Управляемыми должны стать не только развитие, но и историопластика. Но для этого нужен особый управленческий слой – метаэлита, способная управлять не только изменениями, но и переходами к Иному.
6.1. Обычно политическая элита осуществляет реализацию уже заданного и сформулированного плана и реагирует на поступающие вызовы в рамках принятых правил. Иное — это новый план и новые правила, обеспечивающие преобразование текущего состояния социально-политической структуры в совершенно новое. Это экстремальное преобразование – оно предполагает полное изменение глубинных принципов социального и культурного устройства.
Планы радикального преобразования в современном языке характеризуются термином «экстремизм», а носители этих планов могут быть обозначены как «экстремистское сообщество». Экстремистское сообщество, в силу отрицания форм организации и культуры существующей системы, является ее врагом и подлежит подавлению любой ценой, но с позиции Над различиями Наличного и Иного, оно выполняет свои функции по отношению к метасистеме, частями которой в историческом времени являются и наличный, и иной варианты.
Располагая радикально неприемлемыми для регулярного мира идеями и планами, экстремистское сообщество создает резерв возможностей для общества, переживающего катастрофу. Самый яркий пример экстремистской революции – русская большевистская революция 1917 года. Менее выраженные и не столь радикальные – французская демократическая революция 1789–1794 годов и германская национал-социалистическая 1933–1934 годов.
Катастрофу (необратимый распад всей социокультурной системы) следует отличать от кризиса, который разрешается за счет смены элит или прихода к власти легитимной, системной оппозиции. Экстремисты приходят к власти, когда исчерпываются все потенции регулярной зоны. Экстремизм представляет собой опасное и нежелательное явление для общества, когда оно жизнеспособно, но оказывается необходимым спасительным компонентом, когда наступает катастрофа. Социально-политическая катастрофа означает вхождение государственной или цивилизационной общности в экстремальную зону. Выход из экстремальной зоны – либо возврат к обычному регулярному существованию после окончания экстремального периода, либо переход к новым формам организации.
К чему приводит отсутствие экстремистского ресурса, показал опыт постсоветских государств. К моменту распада СССР единственная, помимо КПСС, организованная сила – Армия – представляла собой доведенный до совершенства, специализированный и потому не сумевший перехватить инициативу у распадавшейся Партии механизм. В интеллектуальной среде, в том числе и в среде военных аналитиков, только формировались альтернативные фундаментальные проекты, еще даже не превратившиеся в тексты. И русское подполье[84], и разрозненные диссидентские группировки были малочисленны и воспроизводили в своих проектах либо «белую идею», либо идеализированные представления об организации западных обществ, которые нельзя отнести к категории экстремистских. У обширного слоя алчных людей, готовых делить то, что осталось от умирающего государства, была своя протоидеология, но не было ни методов захвата собственности, ни способов регуляции отношений, ни организационных ресурсов для установления нового порядка.
И тогда нехватку экстремистских ресурсов восполнили силы, которые ранее никогда не появлялись на политической арене, – организованный криминалитет. Понятие «криминальная революция», впервые введенное Станиславом Говорухиным, достаточно точно отражало этот процесс. Преступный мир к этому времени располагал собственными людскими ресурсами, своей организацией, своей иерархией, своими нормами взаимоотношений и отработанными способами решения противоречий. В каком-то смысле у него даже были все три ветви власти: вечевой парламент («сходняки»); исполнительная власть (от «воров в законе» до «смотрящих» и силовых протоформирований, которые легко и быстро, впитав в себя новый человеческий материал, развернулись в многочисленные вооруженные и технически оснащенные банды); судебная власть («разборки») на основе свода законов – «понятий». Этот мир породил собственную культуру – песни, легенды, особый язык («феня»). Именно организованная криминальная система помогла восстановить порядок, но порядок уже в ее, криминальных, координатах. Дележ собственности, стыдливо названный интеллигенцией «накоплением первоначального капитала», не мог происходить на основе существовавших к тому времени процедур. И криминальный мир ввел свои собственные процедуры. Когда дележ осуществился и регулярность восстановилась, необходимость в криминальной регуляции отпала и большая часть «авторитетов» (и личного состава их бандформирований) отправилась в мир иной или за решетку, повторив участь движущей силы и активных участников любой революции. Таким же образом любая возникающая после революции новая регулярность поступает с экстремистами, инициировавшими революционные преобразования и ставшими снова опасными для новой управленческой системы. От криминального мира осталась лишь смягченная стилистика разрешения некоторых конфликтов и сегмент массовой культуры, пропитанный образцами блатного творчества: обыденный язык, в том числе и язык политиков, в какой-то мере впитал в себя терминологию «фени».
6.2. Работа с экстремальными переходами требует особого знания – экстремологии. Все пространство жизнедеятельности человеческих сообществ можно условно разделить на экстремальную и регулярную зоны. Не вдаваясь в подробные дефиниции, можно сказать, что экстремальная зона — это война, катастрофа, революция, экстремистские действия, преследующие нелегитимные цели и использующие для этого нелегитимные средства, технологии, разрушающие прежнюю социальную структуру и многое другое, чреватое разрывом социального развития. Регулярная зона – регулярная, воспроизводящая себя политическая и социальная жизнь, легитимные политические действия, непрерывный культурогенез, технологии, способствующие воспроизведению или непрерывному развитию социальной структуры.
Экстремальная и регулярная зоны являются частями одной тотальности – культуры. Под тотальностью в тоталлогии В.В. Кизимы понимается саморазвертывающаяся целостность, соотнесенная с контекстом, частью которого она является. Для характеристики тотальности вводятся еще два концепта – парсика и генерология. Генерология – это то, что выявлено, проявлено в тотальности по отношению к определенной системе описания или моделирования, парсика – то, что не проявлено, несущественно для выбранного способа описания, парсика – это контекст, фон.
В. КИЗИМА:
«Это предполагает в качестве принципиального момента учет соопределения субъекта и контекста, их со-эволюцию, рефлексивный характер человеческой деятельности, заключающийся в том, что действия субъекта, опосредуясь контекстом, отражаются в нем самом, субъект оказывается объектом собственной активности»[85].
Генерология – это то, что извлекается из истории, это модель исторических объектов или процессов. Парсика скрыта, но когда она выявляется, то превращается в новую генерологию. Историопластика остается скрытой, парсичной, если мы рассматриваем историю России как непрерывный и закономерный процесс, но если историопластика проявлена в модели, то фоном становятся процессы непрерывного развития и циклические законы. Выявление того, что раньше было парсикой, порождает новые инструменты управления социокультурным процессом. Обычная элита управляет генерологией, но метаэлита должна управлять тотальностью во всех ее аспектах – и генерологических, и парсических, и экстремальных.
«Тотальность» – более широкое понятие, нежели «система», поскольку тотальность может быть и системой, и несистемой, и «космосом», и «хаосом». Любая тотальность имеет пределы своего существования – пространственные, временные и другие. Экстремальная зона как раз и находится на пределе существования социокультурной тотальности. Экстремальной зоной по отношению к данной социокультурной тотальности является зона, в которой поставлены под угрозу существование или сохранение ее идентичности, а регулярной – та, в которой этой угрозы не существует и которая позволяет тотальности существовать и развертываться по присущей ей законам. В экстремальной зоне на поверхность выходит то, что в регулярной зоне являлось парсикой, – скрытые, непроявленные, неважные аспекты тотальности. Поэтому экстремистские революции и даже не доведенные до революции эксцессы сопровождаются всплеском творческой активности – на поверхность выходит то, что ранее было скрыто и теперь получает возможность развития.
6.3. Экстремально-регулярные переходы – это смена элит: контрэлита замещает элиту. Но если постулируется возможность метапозиции над переходом, то этой позиции и соответствует особая метаэлита, находящаяся над различием регулярности и экстремальности. Такая позиция, надстройка над противопоставлением наличного и Иного, и создает особый ресурс общества – ресурс на случай тотальной катастрофы регулярного общества, преодолеваемой его экстремистским отрицанием.
Экстремистские проекты стремятся уничтожить существующее общество и преобразовать его в новые, дотоле неизвестные формы. С такими проектами можно обращаться конструктивным образом лишь при условии понимания сущности этого явления, психологии его участников и места экстремистского сообщества в обществе в целом.
Экстремистское сообщество принадлежит экстремальной зоне. Во-первых, оно стремится столь радикально изменить прежнюю идентичность и прежнее общество, что его новая форма не может восприниматься как продолжение старого. Во-вторых, его члены не идентифицируют себя в качестве членов легитимного общества, а значит внутренне находятся за пределами регулярного общества. В-третьих, экстремистское сообщество действует нелегитимными методами (восстания, перевороты, террор) и тем самым подвергает своих членов реальной угрозе гибели или изоляции.
Экстремистское сообщество не может быть адекватно понято и описано только с позиции регулярного мира. Экстремистское сообщество можно понять лишь изнутри экстремистского сознания и тогда оно описывается, как и всякое иное человеческое сообщество, специфическим языком, картиной Мира и системой ценностей. В противном случае изучение экстремизма подменяется его пропагандистской дискредитацией, мешающей адекватной оценке как его носителей, так и того места, которое занимает экстремизм в социокультурной системе.
При ближайшем рассмотрении оказывается, что экстремистские идеологии и практика оказываются привлекательными для многих творческих, интеллектуальных и активных людей. Этот феномен становится понятным, если вспомнить, что предлагает человеку любая экстремальная зона – проявление парсики и восстановление мира возможностей в противовес уже состоявшемуся варианту – одному из множества возможных. Соблазн создать новый мир взамен существующего и уже созданного другими людьми, а не этим, творческим и активным, человеком, бывает трудно преодолимым для таких людей, становящихся идеологами, организаторами, а зачастую и исполнителями различных экстремистских акций. Шанс на реализацию потребности в создании нового, иного мира проливает свет и на то, какое место занимают экстремистские сообщества в государстве и культуре.
6.4. В отличие от правоохранительных органов, задача которых заключается в сохранении существующей регулярности, метаэлита должна совместить в своем сознании, одновременно и парадоксально, неприемлемость экстремизма для локальной регулярности и понимание его необходимости (в качестве своего рода запасного парашюта) для более широкой метарегулярности. Наличие такой элиты позволяет управлять поведением регулярно-экстремальной метасистемы в условиях катастрофы и тем самым осуществить преемственность прежних и радикально новых форм социальной и культурной жизни, сохранить саму тотальность. Но главная задача метаэлиты – предотвращение катастрофы при неизбежном радикальном Переходе.
Можно говорить об экстремистских ресурсах общества, понимая под этим наличие в политически маргинальных слоях различных радикальных и экзотических идей и планов. Общество с такими ресурсами оказывается более устойчивым, чем то, которое ими не располагает. Но для того, чтобы эта устойчивость могла быть относительно безболезненно реализована и экстремистские ресурсы использовались по назначению, необходимо разрабатывать систему подготовки специфического слоя элиты, способной к такому метауправлению или, по крайней мере, не бояться рассмотрения спорных и, может быть, не всегда «политкорректных» тем.
6.5. Управление экстремальными переходами плюс выявление парсики – это и есть управление историопластикой. Это управление из особой позиции, которая не транслирует, а порождает проекты: новый проект, рожденный «из ничего», не проистекающий из прежнего положения дел, воспринимается из регулярной позиции как экстремистский. Он действительно разрушителен для регулярной позиции и оборачивается своей созидательной стороной лишь тогда, когда создается из позиции «Над».
Идеи позиции «Над» перекликаются с идеями «Быстрого мира» и позиции «За»:
«Для быстрого мира характерны не тренды изменения количеств, а скачки смыслов.
Процессы, которые мы традиционно мыслим последовательно, теперь следует мыслить и организовывать параллельно. Быстрый мир не описывается прогнозами. Выделение форм и смысла скачков – инструмент его самоорганизации и форм соотнесения с медленным миром. «За» – метод полагания таких скачков в пространстве проектных интенций, затем – реализация проектной воли и основание того, что лежит за пределами существующего»[86].
Когда говорят о «быстром обществе», нужно иметь в виду, что управление постоянными быстрыми изменениями, управление скачками и есть синтез экстремальной и регулярной позиций. Идентичность метаэлиты при этом переносится в позицию «Над». Идентичность определяется не ориентацией на стабильные формы, а на саму направленность управляемых изменений.
6.6. Управление катастрофическими переходами – то особое качество, которым должна владеть метаэлита. Катастрофа отменяет прежние правила и порождает новые. Само рассуждение о катастрофах неявно подразумевает изменение правил и нормативов. Но уже сам факт осознанной и целенаправленной трансформации правил означает наличие инстанции, стоящей над правилами. Именно выделение такой инстанции и есть первый шаг к формированию метаэлиты, способной управлять историопластикой.
Проблема управления процессами «Быстрого мира», а тем более катастрофического мира, заключается не в скорости социальных процессов, а в быстром изменении правил, по которым ведется такое управление. Это неизбежно ведет к отказу от правил и нормативов как неизменной основы, на которой строится общественный порядок. Новый способ управления напоминает, скорее, «ручное управление».
Напомним: есть два способа управления социально-политическими процессами:
– за счет создания правил, законов, нормативов, которые упорядочивают процессы управления;
– непосредственное управление процессами «в ручном режиме».
Правила и нормативы неизменяемы и потому способствуют стабильности. Они хороши, когда есть механизм их трансформации в соответствии с возникающими задачами – «правила изменения правил». Но историопластика означает как раз отсутствие таких правил трансформации, а это означает, что в основу управления должна быть положена специально культивируемая воля. Тогда «ручной режим» становится не произволом и случайными некомпетентными решениями, а особым способом управления, требующим и особых качеств элиты, которые игнорировались до сих пор, и другой организации сознания управленцев. Такая организация может быть обеспечена только за счет использования определенных психотехник, нормирующих не управленческие акты, а акты порождения управленческих актов.
Нужна не позиция трансляции прежних форм как внешнего данного, а позиция постоянного создания этих и новых форм. Тогда они становятся понятны изнутри. То, что транслируется без понимания, становится господином со своей собственной траекторией и инерцией. Это нормальная позиция для регулярной зоны, но она исключает управление экстремальными переходами.
6.7. Когда во главу угла ставится последовательное развертывание управленческих смыслов, это значит, что при подготовке властной элиты на смену обучению правилам приходит обучение: а) удержанию смыслов, скрывающихся за социокультурными процессами и управленческими актами; б) развертыванию этих смыслов в акты управления. Процессы управляются смысловыми потоками, порождаемыми сознанием управленцев волюнтаристского типа.
Понимание и прозрачность социальных процессов достигается при их порождении. Управление уже заданным, пришедшим извне процессом, генерологией процессов, всегда сталкивается с непросматриваемыми составляющими, с парсикой процессов. Это требует особой внутренней культуры, которой сейчас нет или почти нет, – культуры управления теми аспектами психики, которые считаются спонтанными и ценятся в первую очередь именно за спонтанность.
В социокультурной практике некоторые спонтанные процессы становятся высокоотнормированными в определенных видах деятельности. Мышление исследователя или разработчика технологий использует и рафинирует процедуры мышления для отнормированных задач, и мышление становится профессиональным инструментом, безразличным к внепрофессиональным задачам. Воспитатель должен превратить в рабочий инструмент набор эмоциональных реакций и спонтанных коммуникативных актов по отношению к детям, воспроизводя при этом эмоциональные структуры, естественные для родителей. Управленец, работая в высокосплоченной команде, должен превратить в профессиональные механизмы акты эмоциональной и оценочной коммуникации.
Метаэлита должна уметь работать с собственным сознанием. Овладеть собой, чтобы овладеть миром – это профессионально важное качество метаэлиты. Иначе не получится управлять быстрыми процессами в условиях хронического изменения «процессуальных правил».
Но, чтобы работа управленца не превращалась в корыстный произвол, необходимо соотнесение его работы не с конкретными обстоятельствами, а с задачами, стоящими перед гиперцивилизацией. А эти задачи требуют уже принципиальной онтологии с религиозной основой, без которой не обойтись.