Надежда Ивановна Арусева
Тихий омут – индивидуальные черти
Год спустя… Люба
Люба заглянула в кастрюлю, вода вот-вот закипит. Можно бросать пельмени. Звонок в дверь раздался не очень вовремя. Люба быстренько пошла открывать дверь, вытирая руки о фартук. Впустила гостя, мимоходом поцеловала в щёку:
– Коваленко, быстрее заходи, пельмени уже бросаю, сейчас будем ужинать.
– Не понял! Мы же в театр собирались, а ты еще не готова! – возмутился Коваленко. – Зачем я тогда эту удавку напялил?
Он невольно скривился, расслабляя галстук, достал из шкафа тапочки и переобулся. По пути на кухню, снял и бросил на диван пиджак. За последний год из-за не очень аккуратных гостей и жильцов Любина квартира потеряла свой блеск и шик, зато приобрела тепло и уют домашнего очага. Исчезли дорогие, но бесполезные атрибуты роскоши: вазы, напольные часы, фарфоровые статуэтки, появилось множество игрушечных автомобилей разного размера, а так же самолеты, вертолеты, даже поезд.
Коваленко лихо маневрировал между всеми игрушками, разбросанными на полу в гостиной. Наконец добрался до кухни. Аппетитно пахли кипящие пельмени и он невольно сглотнул, вспомнив, что сегодня только завтракал, если так можно назвать чай с печеньем.
За большим круглым столом сидела Любина мама и лепила пельмени. Ей помогал Максимка, он хмурил брови, раздувал от усердия щеки. Пельмени ложились на стол ровными рядами: идеальной формы, одинаковые как под копирку пельмешки, перемежались кособокими, с вываливающимся фаршем. Люба румяная, с мукой на щеке улыбалась каждый раз, как встречалась взглядом с Игорем.
– Заходи, сейчас будем ужинать, – повторила она, – мы уже почти закончили. Мы, понимаешь ли, не рассчитали время, и если бы Максим нам не помог, мы бы вообще до полуночи возились.
Максим согласно закивал.
– И не рассказывай нам, какой ты великий театрал и предпочтешь нашим пельменям прошлогоднюю постановку. Давай уже в другой раз сходим? – попросила Люба.
– Я, конечно, очень хотел посмотреть именно эту постановку, – шутливо поломался Игорь, – но так уж и быть придётся лепить пельмени.
Он вымыл руки, закатал рукава и включился в работу. Потом когда они ужинали, он поглядывал на Любу и невольно вспоминал недавние события. Она была в коме, а он приходил её проведать. Красивая молодая женщина лежала совершенно недвижима, о том что она еще жива можно было понять только по едва уловимому трепету ресниц. Сначала он ждал, что она очнется и поможет ему в расследовании. Потом ему стало ее жаль. Конечно, все думали, что она умерла и он сам способствовал этому заблуждению. Но для всех она не просто умерла, её как будто никогда и не было! Никто не интересовался, где её тело, когда похороны, никто не искал встречи с ее матерью, чтобы предложить свою помощь, ни будущий муж, ни бывший любовник, ни друзья, ни коллеги. У постели Любы дежурила только убитая горем мать. И Коваленко стал приходить просто так, чтобы ей не было одиноко. Конечно, она не могла его видеть и ей было все равно. А он смотрел на неё и чувствовал, что она необыкновенная. А когда она очнулась, он испугался, что теперь у него не будет повода с ней встречаться.
Следствие закончилось, но Люба не исчезла. Она попросила его помощи в оформлении опеки над Максимом. Потом была операция. Вылечить Максима оказалось вполне реально, но время было потеряно. Нужно было спешить. Поэтому Люба продала дачу и машину, вычистила все счета оставшиеся ей от Антона и отвезла Максима в Израиль. Операция прошла удачно и теперь врачи утверждали, что Максим сможет учиться в обычной школе. Может быть он пойдет в школу на год позже, но совершенно точно никто не догадается, что этот мальчик до четырех лет не ходил и не разговаривал.
Сейчас Люба искала работу. Пока жили на деньги, которые получали, сдавая квартиру Альбины и Геннадия. Материальную помощь от Коваленко Люба не принимала, но с благодарностью пользовалась его знакомствами, организационными способностями и физической силой. Одну из комнат огромной квартиры они общими усилиями превратили в отсек подводной лодки. У Максима теперь был настоящий штурвал, за иллюминатором искусно скрывался большой аквариум. А еще Люба и Максим были рады игрушкам, которые он дарил. Игорь с удовольствием ходил по детским магазинам, выбирал подарки, советовался с продавцами и однажды даже сказал, что выбирает радиоуправляемую машину для сына. Максим разбрасывал игрушки в детской, в гостиной, в спальне Любы, на кухне. Он все время старался, чтобы Люба находилась в его поле зрения. И ей это нравилось, больше они не были одиноки.
Теперь Игорю все сложнее было уходить из этого дома. Он так много времени проводил здесь, но все не мог дождаться, когда Люба предложит ему остаться. Он боялся, что этого не произойдет. Однажды, он пошутил по поводу ее частых замужеств и сам испугался. Просто его мучил вопрос влюбчивости Любы. Ведь замуж она выходила трижды, даже если не считать Огурцова и каждый раз по любви. А каждый мужчина, Коваленко не был исключением, желает быть единственным и неповторимым для своей женщины. И он ревновал, тихо, скрытно, но от этого не менее болезненно. А Люба на его глупую шутку совсем не обиделась, а совершенно серьезно сказала, что в жизни каждого человека и мужчины и женщины бывает много влюбленностей, но только одна нашлась дура Люба, которая каждый раз выходила замуж. И теперь замуж она выйдет только когда убедиться, что любит в горе и радости и хочет прожить с этим человеком до конца жизни. Это была Люба все та же мягкая и нежная, но вдруг повзрослевшая, чувствующая ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь маленького мальчика, которому в его пять лет пришлось уже очень многое пережить.
Коваленко готов был ждать предложения взять ее замуж столько сколько понадобиться.
Поздно вечером, когда Максим и бабушка отправились спать, Люба придвинулась к Игорю, положила голову ему на плечо и сонно сказала:
– Ну куда ты поедешь на ночь глядя? Оставайся, я без тебя скучаю.
Игорь счастливо улыбнулся, поцеловал ее куда-то в висок, обнял и переключил телевизор:
– Устала? Хочешь, я сделаю тебе чаю…
Год спустя… Женя
Женя с трудом протиснулась в дверь мимо мамы и папы, которые, то ли провожали её, то ли преграждали путь к выходу.
– Жень, куда ты идешь? Егор сказал, что через час за тобой заедет, – уговаривала Женю остаться Ирина Степановна.
– Вот и хорошо, я в сквере погуляю и его подожду.
– А здесь ждать что тебе мешает? – не понимал отец.
– Мне прогуляться хочется, воздухом подышать.
– Давай я с тобой пойду, вместе погуляем, – предлагала мама.
– Да что вы за мной, как за неразумным дитя по пятам ходите! Дайте хоть полчаса в одиночестве побыть, мысли в порядок привести!
Родители понимающе переглянулись и Женя тут же возмутилась:
– Что переглядываетесь?! Думаете, я не вижу?! Хотите сказать, какие мысли, они у меня все давно расплавились и, вообще, мозг рассосался за ненадобностью!
Женя готова была расплакаться.
– Всё-всё-всё! Иди, погуляй, тебе свежий воздух на пользу пойдёт, – быстро отступила Ирина Степановна и, не удержавшись, добавила, – пусть тебя Егор нянчит.
– Какая же из тебя, Женька, вредная и капризная баба, прости, женщина получилась, – продолжил отец. – Избаловал тебя Егор!
Женя обиделась и, не удостоив их ответом, ушла. На улице она немного успокоилась, погуляла по скверу, посидела на скамейке. Позвонил Егор и сказал, что ждет её у дороги. Она не торопясь пошла к нему навстречу. Женя шла вдоль дороги, где были припаркованы несколько такси. Водители собрались возле одной машины, явно скучали. Женя привлекла их сочувствующие взгляды. Один из таксистов, тот что постарше, не удержался и по отечески её пожалел:
– И кто ж такое с тобой сделал?…
Женя в ответ только тяжело вздохнула. Она перешла дорогу. Тот «кто такое с ней сделал» подобострастно открыл перед ней дверцу машины и помог устроиться на сиденье. Он испытывал постоянное чувство вины перед своей хрупкой нежной женой, которая удивительным образом смогла растянуться до таких колоссальных размеров. Беременность Женю не красила: огромный живот, утиная походка, слегка оплывший контур лица, кое-где проявившиеся пигментные пятна. Для Егора она была самой красивой и желанной женщиной на свете. Он пытался всячески облегчить ей жизнь, что в свою очередь не способствовало проявлению лучших черт её характера.
Но ей действительно было тяжело, особенно последний месяц. Каждый раз, когда она оказывалась в тесном пространстве или ей приходилось наклониться, повернуться, Женя клялась себе, что никогда не растолстеет, будет придерживаться правильного питания и здорового образа жизни. Обязательно! Но не сегодня. У неё маковой росинки во рту не было уже целых полтора часа.
– Домой? – спросил Егор.
Женя кивнула головой.
– Через гастроном?
Снова кивок.
Они медленно прогуливались по магазину, Женя невнимательно осматривала полки с продуктами. Что-то бросала в корзину. Егор знал, куда она стремится. Его любимый Колобок на тоненьких ножках уверенно катился в конфетный отдел. За последние несколько месяцев посещение конфетных отделов превратилось в ежевечерний ритуал. Даже не так, в священнодействие. Женя долго прохаживалась вдоль витрины с конфетами, вдыхала сладостные ароматы шоколада, ванили и на лице её блуждала блаженная улыбка. Но покупали совсем немножко, не более двухсот грамм, ровно столько сколько Женя разрешала себе съесть. Запас конфет в доме держать было противопоказано. Женя сметала все сладкое, что попадало ей под руку. Только что сахар не грызла.
Выбрав себе конфеты, Женя тут же развернула одну и целиком засунула её в рот, пока Егор расплачивался.
– Егор, давай к Тане заедем. Купи еще конфет.
– Мы же уже почти дома, назад возвращаться?
– Я подумала, что могу теперь не скоро попасть к ней в гости… – у Жени подозрительно задрожали губы.
– Конечно, давай вернемся, – не стал спорить Егор.
Дверь открыла Таня и, мгновенно сориентировавшись, изобразила на лице максимально возможную радость. Любимая подруга, мать двоих детей, как никто другой понимала специфику Жениного состояния и цинично подыгрывала её расшалившимся гормонам.
– Женька, какие вы молодцы, что к нам пришли! Заходите, чуть-чуть подождете и будем ужинать.
Таня вжалась в стену, пропуская Женю в квартиру. Из кухни выглянул Вовка-старший:
– Привет, Денисовы! Егор, иди сюда. Я такое мясо в духовке запекаю, ты оценишь. Чувствуешь, какой запах? Закачаешься!
Женя невольно брезгливо поморщилась. У неё был затяжной конфликт с мясом, длинной в девять месяцев.
– Да оставь ты своё мясо в покое, ему ещё целый час печься. Давайте лучше чаю пока попьем в гостиной, – предложила Таня. – Жень, ты конфеты нам принесла или так и будешь с ними обниматься.
Женя действительно прижимала к себе коробку двумя руками. Не без сожаления она положила её на стол, раскрыла, любовно поправила конфеты, выскочившие из формы. Таня расставила чашки, Владимир заварил чай.
– Денисовы, вы когда дом свой достроите? – спросила Таня.
– Еще не скоро, мы только фундамент заложили, – ответил Егор.
– Не с того вы строить начинаете.
– Ну, мы как-то по классической схеме действуем. А с чего надо? – не понял Егор.
– С баскетбольной площадки, не слишком большой, с мягким покрытием и высокой оградой из мелкой металлической сетки. Мы туда детей закидывать будем и на щеколду закрывать.
– Надо будет подумать, хорошая идея, – улыбнулся Егор. – А, кстати, пока площадки нет, вы своих где закрыли, что-то подозрительно тихо у вас?
– В своей комнате сидят. У Вовки конструктор новый, он что-то собрать пытается, а Катюшка ему помогает. Уже целый час заняты…
Не успела Таня договорить. Как из ванной раздался душераздирающий крик:
– Мама!
Все бросились в ванную и застыли, толкаясь в дверях. Катюша вытащила из стиральной машины чистое кружевное материнское белье и аккуратно сложила в унитаз. А теперь, испугавшись, заплакала и уткнулась в живот старшему брату.
– Вовка, ну зачем так орать. Напугал до полусмерти, – возмутилась Таня.
Она вытащила белье из унитаза и переложила в таз – придется заново стирать. Хвала человеку, придумавшему стиральную машину-автомат.
– Катя помочь хотела. Все почти правильно сделала. Она же знает, что белье из машинки нужно достать и переложить в таз, но так как никакой другой емкости рядом не нашлось, пришлось воспользоваться унитазом. А что? Логично.
– Чего ж ты сестру закладываешь? – пристыдил сына Вовка-старший.
– Ей все равно ничего не будет, она маленькая, а мне влетит, скажете, что это я не досмотрел. А я, между прочим, делом занят и уже целый час вашу дочь развлекаю. Теперь ваша очередь. И вообще, вот родится у тёти Жени сын, мы вам покажем, – проворчал Вовка-младший, пошёл в свою комнату и хлопнул дверью.
– Прямо сейчас, – тихонько сказала Женя.
– Чего сейчас? – не поняли Женю присутствующие.
– Прямо сейчас и родится…
Все посмотрели на Женю, взрослые испуганно, а маленькая Катя укоризненно.
– Воды отошли! – ахнула Таня.
– Ещё ведь две недели, – прошептал Егор и схватился за стену.
После минутного замешательства началась паника. Егор звонил в «скорую». Женя забирала со стола конфеты. Таня не давала, у детей от шоколада диатез. Женя плакала. Маленькая Катюша прыгала по дивану и смеялась. Самообладание сохранил только опытный доктор Владимир.
– Стоп! Все тихо. Катерина, быстро отправляйся в свою комнату. Таня, отдай Жене конфеты, у нее их без тебя в роддоме отберут. Егор, «скорая» не нужна. Роддом в квартале отсюда, мы сами её быстрее довезем. Обувай жену. Женька не реви, не ты первая, не ты последняя.
Теперь собрались быстро. Таню, собравшуюся тоже ехать, Владимир остановил:
– А дети с кем останутся? Родителям Жени позвони, но только спокойно, чтобы потом в кардиологию передачки не носить. И приберись тут, – смутился он, – пока дети кораблики пускать не начали.
Затем он обернулся к притихшим Егору и Жене и бодро сказал:
– Без паники, времени еще предостаточно. Поехали!
Спустя пять часов, Женя начала адекватно воспринимать окружающий мир. Никто не орал «тужься», не тыкал в нее иголками. Она лежала на больничной кровати и заново знакомилась со своим телом, непривычно маленьким, немного непослушным и болезненным.
Было около двенадцати часов ночи.
Час назад вся ее семья была здесь, через стеклянное окно палаты она хорошо видела их. Мама украдкой утирала слезы, папа делал пассы рукой собранной в кулак, что означало: «Молодец, так держать». А у Егора с лица не сходила глупая широкая счастливая улыбка, которую не могло согнать волнение за жену.
Женя захотела услышать его голос, потянулась за трубкой. Набрала Егора, но трубку взяла мама:
– Женечка, как ты, тебе что-то нужно? Тебе плохо?
– Нет, мама, у меня все прекрасно, я отдыхаю…
Трубку выхватил папа, нарочито выговаривая каждое слово, закричал, как будто Женя была во Владивостоке:
– Мы тут с Егором выпили немножко! У нас же праздник! Егор такой мужик, ты не представляешь, как тебе повезло. Такой мужик. Двойню сумел родить! Это тебе не фунт изюму! А он родил. Молодец. Двух пацанов, двух внуков мне сразу. Раз и готово.
– Представляю, папа. Действительно, классный мужик этот Егор, – тихонько рассмеялась Женя. – Вы там не сильно празднуйте, вы мне завтра здоровенькие понадобитесь.
– Назовём-то пацанов как? – не слышал её отец, – Я настаиваю, чтобы Константином, как Жукова.
– Пап, Жукова Георгием звали.
– Ничего, правнуки как раз Константиновичами будут.
– А второго как?
– Тоже Константином. Хотя зачем нам два Константина? – засомневался отец.
– Мы уже придумали, как назвать. У нас родились Алеша и Андрей, в честь дедушек.
Дочь, я… Дочь… это ж, – растроганно забормотал папа и отдал трубку Егору.
– Жень, я завтра утром сразу к тебе. И комната детская завтра уже полностью готова будет. Ты только не волнуйся. Тебе… очень больно?
– Мне очень… хорошо… Мне так хорошо, я так счастлива, что мне даже страшно, – дрожащим голосом прошептала Женя.
– У нас с тобой такая судьба, Женька, ничего не бойся, мы обречены на счастье…
Рядом в больничных кроватках крепко спали два ангела, два новорожденных мальчика. Сладко причмокивали во сне красные маленькие мордашки – два самых красивых мальчика на свете.
16.08.14
