам дверь с заспанным лицом в три часа дня, это не значит, что она лентяйка и устроила себе послеобеденную сиесту. Просто её ненаглядный малыш заливался соловьем всю ночь и в три часа дня его мама могла заснуть даже стоя, как только он успокоился, поел и заснул. Эти считанные минуты сна на вес золота. А уж, если удавалось поспать утром…
К сожалению не все люди с этим считаются. В конце концов, так настойчиво звонить в дверь в семь утра просто неприлично!
Обо всём этом успела подумать Альбина, когда плелась открывать дверь незваному гостю. Увидев в глазок Елизавету Марковну, она почему-то не удивилась.
– Альбина, открывай скорее, сколько можно ждать! – возмущалась визитерша.
Альбина обреченно открыла дверь:
– Что случилось, Елизавета Марковна?
– Уже семь часов! – сообщила Елизавета. – Ты что до сих пор спишь?! Ты посмотри, люди уже на работу все ушли, а ты вылеживаешься, соня.
– Что вы хотели? – довольно грубо перебила ее Альбина.
– Что хотела? Ах, да! Аля, у меня нет номера твоего телефона, ни сотового, ни домашнего. Я все-таки женщина немолодая, одна в громадной квартире, в чужом городе. Мне даже «скорую» вызвать некому. А ты мне почти родственница. К кому ж за помощью обращаться, как не к тебе? Возьми-ка листочек, – потребовала Елизавета, – и запиши мне свои номера.
– А хотя бы до восьми часов с этим нельзя было подождать? – поинтересовалась Альбина.
Аля, как тебе не стыдно? – тут же затряслись от всхлипов губы Елизаветы. – У меня ночью сердце как схватило, вздохнуть не могла. Думала помру. А ты – подождать!
Спорить бесполезно, легче без разговоров выполнить ее просьбу. Главное не располагать к общению. Ей станет скучно и она уберется. Поэтому Альбина послушно пошла за листочком. Однако Елизавета ждать на пороге не стала, быстренько просочилась в опустевший дверной проём. Она шла следом за Альбиной, бесцеремонно разглядывая квартиру.
– Д-а-а… – многозначительно протянула она, брезгливо коснулась стула на кухне и передумывала присаживаться, – бедненько тут у тебя, не прибрано…
Альбина написала на каком-то огрызке бумаги свой телефон и спешно протянула Елизавете, надеясь, что та уйдет. Но не тут-то было.
– А там у тебя что? – спросила Елизавета и пошла в гостиную, по пути в ванную заглянула. При этом осуждающе качала головой, тыкала пальцами по разным поверхностям, то по холодильнику, то по подоконнику.
– Елизавета Марковна, простите, но вы ведете себя бесцеремонно, – от обиды голос Альбины задрожал, она попыталась оправдаться, – у меня ребенок маленький и не совсем здоровый. Мне совершенно некогда заниматься домашним хозяйством.
– Футы-нуты! Спишь до обеда, вот и некогда, – обрезала Елизавета.
Альбина стиснула зубы, сдержала праведное негодование и высокопарно сообщила:
– Поверьте, уважаемая Елизавета Марковна, не все люди живут одними плотскими потребностями. Я не могу растрачивать свою жизнь на бытовые мелочи. Некоторые люди предпочитают утолять духовный голод. У меня была прислуга, но я была вынуждена уволить её по причинам, которые вам объяснять не намерена.
– Не до жиру, быть бы живу, – рассмеялась Елизавета.
Эта деревенщина даже не поняла, что Альбина её только что унизила. Зато проявила завидную осведомленность:
– Барыня какая! Это Тимофеевна что ли прислуга? Да она к тебе со всей душой, по-матерински, хотела к порядку приучить. Ну, ничего, я придумаю, как тебе помочь!
На этой оптимистичной ноте Елизавета Марковна сочла визит оконченным и ушла домой. Вот так просто, развернулась и ушла!
Альбина не успела поставить нахалку на место, только рот разевала! Злость её просто распирала! И самое обидное, что она не сообразила вовремя придумать достойный ответ. Широко шагая, Альбина пошла на кухню, в уме она продолжала диалог с Елизаветой, даже губами шевелила и делала страшное лицо. Каждое её слово пронзало противную соседку насквозь, как остриё шпаги! Воображаемая Елизавета корчилась от боли и унижения. Ну почему Альбина не успела ей ничего высказать! На глаза попалась приоткрытая дверца холодильника, она с силой её придавила. Дверца снова открылась. Из нутра холодильника неприятно пахло, под днище натекла лужа. Купленные вчера сосиски, скорее всего, пропали. Альбина со злостью двинула по дверце ногой, та отскочила и с не меньшей силой стукнула Альбину по руке сбоку.
– Да чтоб эту старую сволочь разорвало! Приходит такая вся милая, доброжелательная и жалит, как змея исподтишка. Откуда она только взялась на мою голову! – завопила Альбина. – Хорошенькое начало дня! Ещё и дверца эта проклятая!
Успокоиться Альбина смогла только часа через полтора. Но мысленно всё равно постоянно возвращалась к тому, что еще можно было бы сказать Елизавете.
Вечером к Альбине неожиданно заглянула Степановна. Она принесла пирожки «с повидлом, только из духовки»:
– Угощайся, Альбиночка. Я напекла много, нам с дедом столько самим не съесть.
Альбина пригласила соседку выпить чаю с пирожками. Они расположились на кухне, заварили чай. Альбина с удовольствием кушала пирожки. Степановна шумно размешала сахар в кружке, но пить не стала. Чувствовалось, что её что-то тяготит.
– Алечка, я знаю к тебе сегодня в гости Елизавета Марковна заходила. Может быть, я лезу не в свое дело, но ты мне очень симпатична, поэтому я не могу промолчать. Ты юная, наивная девочка, к людям относишься с открытым сердцем, а они не всегда оказываются искренними и достойными доверия. Вот ты с Елизаветой Марковной сблизилась, помогаешь ей, сумки носишь, а она гадости про тебя рассказывает. Ты её в свой дом пустила, а она говорит, что ты, прости, грязнуля и лентяйка, живёшь в полной нищете и ребенком совсем не занимаешься. Представляешь?!
Степановна демонстративно окинула взглядом кухню, желая показать абсурдность эпитета «грязнуля» применительно к Альбине. Наткнулась на подпёртую стулом дверцу холодильника, потёки на полу, мойку полную грязной посуды и стыдливо опустила глаза, выдавая свое согласие с Елизаветой.
– Но это не главное, – быстро исправилась она. – Я к тебе с новостью. Мне кажется, что ты обязательно должна это знать. Елизавета Марковна с мужем получают наследство из Америки!
Кружка с горячим чаем в руке Альбины резко качнулась и чай пролился на стол. Альбина быстро отставила и чай и пирожки. Довольная произведенным эффектом Степановна продолжала:
– Мало того, что она Любкино наследство транжирит направо и налево. Ведь она ещё в наследство не вступила, а сейф, где Люба с Антоном деньги хранили, уже вскрыла. Она сама хвасталась. Когда сюда приехала, только кильку в томате покупала, а сейчас, ты видела, ты слышала? Говорит, я всё только с оливковым маслом кушаю, оливки чрезвычайно полезны.
Степановна очень похоже перекривляла Елизавету.
– А теперь она сказала, что со дня на день приедет нотариус и зачитает ещё одно завещание. Вроде бы какой-то двоюродный дядя из Америки завещал Антону немалую сумму. Так как Антону наследует Люба, а Любе ее мать и отец, то все достанется им! – торжественно заключила Степановна. – Эта старая ведьма теперь всему дому по секрету рассказывает, что хоть на старости лет поживет как люди!
Альбина пребывала в шоке. Она обвела взглядом свое запущенное, убогое жилище и почувствовала, как праведный гнев наполняет каждую клеточку ее существа.
– Разве ж это справедливо! – возмущалась Степановна. – Твой Гена Голицинский чистокровный, Максим его родной сын, прямой потомок таких незаурядных людей. Ты – родная жена, тоже Голицинская, интеллигентная, достойнейшая женщина, а получаете фигу в масле.
Для пущей убедительности Степановна скрутила эту самую фигу и сунула прямо в лицо Альбине.
Это было очень обидно! Самые разные мысли метались в голове Альбины. Но все они складывались в одно, не проходящее желание изменит эту ситуацию: «Хватит терпеть, время пришло». А ведь, если бы не Степановна, Альбина так и не узнала бы ни о нотариусе, ни о завещании.
– Из грязи в князи приехали! Совершенно чужие Голицинским люди – какие-то Мерзликины – из-за океана деньги получат! А может там и вилла есть на побережье, мы-то не знаем! – переживала Степановна.
Под звук ее слов в голове Альбины зрело решение: справедливость должна восторжествовать!
Альбина перестала спать по ночам, по утрам мучилась головной болью. Елизавета Марковна лишила Альбину сна и покоя. Мало того что она постоянно приходила, что-нибудь просила, прикидывалась больной, учила жить с завидной энергией. Теперь даже мысли Альбине не принадлежали, она постоянно думала о Елизавете, перечисляла обиды, как будто боялась забыть. Даже в её отсутствие она находилась в постоянном диалоге с Елизаветой. У Альбины был подготовлен целый список остроумных фраз, способных убить нахалку на месте. Но Елизавета каждый раз брала верх. Она была непредсказуема. Казалось, эта женщина родилась, прожила длинную жизнь, набралась житейского опыта только для того, что бы на старости лет с большим успехом отравить жизнь Альбине!
К обеду Елизавета позвонила и попросила Альбину зайти по важному для неё, Альбины, делу. Отказаться было нельзя, чтобы не пропустить новостей о наследстве. Альбина даже грешным делом подумала, вдруг у старухи совесть заговорила и она решила поделиться наследством, если не отдать его целиком более достойным наследникам.
Альбина пришла. Дверь ей открыла какая-то незнакомая девушка в белом медицинском халате и пригласила на кухню.
«Медсестра что ли? Елизавета заболела, оливкового масла перепила?» – с надеждой подумала Альбина. Но нет, надежды растаяли, как только Альбина услышала капризный голос Елизаветы:
– Настасья, поторопись, вода остывает! Я же простыть могу! Добавь горячей. Какая ты медлительная. Альбина, проходи! Вот что я вам обеим скажу: молодые девки, а ведете себя, как мухи дохлые, еле шевелитесь, на ходу спите. Я в ваши годы всё успевала: на работе на доске почёта висела, в доме у меня ни пылинки, ни соринки, огород и корова на мне, дочери целые платья вывязывала. Ещё и в хоре пела! А вы? У тебя, Альбина, муж почему в окно выпрыгнул? Мужику уход нужен, тепло женское.
Альбина мужественно промолчала. Ей было необходимо узнать, зачем Елизавета её позвала. Та восседала в глубоком кресле, одна нога её покоилась в тазике с теплой мыльной водой, а вторую та самая Настасья в белом халате водрузила себе на колени и продолжила массировать, втирая какой-то бальзам с невыносимо резким запахом. Альбина застала Елизавету в процессе педикюра.
– Помассируй сильней, Настя, там «шишки», хорошо их разомни. Альбина, запиши себе название бальзама, очень хорошо «от ног». Хотя он дорогой, голландский, тебе не по карману.
– Для ног, – поправила её Альбина, – бальзам для ног.
– Какая разница, – отмахнулась Елизавета. – У меня к тебе деловое предложение. Не буду тянуть кота за хвост. Ты мужа похоронила, не работаешь нигде. На что живешь?
Альбина оторопела от такой бесцеремонности. Педикюрша Настя заинтересованно поглядывала на Альбину. Елизавета продолжила свою мысль, не дожидаясь ответа:
– Я знаю, живешь ты бедненько, дитё больное денег требует. Вот я и решила тебе помочь. Я уже не молода, силы не те, а квартира у меня большая. Я люблю, чтобы кругом все блестело. Поэтому предлагаю тебе помогать мне по хозяйству, домработницей тебя возьму. Только сразу говорю, на большую оплату не рассчитывай, ты ж не профессионал. Тебя ещё всему учить придётся. Но хоть какие-то деньги заработаешь, будет хлеб на что купить. Ну что, согласна? Не благодари, не надо. Ближним надо помогать.
Альбина так крепко сжала кулаки, что ногти впились ей в кожу. Она перевела взгляд на Настю и поймала кривую усмешку, пока та не отвела глаза. Альбина почувствовала, как у неё запылали щёки.
– Что молчишь? Долго не раздумывай, а то я себе работницу быстро найду, – припугнула Елизавета. – А сейчас не в службу, а в дружбу, зайди в аптеку, ты ведь все равно гулять пойдешь. Мне анальгин купи. Суставы на погоду крутят, я без таблетки анальгина совсем ходить не могу. Только ты в ближней аптеке не бери, прогуляйся до той, что на углу. Там на десять рублей дешевле. Вам воздухом подышать подольше полезно, а мне, пенсионерке, экономить надо.
Елизавета полезла в карман своего очередного чрезвычайно цветастого халата и вытащила скрученные в трубочку деньги.
– На вот тебе на анальгин. А теперь иди-иди, у тебя там дитё один остался. Сдачу и анальгин вечером занесёшь.
И снова Альбина промолчала. Конечно, она была оскорблена до глубины души, но на этот раз промолчала намеренно. Терпеть осталось совсем немного. Она взяла деньги и ушла, молча, чтобы не сорваться в истерике.
ГЛАВА 16. Момент Истины
Визит нотариуса был перенесен дважды. Альбина терялась в догадках, с чем это связано. Спросить у Елизаветы Марковны она никак не могла, поэтому извивалась, как уж на сковородке, чтобы узнать хоть малую толику информации. Пришлось дважды попить чаю со Степановной, сходить в аптеку для Элеоноры, целый вечер гулять с местными бабками, улыбаться и поддерживать беседу, благо, что специально направлять разговор на Елизавету Марковну и ее наследство не приходилось. Разговор на любую тему обязательно заканчивался Елизаветой:
– В супермаркете по понедельникам скидка десять процентов на крупы и макаронные изделия, а пенсионерам ещё пять процентов добавляют.
– А вот Елизавета Марковна теперь может в корзинку весь супермаркет сложить и на скидки не оглядываться!
– На больные суставы на ночь хорошо спиртовый компресс делать и шерстяным платком завязывать.
– А вот Елизавета Марковна теперь свои суставы в санаторий повезет и будет их там лечебными грязями лечить и сероводородными ваннами.
– На выходные хорошо бы на дачу съездить, да только полтора часа на электричке тащиться с сумками тяжело.
– А вот Елизавета Марковна теперь на такси разъезжает и собирается к морю отдыхать, бархатный сезон для пенсионеров, говорит, самое то!
История Золушки-пенсионерки обрастала фантастическими подробностями. Наследство за три дня выросло до заоблачных небес, американский дядюшка стал гангстером, разбогатевшим то ли на контрабанде наркотиков, то ли на торговле порнографией. Смерть Любы теперь связывали с криминалом, предполагали ее тесную связь либо с подпольными казино, либо наркопритонами, разве что ядерными боеголовками Люба при жизни не торговала. Продвинутые бабули осуждающе качали головами, говорили о грязных деньгах и о том, что все это может плохо закончиться для Елизаветы Марковны.
– Я бы никогда не взяла деньги нечестным путём заработанные! Я бы в лицо плюнула тому, кто бы мне их предложил! – грозила кулаком Элеонора неведомому денежному воротиле.
Альбина про себя удивлялась извращенной фантазии пожилых соседок. В любое другое время она вдоволь повеселилась бы над этими выдумками, но сейчас она находилась в сильнейшем напряжении. Каждую минуту она ожидала решающего момента, готовилась встретить его во всеоружии. Она продумывала разные варианты поведения своего собственного и противников. Именно противников, потому что Альбина готовилась, наконец-то, перейти к открытым боевым действиям. Она плохо спала, вздрагивала от резких звуков, потеряла аппетит, постоянно вела какие-то диалоги в своей голове. А еще она старалась не мечтать – это расслабляло, мешало сосредоточиться. Но то и дело ловила себя на том, что разглядывает автомобили, припаркованные возле дома и выбирает какой из них хотела бы иметь. Представляла, как целый день проведет в салоне красоты, будет лежать на массажном столе в белой простыне, а угодливые девушки будут делать ей шоколадное обертывание. Потом она будет листать журнал, потягивать зеленый чай, а мастер педикюра, склонив голову, будет колдовать над ее ногами. Она даже забывала покормить Максима, впрочем, кормить особенно было нечем, потому что Альбина не ходила в магазин. Она боялась пропустить приход нотариуса к Елизавете Марковне. Бабки все время называли разное время и дату, поэтому Альбина или прогуливалась с коляской возле подъезда или дежурила у окна в своей квартире. И подслушивала, и подглядывала…
Ее очень нервировало отсутствие достоверной информации. Что-то во всем этом сильно настораживало, беспокоило. Поэтому когда спустя три дня напряженного ожидания Альбина увидела, приближающуюся к дому процессию из нескольких человек, она от волнения чуть не потеряла сознание, у нее подогнулись колени и она была вынуждена ухватиться за стол, чтобы не упасть. Кровь ударила в голову и перед глазами полетели мушки. Несколько минут она приходила в себя, потом налила себе пятьдесят грамм водки для храбрости, умылась холодной водой и решительно направилась на третий этаж. Козырную карту разыграть нужно было с максимальной выгодой. А козырная карта у неё была! Елизавета будет раздавлена и уничтожена. Момент истины настал.
Дверь ей открыла Елизавета Марковна, мельком глянула на непрошеную гостью и, закрывая перед ее носом дверь, высокомерно сказала:
– Альбина, сейчас неудобно, зайди в другое время, а лучше, сначала позвони.
Но Альбина твердой рукой придержала дверь:
– Вы меня извините, Елизавета Марковна, но то, что сейчас будет происходить здесь, непосредственно касается меня и моего сына, поэтому я настоятельно требую впустить меня.
Елизавета замешкалась, раздумывая пускать или просто вытолкать нахалку, но что-то в тоне Альбины заставило ее посторониться и пропустить внутрь.
– Проходи в гостиную, – сухо сказала она.
Альбина зашла в комнату. Здесь Елизавета Марковна тоже кое-что изменила по своему вкусу, но сейчас интерьер мало интересовал Альбину. Она фокусировала все свое внимание на присутствующих здесь людях. В комнате помимо Альбины и Елизаветы находились еще четыре человека. Они тихо переговаривались между собой, увидев Альбину, замолчали и недоуменно посмотрели на нее.
– Это Альбина, не знаю как по отчеству, Голицинская. Она почему-то считает, что должна присутствовать здесь, – небрежно представила Альбину Елизавета Марковна и обратилась к ней непосредственно, – ты как-то объяснишь свою неприличную настойчивость?
«Кто бы говорил о приличиях!» – возмутилась про себя Альбина, но вслух официально представилась:
– Альбина Петровна, если позволите. Насколько я понимаю, здесь сейчас состоится оглашение завещания. Мне не известны подробности, но поскольку я ношу фамилию Голицинская, а не Мерзликина, – сделала акцент на фамилии Елизаветы Альбина, – и у меня есть сын, интересы которого я обязана защищать, то я хочу присутствовать при оглашении.
Елизавета Марковна возмущенно выпятила грудь вперед, готовясь выпроводить Альбину, как вдруг заговорил пожилой лысоватый мужчина в очках в дорогой оправе и в хорошем костюме, сидевший за столом. Он рукой сделал знак Елизавете помолчать и сказал:
– Я считаю, что ваше желание вполне правомочно. Вы можете присоединиться к нам. Присаживайтесь.
Альбина нерешительно присела на самый краешек кресла. Она готовилась к нападкам со стороны присутствующих и неожиданная поддержка ее сбила с толку. А он продолжал:
– Я сейчас еще раз представлю каждого из присутствующих, теперь для опоздавшей Альбины Петровны. Я адвокат, как вы уже догадались, зовут меня Семакин Леонид Семенович. Коваленко Игоря Степановича, следователя, вы, возможно, знаете.
Коваленко сидел на стуле недалеко от двери. Альбина согласно кивнула, узнавая его.
– Далее Денисов Георгий Андреевич и Пахомова Евгения Алексеевна, – Семакин указал на мужчину и женщину, устроившихся на диване. – Они являются свидетелями, которые подтвердят соблюдение законности при проведении данной процедуры.
Затем он неприязненно взглянул на раздраженную Елизавету Марковну и пригласил ее тоже присесть:
– Не маячьте, Елизавета Марковна, в ногах правды нет.
Она недовольно хмыкнула и присела за стол, подтянув тяжелый стул. Нотариус положил на стол дипломат, вынул из него стопку документов, полистал бумаги, раскладывая их в соответствии с какой-то одной ему известной системой.
– Ну что ж приступим. Итак, я являюсь доверенным лицом гражданина Соединенных штатов Америки, Джонатана Ивановича Голицинского. Джонатан Иванович покинул сей бренный мир седьмого июля текущего года, то есть чуть больше двух месяцев назад. Он завещает своему племяннику Голицинскому Антону Игоревичу, 1964 года рождения, проживающему в городе Р…, по адресу Краснопартизанский проезд, дом 8, квартира 7, все принадлежащее ему движимое и недвижимое имущество. Перечисляю: дом в городе Тампа, штат Флорида, автомобиль «Форд Мустанг» 2006 года выпуска, автомобиль «Мерседес– Бенц» 2012 года выпуска, счет в банке «Флоридакредит» на сумму четыреста сорок восемь тысяч долларов США, а так же содержимое ячейки за номером шестнадцать в том же банке. Далее в завещании упоминаются наиболее ценные предметы интерьера дома господина Голицинского: подлинник Пабло Пикассо «Вопль», китайская ваза династии Цзинь, фамильный столовый сервиз конца девятнадцатого века на двенадцать персон.
По мере перечисления завещанных ценностей у Альбины все теснее становилось в груди, она прерывисто дышала, смотрела на лучащуюся довольством Елизавету Марковну и постепенно приходила в бешенство. Она почувствовала колоссальный подъем сил. Еще никогда в жизни она не была так уверена в себе. Просто пути назад больше нет. Она или добивается справедливости и получает всё, на что имеет законное право или её жизнь больше не имеет никакого смысла. Прозябать в нищете она не будет! Путь к достойной жизни был длинным и нелёгким и никакая Елизавета Марковна ей помешать не сможет!
– А что там в этой ячейке номер шестнадцать? – перебила нотариуса Елизавета Марковна.
Тот осуждающе на неё посмотрел, но на вопрос ответил:
– Я зачитываю вам всё, о чём Джонатан Иванович хотел бы уведомить своих наследников. Я понятия не имею, что лежит в этой ячейке, но уверен это что-то достаточно ценное.
– Итак, Джонатан Иванович пожелал объяснить свое решение, – продолжал Семакин. – Он был одиноким человеком, детей у него не было, но он хотел, чтобы его немалое состояние послужило на благо семьи, покинутой им более тридцати лет назад. Поэтому Джонатан Иванович был очень рад познакомиться с Антоном Игоревичем Голицинским, доводящимся ему двоюродным племянником. Антона Игоревича он видел дважды, когда тот приезжал в США по делам. Антон Игоревич оставил о себе самое хорошее впечатление, он является кровным родственником Джонатана Ивановича, потомком славного рода Голицинских. Он и его дети смогут оставить в будущем о себе память достойную семьи. Дата составления завещания – двадцать второе марта две тысячи двенадцатого года.
Семакин перевел дыхание.
– Завещание оглашено. Но поскольку Антон Игоревич Голицинский тоже безвременно нас покинул, как и его прямая наследница, супруга Любовь Михайловна Голицинская, следующими наследниками являются в равных долях супруги Мерзликины, родители Любови Михайловны. Оспаривать завещание некому, других родственников и детей у Голицинского нет… – Семакин снова начал перекладывать бумаги, ища ручку, – сейчас свидетели поставят свои подписи…
– Я бы на вашем месте не торопилась ничего подписывать… пока, – тихо, но так весомо сказала Альбина, что сразу оказалась в центре внимания. Семакин непонимающе уставился на неё. Между тем, Альбина на мгновение прикрыла глаза, успокаиваясь, затем свободно, нарочито расслабленно откинулась в кресле, царственно возложила руки на подлокотники и чётко произнесла:
– Ни о каких Мерзликиных мы больше говорить не будем. У Антона Голицинского есть сын.
Елизавета Марковна помотала головой из стороны в сторону, как будто отгоняя наваждение, возмущенно запыхтела. Следователь пытался сохранить бесстрастность. Симпатичный мужчина, назвавшийся Денисовым, приветливо улыбнулся, поощряя продолжать. А девица, сидевшая рядом, схватила его за руку и крепко сжала. Альбина чуть не рассмеялась. Эту Пахомову аж трясёт от зависти! Что ж, есть чему завидовать. Если Альбина захочет, то теперь кого угодно с потрохами купит. Вот хоть этого Денисова… Да-а, судя по всему, такого поворота событий никто не ожидал. У Альбины вдруг выросли крылья. Она обернулась к Елизавете Марковне и со всем пренебрежением, на которое была способна, сказала:
– Госпожа Мерзликина, я не хочу, не могу выносить здесь ваше присутствие более не одной минуты. Вы можете прямо сейчас начинать паковать вещи и убираться назад в свою деревню, пока, как вы говорите, ваш дед там все не продал.
– Погодите, Альбина …э-э-э… Петровна, я не ослышался? – первым опомнился Семакин, – у Антона Игоревича есть сын? Но мне и, я думаю, никому о нем ничего не известно.
– Конечно, не известно. Наша с Антоном личная жизнь была только нашим делом, – Альбина снова надменно взглянула на Елизавету Марковну и с удовольствием отметила её растерянность и неспособность не то что бороться, а вообще задавать разумные вопросы. – Но сейчас я должна в интересах моего сына посвятить вас в некоторые аспекты наших с Антоном отношений. Мой сын, Максим Голицинский, рожден не от Геннадия Голицинского, этого ничтожества, который считался его отцом, а от Антона.
– Вы понимаете всю серьезность вашего заявления? – спросил нотариус. – Вы должны будете доказать это. Одних ваших слов недостаточно. Самым убедительным доказательством мог бы быть ДНК-тест, но насколько я знаю, сделать его не так просто. Антон Голицинский умер, не эксгумацию же проводить…
– Нет ничего проще! – снисходительно произнесла Альбина. – Антон был очень предусмотрительным человеком, я бы даже сказала, запасливым и в банке хранил не только деньги. По каким-то своим соображениям он пользовался услугами банка спермы. Не составит никакого труда сделать запрос и провести этот ваш замечательный и единственно верный тест ДНК.
Она царственно взмахнула рукой:
– Можете написать там у себя в бумажках, что наследник Максим Антонович Голицинский.
– Мы запишем обязательно, но может быть вы объясните, как так случилось, – вступил в разговор Коваленко. – Вы нас заинтриговали.
Альбина была очень хороша в эту минуту, лицо ее разрумянилось, волосы выбились из прически и слегка завились у висков, движения приобрели плавность и уверенность. Если бы Альбина хоть на минуту отвлеклась от собственного триумфа, то заметила бы понимающие взгляды, которыми обменивались Коваленко и Денисов, заметила бы возбужденно ерзавшую по дивану Евгению, а также серьезное лицо Елизаветы Марковны, с которого пропало выражение простоты и недалекости. Но Альбина загадочно улыбнулась и рассказала историю, которая не делала чести ни одному своему персонажу.
– Мне было пятнадцать лет, когда Антон, которому на тот момент было около сорока, меня соблазнил. Мы любили друг друга, но по вполне понятным причинам свои отношения афишировать не могли. Мне исполнилось восемнадцать, когда я забеременела. Ни о каком аборте мы даже не думали, ребёнок для Антона был подарком судьбы. Он очень хотел на мне жениться, но всегда слишком большое значение предавал нашей разнице в возрасте. Он боялся связывать меня узами брака. Ведь если с ним что-то случится, и мы видим, что его опасения были не напрасны, то я останусь одна с ребенком на руках, сама, по сути, еще ребенок. Поэтому, когда за мной стал ухаживать Гена, Антон пожертвовал своими чувствами и заставил меня выйти за Гену замуж. Изнывая от тоски по мне, он женился на Любе, надеясь найти спокойствие и умиротворение в семейной жизни. Он сделал это для того, чтобы я перестала надеяться на возвращение наших с ним отношений. Да, нам было очень больно, но эта жертва была принесена ради счастливого будущего нашего сына.
У Альбины на глаза навернулись слезы, она громко шмыгнула носом, что мало соответствовало ее, вновь приобретенным, царственным повадкам и продолжила:
– Когда вы, господин Семакин, зачитали текст завещания, я обратила внимание на слова о кровном родстве Джонатана Ивановича и Антона, о потомках рода Голицинских. Джонатан Иванович сделал упор на это обстоятельство, оно мне кажется решающим в вопросе наследства. И я ничего не услышала про каких-то Мерзликиных. Вот это я хотела сказать, придя сюда. Будет справедливо, если наследство получит сын своего отца, продолжатель славной фамилии, а не совершенно посторонние Голицинским люди. Кроме того, я намерена оспорить наследство оставленное Антоном, квартиру, дачу и его счета.
Альбина победно взглянула на Елизавету и зло произнесла:
– С вами, Елизавета Марковна, мы будем разговаривать в суде, если вы не уберетесь в ближайшее время из моей квартиры вместе со своими салфеточками, ковриками и баночками! Кстати, потрудитесь вернуть все деньги из сейфа Антона, которые вы преступно присвоили!
Елизавета Марковна, необычно молчаливая до сих пор, оправилась от первого шока. Отдавать так счастливо свалившееся на неё на старости лет богатство она не собиралась. Она шумно отодвинула стул, подошла к сидящей Альбине, встала прямо перед ней, уперла руки в бока и неожиданно громко завопила противным визгливым голосом:
– Ах ты, ушлая какая нашлась! Это надо же придумать такое – сын у неё от Антона! В пятнадцать лет он её соблазнил! Антон – порядочный человек был, взрослый. Не смей его память марать! Да кто поверит, что он вообще тебя замечал. Ему такие женщины, как моя Любаша, нравились. Люба – красавица, глазам отрада, а ты мелкая, худющая, злая и рожа у тебя такая, что молоко киснет!
