Николай Иванович Хрипков
Волшебная кисточка
Тимоша идет на попятную
«Нет! Довольно! – и захлопнул
Он тетрадь.
– С ума сойти!
От фанфар почти оглохнул.
И вот этот груз нести
Должен я. зачем мне это?
Поиграть решил с огнем.
Ведь Ромео и Джульетта
Плохо кончили потом.
И зачем же это бремя
Добровольно мне тащить?
Нет! Всему свое есть время.
А спешить – людей смешить.
Страсть бывает хуже ада.
У любви такая власть!
И поэтому бы надо
Удалить из сердца страсть.
Да! Любовь такая ноша,
Словно прешь мешок камней,-
Грустно размышлял Тимоша.
– И зачем всё это мне?
Ну, ничто с тобою, старче,
Разлучить не может нас!
Колоритнее и ярче
Нарисую я сейчас.
Мой портрет. А вот Наташи.
Вот любовная стрела,
Что сердца пронзила наши
И огонь любви зажгла.
Что ж! Побуду я хирургом!
Стану стрелы извлекать!
Шелкоперам-драматургом
Будет не о чем писать.
Удаляю я занозы
Эти твердою рукой.
И теперь душе угрозы
Не осталось никакой».
И внутри какой-то холод
Зимний начал ощущать.
«Ладно! Это же не повод,
Чтоб намеренья менять.
Все кричат кругом об этом:
Без любви никак не жить.
Романистам и поэтам
Только бы о ней строчить.
Без любовного сюжета
Ни один не снимут фильм,
Словно отдана планета
Кем-то в собственность двоим.
А любовь же – вид недуга,
Та же самая болезнь.
Людям надо друг у друга
Всё себе забрать, что есть.
Нет! Душевное здоровье
И покой важней всего.
Так что это суесловье
Про любовь не для него.
Сколько силы отнимает
Эта самая любовь.
И от дела отвлекает
Но молчи! Не прекословь!».
Объяснение с Наташей
В этот день он был спокоен,
Неприступен, как Эльбрус.
Скромен, сдержан, словно воин.
Суетится только трус.
Нет в глазах былого блеска.
Что случилось? Что не так?
На него взглянула дерзко,
Словно он почти ей враг.
Как-то даже и обидно.
Сразу стал совсем чужой.
И огня в глазах не видно,
То есть страсти никакой.
«Ну, и кисточка! Мгновенно
Провернуть смогла дела.
Ну, хотя бы постепенно,
Хоть привыкнуть бы дала.
Как же так? Сегодня любишь,
Страсть тебе застлала свет.
А с утра, как сук обрубишь,
И любви ни капли нет.
Всё-таки она прекрасна!
Что же я за человек?
Может, сделал я напрасно,
Что любовь ее отверг?»
После школы он бредет,
Словно сил лишился.
– Погоди! – его зовет.
Он остановился.
Подошла. Глядит в лицо,
Мило улыбается.
– Говорят, любовь – кольцо,
Вечно не кончается.
Так же думала и я.
Только ошибалась.
Где теперь любовь моя?
Только пыль осталась.
Как тебя любила я!
И тобой жила я!
В небесах парила я,
Лишь любви желая.
А потом приходит утро.
Я проснулась. Мир другой.
Было мне сначала трудно
Разобраться, что со мной.
В этом мире оказалось
Нет тебя. И что ж потом?
Не проснулась даже жалость,
Не жалела ни о чем.
Но осталось удивленье.
Быстро я нашла ответ.
Это было наважденье,
А любви совсем здесь нет.
Тимофей вздохнул.
– Наташа! Здесь похуже воровства.
И любовь, Наташа, наша –
Результат лишь волшебства.
Никому я эту тайну
Не осмелился открыть.
Вроде как на наковальню
Я попал. И как же быть?
Тимофей к ней повернулся.
– Хорошо! Признаюсь я.
Я корабль, что сбился с курса
И не слушает руля.
И несет меня теченье.
Покорился я ему.
Должен я принять решенье,
Но никак вот не приму.
– Ты о чем? Не понимаю.
Бред несешь ты, как во сне.
– Разъяснить могу. Но знаю,
Ты же не поверишь мне.
Мне волшебное такое
Средство дал один старик.
И желание любое
Я могу исполнить вмиг.
Стоит кисточкой волшебной
Что-нибудь нарисовать,
Всё исполнится мгновенно,
Кем хочу, могу я стать.
Захотел – и я отличник,
Захотел – снимусь в кино,
Птичкой сяду на наличник,
Клювиком стучать в окно.
Как Наташа рассмеялась:
– Ах, как мы умеем врать!
Да тебе б таланту малость,
Чтобы фэнтези писать.
– А я знал, что не поверишь.
Ты ж одна из большинства
И такой же меркой меришь,
Где не будет волшебства.
И пускай меня осудишь,
Расскажу всё до конца.
Ты меня, конечно, будешь
Презирать, как подлеца.
Ты мне нравилась. И может,
Я любил. Ты ангел мой.
Каждый день, что мною прожит,
Был наполненный тобой.
И стихи писал, конечно.
Ревновал порой со зла.
Только это безуспешно.
Равнодушна ты была.
А потом волшебной кисти
Обладателем я стал.
И теперь любые мысли
Я в реальность воплощал.
Я подумал: «Почему бы
Не внушить любовь? Я ж маг.
Пусть нечестный способ, грубый,
Но делов-то на пятак».
Всё прекрасно получилось!
В школу я пришел. И вот
Я увидел: ты влюбилась.
Кто ж такого не поймет.
Мне, конечно, очень лестно.
Но задумался о том
Вскоре: очень интересно.
Только я-то здесь причем?
А потом я на досуге
Прочитал стихи твои
И подумал, что заслуги
Нет моей в твоей любви.
Нет уж! Лучше я очищу
Совесть, а не то заест.
Вот и всё! И той же кистью
На любви поставил крест.
– Тимофей! Ну, хватит сказки
Мне рассказывать! Зачем?
Кисть волшебная и краски…
Заболтал меня совсем.
Я ж хотела откровенно
Обсудить с тобой вопрос.
Ты ж стараешься, наверно,
Рассмешить меня до слез.
А любовь не терпит шуток
Насмехательства оскал,
Побасенок, прибауток
Ей не надо. Чтоб ты знал!
Знаешь, тут такое дело,
Ты верни мою тетрадь.
Я бы очень не хотела,
Чтобы кто-то стал читать.
То, что вырвалось из сердца
(Пусть стихи не хороши,
Пусть бездарно всё и серо!),
Только это от души.
А другой начнет кривиться,
Комментарий добавлять.
Ты не будешь же сердиться
И отдашь мою тетрадь?
– Ну, конечно же, Наташа!
Я еще б тебе сказал,
Что любовь, она, как чаша,
Побежишь и расплескал.
– Нет! – воскликнула сердито
Девочка.
– Нельзя с тобой
Разговаривать открыто.
Ты какой-то не такой.
Или хочешь посмеяться,
Чтоб унизить, оскорбить?
Зря решила я связаться
И с тобой поговорить.
В общем так! Отдай тетрадку
И покончим все дела!
И со лба убрала прядку,
И сердито прочь пошла.
«Вот и всё! – вздохнул Тимоша.
– Посетил любви сады.
И забвения пороша
Скоро заметет следы.
Он пришел домой печальный,
Равнодушный и пустой,
Словно на сторонке дальней
Клад оставил дорогой.
Мама чувствует всех лучше.
Как увидела его.
– Ты чернее черной тучи!
Он качает головой.
– Что случилось-то, сыночек?
Он на целый мир сердит.
Рот закрыл он на замочек,
Ничего не говорит.
– Руки мой! Садись обедать.
Злится он. Но на кого?
Даже матери разведать
Трудно что-то у него.
Молча звякает он ложкой.
Мать с улыбкою глядит.
Нелегко порой с Тимошкой.
Как замкнется и молчит.
– Может, что-нибудь расскажешь?
– Если ем, я глух и нем.
– Значит, маму не уважишь?
– Погоди, сейчас доем.
Мама! Всё нормально в школе.
Двоек я не получал.
На физре гоняли в поле
Мячик. Я его пинал.
– Да! Уж нет, сынок, я вижу
Всё, что надо, по глазам.
От врачей не скроешь грыжу,
Настроение – от мам.
– Что за странные вопросы?
– Как же! Ведь не в бровь, а в глаз.
Только мы молокососы,
Эта тема не для нас.
– Ну, еще один кусочек
Пирога поешь, возьми.
Ну, а как еще, сыночек?
Без любви ведь нет семьи.
– Ну, а где же страсть, безумства,
Мир огромный на двоих?
Или это вольнодумство?
Годно лишь для молодых?
– Да! Сначала это пламя.
Лучше ты его не тронь!
Но потом, сынок, с годами
Затухает тот огонь.
Но пожар не длится вечно.
Вечны только небеса.
И спокойная, конечно,
Наступает полоса.
Это жизнь. Возьми любого,
Будь он хоть какой чудак,
Но различья никакого.
Было, есть и будет так.
А скажи, девчонка эта
Одноклассница твоя?
– Ну, теперь сживешь со света.
Зря спросил об этом я.
– Но ведь это же нормально.
Для любви, сынок, живи.
А напротив же печально,
Если нет в тебе любви.
Ну, не хочешь, и не надо!
И махнула мать рукой.
– Всё же я ужасно рада
За тебя, мой дорогой.
И ушел к себе. Уроки?
Нет уж! Мысль его грызет.
Или он такой жестокий?
Или же вообще урод?
«Вот и мама всё толкует,
Что любовь всего важней.
И куда не глянешь, будет
Разговор о ней, о ней.
Это сколько б дел огромных
Совершил бы человек,
Если бы от мук любовных
Он избавился навек!
Здравый смысл здесь не в почете.
Аргументы же просты:
Всё равно, что на работе
Личным делом занят ты.
То страдают, то мечтают.
И повсюду ох и ах.
И на небо улетают.
Правда, только лишь в мечтах.
Но ведь я могу, чтоб в мире
Не осталось чепухи.
Прочь бряцания на лире!
Вон любовные стихи!
Дай-ка! Дай-ка нарисую!
Сам себя Амур убил.
И судьбу себе такую
Он, негодник, заслужил.
Поцелуи отменяем!
Никаких объятий нет!
И про страсти забываем!
На свидания запрет!
Строим, пашем, управляем,
Учим, лечим ОРВ
И детей теперь рожаем
Лишь в пробирках без любви
Так-то вот!»
Тимоша стукнул
Кулаком.
«Я молодец.
Прежний мир навеки рухнул
И любви пришел конец».
– Ишь, куда ты замахнулся!
Ну, почти Наполеон.
Мальчик быстро обернулся.
И в углу увидел он
Старика. Узнал он сразу.
Это самый тот старик,
Только ростом где-то с вазу.
– Как же ты сюда проник?
– Мира мы не уничтожим.
Есть пределы волшебства.
Нарушать никак не можем
Мы законы естества.
Так что ты оставь затею
Эту. Что-нибудь затей
Ты попроще! В лотерею
Хапни миллион рублей!
Ведь сначала было слово.
Это слово было Бог.
А любовь – его основа,
Человечеству урок.
Нет! Могущественней Бога
Не дано быть никому.
Так что отметай с порога
План, подобный твоему.
– Ладно! Я свою ошибку,-
Молвил мальчик.
– Осознал.
Как-то золотую рыбку
Тоже дед один поймал.
Эта сказка мне известна.
Глупость сделал я, прости.
В прошлое – мне интересно –
Мог меня б перенести?
Просто я погорячился.
Это выдумал со зла.
Знаешь, я, старик, влюбился,
А потом любовь прошла.
– Как не знать? Всё под контролем.
Мимо мышь не проскользнет.
Нашим, так сказать, героям,
Строгий мы ведем учет.
Для конторы есть работа.
Там чиновники сидят.
В книгах строгого учета
Всё, что нужно, отразят.
Так же пишем мы отчеты,
Так же нам доводят план.
В общем, хлопоты, заботы.
Это ж вам не балаган.
– Что ж выходит, неслучайно,
Я по плану к вам попал?
Интересно чрезвычайно!
Вот не думал – не гадал.
– Так устроен мир, и этот,
Ну, и тот, где числюсь я.
Бюрократия – не метод,
А основа бытия.
Вызовет к себе начальник.
«Ну, бери, садись на стул!
Расскажи-ка мне, ударник,
Сколько дел ты провернул».
На столе его отчеты.
Тут попробуй-ка соврать!
За такое дело – что ты! –
Могут сильно наказать.
– Как-то этот мир волшебный
Представлял совсем иным.
Он же как процесс учебный,
Скучен и руководим.
– Эхе-эхе! – старик вздыхает.
– .Как всегда, низы и верх.
Это только кто не знает,
Думает, что фейерверк.
– Извини! Я растерялся.
Ты садись! Чего стоять?
Старичок на стул забрался,
Начал ножками болтать.
– Не пойму никак я, знаешь.
Не могу никак просечь,
Как людей ты выбираешь,
Чтобы в сеть свою вовлечь.
Если, дедушка, не тайна,
Дай, пожалуйста, ответ:
Кандидатов ты случайно
Выбираешь или нет?
– На ответственной работе
Нет случайностей, дружок.
Это словно на охоте,
Выследил и жмешь курок.
Мы без промаха стреляем,
Чтобы сразу, наповал.
Но сначала изучаем
Мы исходный материал.
Люди – всё-таки не пешки,
Нет тождественных персон.
А поэтому без спешки
Изучи со всех сторон.
– Почему меня ты выбрал,
До сих пор я не пойму?
Из среды обычной вырвал,
Как редиску. Почему?
Чем тебе я приглянулся?
Был обычный я пацан.
Бац! Волшебником проснулся.
Может, здесь какой обман?
– На других ты непохожий,
По своей идешь тропе.
Первым быть не хочешь. Все же
И не хочешь быть в толпе.
Умный мальчик. Мысли сразу
Ты хватаешь всех быстрей,
Но учебу, как заразу,
Отвергаешь, Тимофей.
И блестят по-молодому
Глазки чудо-старика.
Сразу видно, что такому
Неизвестна грусть-тоска.
– В шумных играх не участник.
И со всеми по тропе
Не идешь. Живешь, как частник,
Как улитка в скорлупе.
У одних мечта – машина,
Кто-то хочет денег воз,
А другой полмагазина
На квартиру б перенес.
У тебя ж мечта иная:
Властелином мира стать,
Все законы отвергая,
Свою волю диктовать.
Мысль, мой друг, материальна.
Если будешь способ знать,
То ее всегда реально
Уловить и прочитать.
Наподобие антенны
Организм устроен мой.
Хоть какие горы, стены,
Слышу я сигнал любой.
А когда волну поймаю,
Как сказали бы «контент»,
То тогда уж я решаю,
Нужен мне такой клиент.
Ты понравился мне сразу,
Хоть сейчас бери в друзья.
Доложил. Ведь без приказу
Тоже действовать нельзя.
Тимофей вздохнул:
– Однако
И открылся ваш секрет.
Я подопытной собакой
Оказался. Так же, дед?
– Вот за что ты мне по нраву…
Улыбается старик.
– И в воде найдешь отраву,
И колючий на язык.
Мне с тобою интересно.
Что же буду я скрывать?
И порою неизвестно,
Что ты выкинешь опять.
Ты хотел в другой эпохе
Побывать?
– А что? Увы?
– Всё вы тщитесь, словно блохи
Прыгнуть выше головы.
В древнем Риме
Духота и вонь такая!
И сплошной людской поток.
Все спешат, других толкая
Зазевавшихся под бок.
Здесь смешались все народы,
Представители всех рас,
Раб, не знающий свободы,
И босяк, и свинопас.
Разных языков смешенье
И народов, и племен.
Город – центр столпотворенья,
Гордо Вечным наречен.
Бац! В осколки развалился
Глиняный горшок у ног.
Это кто-то веселился
И в окно швырнул горшок.
И любитель веселиться
И в окно бросать горшок,
Не подумал, что разбиться
И о голову он мог.
Тут его толкнули. Строгий
Голос грянул, словно гром:
– Уходите прочь с дороги!
Господина мы несем!
Четверо рабов носилки
Очень бережно несут.
Потные, как из парилки.
У рабов тяжелый труд.
Впереди носилок с палкой
Чернокожий раб идет.
Так огреет – кровью харкай!
Расступается народ.
Разве этот Рим полюбишь?
Тут схватил его старик
За плечо.
– А кто ты будешь?
Ты не знаешь наш язык?
– Я латынь прекрасно знаю,-
Отмечает Тимофей.
– Просто я хожу – гуляю
И глазею на людей.
– Ты похож на славянина.
Я бывал в той стороне.
То леса там, то трясина.
В общем, местность не по мне.
Ездят у себя славяне
На телегах и верхом.
А зимой садятся в сани
И несутся с ветерком.
И воюют очень храбро,
Не боятся ни фига!
Им пошли хоть минотавра,
И ему снесут рога.
Как тебя увидел, сразу
Славянина я признал.
Видно опытному глазу,
Кто откуда в Рим попал.
Что ж родители пускают
Одного тебя гулять?
Или же не понимают,
Что нельзя так поступать?
Рим – опасный очень город,
Люди всякие живут.
Вот идешь ты. Хвать за ворот
И куда-то волокут.
Только это он промолвил,
Голос громкий оглушил:
– Ты, паршивец, не запомнил,
Что тебе я говорил?
И схватил его за руку
Дурно пахнущий босяк.
– Это раб. Мою науку
Он не выучит никак.
– Это ложь! – вскричал Тимоша.
– Никогда я вас не знал.
– Ах, какой ты нехороший!
Плеть давно не получал?
Ты чего глаза таращишь?
Заработаешь плетей.
– А куда меня ты тащишь? –
Возмутился Тимофей.
– Ты теперь мой раб, мальчишка.
Так что нечего мне тут!
Мне бы хлеба и винишка.
А без денег не дают.
Как ни дергался Тимошка,
Только выбился из сил.
И царапался, как кошка,
Даже палец укусил.
Тут же схлопал по затылку.
– Я такого не люблю.
Ты давай не лезь в бутылку!
А иначе отлуплю!
Это рынок не обычный.
Здесь еды вам не купить.
За одеждою приличной
Тоже незачем ходить.
Не торгуют ширпотребом,
Нет игрушек для детей.
Здесь под жарким южным небом
Люди продают людей.
Здесь стояли африканцы,
Брит, араб и кельт, и дак,
Группа девушек, чьи танцы
Тешили толпу зевак.
Человеческим товаром
Здесь торгуют круглый год.
И с весьма большим наваром
Тот, кто это продает.
На помост босяк поставил
Тимофея.
– Гордый Рим!
Слава тем, кто Римом правил
И тому, кто правит им!
Никогда не содрогнется
Гордый Рим ни перед чем!
Подходите! Продается
Мальчик дешево совсем.
Вот товар такой отличный!
Это то, что нужно вам.
Мальчик умный, симпатичный.
Очень дешево продам.
Подошел толстяк.
– Пожалуй!
Я могу его купить.
Мне по дому нужен малый
Убирать да подносить.
– Я не раб! – кричит Тимошка.
– Я свободный гражданин!
– Вы плетей ему немножко
Всыпьте, добрый господин!
– Вот держи! Твоя награда.
Выпьешь, дядя, в кабаке.
А учить меня не надо.
Всех держу я в кулаке.
На него надел ошейник,
Словно мальчик пес какой.
– Не шали давай, бездельник!
Так получишь ой-ой-ой!
Вот тебе и прогулялся,
Рим великий посмотрел.
На преступника нарвался.
Ну, какой здесь беспредел!
В дом завел его хозяин,
Показал ему чулан.
– Будешь спать здесь, словно барин.
Тряпки – это твой диван.
– Эй, Проныра! – крикнул громко.
– Дай мальчишке, что пожрать.
Буду звать тебя Метелка.
В доме будешь убирать.
Чернокожая рабыня
Принесла бобов горшок.
– Если есть на кухне дыня,
То отрежь ему кусок.
Он поел. Чулан закрыли.
Лег. Подушкою рука.
Значит, вот, как люди жили
В эти древние века.
Хорошо, что в Риме ночи
Очень теплые. Уснул.
Кто теперь он? Скот рабочий.
Собственность, хозяйский мул.
Вместо пышного обличья
Города, что центром стал
Мира, символом величья,
Он изнанку увидал.
Солнце даже и не встало,
А его уже трясут.
– Поднимайся, Убирала!
Или как тебя зовут?
Дома спал бы в это время
Он еще без задних ног.
Сам он выбрал это бремя,
Простодушный дурачок.
– Вон стоят твои орудья
Все в углу до одного.
Здесь, смотри, такие судья,
Не прощают ничего.
Никогда еще уборкой
Он себя не утруждал.
Но из страха перед поркой
Он метлою замахал.
Двор он вымел. Вроде чисто,
Оценил свой новый труд.
В дом отправился он быстро.
Сколько всё же комнат тут!
Вымел комнату, другую,
Просто выбился из сил.
А работу вот такую
Как-то раньше не ценил.
Он присел в углу. Немного
Отдохнуть от этих дел.
Тут вошел хозяин. Строго
На него он поглядел.
– Это что еще такое?
Ах, ты лодырь, черт возьми!
Поведение такое
Исправляется плетьми.
И за волосы хватает.
– Мне не нужен раб-лентяй!
К полу низко наклоняет
И хлестать его давай.
Порка та была короткой.
Но обиднее всего:
Пальцем, а не то, что плеткой,
Не касались до него.
– Мой урок не очень трудный,
Чтоб его позабывать.
Ни минуты, ни секунды
Раб не должен отдыхать.
И до вечера парнишка
Моет, скоблит, драит, трет,
Озираясь, как воришка:
Не хозяин ли идет.
На спине лежать не может
И не может он уснуть,
Мысль одна его тревожит:
Как отсюда улизнуть.
Дверь подергал он тихонько.
Дверь закрыта на засов.
Можно железякой тонкой
Сдвинуть. И бывал таков!
В этот день он так старался,
Не присел и не прилег.
Ни на что не отвлекался.
Да! На пользу был урок.
Вот и ножичек нашелся.
Что ж! Мы ножичек возьмем.
Оглянулся и утерся.
Пот бежит с него ручьем.
Вечером пришел хозяин,
Ходит из конца в конец.
– Ну, сегодня вижу, парень,
Потрудился. Молодец!
Порцию ему двойную
Повелел он наложить.
– Как работу мне такую
Щедро не вознаградить!
Вот и ночь. Ему не спится.
Да и как же он уснет?
Ведь сегодня, словно птица,
Он на волю упорхнет.
Торопиться здесь не стоит.
Пусть уснут все крепким сном.
Подождал. Теперь откроет
Эту дверь своим ножом.
Вот и всё! Открыл он двери.
Шаг шагнул. Стоит. Затих.
Так крадутся только звери,
Чтоб никто не слышал их.
И у самого порога
Он увидел: раб сидит.
Перекрыта им дорога,
Мимо мышь не пробежит.
Нож – оружие. Несложно
Им охранника убить.
Только это невозможно,
Чтоб ему убийцей быть.
Это всё же не стрелялки.
Это ж человек живой.
Так что, мальчик, ёлки-палки,
В свой чулан иди, не стой.
Что такое? Храп он слышит,
С переливами при том.
Глубоко охранник дышит,
Значит, спит он крепким сном.
Не дыша, бочком выходит,
За собою дверь прикрыл.
Во дворе собака бродит.
Он, как статуя, застыл.
Подошла к нему собака.
– Ну, пожалуйста, пусти!
Ты ж хорошая, не бяка.
Дай отсюда мне уйти!
Есть душа и у собаки.
Почему бы не помочь?
И без лая, и без драки
От него отходит прочь.
Стену он перелезает.
Ни людей и ни огней.
А куда идти не знает.
Рим ночной еще страшней.
И по улицам ночного
Рима он искал нору,
Ног не чуя от такого
Путешествия к утру.
Рассвело. Глазам не верит.
Перед ним дворец. А вход,
Скалясь, мраморные звери
Охраняют круглый год.
А пока глазел, собралась
У дворца уже толпа.
И охрана показалась
Здесь у каждого столпа.
Вышла стража. И глашатай
К тишине людей призвал.
Тимофей, толпой зажатый,
На носочки быстро встал.
Вот выходит император,
В алой тоге облачен,
Всех побед организатор
И богов потомок он.
Вой такой – оглохнуть можно.
Как с концертом не сравнить
Поп-звезды, где очень сложно
Хладнокровье сохранить.
Но едва он поднял руку,
Всё затихло тут и там.
– Чтобы Рим не ведал скуку,
Зрелища народу дам!
В Колизеи начинаем
Грандиозные бои.
Всех бесплатно приглашаем,
Дети, римляне мои!
И опять такие вопли.
Все с ума сошли в конец.
Боги б в небе не оглохли,
И не рухнул бы дворец!
– Дам я вам не только зрелищ,
Хлеба и вина вам дам,
Чтоб напились и наелись,
Чтоб спустилось счастье к вам!
– Авэ, Цезарь! Слава! Слава
Пусть в веках твоя живет!
Кто налево, кто направо,
Расходиться стал народ.
– Колизей! – ревут повсюду.
– Там бои, вино, еда.
Лучше жить совсем не буду,
Если не пойду туда.
И захваченный потоком,
Словно щепка, Тимофей
К этим зрелищам жестоким
Унесен толпой людей.
Никакие стадионы
Не сравнить с ним. Колизей –
Это монстр, где миллионы
Побывали здесь людей.
Здесь всегда кипели страсти,
Здесь рекою кровь текла,
Рвали здесь людей на части,
Разрубали их тела.
Здесь, считай, почти весь город.
Тимофей бы не пошел,
Только очень сильный голод
В Колизей его привел.
Хлеб бесплатно раздавали.
Он наелся от души.
На трибунах восседали
Взрослые и малыши.
Громко трубы загудели,
Император дал сигнал.
На трибунах зашумели.
Час сражения настал.
Вот решетки поднимают.
И звучит приказ «вперед».
Гладиаторы шагают.
Многих смерть сегодня ждет.
Римляне не знают скуку.
Очень весело живут.
Император поднял руку,
Дал сигнал, пускай начнут.
Боевые колесницы
Выезжают из ворот.
По арене, словно птицы,
Мчатся. Колизей ревет.
А с коней слетают хлопья
Пены. И бойцы стеной
Встали. В них метаю копья.
Вот один упал, другой.
И всё ближе колесницы,
Косы острые блестят.
Не успеешь уклониться,
Сразу ноги отлетят.
Это бой, а не театр.
Здесь секунда дорога.
Вот отважный гладиатор
Прыгнул сзади на врага.
Он возничего пронзает.
И на стену всем бортом
Колесница налетает.
Все погибли. Кровь кругом.
Среди пеших оживленье:
Ведь врагов слабее рать,
Могут в этом столкновенье
Победителями стать.
Вот вторая колесница
Разбивается. И меч
Снова кровью обагрится.
Головы слетают с плеч.
Но редеет и пехота.
И не вытрешь пот с лица.
Умирать кому охота?
Все дерутся до конца.
С каждой жертвой рев сильнее.
Римлянам не жалко их.
Пусть дерутся, не жалея
Не себя и ни других.
На арене стало скользко.
Кровью залита она.
И бойцов осталась горстка.
Колесница же одна.
Их осталось только трое
Победивших через час.
Римляне итогом боя
Так довольны. Высший класс!
Это было лишь прологом,
Ведь бойцов полным-полно!
Император под пологом
Пьет с придворными вино.
Пьют и зрители. И с хлебом
Хлебоноши там и тут.
Хорошо под римским небом
Только римляне живут.
Гладиаторам на смену,
Чтоб трибунам не скучать,
Вышли мимы на арену,
Чтоб сраженье разыграть.
Деревянными мечами
Мимы вооружены
И ослиными бичами.
И, конечно же, пьяны.
Их фантазия богата,
Их проделкам нет числа.
И визжат, как поросята,
И залазят на осла.
Могут в волосы вцепиться
И на землю повалить,
И в клубок визжащий свиться,
Где и кто не различить.
И друг друга яро тузят,
У кого-то кровь пошла…
А рабы в повозки грузят
Гладиаторов тела.
На арене всё готово.
Пятен крови не видать.
Всё убрали. Можно снова
Игры смерти продолжать.
Вот бойцы. В руках их сети.
А потом большой толпой
Старцы, женщины и дети.
Это что за бой такой?
Вот опять звучат фанфары.
Но какие тут бойцы?
С кем же будет драться старый,
Безоружные юнцы?
Гладиаторы стеною
Плотной окружили их.
Вот сигнал подали к бою.
Колизей в тот миг затих.
И ворота открывают,
Те, что выше головы.
На арену выбегают
Леопарды, тигры, львы.
Двое суток не кормили,
Надо ярость в них разжечь.
На арену их пустили,
Чтобы публику развлечь.
Звери круг дают, разведать
Обстановку надо им.
А потом уж пообедать
Мясом свежим и живым.
Сделав круг, остановились
Людоеды-палачи.
Гладиаторы сплотились,
Приготовили мечи.
И как будто по команде
На людей во весь опор!
Кровожадной этой банде
Постарались дать отпор.
Только если ранишь зверя,
Он свирепее еще.
Есть уже одна потеря:
Впился тигр бойцу в плечо.
Тут же руку отрывает
И на шее сжал клыки.
Но другой боец пронзает,
Тигру выпустил кишки.
И несут уже потери
Те и эти. Страшный час!
Да и раненые звери
Для людей страшней в сто раз.
Вот последний гладиатор
Был растерзан. Убежишь?
Но куда? Амфитеатр –
Это стены. Пусть без крыш.
И бегущих догоняют.
Нет нигде спасенья им.
И на части разрывают.
Зверь жесток, неумолим.
Людоеды победили.
Рвут безжалостно клыки
Тех, кого они убили,
На кровавые куски.
Вот и всё! Людей убили.
На трибунах вой затих.
Ворота рабы открыли
И погнали в клетки их.
Нет! Довольно! Сколько можно!
И поднялся Тимофей.
Он шагает осторожно
Мимо радостных людей.
Радость в массовом убийстве,
В том, кто больше всех убьет,
В людоедстве, в кровопийстве?
Это что же за народ?
И себя они считают
Средь народов лучше всех
И на гибель обрекают
Прочих для своих потех.
Вышел он из Колизея.
«Здесь я только пассажир.
Что за глупая затея –
Отправляться в древний мир?
Чтобы ужасы увидеть
И кошмары пережить.
Тут не только что обидеть,
Могут запросто убить»
– Эй, мальчишка! – слышит сзади.
– Можно переговорить?
Не хотел бы ты в отряде
Юных воинов служить?
Перед ним стоит мужчина,
Смуглый, строгие глаза.
– Будешь крепкий, как дубина,
Всех окрестностей гроза.
– Извините! Нет желанья,-
Отвечает Тимофей.
– Я не чувствую призванья
Убивать других людей..
Сжал плечо он Тимофею.
– Всё, пацан! Идем со мной!
А иначе так огрею,
Что забудешь путь домой.
Подчинился грубой силе.
Долго шли они. И вот
На окраину вступили,
Где живет простой народ.
Здесь стоят дома-громады.
Вилл не встретишь дорогих.
Здесь пришельцам очень рады.
Можно поживиться с них.
Дверь толкнул мужчина грозный.
– Вот и мы пришли домой.
Что застыл, как жук навозный?
Проходи давай! Не стой!
Зал большой. Кругом мальчишки,
Скачут, носятся, орут.
Кто собрался здесь? Воришки?
Беспризорники ли тут?
– Принимайте пополненье! –
Им мужчина говорит.
Все застыли на мгновенье.
Каждый на него глядит.
Подошел к нему подросток.
Он высокий, строгий взгляд.
– Значит, слушай, недоносок!
Поступаешь в мой отряд!
Подошли к нему другие.
Стали трогать, стали мять.
– Мускулы-то нетугие.
Как ты будешь воевать?
– Покормите и напойте! –
Пацанам сказал вожак.
– Надо выделить какой-то
На полу ему лежак.
А на утро разбудили.
Каша липкая, как клей.
Палку толстую вручили.
– Научись сражаться ей!
Дали пару. И соперник
Улыбается
– Смелей!
Ну, чего застыл, бездельник?
Бей меня и не жалей!
– Это ж будет очень больно.
Ты такой же. Ты не враг.
Тот же крикнул:
– Ну, довольно!
И огрел его. Вот так!
Тимофей завыл от боли
И заплакал. Смех кругом.
– К нам пришла девчонка что ли?
Видишь, слезы льет ручьем.
Поднимают и вручают
Палку.
– Бейся и не плачь!
Сильные лишь выживают.
Колоти его, как мяч!
Никому его не жалко.
– Ну-ка, бейся, новичок!
А не то получишь палкой
Хорошенько, дурачок!
«Ладно! – злость у Тимофея.
– Бьют меня, а я застыл».
Размахнулся посильнее
И ударил, что есть сил.
На пол со всего размаха.
А партнеру хоть бы хны.
– Ну, рубака так рубака! –
Все смеются пацаны.
– Хватит ржать! – вожак прикрикнул.
– Что слетелись, как грачи?
На мальчишку даже шикнул:
– Ты не смейся, а учи!
Вот и началась учеба,
Как удары наносить,
Вывернуться быстро, чтобы
Самому не получить.
По таким ударить точкам,
Чтоб соперника сломать.
В общем, всяким заморочкам
Стал мальчишка обучать.
Был потом еще экзамен.
Был главарь доволен им.
– Что ж вполне способный парень.
Ну, на деле поглядим!
День настал идти на дело.
Каждый собран, деловит.
– Только действовать умело,-
Им мужчина говорит.
Бейте, только не убейте!
Не ломайте рук и ног.
Ведь к убийцам, разумейте,
Наш закон довольно строг.
Синяков наставьте, шишек,
Чтоб под глазом был фонарь.
Поучает ребятишек
Взрослый дядя, их главарь.
– Помни, ты, как гладиатор.
Страха не было и нет.
А за это нам сенатор
Обещает дать монет.
Быстро палки разобрали
И выходит их отряд.
Им дорогу уступали
Все прохожие подряд.
Вот на берег вышли Тибра.
Ждут приказ куратора.
Люди разного калибра
Слушают оратора.
– Голос свой отдайте Титу! –
Им оратор говорит.
– За народ, а не элиту
Он стеной всегда стоит.
Пацаны к реке спустились.
Стая хищная зверей.
И как будто бы сбесились,
Лупят палками людей.
– За подачки продаетесь
Демагогам каждый раз,
А потом еще клянетесь:
Демократия у нас.
Визги, крики о пощаде.
– В чем же наша здесь вина?
– Демагогам верить, ради
Ломтя хлеба и вина!
Похвалил бойцов мужчина.
– Всех зажмем, лишь дайте срок.
Эта жирная скотина
Будет помнить наш урок.
А когда они вернулись,
Он мальчишек всех созвал.
– С новеньким-то обманулись.
В стороне весь бой стоял.
Замолчали все! Вниманье!
Я б ответить вас просил:
И какое наказанье
Он за это б получил?
– Да известно же какое! –
Замногоголосили.
Тут его схватили трое
И на лавку бросили.
– Доверяю самому
Вожаку отряда
Десять палок дать ему.
Больше и не надо.
– Ну, держись! Не будь девчонкой!
Не реви и не кричи!
Пацаны стоят сторонкой.
Заработал – получи!
Просвистела палка. Больно.
Очень больно. Зубы сжал.
Проклинал себя невольно,
Что он в древний мир попал.
А вожак махает палкой.
Быть приятно палачом.
Вожаку его не жалко.
Будь не тряпкой, а бойцом.
Он лежит, не шевельнуться.
Полной ложкою хлебать
Древних прелестей. Загнуться
Можно, если не сбежать.
Подошел к нему напарник.
Звали все его Скворцом.
– Да! Суров у нас начальник.
Ты ж держался молодцом.
– А скажи, Скворец, зачем нам
Бить людей, закон поправ?
Это пахнет же тюремным
Сроком. Или я не прав?
– Пахнет или же пахнет,
Я не знаю. Суть не в том.
Если кто-то палкой трахнет,
Унесешься ты бегом.
Нанимают нас большие
Шишки, чтобы разгонять,
Если сборища какие
Враг их будет собирать.
И за это деньги платят,
И тогда у нас гульба.
А работы в Риме хватит.
Здесь всегда идет борьба.
Тут зевнешь, сметут, как пешку.
Все воюют меж собой.
И хотят они в поддержку
Получить народ простой.
Мы им в этом помогаем
И лупасим всех подряд.
И за это получаем.
Вот такой у нас расклад.
Как отряды штурмовые
Мы, выходит. Крикнет «фас»
Нам хозяин, как цепные
Псы, сбиваемся тотчас.
– Да, Скворец, всё это было,
То есть будет, но потом.
Это дело мне не мило,
Ты ж становишься скотом.
– Говоришь ты непонятно,-
Удивляется Скворец.
– Даже как-то и занятно.
Ты откуда сам, малец?
– Ну, скажу. Ты не поверишь.
Из эпохи я другой.
Ты одною меркой меришь,
Я же мерою иной.
– Вижу я, ты очень странный,
К нашей жизни не привык.
Хоть язык не иностранный.
Но не наш совсем язык.
– Да! Со мной случилось чудо.
Сам хотел я здесь побыть.
Убежать хочу отсюда.
Не могу людей я бить.
– Мы не съели и полпуда
Соли вместе ведь с тобой,
Так и быть, тебе отсюда
Помогу сбежать, малой.
Не боец ты, это ясно.
Жалости не знают тут.
Так чего ж торчать напрасно,
Ждать, когда совсем забьют?
Вечером пошла пирушка,
Ели, пили, дым столбом.
По рукам гуляла кружка
Не с водою, а с вином.
Вспоминали бой у речки.
Каждый был и смел, и лих.
И бежали, как овечки,
Люди в панике от них
– Ух, мы дали, так уж дали!
Показали высший класс!
Нам за это бы медали!
В гвардию зачислить нас.
