Олег Александрович Сабанов
Тайна серебряного кольца
Эмберт резко умолк, отчего в возникшую тишину залитого солнцем сада незримо впорхнула тень недосказанности. Услышанное от правнука прорицательницы отозвалось в бастарде невеселыми мыслями и чувством трагической обреченности, а неизменно бледное лицо юноши стало совершенно белым. Он обвел взором окружающее их многоцветье летнего дня, не вяжущееся с его собственным душевным состоянием, и наконец прервал затянувшееся безмолвие естественным для своего положения вопросом:
– Как же мне быть?
– Я смогу совершить обряд возврата силы Богам, – как-то неуверенно ответил Эмберт, проведя татуированной рукой по бороде. – В отличие от ритуала создания нигма он был записан в обрядовых книгах, поскольку особой нужды скрывать его не было. Сразу скажу, этот обряд мне придется проводить впервые, но я просто обязан его совершить, чтобы не возникали новые зависимые от силы кольца. Само провидение заставило тебя одеть нигм на руку моей прабабушки к вашему обоюдному счастью, и хотя чтящий древних Богов не будет нестерпимо страдать без подпитки энергией кольца, ей теперь тоже нужна моя помощь.
– Когда же вы собираетесь совершить обряд? – осторожно поинтересовался Вилберн.
– Жрецы былых времен провели бы его когда угодно, но я намерен только через неделю, в день летнего солнцестояния, когда в разных уголках света славят находящихся на пике своего могущества Светлых Богов, а потому связь с ними многократно крепнет. Мне понадобится само кольцо, которое будет брошено в огромный ночной костер с уходящими в небо искрами. Он разжигается при наступлении темноты вслед за дневным славлением высших сил. И еще. Должен предупредить… – Эмберт на секунду замялся, а затем продолжил: – Боги не щадят тех, кто вынашивал злобные намерения, пока подпитывался их энергией. Участь такого человека после возвращения Небесам силы кольца ужасна. Он мечется в агонии, чувствует обжигающие языки жаркого пламени, часто твердит огненную исповедь и обычно погибает. Но ты, как видно, славный малый. Я злыдней сразу угадываю, поэтому не пугайся.
Несмотря на ободряющие слова у Вилберна по спине пробежал холодок, поскольку он вовсе не считал себя особенно добродушным человеком, к тому же частенько хитрил. Но лютую злобу он точно ни на кого не таил, как и не имел никаких недобрых намерений, а потому быстро успокоился и не стал спрашивать, что такое «огненная исповедь».
– Присутствовать при проведении обряда тебе вовсе не обязательно, однако без кольца, сам понимаешь, его совершить невозможно. Поэтому утром двадцать второго июня я приеду за нигмом к тебе, чтобы ночью ты стал свободным.
На том они и порешили. Вернувшись из цветущего сада под крышу дома прорицательницы, бастард начеркал для Эмберта свой городской адрес на листе бумаги, после чего испытал его крепкое рукопожатие.
Как выяснилось, все это время бургомистр терпеливо дожидался Вилберна в отведенной для гостей комнате, словно сам был у юноши в подчинении. Ощущая себя под восхищенными взглядами градоначальника непревзойденным эскулапом, бастард попросил отпустить его домой ввиду безмерной усталости из-за насыщенного событиями дня. Перечить пробудившему Берту целителю бургомистр не решился, поэтому по выходе из дома прорицательницы он попросил дежуривших на улице офицеров отыскать свободный фиакр, в котором Вилберн вскоре отправился к доходному дому.
«Все-таки хорошие люди, эти язычники, – думал он по дороге, рассматривая пестрые вывески на разномастных домах вдоль мостовой. – Могли бы меня попросту скрутить в том же саду на заднем дворе и отобрать кольцо. Будешь потом жаловаться, что силой отобрали невзрачное украшение, обладающее волшебной силой, сочтут умалишенным… Но они, напротив, оказались учтивы, помогли узнать тайну кольца и ни единым словом не обмолвились о моем собственном секрете при Рупперштоке. Правнук прорицательницы Эмберт даже отказался требовать от меня кольцо до дня обряда, зная, насколько худо я буду чувствовать себя целую неделю без его силы. Конечно, мне следовало сообщить ему о еще одном рабе кольца, точнее рабыни – моей кроткой спутнице и сестре по несчастью, ухаживающей за мной по мере сил и всегда терпеливо ожидающей в квартирке доходного дома. Только позабыл я о ней сказать в саду из-за всего поведанного Эмбертом. С другой стороны, зачем ему знать о Селене? Душа у нее почище моей будет. Даже не помню, чтобы она хитрила, тем более лгала. Правда, с ее подачи мне пришлось разорить могилу Агаты, которая походя сделала меня рабом кольца. Но ведь в этой страшной просьбе несчастной девушки отсутствовал злой умысел! Было лишь желание помочь себе и мне, а потому после проведения обряда мы оба будем свободны».
По прибытии в квартирку доходного дома бастард собирался серьезно поговорить с Селеной об их жизни на чужбине и грядущей кардинальной перемене в ней. Однако вошедшее в привычку правило последних месяцев утаивать от девушки суть собственных занятий мешала начать столь доверительную беседу. В конце концев Вилберн счел за благо и на этот раз оставить Селену в неведении, чтобы освобождение от рабства кольца стало для нее грандиозным сюрпризом.
Следующим днем он сам направился в особняк Рупперштока, где под благовидным предлогом повышения собственной целительской квалификации получил от него бумагу с разрешением просматривать в хранилищах и библиотеках города все без исключения издания и документы, чему был несказанно рад. Правда, довольно скоро Вилберн понял, насколько изнурительным и неблагодарным является труд по поиску в увесистых старинных фолиантах хотя бы косвенных упоминаний о нигмах. Так и не обнаружив интересующей информации к третьему дню своих исследований, он переключился на художественную литературу, где быстро нашлись примеры чудодейственных колец, подвесок, бус, ободков для волос, поясов и доспехов. Особенно запомнился бастарду короткий рассказ о перстне ярости, надев который благородные рыцари становились крайне нетерпимыми ко всему темному, неправедному и порочному, что многократно умножало их отвагу и силу в схватке со злодеями. В результате вероломного вторжения этот перстень ярости оказался в руках короля-завоевателя, в кровопролитных походах расширившего границы собственных земель от самого восточного до самого западного побережья материка. В финале рассказа он, недолго думая, надевает перстень себе на палец и вскоре бросается с высокой отвесной скалы в бушующее море, не в силах больше терпеть свою черную душу. «Разумеется, это выдумки, но разве моя жизнь более реальна? Ведь вся она соткана из мыслей, – одолевали Вилберна философские размышления, когда он давал глазам немного отдохнуть от чтения. – Моя прошлая история это лишь возникающие в настоящем мысли под названием воспоминания. Даже представление о самом себе не что иное, как навязчивая мысль. Выходит, я по большей части плод собственного воображения, именно потому вместе с остановкой потока мыслей после засыпания исчезает и моя жизнь со всем ее напряжением». За хождением по библиотекам и архивам неделя пролетела незаметно, в течение которой бастарда совсем не тревожил бургомистр, занятый устранениями последствий серьезного пожара в порту.
Поднявшись рано утром двадцать второго июня, он сам осторожно надел спящей Селене на палец кольцо, чтобы она в последний раз успела наполниться божественной энергией до прихода правнука прорицательницы. Девушка на секунду открыла глаза, но потом вновь прикрыла веки, окунаясь в сладостную негу с благодарной улыбкой на заспанном лице.
– Почему ты не дождался, пока я проснусь? – поинтересовалась она позже, когда пришел черед передавать кольцо Вилберну.
– А чего тянуть? Все равно не спалось из-за солнечного света, ночи такие короткие, – ответил он, ощутив на мизинце приятную тяжесть металла.
Его волнение по поводу все еще не прибывшего Эмберта сразу как рукой сняло, а час спустя наконец раздался глухой стук в дверь. Переполняемый блаженством бастард сказал девушке не беспокоиться, после чего вышел в коридор на этаже, где, обменявшись рукопожатием с Эмбертом, молча вручил ему серебряное кольцо.
– Ты храбрый парень, раз не передумал. Опасаться нечего. Скоро будешь свободным, – ободряюще произнес правнук прорицательницы, положив теплую ладонь на плечо юноши.
Бастард в тот момент и не мог испытывать каких-либо опасений за свое с Селеной будущее, поскольку благодаря притоку божественной силы полагал, что все развивается по наилучшему и единственно возможному сценарию, где ошибок не может быть в принципе, а кажущиеся невзгоды дарованы ему Небесами ради обретения подлинного блага. Вернувшись в квартиру, Вилберн обнял готовившую завтрак девушку, которая избавила его от своих вопросов по поводу визитера, поскольку до сих пор пребывала в глубоком умиротворении после слияния с энергией кольца ранним утром.
День летнего солнцестояния бастард решил провести дома, занимая себя вялым перелистыванием страниц понравившихся книг, а также разгадыванием сочиненных городскими умниками шарад из подаренной бургомистром брошюры. Селена молчаливо хлопотала по дому, спускалась в лавку за овощами и мясом, готовила сначала обед, потом ужин. К полудню остатки утренней эйфории у молодых людей окончательно улетучились, уступив место обычному состоянию здорового человека с присущим ему благодушным настроением. Лишь после сытного ужина Вилберн начал ощущать легкое волнение, порождающее в голове беспокойные мысли, понемногу сливающиеся в нескончаемый хоровод: «Вдруг у Эмберта ничего не выйдет. А если даже получится провести обряд, будем ли мы потом нормальными людьми? Может, он что-то забыл уточнить о последствиях или напутал? Или вообще навешал мне на уши лапши, чтобы завладеть кольцом? Какой же я идиот, надо было ехать с ним!». Поздние июньские сумерки сгущались медленно, тягуче, словно издеваясь над снедаемым растущим смятением бастардом, чьим единственным желанием теперь стало поскорее дождаться развязки. Не знающая о приближении рокового события Селена штопала прохудившиеся носки, сидя у открытого окна с абсолютно спокойным видом, что здорово раздражало бастарда. Из книг он знал, насколько сильно может бесить человека в дурном настроении один только вид довольного лица, однако сейчас они оба находились в одной лодке, просто его подруга по несчастью пребывала в блаженном неведении.
Селена улеглась только когда совсем стемнело. Уставший ходить от стены к стене бастард вскоре последовал ее примеру, однако вместо того, чтобы попытаться уснуть, неожиданно для себя полез к девушке с объятиями, видимо, лишь из желания отвлечься. Она поначалу рефлекторно отстранялась, но быстро поддалась энергичному напору ввиду очевидной нелепости сопротивляться тому, с кем уже давно приходится спать в одной постели. Объятый лихорадкой разнонаправленных чувств Вилберн, жадно впился в теплую мякоть ее податливо приоткрывшихся губ, найдя ладонью упругую грудь, сокрытую тонкой тканью ночной рубашки. Селена обвила свои руки вокруг шеи вспыхнувшего страстью юноши, отчего тому тут же вспомнилась ее покойная сестра, чьи целомудренные объятия на лоне природы были самым чувственным переживанием в жизни бастарда до знакомства с эйфорией кольца. Несмотря на жар вожделения он с беспощадной ясностью вдруг осознал, что хотел бы быть только с Агатой, хотя во внешнем облике сестер лишь пристальный наблюдатель смог бы найти едва уловимые различия. Наслаждаясь нежностью красивой девушки, он все же сердцем пребывал с ее сестрой-близнецом, которая играючи сделала Вилберна рабом кольца, а позже, уже будучи как два месяца похороненной, превратилась на их глазах в отвратительную гниющую массу. Почувствовав некоторую отстраненность юноши, Селена сильнее сжала свои объятия, как вдруг их обоих пробила крупная дрожь. Со стороны два трясущихся сплетенных тела выглядели комично, однако молодым людям в тот момент было не до смеха прежде всего от непонимания того, что с ними происходит. Инстинктивно откинувшийся на спину бастард минутой позже ощутил, как загадочный приступ сходит на нет, после чего у него внутри будто разжалась тугая пружина и наступила необычайная легкость, каковая случается после долгого безмятежного сна. «Мы свободны! Свободны!» – подумал он про себя, а затем уже громко обратился к Селене:
