bannerbannerbanner
полная версияВернуться живым

Николай Прокудин
Вернуться живым

Полная версия

Я вернулся назад и, пригибаясь, направился к ехавшей сзади машине. Осторожно заглянул в открытые двери: пустая кабина, разбитая осколками гранаты. Подошел к следующей. Возле переднего колеса лежал бледный солдат, перевязанный белоснежными, но уже с кровавыми пятнами бинтами. Замотана бинтами голова, рука и нога. Эх, еще одному досталось…

– Другие раненые есть еще? – спросил я у незнакомого сержанта.

– Только Петьку зацепило! Нужно срочно вывозить его в госпиталь! – откликнулся сержант. – Но как это сделать? А?

– Сейчас по связи помощь вызову! А вы не высовывайтесь! Лежите тихо под своей машиной!

На дороге коптила подбитая бортовая машина. Я запросил замкомбата, сообщил о потерях во взводе обеспечения и услышал сплошной мат.

– Что орать! Я их убил? – рявкнул я в ответ. – У меня на БМП весь боекомплект закончился, пока отстреливались…

– Ладно, ладно, замполит, не кипятись! Чего орешь на старшего по званию? – и Лонгинов перешел на нормальный язык.

– А я и не ору, а докладываю! Нужно срочно вертолет вызывать! Раненых эвакуировать…

– Сейчас вызовем, – обрадовал меня капитан, и радиостанция умолкла. Вскоре действительно прилетели вертолеты огневой поддержки, «крокодилы» долбанули по кишлакам, и под их прикрытием один «Ми-8» сел на полянке у дороги, забрал раненых, убитых и умчался в сторону Кундуза…

Где-то вдалеке на шоссе еще что-то дымилось и горело, кое-где по-прежнему стреляли, но в основном все успокоилось. Клубы пыли над кишлачной зоной ветерком относило в сторону, и стали видны результаты и нашей работы. От трассирующих пуль загорелось несколько крыш и стогов сена, появились новые проломы в дувалах. Трудно понять, что в этих ветхих глиняных закоулках разрушилось от попадания снаряда, а что осыпалось от времени. Вскоре подъехали несколько грузовых автомобилей с афганскими солдатами, и командиры принялись организовывать прочесывание зеленой зоны. «Сарбосы» двигались неохотно, «зеленые» вообще не хотят воевать, они предпочитают посидеть у костра, сварить баранину, приготовить плов, помолиться. Эти вояки способны только идти вслед за нами и что-нибудь стащить по дороге. Настоящая шайка анархистов или организованная банда мародеров и жуликов, да и как иначе, если местная армия набрана путем облав на мужчин призывного возраста от восемнадцати до шестидесяти лет. Некоторые солдаты на вид древние старики (на самом деле им было едва за сорок), но попадались и совсем мальчишки, прямо дети.

Тем временем колонна техники медленно двинулась дальше. За руль «санитарки» сел другой водитель, а разбитый ЗИЛ взяли на сцепку. Броня шла очень медленно, вела для профилактики шквальный огонь по всем кустам, развалинам и виноградникам. Через час неторопливого движения доехали до изгиба дороги, которая располагалась в глубоком ущелье. У обочины стояла и тарахтела, не глуша двигатель, командирская машина, на пушке сидел ротный и махал рукой, делая знаки, чтобы мы остановились.

Я скомандовал команду механику «вперед» – «стоп», и мы пристроились в трех метрах от кормы БМП. Ротный и я одновременно спрыгнули и пошли друг другу навстречу.

– Ник! Как дела? Живой, чертяка! – улыбнулся, блеснув вставными зубами, Сбитнев.

– Жив я, Вовка! И здоров! Чего не скажешь о водилах взвода обеспечения.

– Эх, неудачно рейд складывается. Два трупа в полковом тылу, у артиллеристов тоже труп и несколько раненых. И у нас в батальоне потери! Только что сообщили: погиб новый командир взвода ГПВ из второй роты. Я его даже в лицо не помню. Прапорщик приехал пару дней назад, земляк из Вологодской области. Первый рейд – и амба! Голову выстрелом гранатомета оторвало! Рядом несколько солдат ранено.

– А моих дружков Афоню и Луку не задело? – поинтересовался я, встревожившись такими грусными вестями.

– Нет! А что так за них переживаешь?

– Денег перед рейдом много им занял, а они их пропили. Не хочется без «бабок» в отпуск ехать.

– Ну-ну, один с твоими деньгами домой по замене сбежал, другие пропили, что-то ты чеками швыряешься. Лучше вообще не получай, пусть в кассе лежат или мне займи, – широко улыбнулся Володя.

– Ага, и потом переживай еще и за тебя: шандарахнет ротного второй раз по башке или нет.

Сбитнев громко расхохотался, так что стали видны его вставные зубы, которые у него появились после того злополучного ранения.

– Значит, если деньги в долг у тебя не возьму, то за здоровье командира роты ты не станешь переживать?

– Сильно переживать не буду – лишь слегка, для приличия. Был один, другой, третий, пришлют четвертого, – ответил я, с ехидной ухмылкой. – Нельзя сказать, что мне совсем на тебя наплевать, жалко будет, конечно, человек все же, да и привыкли уже, почти любим тебя.

Моя грубая шутка пришлась Сбитневу не по душе, и он сердито сплюнул на дорогу и выругался.

– Вот твоя замполитская сущность и проявилась. На людей наплевать, деньги дороже, да?

– Сказал же, чуть-чуть будет жалко, обещаю, честное слово, – ответил я, продолжая улыбаться. – А тебе меня будет жалко? Ты обо мне много печешься?

– Нет! Подрезать бы все ваше замполитовское племя под корень, легче стало б жить. Баба с возу – кобыле легче.

– Ну, тогда дохляков в горах сам будешь подгонять и выносить.

– Вынесем как-нибудь…

– А кто тебя газетами и книжками будет снабжать?

– Обойдусь.

– А в карты с тобой играть?

– Перебьемся.

– Коньяк-водку вместе пить?

– Другого собутыльника найду! И никогда больше пить с тобой не буду, отстань от меня! Ничего мне от тебя не надо. Отлучаю презренного и недостойного от самодержавного тела! Отправляйся-ка ты с третьим взводом на их задачу. Я тебя разжаловал, будешь в ссылке находиться, пока моя душа не оттает.

– Вот и поговорили по душам старые товарищи, – обиделся я в свою очередь. – Ну и хорошо, иду с Мандресовым. И очень этому рад! – и я хотел было уже уходить, но был схвачен за руку и остановлен.

– Ник, приемничек-то оставь! – нагло и широко улыбнулся Володя.

– Грабеж! Это мой транзистор!

– Нет, не твой – имущество роты. «Маяк» на балансе стоит, я за него отвечаю.

– Но я его на складе с боем доставал и носил на себе всю дорогу!

– Не ты. Его на БМП возили! Отставить разговорчики, у тебя собственный маленький транзистор есть! – прикрикнул Сбитнев и нагло заржал. – Хочу чемпионат мира по футболу услышать!

– Ты только что говорил, мол, ничего от меня не надо, а сам последнее отнимаешь. Крохобор!

– От крохобора и слышу. Собирай манатки и двигай в гору к третьему взводу. Видишь, вон там твой Мандресов со своими архаровцами по склону идет.

– Вижу…

– Вот с ними и выдвигайся. Сколько тут с тобой пехоты?

– Пятеро. А машину куда поставить?

– Всю технику забирает Лонгинов. Я сейчас должен получить у него последние указания и потом пойду на соседний хребет, а Вертишин сядет на сопку правее меня. Три задачи держим. Ну, валяй отсюда, бывший собутыльник, – ухмыльнулся Сбитнев и хлопнул меня по спине.

– Вовка, а может, ты мне сто чеков займешь? Тогда проверим, насколько ты за меня больше будешь переживать.

– Нет, не дам! Я не хочу беспокоиться о тебе. Иди с глаз моих долой, торопись, а то броня с твоим мешком уедет, – вновь засмеялся Сбитнев.

МЕСЯЦ КОПЧЕНИЯ НА СОЛНЦЕ

Моя группа с «Утесом» медленно потянулась вдогонку за взводом. Вначале крутой подъем метров пятьдесят, а затем более пологий, но кажущийся бесконечным склон. Мы двигались по песчано-каменистой осыпи, и из-под наших ног постоянно выскальзывали камни. Тяжело нагруженные бойцы брели, загребая обувью песок и камушки, поднимая пыль. Сбитнев немного подождал, прикрывая пушками наш выход, а потом умчался на машинах дальше по дороге в сторону Файзабада. Час перехода под палящим солнцем, и мы на месте. Сашка уже сидел на вершине, развернув карту, и пытался «привязываться» к местности.

– Уф-ф! – тяжело выдохнул я. Сбросив мешок, я вытер тыльной стороной ладони обильный пот со лба и присел рядом. – Саня, ты уже сориентировался?

– Да хрен его знает. Я в горах пока плохо ориентируюсь, для меня все тут одинаково. Черт поймешь, эту местность: горы, хребты – все как под копирку. Давай вместе мудрить…

– Давай. Начнем плясать от дороги. Давай сядем чуть повыше: оттуда лучше видно.

Через сорок минут споров мы пришли к общему согласию о нашем истинном местоположении, и после этого Мандресов доложил Сбитневу о наших координатах по кодировке на карте. Тем временем бойцы быстренько построили укрытия, а Якубов даже успел покашеварить.

– Товарищи офицеры! Скорее, пока еда не остыла, – громко крикнул мордатый сержант. Ах, Якубов! Золото, а не боец!

И тут к нам подбежал Свекольников с перепуганным лицом, протягивая радиостанцию Мандресову. Сашка тревожно вслушивался и параллельно комментировал мне услышанное и происходящее во внешнем мире.

– Ник! Во втором взводе подрыв! Трое ранено, двое – тяжело…

– Кого зацепило? – воскликнул я, встревожившись.

– Черт его знает, не говорят. О! Твою мать! Ветишина зацепило! Сбитнев говорит: старшего ранило! Сережку нашего ранило!

– Куда ранили?

– Не знает.

– Саня, дай я сам поговорю с командиром.

– Он и так тебя требует, – и Александр сунул мне в руки радиостанцию.

– Никифор! Как у вас дела? – спросил Сбитнев суровым тоном. – Почему не докладываете обстановку?

– Сориентировались и привязались к местности, окопались и закрепились. Хотели доложить о построении СПСов, но услышали про потери, теперь тревожимся, молчим и слушаем, – ответил я.

– Делай вот что, слушатель! Бери одного «карандаша» и следуй ко мне. Как говорится, с вещами на выход!

– «Карандашу» тоже с вещами?

– Да! Бери любого и побыстрее! – Я поглядел на Сашку.

– Слышал приказ?

Он грустно вздохнул и обреченно кивнул.

– Я думал, вдвоем хоть какое-нибудь время повоюем, а то боюсь, что-то не так сделаю. Я же в первый раз в рейде.

 

– Не переживай. Все будет нормально! Гурбон и Юревич подскажут, нормальные сержанты, хоть и молодые. Свекольников – хороший связист, взвод у тебя что надо, твой предшественник их отлично подготовил. Я у тебя, наверное, Уразбаева заберу. Проку от него никакого, и большой потери не будет. А во втором сплошные узбеки – русскому бойцу тяжело будет. Наверняка Вовка меня вызывает командовать вторым взводом вместо Ветишина.

– Бери кого хочешь…

– Эй! Уразбаев!

– Я! Слюшаю! – с тревогой в голосе откликнулся молодой солдат.

– Собирай манатки – идешь со мной к ротному.

– Чего собирать? – недопонял и переспросил солдат. – А пачаму я?

– Вещи! Шмотки собирай и быстрее! – воскликнул взводный. – Ничего не забудь, а то оставишь тут что-нибудь. Назад потом не вернешься!

– А почему я?

– Потому! Замполит тебя выбрал, очень ты умный и смелый.

Узбек опешил и растерялся.

– Какой умный, какой смелый? Я обыкновенный, не надо меня. Не хочу во второй взвод. Хочу с Якубовым…

– Испугался идти к своей «узбекской мафии»? – догадался я и самодовольно улыбнулся. – Ничего не поделаешь, придется!

Солдат продолжал скулить в полголоса и в то же время обреченно собирался в поход.

– Видишь, Саня, не хочет быть на побегушках у Алимова и Исакова. Те страшные бездельники, и ему придется подчиняться старшим землякам, все за них делать. Так, я говорю, солдат?

– Ага… – уныло соглашался Уразбаев.

– Ничего страшного, в обиду не дам! Пошли быстрее! Сашка, не грусти и не скучай! До встречи!

Мы крепко пожали друг другу руки на прощание, и я зашагал по еле заметной тропе в сопровождении молодого бойца.

Мы спустились в ложбину, поднялись на хребет, снова ложбина, снова хребет, еще спуск, и вот наконец подъем на высоту КП роты. Пришли мы оба взмокшие, хоть тельняшку выжимай и соль со спины соскребай. Нас встретили минометчик Радионов и врач двухгодичник, старший лейтенант.

– О! Привет медицине и «богу войны». Как вы тут? Где Володя? Что с Сережкой?

– Здорово! Ротный ждет тебя там, во взводе Ветишина. Топай к нему, не задерживайся, – ответил за всех минометчик. – Сереге лицо сильно посекло и ранило осколком руку. Ничего страшного. Руку задело не сильно, а симпатичную морду лишь чуть-чуть попортило. Но ведь говорят, что шрамы украшают мужчин…

– А я переживал, думал случилось страшное – типа без глаз… Уф! Сейчас немного передохну, с вами язык почешу и пойду докладывать. Хорошо, что с Ветишей все более-менее нормально. Надо «дух перевести! Меня прямо качает. Силы на переходе оставил. Какой изнуряющий зной! Сил моих нет! Хочется упасть где-нибудь в тень, а ее, как всегда, нет…

– И еще долго не будет! Сегодня Ошуев поставил задачу ротам закрепляться как можно основательней и быть готовыми отражать атаки мятежников. Есть вероятность, что мы тут проторчим около месяца, – поддержал разговор медик, сверкнув солнечными зайчиками от квадратных очков.

Я задумчиво почесал голову. Прощай отпуск летом! Нечего сказать, хорошенькая перспектива.

– Мля! Пекло в этих краях похуже, чем в Кабуле! Одно радует – стоматолог с нами, и зубы подлечит, если что случится. А ты хирургом-то работать сможешь? – поинтересовался я на всякий случай.

Широколицый плотный доктор улыбнулся и протер запотевшие очки.

– А как же! Я все теперь могу, даже роды принять! Уже полтора года, как в Афгане. Меня когда из Союза направляли на должность хирурга, я криком кричал, что готов только зубы удалять. А мне ответили: «Ничего, две-три руки-ноги отрежешь, четвертую уже сможешь пришить – научишься! Практика – критерий истины». Поначалу что-то, может быть, и не получалось, но вроде бы пострадавших от моих медицинских опытов было мало и никто не жаловался.

– Наверное, они уже просто не могли жаловаться, – ухмыльнулся Радионов.

– Болтун! Я сейчас вернулся после штопанья ваших бойцов и ни одного мата в мой адрес не услышал.

– Ни один не сказал, что ты проклятый новоявленный «доктор Менгеле»? Продолжатель преступных экспериментаторов Бухенвальда и Освенцима? – подколол я врача вслед за минометчиком и, устало закрыв глаза, продолжил:

– Не дай бог к такому мастеру на все руки попасть! Зубы не вылечит, потому что разучился, а кишки зашить не сумеет – еще не научился. В прошлом году мне такой зубник из соседнего полка чуть челюсть не разворотил. Мастер-ломастер!

– А ты, как настоящий замполит, болтаешь даже с закрытыми глазами и во сне. Кишки твои я пришью к языку. У нас в полку под Читой уникальный случай был в моей практике. Из морга прибегает боец-санитар и кричит: «Я из морга, там труп ожил!» Боец бледный, трясется, орет благим матом. Иду с ним в мертвецкую, действительно: лежит покойник синий-синий, а язык высунулся изо рта и шевелится. Я солдатика успокаиваю: не переживай, ничего страшного, это же замполит! У них рефлекс – только на пятые сутки язык болтать перестанет. Настоящий был профессионал тот замполит!

Потный медик ехидно засмеялся и вновь протер очки.

– Да пошел ты куда-нибудь подальше! Мне не хочется врача нецензурщиной обижать. Вдруг когда пригодишься, но ты явно напрашиваешься… Однако ты, шприц-тюбик, старые анекдоты за быль не пытайся выдавать. Этот номер у тебя не пройдет, не прокатит. Слышали эти байки сто раз, твоя быль мхом поросла. Ладно, раз вы такие противные и неласковые, уйду я от вас. А что за ранения у солдат? Почему о них молчите?

– Бойцы тоже живы. Кстати, пока кто-то впустую языками чешет, я уже туда к раненым сбегал, перевязал всех, вертолета дождался и обратно вернулся, – сразу посерьезнев, ответил врач. – У бойцов положение гораздо хуже: Кайрымова ранило в шею, повезло, что осколок не задел артерию, но немного повредил гортань. Но думаю, жить будет! А Сомов, скорее всего, остался без глаза.

– Твою мать! Совсем?

– Совсем! У него такое месиво на лице: левая щека разодрана, глазницу разворотило! Смотреть страшно.

Доктор прикурил, сделал глубокую затяжку и выдохнул колечко дыма.

– Кстати, и у тебя видок что-то неважнецкий. Никифор, что с тобой? Заболел?

– Башка до сих пор гудит после теплового удара, а тут еще пушка контузила немного!

– Если хочешь в академию поступать, не свети в записях медкнижки ни тепловой удар, ни тем более контузию. Это ведь головной мозг, мои коллеги очень ревностно к этим травмам относятся, могут забраковать еще до экзаменов. Дураки, сам понимаешь, никому не нужны!

Доктор раскатисто заржал и минометчик расхохотался. Доктор продолжил:

– А вообще-то я серьезные вещи говорю о контузии. Подумай головой!

– Пока голова думает! – хмыкнул Радионов.

– Иди на задачу, тебе Сбитнев подробности на месте расскажет, – хлопнул доктор меня по плечу и полез обратно в укрытие от солнца, сделанное из двух накидок, растянутых как полог.

Он лег, высунул голову наружу, протер запотевшие очки и принялся отмахиваться от мух, липнувших к потному красному лицу. Доктор всем видом показывал, что желания со мной разговаривать у него больше нет. Жирок на его животе медленно плавился и вытекал через поры тела обильным потом, чувствовалось, офицер-медик переживает увиденное за сегодняшний день, но виду не подает, крепится. Трупы утром после боя на трассе, перевязка множества раненых, а теперь еще новые тяжело раненные на горе. Даже у врачей нервы не железные и стойкость не беспредельная.

Я хлопнул минометчика на прощание по плечу и попросил:

– Будь точнее с арткорректировкой! Смотри – не перепутай, как в рейде на Джелалобад, – «Кутузов»!

Ругая палящее солнце, я двинулся по высоте в поисках бойца (пора было двигаться вниз), а вслед услышал последнее слово, оставшееся за минометчиком:

– Да пошел ты, умник! Без тебя разберемся…

Не понравилось, что я не удержался и напомнил про обстрел нашей роты армейской артиллерией и «Градами», когда Радионов с нами был корректировщиком в Черных горах. Ничего, полезно освежить ему память. Может, лишний раз перестрахуется, уточнит наше местонахождение.

– Уразбаев! Эй, У-раз-ба-ев! – закричал я, оглядываясь.

Этот хитрец уже куда-то спрятался. Видимо, лежит под навесом и молчит, делает вид, что не слышит, и что-нибудь жрет.

– Уразбаев! Ты где, проклятый гоблин! – рявкнул я гораздо громче. – Бубуин! Обещаю, будешь на посту бессменно стоять!

Из-за полога крайнего укрытия высунулась потная жующая физиономия.

– Товарищ лейтенант, иду сейчас, одын минута, чай очень горячая.

– Тридцать секунд, достаточно на два глотка.

– Опять шутите, да? – улыбнулся солдат.

– Нет, не шучу! Вылей эту бурду, нам через пятнадцать минут нужно быть на месте!

Солдат, обжигаясь, сделал один судорожный глоток, выпил темнокоричневую жидкость и засеменил следом.

***

Два распадка и два подъема. У-ф-ф! Взобрались! Кто только придумал эти проклятые горы? Черт бы побрал эту жару! Рухни небо на эту страну! Будь она проклята!

На краю каменной свежевыстроенной стены сидел грустный командир роты и грыз зубами стебель сухой колючки, уныло глядя вдаль, где по ущелью шла группа из пяти человек.

– Вот и я! Еще раз привет! Кто это ушел? – спросил я, тяжело дыша, и рухнул рядом со стеной, завалившись на правый бок. Пот струился ручьями по всему телу, маскхалат вместе с тельняшкой прилипли к спине, даже кроссовки взмокли.

– Это был наш «друг» Бронежилет, тебе повезло, что с ним разминулся. В результате всю мощь своего гнева он обрушил на мою голову.

– Как все произошло? Как они подорвались?

– Да хрен его знает! В том месте ни старого окопа, ни СПСа не было. Место удобное, вот и решили оборудовать пулеметную точку. На два штыка лопаты даже не успели углубиться, как раздался взрыв. Серега стоял рядом и смотрел в бинокль на дорогу, ему посекло осколками правую сторону симпатичной физиономии и в кисть попало несколько осколков. С рукой ничего страшного – стакан держать сможет! Бойцам досталось крепче. После взрыва через пять минут мы были уже здесь. Юрка-медик молодец, кровь, хлеставшую из горла Кайрымова, остановил; поначалу думали, Садык до вертолета не доживет. Но ничего, натыкали промидол, перетянули жгутами раны на руках. Это именно он задел что-то в земле лопатой и принял на себя большинство осколков. У Юрки золотые руки и стальные нервы. Кровищи вокруг – море, а он что-то шьет, клеит, перевязывает. Мне даже дурно стало. А он же окурок изо рта не выпускает и только матерится сквозь зубы.

– У Сомова как дела? – поинтересовался я.

– Сомову меньше досталось. Но у клоуна не лицо, а сплошное месиво. Глаз – одни ошметки, щека – в клочья.

– Бедняга клоун. Теперь парню не до смеха. Как с таким лицом выступать на арене? Глаз левый или правый?

– Левый. А какая разница?

– Никакой. Просто так спросил. Лучше бы оба глаза сохранились. Куда ему еще попали осколки?

– Ноги обоим немного посекло до паха.

– Жизненно важные органы какие-нибудь не задеты?

– Какие-нибудь не задеты. Между ног у всех цело, если ты это имел в виду. И грустно, и смешно, но выглядит так, словно у них на яйцах были бронежилеты. Все задело, кроме этого хозяйства. Так что через неделю Сережка на медсестричках будет скакать, его ранения-то плевые. А бойцов жалко! Хорошие солдаты, и сомневаюсь, что они вернутся в роту…

– Были. Теперь они уже не солдаты, и вряд ли вернутся обратно, – согласился я и загрустил, подумав о смерти, веящей всюду вокруг нас.

– Хотя бывает, что и после ранения возвращаются, – такие дураки, как я! Пасть зашивают, зубы вставляют, и в строй, – с грустью улыбнулся Вовка.

– Тебе лучше знать – ходячий экспонат чудес советской стоматологической и челюстной хирургии.

– Поболтали, а теперь о деле. Занимай оборону, строй бойницы, рой окопы, готовь круговую оборону, командуй взводом. Лонгинов, уходя, пообещал, что нам предстоит загорать и плавиться на солнышке, пока техника колоннами будет внизу сновать туда-сюда. Курорт, мать твою!!! Командование приняло решение построить взлетную полосу на аэродроме в Файзабаде. Чтобы не только вертолеты и «кукурузники» садились, а большегрузные самолеты. Машины будут возить плиты, блоки, кирпич, щебенку, цемент примерно месяц. Возможны попытки прорыва «духов» к дороге. Наша задача – не допустить этого. Твой сектор стрельбы: от половины хребта с левой стороны и до четвертого хребта справа, дальше сидит разведвзвод, и это уже его линия обороны. Поставь вокруг горы и на склонах сигнальные мины, их вертолетом завезли на всю роту, часть я сейчас заберу, за третьей частью бойцы Мандресова придут. Поделись по-братски, не жмись. Далеко не устанавливай, а то зверье будет бегать и цеплять.

– Техника снизу нас поддерживать не будет? – удивился я отсутствию БМП на дороге. – Почему не видно ни одной бронемашины на шоссе?

 

– Все забрали – дальше к Файзабаду стоят. Помочь сможет только авиация и артиллерия, не дай бог, до этого дойдет. У тебя один ПК, другой у Мандресова, плюс «Утес», а у меня в кулаке АГС и миномет, если что, помогу вам обоим, чем смогу. Послезавтра вызову, придешь и доложишь о проделанной работе. Будь здоров, лейтенант, не кашляй!

– Постараюсь! Спасибо на добром слове.

***

Второй день в гарнизоне – и уже сижу за пультом – помощник дежурного по полку. Штаб опустел – после обеда в полку началось подведение итогов последней операции. Столь масштабные боевые действия были оценены высшим командованием положительно, потери были, но небольшие, и успехи тоже имелись. Теперь сыпались награды и поощрения на участников этой эпопеи. Жаль, я не присутствую на раздаче подарков…

Начальник штаба полка доложил о ходе операции, замполит полка оценил моральное состояние личного состава, зампотех внес ложку дегтя в бочку меда, констатируя факты разбитой техники, и, наконец, слово взял «кэп».

– Товарищи офицеры! Я получил подробный отчет и остался доволен ходом боевых действий. Командование удовлетворено результатами боевой работы полка. По итогам этой операции к орденам и медалям представляем более ста пятидесяти человек. И это хорошо. Не надо жалеть железо. Награждать! Иначе в полку создалась занятная ситуация: некого наградить высокой наградой! Нет выбора… Командир дивизии получил распоряжение представить одного офицера к званию Героя Советского Союза! Дивизия отдала эту награду нам, как лучшему полку соединения!

В зале раздались оживленные и одобрительные возгласы.

– Мы в управлении полка посоветовались и решили, что награду получит офицер из первого мотострелкового батальона. Пехота заслужила. Образцовый батальон, да и самый боевой. По разнарядке офицер должен быть из ротного звена – командир роты или его заместитель!

Сидящие рядом плечом к плечу Сбитнев, Жилин и Степушкин дружно переглянулись.

– Обязательно имеющий орден! – продолжил Иван Грозный.

Все посмотрели на Женьку Жилина и на дремавшего рядом с ним заместителя Луковкина, а по простонародному Луку. Старший лейтенант положил бедовую головушку на плечо командира и тихо всхрапывал. Заметив пристальное внимание к своей персоне, Женька разбудил Луку.

– Русский! Коммунист! И последнее условие: служба около года или чуть более в Афгане. То есть чтобы награду получил в Афгане и послужил еще год!

По залу прошел вздох разочарования. Такой кандидатуры не находилось.

– Год службы в Афгане – главнейшее условие! Чтобы успел еще повоевать…

– Таких нет. За исключением заменщиков: Жилина и Луковкина, – выкрикнул начальник штаба батальона Степанков.

Командир взглянул на кричавшего и поморщился.

– Встаньте товарищ майор! Вы, Степанков, как я погляжу, плохо изучили людей в батальоне. Положения дел не знаете! Не владеете ни хрена обстановкой! Я ничего не имею против Жилина и Луковкина, но ребята через неделю уже в Союзе! В батальоне есть два орденоносца, которым осталось служить по году: Острогин и Ростовцев!

– А-а-а, – пронесся по клубу вздох разочарования. Многие штабные имели ордена и были не прочь получить золотую звездочку.

– Вот из Острогина и Ростовцева мы и определили кандидатуру! Увы, Острогин взводный. Можно, конечно, назначить заместителем командира роты, но нужно время, поэтому его кандидатура отпадает. Остается Ростовцев. Возражений нет? Мы вчера с заместителями обсуждали этот нелегкий выбор. Достойных – много! Начальник штаба и замполит полка его кандидатуру поддержали. Была кандидатура от разведки, но пусть они вначале со своими насильниками и мародерами разберутся! Кто и что возразит? За прошедший год Ростовцев участвовал во всех боевых операциях, ни одной не пропустил. Потерь в роте нет, трофеев захватили много. Награжден орденом. За замполита батальона неоднократно работал…

– Я хочу возразить, товарищ полковник, – начал возмущаться зампотыл полка Ломако, – очень он горяч и болтлив. Комиссия была перед боевыми, а он заявил проверяющим, что баня не работает и паек плохой…

– А разве баня до сей поры еще не работает? – взъярился Иван Грозный. – Твою мать! Сколько это безобразие будет продолжаться? Зайдите ко мне в кабинет после совещания.

По залу пронесся дружный хохот, и Ломако, густо покраснев, сел обратно на стул.

– Кто и какие еще имеет возражения? Высказываться только по существу, по делу. Лично мне он нравится, я его кандидатуру и предложил, – закончил выступление Филатов. – Дело серьезное! Выводим человека на высокую орбиту, перед ним открываются большие перспективы!

Возражений не поступило, а наоборот. Дружно поддержали комбаты – танкист Ахматов, артиллеристы, саперы. Наши батальонные начальники, соглашаясь, кивали головами.

– И в последнем рейде не подкачал, умело действовал! Верно говорю? – утверждающе уточнил Филатов. – Значит, решено! Будем растить героев из своих рядов! Повторяю – наград отличившимся офицерам и прапорщикам, сержантам и солдатам не жалеть! Заслужили! Завалить наградными листами строевую часть, пусть работают! В боевых подразделениях у офицеров почти нет орденов – хр… знает что! В лучшем воюющем батальоне всего пять награжденных офицеров, включая комбата! Безобразие и свинство. Я и с себя свою долю вины не снимаю. Повторяю, железа не жалеть! Награждать, награждать, награждать. Строевик! Если своевременно представления оформляться и отправляться не будут, порублю твой конец на пятаки и по плацу разбросаю! – пообещал Иван Васильевич, завершив речь громким рыком.

– А что я, при чем тут строевая? – попытался возразить Бочонкин. – Они сами вовремя не пишут, задерживают, ошибки допускают, да и в наградном отделе каждый месяц новые требования. То им трофеи нужны, то спасение командира или подчиненного, то малое число боевых операций не устраивает, а то количество уничтоженных «духов». А порой, наоборот, никого не убивать, а оказывать помощь в восстановлении дорог и школ. Да сроки прохождения по времени ужесточили – на третий день после боевых отправить из полка на пятый из дивизии в армию, не успели – возврат! Дурдом! А я во всем виноват? Первая рота! Вы почему вовремя не оформили бумаги на отличившихся?

– Все сделано еще вчера и лежит у вас в папке на подпись! – возразил Сбитнев.

– Не видел, – ответил было Боченкин, но был прерван командиром:

– Так глаза протри или протрезвей! Разберись в своем хозяйстве! Закончили пререкания! Все свободны…

Я мужественно боролся с обволакивающей дремой. Душно! Время шло к смене наряда. В штабе стояла мертвая тишина, только часовой в теплом парадном мундире топтался из последних сил у Боевого знамени части. Солдат тяжело вздыхал и переминался с ноги на ногу. При плюс пятьдесят два часа стоять с автоматом в парадке – тяжелейшая пытка.

– Привет, герой! – поздоровался со мной зашедший с совещания танкист Роман Романыч. – Бу-а-а! Ха-ха!

– Привет, – буркнул я сонно в ответ, – закончилось совещание?

– Закончилось-закончилось. Ты про ящичек коньяка не забудь. Долг – дело чести офицера! И еще одну бутылочку добавь по сегодняшнему событию!

Комбат хитро подмигнул мне и, улыбаясь, направился в строевую.

– Какое событие? Отпуск? – переспросил я, не поняв намека, но ответа не получил.

Следом вошли офицеры штаба и как-то странно посмотрели на меня. Проходя мимо дежурки, они улыбались и ухмылялись.

– Здорово, Никифор! Как жизнь? С тебя причитается! Герой! – ласково заворковал, появившийся в проеме Микола Мелещенко. Но, завидев подходящих к штабу Артюхина и Мусалиева, быстро скрылся за дверью пропагандиста – подальше от начальства.

– Поздравляю! Молодец! Повезло тебе, чертяка! – крепко пожал мне руку замполит батальона Артюхин.

– С чем повезло? С дежурством, что не сняли за компанию с Габуловым? С представлением ко второму ордену? Что тут особенного, половина батальона в списках. Да только получат ордена один или два человека – остальных кинут, как всегда. Со званием? Ну и что, не сегодня так завтра, рано или поздно, никуда не делось бы, – я лениво возразил и широко зевнул.

– Чудак-человек! Ты о чем говоришь-то? Кто все? Что получат? – и он покрутил указательным пальцем у виска.

– Что-что… Старлейские звездочки все лейтенанты получат… Просто мне первому, потому что училище окончил на неделю раньше.

Рейтинг@Mail.ru