Олег Александрович Сабанов
Тайна серебряного кольца
– Распорядился никого кроме родственников Берты сюда не пускать, а то простые горожане устроят тут столпотворение, как только прознают о принятом наверху решении, – сообщил градоначальник, легонько подтолкнув Вилберна к низенькому крыльцу с резными перилами. В прихожей их встретила простоволосая женщина лет шестидесяти, жестом руки предложившая визитерам пройти в одну из комнат, где они оба уселись на деревянные стулья рядом с круглым столом.
– Ее старшая внучка Вильда, – едва успел шепнуть Руппершток, как та, о ком он говорил, вошла в комнату со словами:
– Разрешаю недолго побыть рядом с ней исключительно из уважения к вам, бургомистр. Вы много сделали хорошего для моей бабушки, да и она о вас тепло отзывалась. Лекари час назад убрали трубку и ушли. Больше никого из посторонних в дом пускать не хотела, лишь для вас сделала исключение. Только, пожалуйста, заходите по одному.
После слов женщины Руппершток глянул на слегка оторопевшего бастарда в попытке понять, хочет ли он быть первым, затем со вздохом поднялся со стула и вместе с внучкой прорицательницы молча вышел из комнаты. Оставшись один, Вилберн бросил взгляд в выходящее на безлюдную улицу окно, после чего обратил внимание на странный символ в виде то ли дерева, то ли вскинувшего руки к небу человека, высеченный на противоположной от окна стене. Определенно, он где-то его уже видел, причем совсем недавно и не единожды. Бастард стал силиться вспомнить связанную с символом информацию, однако, как обычно бывает в таких случаях, умственное напряжение никаких результатов не приносило. И только когда он прекратил ментально пыжиться, его вдруг осенило – этот загадочный знак наряду с прочими таинственными символами уже долгое время возникал в его наиболее ярких сновидениях, проявляясь там на стенах домов, стволах деревьев, зеленых лугах, речной глади, развивающихся полотнищах и в глубине звездного неба. Словно загипнотизированный перекочевавшим из снов в явь изображением, бастард подошел к стене напротив окна и некоторое время пристально всматривался в таинственный символ до легкого головокружения, пока не вздрогнул от голоса вернувшегося в комнату бургомистра:
– Это руна. Разве раньше не видел?
– Видел много раз, – совершенно искренне ответил Вилберн, сразу вспомнив упоминание о них в книгах про героев древности.
– Ну все, поговорил я с Бертой, поблагодарил за все, попросил прощения. Уверен, она все слышит, – полушепотом сказал Руппершток, когда они вновь уселись на стулья. – Ты-то желаешь увидеть нашу прорицательницу, или будем раскланиваться?
– Желаю, – твердо ответил бастард.
– Тогда подождем Вильду.
Вскоре внучка прорицательницы появилась перед ними, после чего Вилберн был препровожден в небольшую спальню с зашторенным окном, в полумраке которой на стоявшей у стены кровати под темным пледом лежала старая худая женщина, чьи аккуратно расчесанные серебристо-седые пряди покрывали высокую подушку. Благоговейная тишина, а также ароматы воскуренных трав создавали в помещении атмосферу загадочного храма или мавзолея, которую строго воспрещается лишний раз нарушать движением и звуком. Ощущая безотчетное волнение, бастард осторожно опустился на табурет рядом с ложе спящей Берты, и, не мешкая ни секунды, достал из внутреннего кармана легкого льняного пиджака платок с заветным украшением.
Еще в особняке бургомистра, выслушав рассказ о прорицательнице, он загорелся идеей попробовать пробудить ее силой кольца, если выпадет такая возможность. Тем более участь так почитаемой горожанами женщины все равно была предрешена. Причем сподвигло Вилберна на столь отчаянный поступок прежде всего желание помочь самому себе. Несмотря на сближение с бургомистром и его щедрые вознаграждения, он всем сердцем ненавидел свой постыдный статус знахаря-шарлатана при влиятельном господине, как и все бесцельное существование на чужбине в целом. Положение усугубляла вассальная зависимость от силы кольца, дарившего по утрам невероятные переживания, по окончании которых все равно приходилось возвращаться в реальный мир. Проснувшаяся же прорицательница могла указать ему на выход из создавшегося тупика, поскольку она по рассказу Рупперштока всегда стремилась помогать людям. Надежда, конечно, была ничтожной, но бастарду оставалось лишь хвататься за соломинку в попытке вновь стать собой, а потому он, предусмотрительно оглянувшись на прикрытую за ним дверь спальни, решительно откинул край пледа и ловко надел кольцо на костлявый палец покоящейся вдоль недвижимого тела руки.
Поначалу никаких видимых изменений с лежащей женщиной не случилось, к чему Вилберн был готов благодаря прошлому опыту подобных экспериментов. Однако он не мог знать, как подействует сила кольца на старого человека, два десятилетия спящего летаргическим сном, и подействует ли вообще. Наконец по прошествии нескольких нескончаемых мгновений сначала морщинистые веки, а следом крылья крючковатого носа и иссохшие губы прорицательницы стали едва заметно подрагивать, усиливая волнение бастарда настолько, что сердце юноши буквально выпрыгивало из груди. Еще более распаляла его тревожную лихорадку вероятность неожиданного появления в спальне Вильды или другого родственника старухи, последствия чего бастард боялся даже представить. В любом случае идти на попятную было уже поздно по причине явно усиливающегося действия кольца, и ему оставалось только смятенно наблюдать, как вскоре начала тяжело вздыматься под пледом грудь, потом за веками хаотично забегали глазные яблоки, а на морщинистом лбу проступила испарина. Однако в сознание старуха приходить не спешила, отчего у Вилберна росло опасение, что признаки выхода из двадцатилетнего анабиоза не успеют вылиться в окончательное пробуждение за отведенные ему для прощания с прорицательницей минуты. В конце концов он решил дальше не испытывать судьбу и вернуть кольцо в карман пиджака, боясь совсем его лишиться, как вдруг корявая ладонь старухи резко сжалась в кулак, а в следующий момент бастард инстинктивно вздрогнул, ощутив на себе ее немигающий взгляд. Несмотря на опыт оживления доходяг, им овладело жуткое чувство, будто свои тяжелые веки неожиданно отомкнуло каменное изваяние на могиле усопшего. Лишь каким-то чудом Вилберн не грохнулся с табурета из-за резкого испуга, а когда вернул себе самообладание, искривившиеся губы старухи обнажили беззубый оскал, откуда вырвалось нечленораздельное протяжное шипение, похожее на тихий шелест ветра.
– Рад вашему пробуждению, – выдал первую пришедшую на ум фразу бастард, преодолевая растерянность и страх.
Не отводя сверлящего взгляда неподвижных глаз, старуха продолжала шипеть, постепенно складывая протяжные звуки в угадываемые Вилберном слова, которые, в свою очередь, образовали странный вопрос к нему:
– Отку-уда у тебя-я нигм?
– Что такое «нигм»? – отозвался бастард, стараясь говорить как можно тише.
Видимо, старуха быстро наполнялась энергией, поскольку после недолгой паузы смогла хоть и глухо, но уже намного внятнее пробубнить:
– То, что вернуло меня из межмирья, где я слышала голоса живых и одновременно созерцала цветущие луга с ушедшими предками, оставаясь сторонней наблюдательницей.
Без напряженных раздумий бастард понял – непонятным словом «нигм» она называет кольцо, а значит старуха определенно посвящена в скрытые от простого смертного тайны. Не мешкая ни секунды, он представился, после чего начал сбивчиво рисовать прорицательнице картину своего мрачного положения ради последующих спасительных советов, однако был прерван ею на полуслове:
– Прежде освободись от рабства кольца, иначе покуда жив, будешь неприкаянным невольником.
– Но как! Как мне стать свободным? – воскликнул забывший о необходимости говорить тихо Вилберн.
– Забирай кольцо и ступай, – не сразу сказала прорицательница, разжимая корявую ладонь. – Да позови кого-нибудь из моих, они должны тебе помочь…
Неудовлетворенный туманным ответом бастард некоторое время сидел безмолвным истуканом, но потом, повинуясь старухе, осторожно снял кольцо с ее костлявого пальца, поднялся на ноги, почтительно поклонился и направился к выходу из спальни, прокручивая в голове обнадеживающую фразу: «они должны тебе помочь». Встретившейся в коридоре Вильде бастард как ни в чем не бывало сказал:
– Бабушка просит вас зайти к ней.
– Как просит? – изумленно округлила глаза внучка прорицательницы.
– Настойчиво. Проснулась и хочет видеть кого-нибудь из близких, – так же спокойно пояснил Вилберн.
Бургомистра бастард нашел задумчиво глазеющим в выходящую на пустынную улицу окно:
– Что там за суета? – спросил он, имея ввиду огласивший дом топот перемежающийся неразборчивыми возгласами.
– Видимо, родственники Берты спешат удостовериться в ее пробуждении, – ответил Вилберн.
– Шутить изволишь? – встрепенулся градоначальник, после чего решил самолично узнать причину возникшей суматохи.
Вернувшись вскоре обратно с выражением потрясения на раскрасневшейся физиономии, он стиснул бастарда в своих крепких объятиях, которые долго не размыкал, взволнованно приговаривая:
– Это же ты, сознавайся, ты, ты, пробудил Берту! Ведь знал, шельмец, ради чего сюда едешь, но молчал! Ну ловкач! Господи, как же мне повезло встретить такого феноменального целителя! Дай, драгоценный мой, я тебя расцелую!
Уворачиваясь по мере возможности от благодарных лобызаний, Вилберн пытался вяло протестовать, говоря о своей непричастности к внезапному пробуждению прорицательницы, хотя отдавал себе отчет, насколько неубедительны его слова про случайное совпадение. Руппершток хотел верить в чудо, а только что произошедшее здесь чрезвычайно укрепляло подобную веру, поэтому разубедить его в уникальных способностях личного целителя теперь могла только открывшаяся тайна кольца.
– Меня к Берте не пускают пока, говорят, еще слишком слаба, – сообщил он, немного успокоившись. – Сейчас поедем с тобой к газетчикам, чтобы к вечеру все горожане узнали радостную весть!
Бастарду не было дела до хлопот бургомистра, поскольку он терзался всевозможными догадками о том, когда и каким образом близкие прорицательницы смогут оказать ему обещанную помощь. Сославшись на легкое головокружение, Вилберн попросил градоначальника немного повременить с разъездами, налил себе стакан воды из стоявшего на столе графина, после чего принялся хлебать ее маленькими глоточками, стараясь растянуть время пребывания в доме прорицательницы. К его счастью вскоре в комнате появился сухопарый бородатый мужчина лет сорока, который попросил бастарда выйти с ним для конфиденциального разговора, предварительно вежливо извинившись перед не имеющим ничего против Рупперштоком.
Выйдя в маленький сад на заднем дворе дома, они встали друг против друга за молодой яблоней, после чего мужчина, назвавшийся правнуком прорицательницы по имени Эмберт, без обиняков спросил:
– Откуда у тебя кольцо?
Бастард без всяких подробностей, путано поведал о знакомстве с покойной девушкой и ее сестрой-близнецом, через которых магическое украшение вошло в его жизнь, не забыв уточнить, откуда он сам родом.
Внимательно выслушав Вилберна, правнук прорицательницы сказал:
– Постараюсь по возможности кратко прояснить суть, чтобы ты осознал свою ситуацию. Древняя вера по всей земле была едина, поскольку божественное познавалось разными племенами через одни и те же законы природы. Могли различаться лишь имена Богов, некоторые символы и обряды, но во всем свете чтили осеннее и весеннее равноденствие, а также праздновали летнее и зимнее солнцестояние. Религия предков есть концентрированная истина, поскольку природа никогда не врет, и только в истинной религии высшие силы готовы делиться с людьми своим могуществом. Именно поэтому в те достопамятные времена волхвы, ведуны и жрецы имели настоящие магические навыки, использовавшиеся ради благих целей. К примеру, они могли с помощью особого ритуала сделать из обычного металлического кольца нигм, зарядив его энергией Светлых Богов. Такое кольцо помогало в самых экстренных случаях, когда нужно было срочно избавить человека от нестерпимой боли, вырвать его из лап беспамятства или предсмертной агонии. Позже им стали пользоваться израненные воины на полях брани, а также некоторые воеводы и правители в качестве защиты от налагаемых на них врагами проклятий. Обратной же стороной воздействия нигма являлось то, что организм человека, познавший нектар божественной энергии, уже не мог нормально функционировать без ее нового притока, пока при помощи другого ритуала, одолженная у Богов сила не возвращалась им с благодарностью. Тогда нигм снова становился простым кольцом, а испытавшие божественную энергию люди переставали от нее зависеть. С пришествием книжных религий язычникам была объявлена настоящая война, именно тогда начали появляться утерянные или, говоря по-другому, блуждающие нигмы, по разным причинам попавшие в руки несведущих. Их страдания в отсутствии очередного притока божественной энергии были куда серьезнее, поскольку они самовольно наслаждались силой Богов, которых, как правило, никогда не чтили. Становившиеся рабами таких блуждающих колец люди ради обладаниями ими шли на самые страшные поступки, но чаще гибли от заключенной в них неиссякаемой энергии, с переизбытком которой организм человека справиться был не в состоянии. Из-за растущего количества утерянных нигмов, все больше жрецов прекращали проводить ритуалы насыщения колец энергией, да и сами Боги стали реже делиться ею с постепенно отворачивающимися от веры предков людьми. По прошествии столетий передававшиеся исключительно из уст в уста строгие правила обряда для создания нигмов оказались забыты, чему немало способствовали жестокие гонения на язычников, хотя по слухам в разных концах света у отдельных жрецов иногда получалось провести этот ритуал. Скорее всего, находящееся при тебе блуждающее кольцо их уникальное творение.
