Олег Слободчиков
Чёртов узел
У второго лицо было белое, как рыбье брюхо, глаза красные. Он опять зашел сбоку и молча пнул в челюсть. Рот наполнился кровью, потемнело в глазах. И вдруг заломленные за елку руки опали к земле, обрез со взведенным курком оказался на траве, а поверх него нога в тяжелом двойном вибраме сорок шестого размера. Дохляк, схватившись за живот, корчился у ручья, купец лежал пластом. Высокий, широкоплечий парень щелкнул лезвием складного ножа, опустил его в карман и подмигнул Алику:
– А могли пристрелить!
Он был рус, с обгоревшим на солнце красным лицом сельского жителя, на щеках курчавилась рыжеватая бородка, прозрачными камушками любопытно поблескивали голубые глаза, в которых, как погода в горах, легко и быстро меняется выражение смущения, сочувствия и лютой жестокости.
– Могли! – прошепелявил Алик разбитыми губами, поднялся на подрагивающие ноги, пошатываясь, подошел к наркоману, пнул раз, другой, третий в лицо, в живот. Тот только утробно хекал.
– Не убивай! – Двойной Вибрам вынул патрон из обреза, хотел провернуть его на указательном пальце на ковбойский манер, но он сорвался, Вибрам подхватил его двумя руками и рассмеялся с льдинкой в голосе. В его непринужденных движениях было что-то кошачье. Он легонько ткнул ногой лежащего купца, тот поднялся на четвереньки и сел. Двойной Вибрам взвел курок, приставил обрез к его лбу и нажал на спусковой крючок. Обрез звонко щелкнул. Купец дернулся, он был бел, голова старчески тряслась.
– Отсыревшим патроном зарядил? – забавляясь, как кот с мышкой, спросил купца, добродушно поглядывая на свою жертву. Снова взвел и снова спустил курок, целя ему в голову.
– Что с ними делать будем? – обернулся к чикиндисту.
– Утопим, пусть плывут ко двору участкового, он давно ищет с ними встречи. – Алик нагнулся над ручьем, плеснул в разбитое лицо холодной водой, розовые струи, извиваясь, потянулись по течению. Краем глаза он видел, как Двойной Вибрам наклонился к купцу и, зловеще улыбаясь, проговорил что-то вполголоса. Алик услышал лишь конец фразы: «… хин друг».
На купца его слова подействовали ошеломляюще, он затравленно взглянул на чикиндиста, поднялся, перекинул руку дружка через плечо и поволок его вниз по тропе.
– Придут ведь кодлой?! – вопрошающе взглянул на спасителя Алик.
– Не придут, – твердо сказал странный гость. – Если хочешь, догони и добавь… Только не убивай.
– Да пошли они…
– Я тоже так думаю!
Прихрамывая, ощупывая языком вспухшие десны, Алик отпер дверь, вынес посуду, разложил возле ручья костер и навесил над огнем чайник.
– Как зовут-то?
– Виктор!
– А меня Алик!
Гость кивнул, вынул из кармана пачку рублевок, отобранную у купца, располовинил на глаз и, не спрашивая согласия, сунул половину в карман энцефалитки Алика, затем снова принялся разбирать и ощупывать обрез. Странный был тип. Алик не мог понять, нравится он ему или нет.
– Я не мент, чтобы выспрашивать, – сказал через силу, поглядывая на тяжелые ботинки: – Но ты хоть кто? Откуда взялся?
– Живу там. – Не поднимая глаз, Виктор махнул рукой куда-то в сторону верховий реки. – Что-то вроде егеря.
Алик помолчал, глядя на огонь, сунул в рот палец, потрогал зуб, сплюнул:
– Знаю я и егеря, и лесника, и лесничего… Не хочешь говорить – твое дело… Хреново бы мне пришлось, если бы не ты.
От ночлега гость отказался, поговорил о всяких пустяках, протянул обрез и патрон.
– Сгодится?!
Алик замотал головой:
– С такой штукой мне опасней, чем без нее: от шпаны уберечься проще, чем от ментов.
Виктор спорить не стал, пожал плечами, сунул обрез за пояс.
Из пустячного разговора Алик извлек, что гость – алма-атинец, в горах недавно, ориентируется только в ближайшем районе. Засветло выкатилась на хребет полная луна. И Виктор отправился к себе один. Кому голову морочил?.. Чтобы ходить в горах ночью – надо очень хорошо знать местность. Мелькнула у Алика подлая мыслишка посмотреть утром следы, но он стыдливо подавил в себе любопытство.
Пришлось браться за работу и таскать мешки к скотопрогонному мосту, хотя тело еще побаливало после побоев. Был бы напарник, натянули бы трос над водой и перебросили груз за день. Одному же, с мешками, ходить и ходить. «Принес бы черт хоть какого-нибудь туриста!» – подумал Алик и вскоре заметил, что кто-то идет с верховий реки с тощим рюкзаком на одном плече. Это был Виктор.
– В город собираешься? – спросил, сухо поздоровавшись.
Алик раздраженно ткнул кулаком в тугой мешок:
– Сначала перетаскать надо, потом идти, машину заказывать.
– Сколько рейсов будет?
– Один!
– Сюда машина порожней пойдет? – выспрашивал гость.
– Хорошо бы загрузиться продуктами на зиму, только вряд ли получится.
– Что так?
– Как всегда, – безнадежно развел руками Алик, – вырвусь в город, получу деньги, загуляю…
Он ждал обычного совета: не пей! Но его не последовало. Виктор что-то прикинул про себя и сказал:
– Если даже не запьешь, в машине, наверное, останется место, чтобы прихватить и мой груз: килограммов триста. А я тебе помогу загрузиться. Идет?
– Какой разговор? – радостно вскрикнул Алик. – Снова выручаешь.
К обеду они натянули трос, спешить уже не было смысла, стали переждать жару в тени.
– Ты рубаху порвал. – Алик сунул палец в прореху на рукаве Виктора. Снял с головы кепку-афганку, отогнул козырек и протянул ему иголку с ниткой. Виктор отмахнулся:
– Людка зашьет! – Его спокойные глаза дрогнули, понял, что проговорился, но ничего не стал пояснять.
Он переночевал в избушке травника. На следующий день, к полудню, они переправили через реку последние мешки, перетаскали их до места, куда могла подойти машина, а на другой день добрались до ближайшего села. Алик заглянул в аптеку, потоптался возле витрины, мучимый соблазном, и купил десять флакончиков пустырника. Под насмешки Виктора парочку из них он осушил на остановке местного автобуса, погрыз на закуску черствую пресную лепешку, при пересадке на другой, рейсовый городской, автобус, освободился еще от пары флакончиков. Закусывать было нечем, Алику хотелось поговорить, но разговорить Виктора не удавалось, а пить он отказывался.
– Нельзя! – отрезал сухо. – Ночевать придется у матери.
– Может, и меня устроишь? – оживился Алик. – До города протрезвлюсь.
– Не могу явиться с гостем! Сам на кухне ночую: в полуторке мать, сестра с мужем и трое детей.
– В моей конторе просторней, – согласился Алик и свернул пробку со следующего флакона.
По договоренности на следующий день они встретились в «Травлекарспроме». Алик уже успел опохмелиться, был весел, насмешлив, беззаботен и, может быть, благодаря настойке пустырника не загулял на несколько дней в долг, но прикупил за счет Виктора пару сапог и кое-что из одежды. Они дождались машину и отправились в магазин, где обычно отоваривались травники. Продавец хорошо знал их спрос и отпускал продукты со склада. Однако и он был удивлен, когда Виктор затребовал пять мешков муки, два сахара, мешками макароны, горох и прочий продукт в большом количестве.
– На бригаду! – веселясь, пояснил Алик, успевший где-то хорошо добавить. И опять в долг, за деньги спутника, закупил продукты для себя.
Вдвоем они загрузили все в машину и тут же отправились в горы. По пути Алик выпил еще пару бутылок вина и навязчиво приставал к Виктору с насмешливыми вопросами, но тот терпеливо отмалчивался. Машина с продуктами пришла к скотопрогонному мосту, возле которого штабелями лежали мешки с сухой эфедрой. Шофер был сердит на плохую дорогу, поторапливал с погрузкой и возвращением. Вдобавок ко всем добрым делам Алику пришлось попросить Виктора перетаскать привезенные им для себя вещи и продукты в избушку, накормить кошку, а сам уехал в город, не заходя домой.
На обратном пути шофер хмыкнул, мотнув головой:
– Ну и напарнички! Что-то не врублюсь: тот, кроме имени, о тебе ничего не знает, да и ты, как понимаю, тоже. А продукты вместе… Кто это?
– Егерь!
– У, е… Предупреждать надо. У меня мультук за сиденьем! – возмутился шофер.
Алик помнил, что сдал траву и получил расчет за траву, помнил, что первым делом отсчитал долг Виктору и зашил деньги в кармане, потом загулял, а заканчивать веселье пришлось одеколоном. От ватного одеяла без пододеяльника несло мочой. Под боком храпела, заливаясь, потрепанная жизнью бабенка. Она вчера просилась в горы, и Алик, пьяный, думал: «Может, взять? А что, баба как баба, все при ней: и лепех напечет, и постирает».
Рассветало. Нет перегара зловонней, чем от одеколона. У бабенки изо рта с прокуренными зубами несло, как из отстойника. Сетка морщин на обрюзгшем лице с утра обозначилась глубже. «И как могло прийти в голову жить с ней?» – подумал Алик, почувствовал, что нагулялся, оделся и вышел на пустынную улицу. За городом высилась величественная гряда гор. Чистая утренняя прохлада стекала с белых ледников, струилась по тихим улицам. Алик пошарил по карманам, деньги на транспорт еще были.
Он уехал рейсовым автобусом до районного городка, дальше добирался на попутных машинах, потом пару дней шел пешком. Вернулся в Жим-Жирт трезвый и веселый. Ключ от избушки лежал в условленном месте. Почуяв хозяина, где-то под нарами заорала кошка. Купленная одежда лежала на полке. К матице были привязаны мешки с мукой и другими продуктами: сахар, горох, крупа… Алик сел, закурил и подумал: «Мне бы такого компаньона!»
* * *
Спадала жара, приближалась теплая осень с грибными дождями. Алик поднялся вверх по притоку Байсаурки, туда, где еще весной приметил грибные места, и не ошибся: на замшелых тенистых склонах было много груздей. Он быстро наполнил ими рюкзак со вставленной в него цинковой вываркой и наткнулся на свежий медвежий след. Зверь недавно ушел на хребет, в те самые места, куда весной его не пустили. На траве и кустарнике еще держался его резкий запах.
Алик оставил рюкзак под деревом и стал подниматься по следу. На влажной топи альпийских лугов медвежьи следы были отчетливей. Медведь пошлялся по ложбине, вышел на перемычку между хребтом и скальным гребнем отрога, спустился по осыпи. Внизу было озеро. Широкую лощину вокруг него покрывали невысокие каменные столбы и плиты с зеленым лабиринтом лужаек между ними. Алик увидел медведя сверху. Опустив голову, зверь неторопливо вышел на берег озера и скрылся за камнями.
С медведями ему не приходилось сталкиваться, но он знал наверняка, что ни один нормальный зверь не тронет человека, если вести себя правильно. К тому же не хотелось упускать случай понаблюдать. Стараясь не шуметь, Алик спустился к скальнику и стал осторожно пробираться лабиринтом к воде. Это были монолитные каменные глыбы, торчащие из грунта. Самые высокие из них поднимались над почвой почти на десяток метров. Между скалами были то узкие, то широкие коридоры с зеленой поникшей травой. Алик осторожно выглядывал из-за каждого поворота, крадучись шел дальше.
В очередной раз, высунувшись из-за скалы, он разинул рот и замотал головой с дурными, выпученными глазами: в трех метрах от него оказалась полуобнаженная женщина. Так же, неожиданно, он не раз встречал туристок, альпинисток, просто отдыхающих, но на них был знак гор: грубоватая одежда, обгоревшие на солнце лица. Эта же, в распахнутом махровом халате, с голыми ногами и открытой грудью, будто выглянула из уютной квартиры на лестничную площадку, или появилась из снов.
Ничуть не испугавшись оборванца, не удивившись незнакомцу, она пролепетала:
– Медведь?! – Шагнула к нему, зажмурив глаза, откинула голову и положила руки ему на плечи. Единственная пуговица на ширинке брюк, болтавшаяся на одной нитке, как показалось Алику, пулей куда-то отлетела. Опуская податливую женщину на траву, он боялся проснуться именно в этот миг, что-то лихорадочно соображал, то приходя в себя, то снова впадая в бредовый восторг. Она вытянулась, чуть слышно застонав, открыла проясняющиеся и какие-то ненормальные, мутные глаза:
– Так ты не медведь?! – сказала, отстраняясь двумя руками от его груди.
– Ты кто? – прохрипел он, тяжело дыша и подтягивая штаны.
Она раздраженно запахнула халат. И тут Алик словно увидел себя со стороны: резиновые сапоги с подвернутыми голяшками, штаны в заплатах, один бахромившийся рукав рубахи едва прикрывает плечо, другой спускается до локтя…
Стрелок не был садистом и, видимо, обладал здоровым юмором. Он выждал, когда ошарашенный случившимся Алик поднимется на ноги. И тут, одна за другой, шмелями запели в синем небе три пули, отрикошетившие от скалы.
– Беги! – резче оттолкнула его женщина. – Убьют вместо медведя.
Алик снова пристально всмотрелся в ее странное лицо с чуть подкрашенными веками.
– А ты? – спросил, все еще держа ее за руку.
– Да откуда ты тут взялся? Здесь был медведь! – Она резко вырвала из его ладони свою руку, и он удивился силе этого рывка. Что-то нездоровое было в ее лице, в резкой перемене мимики.
Снова пропела отрикошетившая пуля. Осколки камня брызнули сверху. Стрелок, угрожая, взял прицел ниже.
– Да беги же! – Она, как собачонка, оскалила остренькие зубки.
Алик шагнул в сторону и, не прячась, стал взбираться по осыпи. Какое-то время он постоял на перемычке, затем поднялся на хребет, сел на открытом месте, рассматривая далекое озеро. Один раз ему показалось, что внизу мелькнул и исчез халатик. «Ну и дела!» – хохотнул, сомневаясь в реальности произошедшего.
На обратном пути он еле отыскал свой рюкзак с грибами. Потом сбился с тропы и спускался напрямую по крутому склону, ободравшись в зарослях барбариса. Даже возле избушки все валилось из рук: навязчиво стояла перед глазами женщина. Алик помнил ее глаза, чуть вздернутый нос, тонкий, аккуратный рот, розовую мочку уха, острый сосок на груди и не мог представить всю. Да что там всю, даже лицо.
Замочив грибы, он упал на нары, предполагая утром отправиться туда же и все выяснить. Стрелок опасен, когда о нем не знаешь. Когда знаешь, где он, его можно обмануть… «Но почему меня опять заметили? Поджидают, что ли? А если следят?!» – сказал вслух. И осенила догадка: не может снайпер в безлюдном месте с утра до вечера сидеть на посту. Но если они видят его постоянно? Если всегда знают, где он… Тогда… Тогда наблюдают за ним с Башни.
Утром Алик почистил и засолил грибы, но вместо того, чтобы резать эфедру, решил запутать снайпера: дать круг, обойти его и появиться неожиданно за его спиной возле самой Башни. На этот раз в рюкзаке вместо выварки был спальный мешок, бинокль и продукты.
Он остановился на левом берегу Байсаурки, напротив пади Аурулы, в которой так и не побывал весной. Когда-то здесь была долгая стоянка туристов: чернело сложенное из камней кострище, среди камней валялась груда ржавых банок. Где-то в этом месте был вход в скрытую от глаз падь, высмотренную весной с вершины хребта. Наверно, он бы и не нашел его, если бы не запомнившаяся причудливая осыпь. Она была двух цветов: серые и коричневые полосы сыпучего камня спускались за лесом почти к воде.
Алик бросил на туристской стоянке рюкзак, стал подниматься вверх и вскоре увидел прерывистые стежки тропы. Она завела его в непролазный кустарник и пропала. Воды в пади не было, но осталось поросшее мягким мхом старое русло ручья. Потом снова появилась чуть приметная тропа. Алик продрался через чащобу и остановился, ошеломленный. Оскалив желтые клыки, прямо у него под ногами лежал мертвый волк. Его голова была неестественно задрана к спине, отчего мощная шея выгибалась, как колено. На сером боку зверя темнела огромная черная куча медвежьих катыхов.
Алик присел на корточки, потянул волка за ухо. Еще не застывшая голова легко откинулась к окровавленной спине. У зверя был переломлен позвоночник. Чикиндист обследовал местность вокруг побоища, наткнулся на медвежьи следы в старом русле. Похоже, медведь бежал здесь во всю прыть, и сорванный когтями мох висел на кустах. Алик долго шнырял среди бурелома и кустарника, пока не нашел наполовину съеденную тушу марала. Над ней поднялись потревоженный рой зеленых мух и обленившееся воронье.
Стало все понятно: медведь задрал марала, припрятал мясо, а волчишка повадился ходить к чужой добыче. Разъяренный медведь подстерег волка, свернул ему шею и в сердцах испражнился на вора: пусть все знают, чье здесь мясо. Мелькнула подленькая мыслишка ободрать волка, ведь за полторы сотни рублей можно и постирать шкуру. Но Алику стало стыдно: в медвежьих глазах он бросал тень на весь человеческий род. Скорей всего, медведь и думать-то не умеет, но все равно нехорошо.
Алик вернулся за рюкзаком и провалялся двое суток на желтой хвое под ветвями раскидистой ели, откладывая дело, ради которого шел. Место было удивительным. В падь спускались горные бараны, по-местному – теки, паслись маралы, царили же в ней, не опасаясь друг друга, лохматый медведь и большеголовый секач. Алик просидел бы здесь и еще сутки, хотя иссмолил последний окурок, но с юга потянуло холодом и сыростью. Тяжелые облака вылезли из-за хребта, пришлось возвращаться. На половине пути его накрыл ливень.
Почти не переставая, дождь моросил три дня сряду. Так и не добравшись до загадочной Башни, Алик валялся в теплой избушке и все реже вспоминал странную женщину у озера. «Да было ли?» – спрашивал себя и чувствовал, как разливается в груди томительное тепло несбывшихся снов.
Зима в горах началась слишком рано: в октябре выпал снег на северных склонах и уже не таял. Алик любил эту пору года, когда каждый зверь оставляет свой след, и мог часами бродить, разбирая путаную вязь отпечатавшейся жизни леса, читать рассказы о рыси, волке, кабане или медведе.
В ноябре приморозило. Ручей возле избушки застыл толстыми голубыми наплывами льда, под которыми журчала теплая черная вода. Что всегда раздражало Алика зимой, так это заготовка дров, которых уходило много. Но пока еще тепло доставалось малыми трудами: рядом с избушкой были валежник, сухостой и хворост.
В долине реки появилось много волчьих следов. У здешнего лесника каждый год пропадал скот, и он обещал Алику восстановить его в Союзе охотников, лишь бы тот убивал хищников. На этот раз и в этом месте Алик был под его надежным прикрытием, хотя браконьерствовать опасался, стараясь не нарушать законы, даже если они глупые. Осмотрев места, он выварил и расставил петли.
В конце ноября в гости пожаловал Виктор с тяжелым рюкзаком и двустволкой.
– Не ждал? – спросил, посмеиваясь и поглядывая на присыпанную снегом избушку.
– Не ждал! – признался Алик. – Думал, к зиме свалил в город, на квартиру… А я таскаюсь с твоими деньгами и боюсь их потерять. Да и что я о тебе знаю: появился – исчез!
– Узнаешь еще! – сказал Виктор таким тоном, словно предупреждал, что это знание, возможно, не сулит ничего хорошего, при этом даже как-то странно усмехнулся.
– Живи! – обрадовался Алик. – Вдвоем веселей. Только дуру спрячь, – кивнул на ружье, вдруг инспекция…
– У меня все по закону! – успокоил его Виктор. – Взносы за год оплачены, две лицензии на кабана отмечены у лесоинспектора.
Весь вечер они пили чай и беседовали. На этот раз Двойной Вибрам был разговорчив и даже весел. Алик внимательно разглядывал его и находил все больше сходства с котом, скорей с рысью: небольшая голова, круглое лицо, круглые кошачьи глаза, длинные ноги и руки.
– Охотник из меня хилый, я занимаюсь фотографией. Да вот беда, второй год здесь, и ни одного приличного кадра, только пейзажи.
– Понятно! – зевнул Алик. Не много же он узнал о таинственном соседе с его слов, а назойливо расспрашивать на чикинде не принято. – Волка и рысь я тебе обещаю. Можно и кабана. Только хрюша – парень серьезный, при охоте на него травм и неприятностей больше, чем от медведей. Не знаю, как будешь охотиться на него с ружьем и фотиком… – А медведя не снимал? – спросил, как бы невзначай. – Тут неподалеку один все лето шлялся.
– Снимал, только издали. На слайде пятно получилось. Ты-то, конечно, с медведями бывал в самых близких отношениях? – Чуть уловимая насмешка прозвучала в голосе гостя, и Алик бросил на него настороженный взгляд. Показалось, что в глазах Виктора еще искрились игривые лучики. Может быть, только показалось. Он уже с кошачьей вальяжностью растянулся на нарах, чистоплотно подложив под голову самосшитую альпинистскую пуховку, и аккуратно разгладил ворот свежей рубахи. Даже кошка эдак по-свойски приткнулась к нему и смежила веки.
Алик заволновался, соскочил с нар, подбросил дров в печку. Вспомнил, что не ответил на какой-то вопрос Виктора, переспросил и что-то ляпнул невпопад. «Неужели он знает о том случае, у озера, неужели между ним, стрелком и той женщиной есть связь? Кто она Виктору? Жена, сестра, подружка?» Так и не решившись спросить об этом напрямую, он полез в свой спальный мешок.
На охоту они пошли через день после снегопада, Виктор с ружьем и фотоаппаратом в громоздком кофре на боку, впереди Алик, налегке, с дубиной вынюхивал, высматривал следы и метки. Они спустились в пойменный лес. Несколько ворон, терпеливо нахохлившись, сидели на верхушке дерева, в небе ястреб делал круг за кругом.
– Кажется, кто-то есть! – оживился Алик. Прислушался, каменея лицом. – Слышал?
– Нет!
– Вроде треск. – Он прошел вперед, остановился, нагнулся и выпрямился, разглядывая что-то за деревьями.
– Сидит… Живой… Ты мой хороший! Первый в этом году и в этих местах.
Алик торопливо зашагал, проваливаясь в снег. Изжелта-серый волк лежал под деревом. Поняв, что замечен, он встал, рванулся. Петля держала его за живот. Чикиндист, азартно поблескивая глазами, остановился метрах в десяти.
– Фотать будешь?
Виктор передал ему ружье и открыл кожаный футляр камеры, блеснувшей холодом хирургического инструмента.
– Петля ненадежная, – предупредил Алик. – Перекручена вся… В каком стволе пуля?
Виктор пружинисто подошел к зверю метра на три, неуверенно припал на колено. Волк отступил, насколько позволял поводок. Овчарка и овчарка, показалось ему в первый миг, но зверь в упор взглянул на человека тяжелыми светло-коричневыми глазами. Спокойная, далеко не собачья истерично-боязливая, готовность дать отпор была в этом взгляде, на узкой морде приметными светлыми полосами по брылам была выписана лисья проницательность. Зверь с молчаливой угрозой показал клыки.
Виктор щелкал и щелкал камерой, увлекаясь и продвигаясь вперед. Ему хотелось спровоцировать зверя на выпад и снять его в броске. Никогда и ни у кого он не видел такого кадра. Волк прыгнул, вытянув вперед лапы. Было мгновение, когда петля должна была подсечь его, но этого не случилось. Прогорклый запах псины и костлявый удар сквозь шерсть пришелся прямо по лицу. Виктор кувыркнулся через голову, выпустив из рук фотоаппарат. И только тут ему в ноздри ударил едкий дух пороха, а по перепонкам пронзительно хлестнул звук выстрела.
Алик привстал с колена и, глупо хихикая, спросил:
– Не задел случаем? Пришлось стрелять картечью. – И расхохотался.
– Ты чего? – растерянно спросил Виктор.
– Показалось, что на дерево сиганешь!
И только тут его взгляд упал на волка. Зверь, изогнувшись, вцепился зубами в рану на боку, хрипло тявкнул и вытянул в судорогах лапы. Его желтоватый бок со свалявшимся мехом опал в выдохе.
Виктор встал, стряхнул снег с лица, дрожащей рукой вынул сигарету из помятой пачки Алика.
– Осмотрись, не задел ли картечиной? – еще раз настороженно спросил Алик. – Сгоряча можешь не заметить…
Виктор выковыривал снег из пазов фотокамеры. Сигарета дергалась в его губах. Парила свежая кровь зверя, протаяв красное отверстие в снегу.
– Что, не нравится? – перехватил его взгляд Алик. – Привыкай, если хочешь стать охотником.
Наспех ошкурив добычу, вырезав желчь и внутренний жир, они бросили тушу заждавшемуся воронью, перекусили возле костерка. Алик то и дело поглядывал в бинокль на южный склон. В очередной раз, отставив в сторону кружку, приложил окуляры к глазам:
– Ну, наконец-то! – пробормотал радостно. – Уж боялся, вдруг что случилось… – Передал бинокль Виктору, указывая пальцем: – Секач до снега бичевал. Думаю, куда делся? А он теперь вверху землю роет. Видишь, сколько копок? Далековато лезть придется! – Так как Виктор не отказывался от охоты, вытряхнул из котелка заварку, сунул его в рюкзак. – Только с кабаном не проканает охота и фотик. Слух и нюх у него дай бог любому зверю…
Они вернулись в избушку, поужинали, легли спать пораньше и поднялись до рассвета. Алик повел охотника на гору, где показывал кабаньи копки, но с другой ее стороны, да еще под ветер. Резиновые литые сапоги то и дело скользили по снегу и примороженной траве, он спотыкался и тихо чертыхался.
Сверху в бинокль Алик разглядел свежий след, уходивший под скальный выступ, обернулся к Виктору, указал пальцем и приложил его к губам. Оба охотника спрятались за лиственницей и долго мерзли, наблюдая за зверем, который показался из-за скалы и, вспахивая клыками землю с камнями, постепенно приближался.
Виктор вопросительно кивнул, указывая на ружье.
– Далеко! Карабин бы! – шепнул ему Алик на ухо. – Или хотя бы мелкашку с оптикой. Неужели нет нарезнухи?
Пришлось ждать на ветру, пока секач не подошел к ним метров на сорок. Алик указал взглядом, что пора взять его на мушку. Виктор прицелился и ждал, когда зверь подставит под выстрел свой бок. Подставил. Виктор выстрелил. Кабан упал, но тут же вскочил, бросился на стрелявших и, кажется в следующую секунду, распластавшись в воздухе, оказался в десяти шагах от охотников.
Виктор охнул, уронил ружье и сиганул куда-то в сторону. Алик попытался укрыться за стволом лиственницы, резиновые сапоги заскользили на одном месте, прыжок за дерево удалось сделать не сразу и с большим трудом. Первое, что Алик увидел, обернувшись, это кабаний след. Понял, что зверь пролетел мимо, а он даже не заметил этого. Потом увидел на коре и древесине лиственницы глубокий запил, как от бензопилы. Удивился, что его не было минуту назад. И только потом, почувствовав боль в голени, спохватился, где товарищ? С бледным лицом и огромными глазами, Виктор подполз к дереву.
– Живой?
– Не помню, чтобы так высоко прыгал! – чуть заикаясь, просипел он. – Думал, тебе хана!
– Ишь, какой шустрый попался! – пропыхтел Алик. – Чуть не вдул… Потоптал только! – Скинул сапог. Голенище было распорото. Кабаний клык разорвал портянку и штанину, прорезав неглубокую царапину. Алик приложил к ней зарозовевший снежок. – Спасибо лиственнице, – кивнул на глубокую борозду, – не то остался бы без ноги.
Виктор неловко топтался рядом.
– Давай хоть чистым платком перевяжу?
– Пустяк! – Алик пожевал хвою эфедры, плюнул на рану. Оторвал грязный подол рубахи, стал перетягивать ее. – Пустяк! – пробормотал еще раз и стал обуваться. – Прикури-ка мне сигарету! – глубоко затянувшись, указал на размашистый след с брызгами крови: – Где-то залег. Надо преследовать. – И спросил с насмешкой: – А что не стрелял из второго ствола?
– Увидел – летит, забыл. Да и не успел бы.
– Мог не успеть, – согласился Алик. – Ладно, надо идти по следу. Перезаряди мультук.
Кабан лежал в тридцати метрах от них и был мертв.
– Не промахнулся?! – виновато взглянул на товарища Виктор.
– Не промахнулся! – согласился Алик. – Мясо куда потащим?
– Половину тебе, половину нам.
– Вам это в какую сторону? – спросил, почти не сомневался, что его жилище где-то возле Башни.
– К лавинному кулуару, где вчера проходили. Весной ты по моим следам там лазил.
– Вон что?! Вы там трос натягиваете?.. Хитро… Значит так, к речке хряка дотянем волоком. А как выволочь к елке, сам думай… Забирай всего, целиком. Мне бочок с ребрышками – пока хватит, свою долю возьму со следующего.
– Как хочешь.
Кабану накинули на клыки петлю, туша легко заскользила вниз по склону. Под кулуаром Алик прикинул расстояние до елки с меткой. – Тут надо полдесятка бичей, чтобы выволочь тушу в гору.
– А мы закажем лифт! – загадочно промурлыкал Виктор.
Алик прищелкнул языком: у них лебедка?! И подумал, что правильно сделал, не спросив о женщине у озера. Налегке они подошли к той самой елке с отметиной на коре. Виктор отодвинул сухую хвою у корней. Обнажилась, поблескивая черным пластиком, электрическая кнопка. Он нажал ее. Они подождали пару минут, и Виктор раздраженно заворчал: «Опять у Лехи батареи сели», сунул в рот пальцы, пронзительно свистнул. На скале появился человек, размахнувшись, швырнул вниз прочный тонкий шнур с грузом. Виктор выбрал его, наматывая на локоть, потянул тонкий стальной трос с карабином на конце и, держась за него, заскользил вниз по склону к кабаньей туше и к рюкзакам. Обернулся на ходу:
– Махну рукой два раза – нажми на кнопку!
Внизу он накинул трос на клыки кабана, перебросил через плечо ремень ружья и подобрал рюкзаки. Алик нажал кнопку – трос поднялся над склоном, напрягся и потянул секача. Виктор с ружьем сидел на туше и улыбался. Алик постучал пальцем по лбу: вши на кабаньей щетине с клопа, почешется потом, Котяра.
Туша подползла к ели, Виктор просигналил, остановив лебедку, скинул трос с клыков и пристегнул его к дереву в том самом месте, где был на коре след. Трос опять напрягся струной, и по нему съехал навесной блочок с беседкой. Беседку отстегнули, короткой петлей подтянули тушу, и она поплыла по воздуху, глядя в небо незрячими щелками глаз. Вскоре блочок вернулся, и Виктор пристегнул беседку.
– Ты – первый! Счастливого полета! Отталкивайся ногами от скал. И до встречи в колхозе имени товарища Ярилы. – В его голосе звучал смех.
Алик пристегнулся. Трос, привязанный к блочку, напрягся и потянул беседку вверх, к Чертовой Башне, не дававшей ему покоя с самой весны.
Он несколько раз оттолкнулся ногами от скалы, снова завис в воздухе и въехал в узкий, круто наклоненный книзу ход, который невозможно было рассмотреть с противоположного склона, потому что прикрывался карнизом. Беседка остановилась в небольшой пещерке, освещенной маленькой тусклой лампочкой. В полутьме два мужика, тяжело дыша, вращали ворот лебедки. Едва глаза привыкли к сумраку, Алик отметил, что одному из лебедочников около тридцати лет, он невысок, сухощав, в модной, яркой шерстяной шапочке, в альпинистской пуховке нараспашку, на ногах спортивные ботинки сорок первого или сорок второго размера. Таких следов он не встречал в округе. Другой, которого Алик не рассмотрел, вытер рукавом пот со лба и молча скрылся за тонкой фанерной дверью. Глаза привыкали к полутьме.
– С прибытием, лесовичок! – дружелюбно рассмеялся лебедочник, обернувшись светлым, чисто выбритым лицом. – Проходи в наши хоромы… – Взглянув на ноги чикиндиста, насмешливо кивнул: – Зимой – и в резиновых сапогах? Современная медицина не рекомендует, к сорока годам ревматизм обеспечен.
Алик не успел сообразить, что ответить, как мужик опять спросил:
