Надежда Мамаева
Соловей – разбойник?
– Ты языком-то не мели, – сварливо отозвался этот… Память услужливо подкинула имя: Янек… Златомеч ему в печенки! – Воевода заставы – дядька Мстомысл – у меня купленный. Он до золота охоч. Так что он уши зажмет, глаза прикроет и не заметит девки, даже если та у него в кровати окажется, не то что в заставу прибежит. И людям своим так же прикажет сделать.
Я, слушая эти речи, лишь стиснула зубы. Ну гады! Все предусмотрели! Бандиты! То-то шелка и бархаты на базаре дешевые… В обход мытников привезенные! Только вот теперь и я контрабандой стала…
Хотелось закричать, дар свой призвать, да только руки путами связаны. Рот – заткнут, что ни слова заговорного не вымолвить.
– Ну, чего встали, – меж тем раздалось. – По коням и в логово! – скомандовал Янек.
А в следующий миг меня подхватили с земли, перекинули через седло и помчали, чтобы в сумерках рассветных оказалась я у костра татей.
Их я увидела, когда мешок с меня сдернули. Было бандитов дюжины две, не меньше. Бородатые, с ятаганами, топорами, кинжалами да с глазами, в которых не осталось ничего человеческого. Забыли те глаза, как по-доброму на мир смотреть. Все через кровавую пелену видели, блеском золота ослепленные.
И сейчас глядели они на меня с похотью да с предвкушением.
– А справную девку ты привез, атаман, – гоготнул кто-то. – Нам-то потешиться с нею дашь?
– Дам, как сам наиграюсь. Только не попортите мне ее. Товар с красивым лицом должен быть. И руки ей не развязывайте да кляп не вынимайте.
– А чего так? – спросил еще один, окидывая мою фигуру масленым плотоядным взглядом.
– Ведьма она – вот чего, – недовольно отозвался Янек.
Желающих поразвлечься после этих слов сразу поубавилось. Но, увы, больше все же было дур… отчаянных. Зато я, пока шел разговор, смогла увидеть, как связаны мои руки, благо стянули их веревкой спереди, а не сзади.
Жаль, что не только запястья оказались в путах, но и ноги. Захочешь – не убежишь. Разве что уползешь или упрыгаешь. Впрочем, даже этого не удалось. Меня перекинули через плечо и потащили, чтобы сгрузить в старой бревенчатой избушке.
На пропитанных запахом плесени серых стенах в отсвете лучины плясали тени. Сквозь ставни слышались гогот и вопли татей, сидевших у костра. Меня скинули на пол на шкуру. Грязную и сбитую в колтуны.
– Ну что, без своих заклинаний, ведьма, ты обычная девка, – глумливо произнес Янек и широко самодовольно усмехнулся. – Проверим, все ли у тебя так, как у остальных. Ведьм я еще не пользовал…
– Уху… – сквозь кляп промычала я, стараясь смотреть не на бандита, а сквозь него – на грубо тесанный и наспех склоченный стол. На нем сейчас валялись замызганные карты, а рядом стояла почти испитая бутыль первача.
Я постаралась сосредоточить все свое внимание на ней и приготовиться к боли. Та будет сильной и резкой. Благо, даже если при этом крик сорвется с моих губ, его не услышат из-за кляпа.
Главное – выждать момент и… Как только бандит начал стягивать рубаху через голову, я резко надавила себе на большой палец, вывихнув его. Рука сразу стала уже и выскользнула из петли пут, а за ней и вторая.
И ей-то я вытащила кляп и выдохнула без перерыва, потянувшись к силе своей, что внутри тела огнем уже жгла, на волю рвалась:
«Раб, стой, как столб стоит. По жилам твоим кровь не бежит. Земля подо мной. Небо надо мной. А ты передо мной точно камень. Не слышишь. Не видишь. Не дышишь!»
Едва прозвучали слова заклинания, как замер мой супостат. Жаль только, что долго чары не выдержат. Сила жизни – великая. И хотя могла я нить судьбы оборвать у этого Янека, только после этого и мне ведуньей не быть. Потому как светлый дар уходит от тех, кто нечист. А темного, того, за который душу отдают, мне ни за какие богатства мира не надобно.
– Да чтоб тебе встретился тот, кто тебя в бараний рог согнет да калачиком с горы спустит, – в сердцах пожелала я окаменевшему бандиту, вправляя сустав на большом пальце. Тот уже успел распухнуть от отека. Хотя времени всего ничего прошло. Но лечить себя было некогда. От пут бы освободиться да бежать…
И, как только стянула веревки с ног, я осторожно приоткрыла ставню и выпрыгнула в окно. Из плюсов было то, что угодила прямиком в высокие заросли. Из минусов – то, что оные были крапивными. Зашипела я не хуже гадюки. Можно было, конечно, словом ласковым да чарами уговорить кусачую траву меня не трогать, да только время на это уйдет… Потому стиснула я зубы и пополз… в смысле пошла к коновязи, стараясь отвести от лица руками стебли жгучие. Там выбрала одну лошадь, а остальным в уши слова шепнула наговорные.
А потом тихонько залезла в седло и… тут-то ощутила, что колдовство мое распадается, по ниточкам-словам расползается. И грянул из избушки крик:
– Лови ведьму проклятущую!
Я же наддала пятками по бокам конским и сиганула в лесную чащу, прильнув к шее лошадиной. А над головой засвистели стрелы каленые да брань отборная. У кого только тати ее отобрали-то? У сапожников да матросов, не иначе.
Я же уже на миг глаза прикрыла, чтобы увидеть. Не глазами – чутьем ведьминым – дорогу заповедную. В чаще всегда есть такие. По ним ни люди, ни звери не ходят. Только лешие, болотники, кикиморы да иная нечисть лесная. Ну и те, у кого дар есть…
И только нашла я ту тропинку, поводья повернула и по ней помчалась. Но и разбойники за мной успели на путь этот ступить… Не все, у многих лошади понесли, попадали тати с них. Да только не одна коновязь, видно, была.
Понеслась кобыла подо мной во весь опор по тропе той, что пространство точно кудель скручивает. Замелькали, а потом и вовсе в тьму сплошную слились стволы деревьев. А потом выплюнула меня чаща. Да не на лужайку или к пойме, а к тыну. А за частоколом бревен острых – башня смотровая.
«Неужто та самая застава, с воеводой-взяточником», – успело промелькнуть в мозгу. И тут же раздался свист залихватский, и ворота, которые я сбоку не приметила, распахнулись, и из них мне навстречу понеслась ватага.