bannerbannerbanner
полная версияВернуться живым

Николай Прокудин
Вернуться живым

Полная версия

ДЕСАНТ В ОГНЕННЫЙ КАПКАН

Колонна дивизии растянулась по узкому шоссе и медленно двигалась вдоль поселков и кишлаков. На горизонте виднелся Чарикар, оттуда предстояло десантироваться в Панджшерское ущелье. Все нервничали. В позапрошлом году там разгромили целый мотострелковый батальон. Прошлогодний июль тоже был тяжелым. Погиб экипаж БМП из нашей первой роты, бронемашина взорвалась и сгорела. Гиблое место. Горы, «духи», укрепрайоны, мины. Ничего хорошего мы не ожидали.

Я сидел сверху башни, расправив плечи, положив ноги на пушку, и подставлял лицо свежему ветерку. Охлаждался. Печет, как будто и не середина ноября, а август.

– Эй, комиссар, хватит гарцевать, словно на коне. Ты же не скульптура императора Николая Первого. Слезь, не будь мишенью. Слишком часто в тебя стреляют, – проговорив это, комбат машинально подкрутил усы. Переживает. Он в Панджшере уже бывал и еще раз туда попадать не хотел.

Я вздохнул, послушался совета и спустился вниз, разлегшись возле открытого люка старшего стрелка. На освободившееся место тотчас запрыгнул «комсомолец». Виктор был пониже меня ростом, и когда он сел, то не торчал над башней, как я. Внезапно раздавшаяся очередь сбила с прапорщика кепку-афганку, а сам он упал сверху прямо на меня. Впереди раздался взрыв, и загорелся грузовик.

Комбат скомандовал: «Стоп! Засада!» Мы спрыгнули и спрятались за броню. Наводчик развернул башню и расстрелял хибару, из которой выстрелил гранатометчик.

«Духов» не было видно, и пехота разрядила магазины наугад в виноградники. Казалось бы, откуда взялась новая зелень? Летом мы уничтожили на двести метров вокруг растительность и завалили дувалы. Но теперь из зарослей стреляют с трехсот метров. Нужно, наверное, сровнять с землей вправо и влево от дороги все кочки, растительность и превратить «зеленку» во взлетно-посадочную полосу. Но тогда начнут бить из минометов и безоткаток. Лишь расстояние чуть увеличится. А с каждым разрушенным домом, с каждым сожженным кишлаком плодим «духов» все больше и больше. Снами воюют от мала до велика. Что нам с ними делать?

– «Комсомол», возьми чепчик, – поднял из пыли головной убор Подорожник. – Витек, тебе повезло, пуля прошла в сантиметре от скальпа. Чуть-чуть – и ты покойник.

От этих слов прапорщика передернуло, руки задрожали, и Бугрим обронил кепочку. Виктор присел на асфальт, достал смятую пачку сигарет, вынул одну сигарету и прикурил. Я посмотрел в сторону «зеленки». Где же тот «дух», который мог меня убить? Не сгони меня Василий Иванович вниз, валялся бы я на дороге, прикрытый брезентом.

Подорожник улыбнулся многозначительно и произнес:

– Вот видишь, комиссар, я тебе жизнь спас! А мог бы сейчас лежать с дырками в башке! Скажи спасибо, что я предугадал опасность.

– Спасибо, Василий Иванович! Я ваш должник.

– Пожалуйста. Не за что. С тебя пузырь. И надень в конце концов бронежилет и каску!

– Обязательно! Только подберу по размеру, – отшутился я.

Медик вернулся от сгоревшего грузовика. Ребятам повезло. Граната разворотила кузов, но кабину не задела. Чуть контузило водителя. А Головской был, как всегда, в каске, ему хоть бы что. Правда, кабину покорежило, дверцу заклинило. Толстяк Головской с трудом выбрался через левую сторону, протискиваясь между рулем и сиденьем.

Начало операции не сулило ничего хорошего…

***

Вертолет, на котором я летел в район десантирования, бросало из стороны в сторону. Первым бортом высадили разведвзвод с Чухвастовым и Пыжом, вторым – взвод АГС и комбата. Третий борт вез меня, расчет миномета и взвод связи. Барражирующие в небе «крокодилы» расстреливали «нурсами» для профилактики горные вершины. Я прильнул к иллюминатору: сквозь легкий туман уже виднелась площадка десантирования. Борт медленно двигался к ней левым боком. В этот миг под ногами солдата, изготовившегося для прыжка, раздался звонкий щелчок и в днище сверкнул рикошет от пули.

– «Ленинград»! Ты почему не поставил автомат на предохранитель? – рассердился я на Коршунова и дал ему пинка.

– Но я не стрелял! Это не я! – ответил испуганный связист.

И правда, еще одна пуля пробила кабину, но теперь пулевое отверстие образовалось в боковой стенке, возле иллюминатора.

– Бортач! Давай быстрее, а то собьют! – заорал я летчику.

Тот и сам увидел пробоины и срочно связался с пилотом. Вертолет завис над самой землей, и мы вместе с борттехником быстренько вытолкнули бойцов вниз. Солдаты, кувыркаясь, с ругательствами и воплями упали на площадку. Громко матерясь, последним спрыгнул я. Десять секунд – и двенадцать человек на земле! Вот это скорость! Жить захочешь – поторопишься!

Вертушка легла набок и, дымя, резко ушла вправо. Потом, заложив крутой вираж, вертолет взмыл в небо. Лежащие вокруг бойцы стреляли куда попало в направлении противоположного склона. Я тоже расстрелял два магазина. Рядом со мной прошла очередь, и несколько пуль зарылись в каменистую землю.

Следующий вертолет высадил взвод Шведова. В него тотчас ударили пулеметные очереди. И эта вертушка задымила, но удержала высоту и сумела улететь. Подорожник приказал усилить огонь по «духам». К площадке подлетела еще одна пара вертолетов. Первый борт быстро высадил людей и уступил место следующему. Второй завис над вершиной, опираясь на одно колесо, и начал высадку солдат. Выскочили один боец, второй… Вот выпрыгнул замполит роты Серега Шкурдюк, за ним пара солдат. И тут раздалась длинная громкая очередь из крупнокалиберного пулемета. Вертолет, дернувшись, начал медленно заваливаться в ущелье. Звук двигателя стал прерывистым, упали обороты, ему не хватало мощности. Из люка вывалились еще два человека, а затем борт, накренившись, закувыркался в пропасть. Взрыв и удар соединились в один громкий хлопок. Снизу полыхнуло пламя и поднялось облако дыма. Из ущелья послышался треск горящего дюралюминия.

«Крокодилы» обрушили на противоположный хребет море огня, но пулеметы и автоматы мятежников не смолкали. Я лежал рядом с комбатом, расстреливая магазин за магазином. Во время перезаряжания рожка патронами мой взгляд упал на лежащую возле локтя пулю. Она сверкнула сбоку минуту назад, и теперь я ее мог разглядеть. Стальной сердечник длиной сантиметров пять пробил бруствер и застрял в камушках.

– Иваныч, взгляните, из чего по нам лупят! – показал я подполковнику пулю.

– От ДШК! Вот из него они и завалили «Ми-8». Комиссар! Надо доставать людей из ущелья. Может, кто живой на склоне остался.

– А почему опять я? В «зеленке» мне досталось и теперь подставлять задницу?

Василий Иваныч задумчиво поглядел на меня и хмыкнул.

– Согласен. Тогда, Василь, твоя очередь под пулями побегать, – сказал комбат Чухвастову. – Вперед, тезка!

Замначальника штаба медленно пополз к месту катастрофы. Он перекатился в ближайшую ложбинку, где его прижали пулеметными очередями. Минут пять мои мысли пребывали в полном смятении. «Жить хочется! К черту войну! Зачем мне это надо? Что я один-единственный, кто должен лезть во все дыры? Пусть Шкурдюк ползет, его рота! Но ведь внизу кто-то кричит и зовет, а эти балбесы почему-то залегли и не спускаются на помощь», – размышлял я, терзаемый угрызениями совести.

– Василий Иванович, я посмотрю, в чем там заминка. Возьму с собой Шапкина. – Комбат, не глядя на меня, кивнул головой и продолжил стрелять одиночными по зарослям кустарника на противоположном склоне.

– Сашка! Бери станцию и за мной! – скомандовал я связисту.

Сержант без лишних пререканий поспешил следом. Пули плотно ложились вокруг нас.

– Шапкин, прижми ниже задницу, а то отстрелят! В учебке ползать по-пластунски не учили? – негодовал я на Сашку, потому что тот, не желая пачкаться, не полз, а передвигался на четвереньках.

Раскаленный металл врезался в каменистый гребень горы и с отвратительным визгом рикошетил во все стороны. Хорошо, что стрельба идет только с левого склона. Если «духи» такой же пулемет поставят и справа – нам всем смерть!

Сержант Шапкин полз следом за мной и громко матерился после каждой очереди. Конечно, неприятно, когда ежеминутно отлетающие камушки секут по щекам.

Я добрался до глубокой ложбины, в которой сидел бледный и изможденный Шкурдюк. Рядом теснились Чухвастов и четверо растерянных солдат.

– Ну что там случилось, Серега? Не зацепило осколками? – забеспокоился я.

– Нет. Перелякался дюже, но штаны сухие. К счастью, не задело.

– Кто еще был в вертолете?

– Не знаю, выпрыгнул ли Арамов… Мы вместе с ним летели… Я выскочил, и почти сразу вертолет упал и взорвался… – ответил Сергей медленно, с большими усилиями, делая долгие паузы. Его колотила мелкая дрожь…

Солдаты лежали, прижавшись друг к другу, как испуганные воробьи. Они понимали, что сейчас офицеры станут всех поднимать и гнать вниз к раненым и убитым. Доставать тела из глубокого ущелья под обстрелом было страшно. Ни у кого не было желания в любую секунду превратиться в окровавленный труп и лежать на земле рядом с мертвым приятелем.

– Вася! Чего ждем-то? Внизу кто-то орет и стонет! Нужно ползти!

– Вот сам и ползи, умный какой! Пулеметы молотят без остановки, головы не поднять!

– А ты ее и не поднимай! По-пластунски, змейкой, мордой в землю! – предложил я капитану.

– Стар я ползать под обстрелами. Помоложе найдутся, – возразил Вася и нахмурился.

– На меня намекаешь? – усмехнулся я.

– Ни на кого не намекаю. Я простой замначальника штаба батальона. Мне по должности не положено водить в атаку людей, воодушевлять бойцов. Другие на это учились…

Я взглянул на Сережку, но того била сильная дрожь. После болезни не окреп, а тут еще такой шок! Черт! Опять мне в передрягу попадать! До чего не хочется подставлять башку! На какое-то время я закрыл глаза, размышляя о предстоящей вылазке, достал номерок из-под тельняшки и погладил его для удачи. Убьют, как пить дать, убьют! Если послать одних солдат, а самому остаться в этой спасительной ложбинке? Нет, они наверняка где-нибудь залягут и никого искать не станут.

 

– Что ж, миссию следопыта беру на себя, – сказал я Чухвастову. – Сейчас с Шапкиным спущусь метров на пятнадцать по склону, а вы прикрывайте меня. Огонь из всех стволов! Отвлекайте пулеметчиков!

В этот момент на наши ноги сверху рухнуло тело. Оно было довольно крупных размеров, в шлемофоне вертолетчика, с окровавленным лицом, и громко материлось.

– Ты кто? – удивился Чухвастов. – И откуда свалился?

– Я борттехник! Я же из этого вертолета! Как живой остался, не пойму! – торопливо принялся объяснять бортач. – Меня выбросило из люка вниз головой. Вот морду себе разбил при падении о камни.

– Сколько человек осталось в вертушке? – поинтересовался я.

– Ваших трое, кажется, и экипаж. Там кто-то стонет среди валунов.

– Шапкин, за мной! – рявкнул я, плюнул три раза через левое плечо и выполз из укрытия.

Сержант, чертыхаясь, выбрался следом. Пулеметная очередь взрыхлила землю метрах в пяти от меня. Плохо! Пристрелялись гады! Справа кто-то громко стонал и звал на помощь. Я перекатился туда и увидел обгорелого, закопченного летуна.

– Эй, брат, ты кто? – крикнул я ему. – Идти или ползти можешь?

– Нет, не могу. Ноги обожжены. А-а-а-а-а! – громко, с надрывом в голосе прохрипел в ответ вертолетчик. – Я командир эскадрильи! Подполковник! Помогите кто-нибудь ради бога!

– Сейчас поможем. Держись! – обнадежил я летчика и взял у связиста радиостанцию. – «Багор», я «Багор-300», докладываю обстановку: найден живой член экипажа. Нужны «карандаши», чтоб выносили. Летчик ранен, обгорели ноги. Срочно сюда на помощь.

– Сейчас пришлю. У тебя промедол есть? – спросил комбат.

– Кто на связи? Всем остальным молчать! Что видишь внизу? – перебил Подорожника голос какого-то начальника. – Это с вами говорит «Заря-1», докладывайте обстановку!

Ого! Это комдив вклинился в разговор. А что сказать? Ни хрена не видно: сплошная дымовая завеса. Вертушка коптит горящими колесами и топливом из баков. Дюралюминий с громким треском и шипением полыхает, время от времени стреляя искрами. Но это хорошо, что много копоти: «духовские» пулеметчики потеряли нас из виду.

– Нашли одного раненого! Это командир вертушки. Нужна срочная эвакуация. Других никого пока не вижу. Сейчас спущусь вниз, как только заберут раненого. Докладывает заместитель «Багра» «Багор-300».

– Давай, сынок, действуй! Удачи! – напутствовал полковник Баринов.

Ишь, папочка нашелся! Лучше огневые точки «духов» подавите артиллерией. Потому что ползти дальше – значит выбраться из дымового прикрытия. Будем прекрасной мишенью.

Сверху зашуршали камушки, и к нам подползли Шкурдюк, Чухвастов, Сероиван и солдаты.

– Ну вот и славно! Выносите подполковника, а я пробираюсь к пожарищу. Может, и там есть кто живой, – сказал я Чухвастову и, поплевав через левое плечо, направился дальше.

Шапкин, словно нитка за иголкой, передвигался за мной. Ползти стало совершенно невозможно. Едкий дым и гарь стелились по земле, вызывая жжение во рту и глазах. Запах разлившегося керосина затруднял дыхание. Вначале я поднялся на четвереньки, затем пошел чуть пригибаясь, а потом и в полный рост. Миновав дымовую завесу, мы с сержантом оказались возле горящей кабины. Внутри нее находился пилот. Это была в общем-то уже не кабина, а бесформенные, разбросанные повсюду куски обшивки, стекла, пластика, которые продолжали гореть. Летчик сидел в кресле, пристегнутый ремнем, а языки пламени лизали его руки, ноги и закрытый гермошлем. Тело полностью обгорело, оплавилось и пузырилось под действием огромной температуры. Обугленная головешка – а ведь полчаса назад он был человеком, живым, здоровым, уверенным в себе, молодым офицером.

– Наверное, это «правак». Не успел выпрыгнуть, потому что был пристегнут. Комэск сумел, а он – нет. Да и кабина на его сторону завалилась. Шансов не было никаких. Как подполковник умудрился выскочить? Непонятно! – рассуждал я вслух. Разговаривал, чтобы успокоить и себя, и молодого сержанта. Непривычно для нормального человека видеть обугленное человеческое мясо. На нас пахнуло кислым, противным запахом.

Шапкин вдохнул, согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку прямо в пепелище.

– Прекрати так громко блевать, Сашка! А то и меня вырвет! Я уже и так еле сдерживаюсь! – крикнул я связисту, пытаясь хоть как-то подбодрить его.

Отойдя чуть в сторону от рычащего, мучающегося бойца, я вышел в эфир и сообщил о своей страшной находке. В этот момент снизу раздался чей-то нечеловеческий вопль. Крик сопровождался проклятиями и многоэтажными ругательствами.

– Шапкин, хватит рычать на обломки вертолета и пугать горы! Внизу кто-то живой орет. Скорее за мной! – приказал я и послал длинную очередь по противоположному склону ущелья, для успокоения нервов. Вертолет развалился на множество кусков и фрагментов, которыми был усеян весь склон. Кабина пилотов лежала сверху, хвостовая балка – чуть в стороне, а винты и двигатели – далеко внизу в ущелье. Между тремя огромными валунами застряло перевернутое днище с уцелевшим колесом. Вот оттуда и раздавались крики. Лишь бы только не засада, устроенная «духами». Голос был с акцентом, и человек кричал что-то неразборчивое. Из клубов дыма появился сапер Фролов – пришел на наши голоса. Солдат сбился с пути.

– О! Витька! Пойдем с нами вниз. Вдруг там мины! Щуп у тебя с собой? – задал я вопрос саперу.

– Да, сейчас соберу, скручу, – затараторил боец.

Облегчивший желудок Шапкин приободрился. Он взобрался на самый большой камень и осторожно выглянул из-за груды мелких камней.

– Никого не видно: ни наших, ни «духов». Интересно, кто же тут орал? – недоумевал сержант.

Словно эхом откуда-то снизу раздался стон, опровергающий наблюдения Шапкина. Неизвестный где-то мучился и боролся за жизнь. Сапер прокрался за камни, заглянул под дно вертолета и обрадованно сказал:

– Тут он лежит! Весь в крови. Какой-то солдат. Но я его не узнаю.

Мы спустились к телу и ужаснулись. В луже крови лежал боец, лицо которого опознать было просто невозможно. Как он выжил? Изодранное хэбэ, порванные штаны, одна нога в сапоге, а другая лишь обмотана в портянку. Сапог валялся чуть в стороне. Выходит, счастливчик долетел до самого дна ущелья! И живой! Я взглянул наверх. Н-да! Как же его вынести-то отсюда? Крутой спуск метров двести! Эвакуировать можно только ползком. Если положить на плащ-палатку, то всех несущих ее сразу расстреляют. Лучшей мишени не придумаешь – как пить дать, перестреляют! Словно в подтверждение этих мыслей вражеский пулеметчик вновь переключил свое внимание на нас. Очередь хлестнула по днищу, валунам и пересохшему руслу ручья.

«Не донести нам его, никак не спасти. Если только положить кому на загривок?» – рассуждал я про себя.

– Эй, Шапкин! Ты готов вытащить раненого? Кажется, это Алахвердыев. Сержант из второй роты. Не желаешь спасти товарища?

– Как я его спасу? – насупился сержант.

– Очень просто. Укладываем его тебе на спину, и ты не спеша ползешь по склону к вершине. Автомат и радиостанцию я возьму себе. Давай берись. Будешь медбратом-спасителем.

– Может быть, у Фролова лучше получится? Я после ранения.

– Дружище, тебя тогда осколками в щеку ранило. Да и было это почти год назад. Вот если б в спину или жопу, тогда другое дело. Хватит отлынивать. Сапер меньше ростом. В тебе здоровья поболее будет!

– Товарищ старший лейтенант! А может, вы сможете? Заодно он вам и спину прикроет, на себя пули примет в случае чего, – ухмыльнулся сержант.

– Во-во, Шапкин, он тебе сейчас спину и прикроет. Придумал ты ловко, молодец! Замкомбата ползет с раненым на спине, а вы вдвоем курите и в носу ковыряете!

Сашка, смирившись с неизбежным, лег на щебень, а мы аккуратно положили сверху раненого, скрестив его руки на шее Шапкина. Чтобы тело не свалилось, мы придерживали Алахвердыева с обеих сторон за плечи. Вершина, где сидел комбат, беспрерывно изрыгала автоматный и пулеметный огонь. И мы с сапером для самоуспокоения выпускали очередь за очередью. Стреляли, не целясь в сторону противоположного склона, заросшего кустарником и деревьями. Где-то там хорошо замаскированные блиндажи и пулеметные гнезда врага. Надо же! Попали в центр укрепрайона! И какой идиот спланировал место десантирования? Прямо в лагерь Ахмад Шаха высадили!

Через полчаса Шапкин дополз до середины склона. Стрельба постепенно прекратилась. «Духи», скорее всего, выполнив план по вертолетам и трупам, ушли. Наступило затишье. Взяв тяжелораненого под руки и за ноги, мы стали торопливо ползти наверх. Возле дымящегося остова нам встретились два солдата. С их помощью дело пошло еще быстрее.

– «Багор», вызывайте «Птичку»! Нужна срочная эвакуация! – сообщил я комбату. – «Карандаш» почти наверху.

– «Багор-300»! Вытянуть и «ноль двадцать первого», а не только «двухсотых», потому что это будет единственный борт. Больше не прилетит ни одна вертушка. Выноси сгоревшего пилота!

Я задумчиво стоял возле пожарища, в центре которого продолжал гореть труп пилота. Как его достать из горящей кабины?

– Эй, Фролов, у тебя «кошка» есть с собой? – спросил я у солдата.

– Да, к мешку привязана… Принести? – откликнулся сапер.

– Беги скорей. Времени мало. Как его потом эвакуируем?

Солдат быстро вернулся. После третьего броска удалось зацепить кресло пилота и совместными усилиями вытянули погибшего в безопасное место.

А дальше? Солдаты расстелили на камнях плащ-палатку, тлеющее кресло наклонили, и труп пилота соскользнул на нее. С высотки спустились на помощь еще трое бойцов из взвода обеспечения. Они взяли брезент за углы, подняли и, сгорбившись под тяжестью, медленно понесли. Палатка пару раз ударилась о камни и расползлась пополам. Тело погибшего летчика было таким горячим, что прожгло материал почти сразу.

– Бойцы! Еще палатки тащите и плащ от химзащиты. Хрен с ними, если и испортятся, после рейда имущество спишем.

Солдаты надели рукавицы, чтобы можно было взяться, не обжигаясь. Затем полили накидку водой из фляжек и перекатили на нее обгоревшее тело.

В моем желудке бушевал гейзер. Я прилагал титанические усилия, удерживая завтрак внутри, чтобы не пустить фонтан на глазах у солдат. Более страшной картины в своей жизни я не видел никогда. Разум протестовал против реальности всего происходящего.

Я вновь вышел на связь с комбатом и попросил отправить ко мне еще людей. Оставалось найти живого или мертвого Арамова. Да и должны были находиться где-то трупы еще двух солдат. К нам спустился Хмурцев и четверо связистов. Мы растянулись в цепь и пошли вправо по склону. Через тридцать метров ребята обнаружили сгоревший, с обугленным лицом, труп бойца. То, что было недавно военной формой, превратилось в кровавые лохмотья. Солдаты положили убитого на палатку и унесли наверх. Рядом нашелся второй почерневший от огня труп.

– Кажется, это Петров, а тот – Исламов, – задумчиво произнес Шкурдюк.

– Нужно проверить у них смертные патроны-жетончики, – распорядился я. – Если их нет, то вложить в карманы записки. В морге будет понятно, кто есть кто.

– Хорошо, сейчас пойду наверх, займусь этим, – ответил Шкурдюк.

Мой взгляд упал чуть в сторону: за камнями торчало что-то темное. Я толкнул в бок Сергея, и мы побежали к каменным навалам. За булыжником, раскинув руки и слегка подогнув ноги, лежал на спине старший лейтенант Арамов. Автомат и нагрудник без лямок отброшены в сторону, клочья хэбэ валялись разбросанные тут и там. Бахадыр полностью обгорел. Пустые глазницы смотрели в небо. Кончики пальцев обгорели, а половой орган превратился в маленькую головешку. Кожа выглядела так, словно какая-то сволочь по телу прошлась гигантской паяльной лампой. Я в ужасе смотрел на мертвого приятеля. И вновь погладил на счастье номерок и поплевал в злых «духов».

– Баха! – вырвался пронзительный крик из груди Шкурдюка, и замполит роты громко зарыдал. – Как же так? Почему не выпрыгнул? Он мог выскочить! У двери же сидел. Видимо, выталкивал солдат наружу до последней секунды, а сам не сумел спастись! Но почему он раздетый? Кто с него сорвал одежду?

– Серега! Это от взрыва. Взрывная волна содрала даже лифчик, видишь, лямки порваны.

На вершине появился комбат и громко скомандовал:

– Эй, вы там, внизу! Скорее поднимайте всех сюда. Сейчас появится вертушка – последняя. Не успеете – на себе понесете ребят к броне.

После этой угрозы вниз спустился Пыж и разведчики. Мы подхватили мертвого командира роты и быстро вынесли на пятачок для приземления вертолета. Только занесли наверх, как в небе показался «Ми-8», делающий сложный вираж против ветра. Машина камнем устремилась вниз и довольно жестко приземлилась. Во время выполнения маневра по ней откуда-то выпустили зенитную ракету и несколько пулеметных очередей. Промазали.

 

Очевидно, «духи» прекратили стрельбу, надеясь на крупную добычу. Ждали борт экспедиции спасения и на некоторое время затаились. Теперь они весь огонь сконцентрировали на вертолете. Решили, наверное, удвоить показатели по сбитым летательным аппаратам.

Я вспомнил про лежащий в камнях автомат Арамова и стремглав бросился вниз. Тем временем первыми осторожно погрузили раненых комэска и Алахвердыева, а потом тела убитых. Стояла невообразимая суета. Еще бы! Трудно проводить эвакуацию при работающем двигателе, под крутящимися винтами и под огнем противника.

Я успел вернуться и протянул автомат борттехнику. Тот схватил его за приклад и сразу захлопнул люк. Вертолет камнем устремился вниз в ущелье, наклонившись на правый бок, а затем резко выровнялся и, петляя по распадку, умчался на базу.

***

Пыж задумчиво почесал подбородок и спросил у меня:

– Никифорыч, тебе пистолет нужен?

– Какой пистолет? – удивился я.

– Да вот, командира эскадрильи. АПС – автоматический пистолет Стечкина. Я у него из рук забрал, чтоб в бессознательном состоянии не пальнул в кого-нибудь. А когда подполковника на борт подняли и увезли, вспомнил, что кобуру к своему ремню пристегнул. Забыл внутрь вертушки бросить.

– Ладно, сделаем так: спустимся к полку, я поеду в госпиталь к нашим бойцам и завезу пистолет. На броне мне отдашь, и все дела. А пока поноси. Пойдем, Коля, может, в обломках еще что-то найдется. Летчики просили отыскать черные ящики для комиссии по расследованию катастроф.

– Ну что ж, пойдем! – согласился разведчик.

Мы побрели по осыпям к еще дымящимся листам дюраля. Между камней валялись какие-то шестеренки, болты, осколки стекла и рваные куски металла. За нами следом пошли Шкурдюк, Хмурцев, Шапкин и солдат-сапер. Среди дымящегося пепла Фролов разглядел искаженную оплавленную оранжевую шкатулку. Это и был один из черных ящиков.

Что-то блеснуло на дне ущелья. Туда отправились Фролов и Шапкин. Вскоре бойцы вернулись, неся гермошлем, большую сферу защитного цвета, с забралом из плекса. На шлеме белой краской выведен номер борта вертолета и еще какие-то обозначения.

– Наверное, это сфера комэска. «Правак» сгорел вместе с шлемаком. Видимо, когда летчик выбросился через свою форточку, шлем укатился вниз, – предположил я.

– Расстреляем или сожжем? – спросил Шапкин.

– Нет, Сашка, не расстреляем! Привязывай шлем к мешку, понесешь домой. Будет сувениром. Я его над койкой повешу.

– А почему я? – запротестовал сержант. – Может, сразу заберете?

– Сержант, ты постоянно свои проблемы пытаешься превратить в мои!

– Какие же это мои? Мне эта кастрюля даром не нужна. Лишний вес!

– Отставить разговорчики! – гаркнул я. – А ну, продолжай зарабатывать очки на орден!

– Ну, если дадут орден Красной Звезды, тогда другое дело! – пошутил невесело сержант.

К нам подошел огромный, как монумент, взводный минометчик Волчук. Для этого офицера Панджшер был первым рейдом. Он пока не освоился на войне, таращил глаза и всему удивлялся.

– Ребята, я с собой взял в горы фотоаппарат! Может, снимемся на память?

– Конечно! Если пленка имеется – фотографируй! – обрадовался Хмурцев. – Только не испорть кадры!

Офицеры принялись позировать на фоне огня и дыма, надевая по очереди гермошлем, то у разбитой кабины, то у перевернутого днища. Пленка закончилась быстро. «Духи» молчали, и наша наглость сошла нам с рук. Наверное, мы им порядком надоели, или, что скорее всего, они ожидали другую, более ценную добычу. Ведь за сбитый вертолет стрелок получит миллион афганей, а за наши жизни и сотни тысяч не дадут.

***

Комбат сидел с задумчивым видом в заново отстроенном СПСе. Он прихлебывал из большой алюминиевой кружки чай и о чем-то рассуждал с Сероиваном.

– Ну, шо, замполит, проголодался? – встретил мое появление Подорожник. – Сидай, гостем будешь. Покуда ты по ущелью скакал, воевал, трофеи собирал, фотографировался, я нам крепость выстроил! О тебе позаботился, костерок развел, чаек сварганил. Гляди, земляк, – обратился он к Сероивану, – нахлебник явился! Вместо того чтобы быть комбату «ридной мамою», меня бросил и бегает в войну играть!

– В смысле? – удивился я.

– В прямом! Я тебе шо казал? Сходить посмотреть, как там дела, отправить вниз людей на выручку. А ты шо сделал?

– Что я сделал?

– Сам поперся, героя из себя изображаешь.

– Я никого не изображал. Шкурдюк сидел еле живой, отходил от шока, а бойцы морды в землю и ни шагу в сторону. Это был тот самый пресловутый личный пример. Чтоб комбат не говорил: мол, у замполитов стиль работы «делай, как я сказал», а я не болтаю, а делаю.

– А в результате мы могли тебя потерять. Был шанс стать еще раз Героем Советского Союза. Но посмертно!

– Спасибо за ласку и комплименты, – усмехнулся я.

– Не за что. Вот тоби кружка, вот чайник, сахарок – пара кусков, угощайся. Сидай, не стесняйся.

– А я не стесняюсь, – ответил я и устроился с противоположной стороны, чтобы табачный дым не несло в лицо.

Желудок громко заурчал, напомнив, что с утра в него не попало ни грамма съестного. Я вынул из мешка суточную норму маленьких баночек, вскрыл, подогрел и принялся уплетать.

– Проглот! Ох, ты и жрать горазд, комиссар! – улыбнулся Подорожник.

– Василий Иванович! Я сегодня туда-сюда, на дно ущелья три раза спускался. Кроссовки полностью разбил. Сил нет совершенно. Ем впервые!

– Ешь, я шучу! А если бы обулся в сапоги, то и не сбивал бы кроссовки. Никак ты не расстанешься с анархией!

– Если бы у меня были такие же, как у вас, товарищ подполковник, австрийские ботинки, я бы в них бегал. А в отечественных говнодавах невозможно ходить. Ноги через час отвалятся или в кровь сотрутся.

Я быстро умял дневной рацион и задумался. Почесался, пошевелил пальцами ног, отдыхающих без обуви, шаркнул пятками по гладкому камню. Затем пару раз зевнул и решил покемарить.

– Эй! Эге-ге! Комиссар, а политинформация командиру? – прервал мой сон комбат. – Ты кто у нас по должности – рейнджер или замполит? Кто будет просвещать управление батальона?

– О чем говорить? О внутренней или внешней политике? Можно об армии. Докладываю: грядет очередная перетряска армейской верхушки. Язов производит смену старого руководства на новое. У меня в мешке свежая газета «Красная Звезда» с новыми назначениями генералов. Дать почитать?

– Хм-м… С новым министром, Никифор, я, можно сказать, лично знаком, – усмехнулся Подорожник. – Видел его, как тебя, и за ручку здоровался! В ту пору я служил в Среднеазиатском округе, в гнусной дыре возле озера Балхаш. Где только не побывал по молодости… Прошел все убогие гарнизоны, начиная от Эмбы! Как вспомнишь, так вздрогнешь. Я тогда командовал ротой. Приехал Дмитрий Тимофеевич проверять наш полк. Он тогда командовал округом. Ох, и матюжник! Настоящий фронтовик! Выстроили полк на смотр, генерал прохаживается вдоль строя, осматривает внешний вид офицеров. Рядом со мной в одной шеренге стоял капитан Порфирьев. Не офицер, а бесценный кадр! Древний, как помет мамонта. Каждый день за воротник поллитрушку закладывал. Подходит к нам командующий, я ему представился. Генерал поздоровался, пожал руку и поравнялся с Порфирьевым. Тот докладывает: «Капитан Порфирьев, помощник начальника штаба полка». Генерал улыбнулся, сочувственно похлопал капитана по плечу. Было от чего расчувствоваться: перед ним стоял офицер, седой как лунь, в выгоревшем кителе, с лицом землистого цвета, испещренным глубокими морщинами. Вояка! Службист! Язов взглянул на него и окончательно расчувствовался: «Ну что, дружище, давно, наверное, капитаном? Устал уже в этом звании?» Свои слова генерал произнес, машинально сняв с головы капитана фуражку и проверяя наличие ниток и иголок. А Петя Порфирьев в ответ прохрипел: «Никак нет! Недолго. Долго был майором!» (Петю месяц назад сняли с должности и разжаловали до капитана.) Язов посмотрел на Петра, плюнул в сердцах на плац и швырнул об асфальт выцветшую повседневную фуражку. Больше Язов ни с кем не разговаривал и никому не сочувствовал. Таково было мое знакомство с министром.

Рейтинг@Mail.ru