Наталия Левитина
Опасные удовольствия
Глава 5
Ольга сидела в шезлонге у края бассейна. Бассейн в форме почки, наполненный прозрачной голубой водой, а также роскошный трехэтажный особняк с террасами принадлежали немецкому другу Романа Шухова – Алексу, владельцу фирмы «Шеппург».
Алекс, в советскую бытность Алексей Шепарев, восемь лет назад (в 1989-м) эмигрировал в Германию, имея в багаже диплом только что оконченного Московского авиационного института, скромную, безоглядно влюбленную в него двадцатилетнюю жену-немку и огромную страсть к финансовому комбинированию. Аккуратная и порядочная до оскомины Роза, которую Алексей использовал в качестве проездного талона по маршруту Россия – Германия, была жестоко брошена через два месяца после успешного воссоединения с немецкими родственниками. Вчерашний студент, ас фарцовки и спекуляции, герр Шепарев без труда присовокупил к своему беглому английскому грамотный и четкоартикулированный немецкий язык, купил маленький компьютер и начал торговлю советскими рабынями. Торговал он ими талантливо – рекомендовал бюргерским семействам русских женщин, которые правдами и не правдами, по приглашениям дальних родственников вырывались в Германию, чтобы тяжелым трудом заработать на старую иномарку, пестрые шмотки и два года обеспеченной жизни. Русские женщины из страны-победительницы варили борщи, лепили пельмени и жарили блины. Рекламаций не поступало, бюргеры трескали вкуснятину, труженицы возвращались домой на потрепанных «фольксвагенах». Алексей заработал скромный первоначальный капитал. Это было его первым шагом по длинной лестнице с крутыми ступенями – каждая освоенная ступень прибавляла новые тысячи марок на его счетах. Через восемь лет он владел несколькими заводами в разных городах Германии, сетью фирм и фирмочек и считался очень удачливым и неординарно мыслящим бизнесменом. Оригинальность мышления Алексея Шепарева проявлялась в основном в его удивительной сговорчивости. Там, где маниакально жадные немцы зубами вырывали у деловых партнеров сотые доли процента, Алексей легко, не торгуясь, уступал бизнес-коллегам по-королевски щедрые три процента прибыли и уводил из-под носа конкурентов выгодный контракт.
Сейчас он отдыхал в своем загородном доме, пригласив на шашлык старинного друга Романа Шухова и его девушку Ольгу.
Убийственные ароматы, эпицентром которых являлся мангал, установленный на лужайке леса, терзали обоняние. Лес, окружавший дом, тоже был собственностью господина Шепарева. Потрескивали угли, и золотистые капли жира с шипением взрывались, падая с шампуров. Огромный, гладкий и краснокожий Роман шинковал зелень на длинном деревянном столе, где уже были приготовлены сопутствующие шашлыку аксессуары: благородное красное вино, помидоры, огурчики и прочая снедь. Алексей орудовал у мангала, контролируя готовность мяса.
Оля с дикой ненавистью смотрела в синие воды бассейна. Там шумно плескалась восемьсот пятая подруга Алексея – семнадцатилетняя итальянка Дебора. Она была топлесс, и этот неприятный факт ужасно злил Ольгу. Сама Оля беззастенчиво скинула бы не только верхнюю, но и нижнюю деталь купальника и нырнула бы в бассейн в ослепляющей наготе. Но она плела матримониальные сети вокруг своего драгоценного Романа, и неизвестно было, понравится ли ему такое нескромное поведение будущей супруги. Поэтому идиотка Дебора поднимала волны в резервуаре своим упругим третьим номером, выскакивала на шашлычную лужайку в одних мокрых плавках – «ой, дайте попробовать, дайте попробовать, еще не готово?!» – под одобрительными взглядами Алексея и Ромы, а удручающе приличная Оля жарилась в супермодном закрытом купальничке от Домани так, словно ее тело имело дефекты и было недостойно восхищенного мужского внимания.
– Ольга, per favore, купаться! Perche, почему не хотеть купаться? Aqua e bouna, вода хороший!
Бассейн подогревался.
– Мерзкая русалка, – зло прошептала Оля и лучезарно улыбнулась. – Не хочется, non voglio fare!
– Девочки! Шашлык готов! – донесся голос Алексея.
Ольга накинула короткий халат и отправилась на лужайку. У аппетитного стола девушек ждали мужчины, их взгляды были направлены сквозь Ольгу, к бассейну. Она обернулась.
Итальянская зараза теперь уже совсем оголилась, капельки воды сверкали на загорелом теле и его маленьких светлых треугольниках. Юная бесстыдница направилась к столу, неторопливо натягивая на плечи шелковый халатик – ценой некоторого усилия ей удалось запутаться в рукавах, и благодарные зрители смогли рассмотреть все подробности ее чудесной фигуры.
Оля вежливо улыбнулась, но совместила улыбку с зубовным скрежетом и поэтому больно прикусила щеку.
Лекция «Компьютерные технологии и проблема персонификации в сфере маркетинга» не поддавалась конспектированию. Экспансивный преподаватель с мексиканской страстностью швырял в аудиторию заумные тезисы, метался от видеомагнитофона к проекционному аппарату, сыпал загадочными формулировками.
Через полчаса мучений Сапфира отодвинула тетрадь в сторону.
– Я больше не могу! – возмутилась она шепотом. – Рука онемела!
– Надо писать, – возразила Ксения. – Он ведь будет проверять конспекты.
– Конечно будет, упыреныш маркетинговый, но у меня больше нет сил. Я вымотана.
– Ладно, потом спишешь у меня.
– Да бросай ты это занятие. Обойдемся.
– Не обойдемся. Мы ведь платим институту деньги – надо брать все знания, какие дают.
– Какая ты нудная, Ксюша. Одна лекция – не страшно, можно и пропустить. Лучше посмотри на Стручкова. Он сегодня элегантен, как Останкинская башня.
Ксения повернула голову в сторону Егора, ее быстрый взгляд должен был ласково коснуться милого затылка, пробежать по плечам, обтянутым темно-зеленой тканью дорогого пиджака, мечтательно нырнуть за воротник к горячей крепкой шее с терпким запахом мускуса, но наткнулся на другой взгляд – Зоей Менгер.
Зося смотрела на стручковскую шею с не меньшим вожделением, ее тоже влекла загорелая полоска кожи между линией стриженых волос и белым воротником рубашки.
– Вот-вот, я о том и говорю, – коброй зашипела Сапфира. Она тоже заметила глаза Зоей, пылающие огнем неудовлетворенности. – Пялится, мымра. Покушается на нашего Стручка. Она и вечеринку устраивает только ради него, плетет паутину, точит копья, смазывает револьвер. Но, Ксения, даже и не беспокойся на этот счет. Она с тобой не сравнится. Ты прикупила платьишко?
– Ничего я не купила, – угрюмо шепнула Ксения. – У меня бедственное финансовое положение.
– Время терпит. Преодолевай финансовый кризис и постарайся к вечеринке быть во всеоружии.
– Легко тебе говорить…
– Чего не сделает женщина ради любимого мужчины. Не представляю, Ксюша, совсем негде взять денег?
– Совсем. Тебе этого не понять.
– Действительно. Ты на меня не обижайся. Слушай, может, наденешь что-нибудь из моего гардероба, а?
– Конечно! Все твои платья уже известны публике.
– Сто процентов, Стручок не въедет, что ты в моем платье. Ксюша, давай, помнишь то, красное, о, тебе подойдет!
– Глупости! Стручок не въедет, но все остальные-то поймут! Особенно Зося Менгер. Вот будет разговоров.
– Да. Ты права. Я не подумала. Знаешь, я бы раскрутила папашку еще на одно валютное вливание, но он, после того как я исторгла из него две тысячи на свой наряд, совершенно непоколебим…
– Милые дамы, – некстати встрял в девичий диалог Бронеслав Аскольдович, преподаватель, – если я сейчас заберусь на стол и начну танцевать «макарену», это привлечет ко мне ваше внимание?
Ксения и Сапфира слегка покраснели и уткнулись в тетради.
– Ну-ка, Губкина Ксения, ответьте мне, чем характеризуется олигополистический рынок?
– Рынок, на котором, с одной стороны, наблюдается ограниченное количество продавцов, чувствительных к ценообразовательной и маркетинговой политике друг друга, а с другой стороны – большое количество покупателей, – тихо, но уверенно ответила Ксюша, поднимая на Бронеслава Аскольдовича прозрачные голубые глаза.
– Отлично, – кивнул глубоко удовлетворенный препод. – А приведите мне примеры, когда цена товара рассчитывается независимо от издержек продавца.
– Например: установление цены на основе закрытых торгов, на основе ощущаемой ценности товара или на основе уровня текущих цен.
– Отлично. А что такое дифференцированный маркетинг?
– Выступление в нескольких сегментах рынка с разработкой отдельного предложения для каждого из них, – без запинки оттарабанила Ксения.
– Отлично, Ксюша. Я вижу, вы, как Цезарь, успеваете многое – и слушать мою лекцию, и обсуждать с подругой какие-то проблемы.
Ксения смутилась.
– Ах, Бронеслав Аскольдович, – громко и весело вмешалась Сапфира, строя преподавателю глазки, зеленые и нагловатые, – единственная проблема, которая может нас волновать, – это проблема персонификации. Именно ее мы и обсуждали.
– Тогда у меня к вам никаких претензий. Искренне прошу меня извинить.
Бронеслав Аскольдович повернулся к очередному графику, собираясь продолжить лекцию, но Сапфира не унималась:
– Ах, Бронеслав Аскольдович, а как же «макарена»? Мы ведь теперь всей нашей группой будем мечтать о том, чтобы вы станцевали нам «макарену». Я готова ассистировать.
– Хорошо, Сапфира, в следующий раз. Итак, на чем мы остановились…
В перерыве между парами Сапфира выговаривала Ксюше:
– Как можно быть такой незаметной? Ты не серая мышка, ты пятизвездочная красотка, почему же ты боишься привлечь к себе внимание? Когда ты последний раз смотрела на себя в зеркало? Где ты еще видела такую красоту? И все пропадает зря из-за твоей дурацкой закомплексованности. Как ты ответила на вопрос Брони? Бу-бу-бу, бу-бу-бу. Половину слов не разобрать, глаза в кучку. Быстренько оттараторила, лишь бы не привлекать к себе внимание. С такими-то знаниями! С такой внешностью! Когда ты перестанешь быть скромницей? Учу тебя, учу.
– Я стесняюсь, – расстроенно прошептала Ксения.
– Нет, ты не стесняешься, – сурово сказала Сапфира. – Ты хуже. Ты считаешь себя человеком второго сорта. Отсюда все проблемы. Как ты глубоко заблуждаешься! Но все можно исправить, если ты будешь внимательно слушать свою Сапфирочку. Тренируйся подавать себя как кремовое пирожное, как вкусный десерт, которого все ждут с трепетом и затаенным восторгом. Ты что думаешь, все вокруг только и мечтают поймать тебя на какой-нибудь ошибке, закопать в землю и проутюжить сверху бульдозером? Ерунда! Люди надеются, ты им подскажешь, как тебя воспринимать и во сколько оценивать.
– Да уж.
– Точно! Пока ты будешь строить из себя женщину-загадку, надеясь, что мужчина докопается до твоих скрытых достоинств, Зося Менгер нацепит перья, положит грудь и бедра на блюдечко и преподнесет все это счастье Стручкову. Вон, кстати, он ползет и треплется по своему сотовому. Давай поговори с ним!
– Боюсь!
– Надо, Ксюша! Он не узнает, какая ты чудесная, если не будет с тобой общаться. Эй, Стручок, включай первую передачу и левый поворот. У Ксении к тебе есть парочка вопросов.
Егор послушно развернулся в сторону девушек.
– Ладно, Иннокентий, встретимся, – сказал он в трубку, – меня тут девочки зовут. Что? Да, симпатичные. Чао!
Ксения, полумертвая от страха, заторможенно следила, как необыкновенно прекрасный Стручков укладывает черную пластинку сотового телефона во внутренний карман пиджака.
Сапфира с сожалением взглянула на подругу, понимая, что та сейчас не в состоянии начать непринужденную светскую беседу, и взяла ситуацию под контроль.
– Так, Стручок, быстро сообщил нам все, что ты думаешь о «шкоде-фелиции». Ксения интересуется этой маркой. И вообще, когда ты познакомишь меня со своим другом Иннокентием?..
Глава 6
Андрей шарил тоскливым взглядом по окнам панельной пятиэтажки. Где-то здесь должен был скрываться Свидетель, стопроцентный Свидетель с глазами, подобными фотокамере «Самсунг» – четырехкратное увеличение, ушами-локаторами и аллергией к вольному фантазированию. Или два свидетеля попроще – один с глазами, другой с локаторами. Или десять свидетелей-поганок, связывающих следствию крылья своей невнятной противоречивой жвачкой, поющих вразнобой, как сводный хор пациентов психбольницы. Или…
Из окна первого этажа (потолок этой квартиры был полом для апартаментов убитой позавчера Вероники Соболевой) на Андрея внимательно и строго смотрела дама. «Она!» – взволнованно подумал Пряжников, холодея от смутного предчувствия удачи. Сыщик моментально восстановил в памяти список жильцов, который раздобыл для него верный помощник Валера Тимофеев, и вспомнил, что женщину из пятьдесят первой квартиры зовут Лидией Павловной Мотыгиной, пятьдесят семь лет, пенсионерка, в прошлом – замдиректора центра научно-технической информации.
Дама открыла дверь и без опаски впустила нежно улыбающегося визитера в дом. В руке она держала книгу известной детективистки, используя указательный палец в качестве закладки.
– Здравствуйте, – как можно обаятельнее сказал Андрей. При его внешности это не составляло труда.
– Здравствуйте, – ответила Лидия Павловна. – Она действительно являлась дамой: прямая, спокойная, элегантно (в половине девятого утра!) одетая. – Несмотря на постбальзаковский возраст, язык не поворачивался назвать ее «бабушкой», она излучала достоинство и значительность. – Вы следователь, – определила она.
– Ну почти, – согласился Андрей, – из той же оперы. Вот мои документы… Нравится книга? – для затравки спросил сыщик, пытаясь спровоцировать непринужденную беседу.
– Не нравится, – отрезала женщина. – Пройдемте в комнату.
Комната свидетельствовала о том, что ее хозяйка заражена «синдромом Плюшкина» – неспособностью расставаться с ненужными вещами. Стопки пожелтевших газет подпирали потолок, банки из-под колы служили вазочками для истлевших роз, громоздились всевозможные коробки и коробочки… К радости Андрея, Лидия Павловна и свои впечатления собирала и хранила в памяти так же бережно, как оторванные пуговицы и журналы семьдесят шестого года.
Талантливой кистью, сочной палитрой, жирными мазками нарисовала Лидия Павловна портрет Вероники Соболевой, своей соседки, попирая время от времени (в угоду истине) старый принцип «о мертвых ничего, кроме хорошего». Андрей, который видел эту красивую двадцатипятилетнюю девушку уже зеленовато-ледяной, как фисташковое мороженое, к концу повествования трепетал от возбуждения. Благодаря несомненной литературной одаренности Лидии Павловны Вероника – роковая соблазнительница, черная пантера, готовая к прыжку, зеленоглазая пожирательница мужчин, коварная искусительница, неистовая богиня Эроса с манерами утонченной леди – зримо витала в воздухе, обнимала сыщика невесомыми жаркими руками и дышала ему в лицо горячо и страстно.
Андрей вытер пот со лба, поправил на бедрах цветастый платок, тряхнул монистами и, профессиональная гадалка, раскинул перед собеседницей карточный пасьянс – фотографии девушек. Его коллекция впечатляла разнообразием – брюнетки, блондинки, Афродиты и откровенные дикобразы, а из правого верхнего угла серьезно и грустно смотрела бубновая дама – Алена Дмитриева.
– Да, кажется, она здесь была первого октября, – сказала Лидия Павловна, постукивая пальцем по Алениной переносице.
– Кажется?
Лидия Павловна пригляделась:
– Ну, живьем она гораздо привлекательней. Должно быть, нефотогенична. Я еще подумала: где же прядки?
– Прядки? – озадаченно уточнил Андрей.
– Да, прядки. Сейчас девушки если носят волосы на прямой пробор, то по бокам у них болтаются такие аккуратные, прилизанные прядки, обрамляющие лоб. А у этой девушки была элементарная коса.
– А не помните время? – вкрадчиво, с замиранием спросил Андрей.
– Конечно помню, – спокойно ответила дама. – В десять ноль три утра.
– Поразительная точность! Почему? – удивился сыщик, не веря такой удаче.
Лидия Павловна улыбнулась, и Андрей улыбнулся тоже, потому что услышал фразу, прозвучавшую в голове визави, но не произнесенную вслух: «Элементарно, Ватсон!»
– Я вынесла мусор, и мусорный грузовик сразу же отъехал. Значит, было ровно десять – машина приезжает каждый вторник-четверг-субботу и стоит с половины десятого до десяти. Сегодня четверг, подождите немного, и вы сможете сами убедиться в пунктуальности водителя. Я поднялась к себе – две минуты, подошла к окну – одна минута – и увидела эту девушку. – Получается десять часов три минуты.
– Гениально!
– Но если вы спросите меня, слышала ли я выстрел, здесь я помочь не в состоянии. Меня об этом уже несколько раз спрашивали. Увы! Мальчик из квартиры слева – у нас общая стена, общие электрические розетки, короче, общая жизнь – заядлый меломан. У Васи, как всегда, орала музыка, и мне приходилось подпевать, конечно.
– И что вы пели в тот момент?
– Что-то пела. Ну, Андрей, вы хотите от меня невозможного!
– Верю в ваши силы. – Да… Я увидела эту девушку, такую несчастную, бледную… Но, знаете, какую-то очень решительную. – И подумала, что ее зовут Оля. Точно, я подумала, что ее зовут Оля. Почему? Странно. Накрапывал дождик. – Да, дождик моросил, а она была без зонта. И словно плакала, но это был дождь, а не слезы… Вспомнила! Я пела: «Оле-оле, это только слезы! Оле-оле, их никак нельзя понять!» А как ее зовут на самом деле?
– Алена.
– Вот уж не подумала, что такая скромная, интеллигентная девушка сможет выстрелить в человека. Хотя… Она выглядела очень расстроенной…
На этом беседа, более плодотворная, нежели вчерашний обоюдоизматывающий разговор с Ириной, закончилась.
Андрей с секундомером в руке наблюдал приезд передвижной мусорки – и действительно, машина простояла во дворе ровно полчаса – с девяти тридцати до десяти.
Бар «Моника», в котором сидел мрачный Вячеслав Матвеевич, неторопливо поглощая легкий коктейль и пристально изучая сводки с фондовых бирж в немецкой газете «Ман унд Гельд», был чрезвычайно дорогим заведением – это отпугивало от него случайные малоденежные, но шумные компании. А внешняя неброскость и аскетичность обстановки ограждали от удалых и громогласных купцов, способных оплатить здесь счет, но не способных оценить уровень полета. В результате «Монику» посещала очень обеспеченная и очень сдержанная публика, типа президента «Ойлэкспорт интернешнл». Бар славился в кругу знатоков тишиной, изысканной картой вин и высокограмотным сомелье.
Виола Батурская возникла в дверях «Моники» неожиданно для Вячеслава Матвеевича. Хотя он сам пригласил ее на свидание и ждал уже целый час, но, как всегда, появление Виолы заставило сердце Куницына биться быстрее, а газетная простыня, испещренная мелкими цифрами и исчерченная графиками, дрогнула в его руках.
Вячеслав Матвеевич три минуты поработал Штирлицем – он поедал глазами чудесное светлое лицо Виолы, так, как это делал штандартенфюрер CC на безмолвной встрече с женой в ресторанчике «Элефант», – прежде чем привлек к себе внимание.
Виола увидела Куницына и улыбнулась – радостно и скорбно одновременно. Вячеслав Матвеевич перебазировался со своим коктейлем за ее столик.
– О, как это я тебя не заметила, Слава? Извини, я опоздала, – удрученно покачала головой Виола. – Колесо спустило.
– И ты сама его меняла?
– Конечно не сама. Представь меня с домкратом.
– Не представляю.
Вячеслав Матвеевич взял нежную руку Виолы и, потеснив губами прозрачный шифоновый рукав, поцеловал запястье.
– Просто остановила автомобиль и три минуты взирала на проколотое колесо в беспомощной растерянности.
– И скольких пламенных идальго поработила твоя несовместимость с домкратом и гаечным ключом?
– Четыре типа сразу вызвались помочь. Среди прочих – советник французского посольства.
– Ему ты и доверила колесо?
– Нет, я выбрала двадцатилетнего зеленоглазого юношу, а советнику и двум другим неудачникам пришлось со вздохами удалиться, и…
– И?
– Слава… Глеб мертв!
Вячеслав Матвеевич вернул Виоле ее руку, которую он трепетно удерживал в своей ладони на протяжении всего диалога, и хмуро уставился в пустой бокал. Глеб мертв, и осознание этого жуткого факта являлось трагическим фоном их якобы непринужденной беседы.
– Что теперь? Как? – тревожно говорила Виола, заглядывая в потемневшие глаза Куницына. – Так внезапно… Мне позвонили… И ведь… Официально я все еще была женой Глеба… До его смерти… Теперь похороны… Я не знаю, не знаю, как это устраивать!
Панический блеск в глазах собеседницы и угроза надвигающейся женской истерики не испугали мужественного президента «Ойлэкспорта». Перед лицом грядущих похорон Виола была так же беспомощна, как и в случае с проколотой шиной, и жаждала покровительства. Вячеслав Матвеевич был готов выступить в роли защитника и утешителя.
– Не думай ни о чем, не волнуйся. Я обо всем позабочусь. Ты официально все еще была женой Глеба, хотя вы и не жили вместе. А я – официально – все еще его верный друг.
– Почему «официально», Слава? – удивилась Виола. – Ты действительно его единственный и настоящий друг.
– Да, – кивнул Куницын с горькой усмешкой. – И теперь таковым останусь навсегда. Из-за смерти Глеба. Чтобы сохранить дружбу, одному из нас нужно было умереть.
– Я тебя не понимаю. Ты говоришь загадками, – вздохнула Виола. Ее душевные силы были подорваны осмыслением предстоящих жизненных изменений, и вникать в переживания Куницына она не могла.
Несчастная вдова банкира достала из сумки зеркальце и придирчиво осмотрела лицо. Несмотря на расстроенные чувства, все ингредиенты внешности и макияжа оставались безупречными и в полной боевой готовности. Виола удовлетворенно захлопнула косметичку и поймала влюбленно-изучающий взгляд Куницына.
– Значит, ты все берешь на себя, Слава?
– Да. Беру.
– И мне ни о чем не волноваться?
– Да. Ни о чем.
– С тобой всегда так спокойно и надежно. Твои чувства ко мне еще не… не девальвировались? – улыбнулась Виола, взяв в руки «Ман унд Гельд». – О, какая скучная газета, сплошные цифры, цифры, цифры. И как ты ее читаешь? К тому же на немецком?
– Приходится.
– И Глеб тоже постоянно читал нечто подобное.
– Я знаю, что он читал.
– Да, Славочка, последнее время ты видел его чаще, чем я. И наши встречи, надо признать, не приносили радости ни мне, ни ему. Бог мой, Слава, буквально пару дней назад я так сильно разозлилась на Глеба, что нашла его рубашку и изрезала ее щипчиками для ногтей. Было непросто.
– Не представляю тебя в ярости. – Куницын смотрел на Виолу влюбленным взглядом, взглядом, в лучах которого женщина начинает сиять теплым светом, как золотой червонец.
– Да, изрезала. А сейчас… Все время думаю о том, что его нет, и не могу поверить. Только что он был жив. Куда все исчезло? Глаза, улыбка, голос – куда это все исчезло? Я не понимаю… Такая внезапная смерть.
– Смерть всегда внезапна, даже если ты сам спускаешь курок.
– Да…
Виола удрученно замолчала, но через секунду уже приободрилась и заговорила вновь:
– Как твой бизнес?
– Стабильно.
– Богатеешь день ото дня?
– Разумеется.
– Кстати, ты хотел меня видеть. Я совсем забыла спросить. Ты зачем-то хотел меня видеть?
– Подумал, что сейчас тебе нужна моя помощь.
– Милый! А почему не заехал прямо ко мне домой?
– Вчера вечером тебя не было дома.
Виола почему-то смутилась:
– Ах, точно. Я… Я была так расстроена… Слава, милый, я так привыкла всегда знать, что ты рядом, что ты в любую минуту готов поддержать меня. Я не представляю, как бы я без тебя…
Нежный взгляд Куницына обволакивал Виолу.
– А знаешь, что я сделаю? – обрадованно встрепенулась она. – Я подвезу тебя до офиса на своей машине. Согласен? Твой водитель пусть едет следом. Согласен, милый?
Куницын кивнул.
Муниципальная поликлиника, где у Алены Дмитриевой была карточка по месту жительства, словно только что перенесла разрушительное землетрясение. Стены в зазубринах и подтеках, неровный пол и скамейки с изрезанным дерматином, унылые группы людей – первые жертвы октябрьского гриппа, тусклый желтый свет голых ламп – все это угнетало.
Регистраторша беспрекословно выдала Андрею карточку, и сыщик вмиг убедился, что, кроме бедного гардероба и некоммуникабельного характера, других проблем у Алены Дмитриевой не было. Воспалением почек здесь так же не пахло, как жареным мясом в столовой для бедных. Медосмотр и флюорографию Алена проходила шесть месяцев назад и продемонстрировала отличные весо-ростовые показания, прекрасное состояние всевозможных слизистых оболочек, стопроцентное зрение и здоровые легкие. Неудовлетворенный, Андрей так и не понял, зачем девушке понадобилось исчезнуть с работы второго сентября якобы для лечения пиелонефрита.
