Ольга Апреликова
Тихая Химера. Очень маленькое созвездие – 2
– Мы знаем, – улыбнулся подошедший парень в белой рубашке с интересным синим квадратиком на плече, который опять привлек взгляд Юма. Что это за штучка? Удостоверение? Знак отличия? – Мы для себя сняли копию с твоего сочинения на общем языке, а оригинал отправили Хранителю Вирлиру. Баллов за сочинение ты набрал пятьдесят из пятидесяти возможных. Писать умеешь, да. Умный. И хорошо учили.
– Сейчас у тебя выбор, – сказал старик. – Или идти отдыхать до завтра, или продолжать экзамен.
– А что там дальше?
– Пока математика, – ответил парень. – Решать трудные задачки.
– Я пойду порешаю, – представив сладкую путаницу неравенств и переменных, кивнул Юм.
– Тогда пойдем. Провожу тебя.
Юм вежливо попрощался со стариком. Парень повел его в другую часть здания, и Юм радовался этим минуткам перед долгим сидением в очередной тесной комнатушке. Ему нравилось, что вокруг много деревьев и цветов на широких клумбах. Рыжий волчонок шел невдалеке и на Юма не смотрел. Еще Юм заметил каких-то взрослых, которые непонятно гуляли в соснах. Прямая охрана. Когда же он будет, как все? И что, его тут так всегда будут за ручку водить?
В этом крыле здания комнаты были побольше. И на дверях его спаленки, и на прежней комнатушке был номер «5», и Юм остановился у дверей с такой же металлической пятеркой. Подошел еще один учитель – постарше, тоже, как парень-сопровождающий, в такой же ослепительно белой рубашке с блестящим синим квадратиком на плече, и тоже, кажется, сигма. И почему им всем не холодно? Под мышкой у учителя был журнал с изумрудно-зеленой обложкой, исчерченной тонкими белыми параболами, и Юм невольно напрягся: где он такой журнальчик хорошенький давно когда-то видел? «Парадокс» называется.
– Привет, первый, – улыбнулся математик Юму.
– Уже пятьдесят баллов, – сообщил сопровождающий.
– Вундеркинд, – усмехнулся математик. – Но математика – это совсем другая история. Посмотрим, что-то ты нам покажешь. Готов?
– Да, – Юм вошел за ним в зеленоватую комнату с окном в лес, посреди которой стоял компьютерный терминал с удобным, большим вогнутым экраном.
Откуда-то появился рыжий волчонок, обежал по периметру комнату, невесомо и неправдоподобно высоко подпрыгнул к потолку и что-то к чему-то прилепил. Гибко и бесшумно выпрыгнул в окно. У дверей появился Тихон, тоже все осмотрел и поставил снаружи другого охранника.
– Что-то Волков много, – математик наконец посмотрел на Юма с настоящим интересом. – Какая важная детка.
– Двойная Альфа, – объяснил сопровождающий. – Без всяких шуток. На самом деле. Не проверки, не учения – всерьез. Впервые в Венке.
– Кто же ты такой? Лег высокородный? Принц Древних? – любопытный какой математик. – Что-то в тебе есть легийское. И лицо знакомое…
– Давайте задачки решать, – вежливо попросил Юм. – А можно окно не закрывать? А чтоб не холодно, я в куртке останусь.
– Да пожалуйста. А разве здесь холодно? Да как хочешь; ну, садись. Смотри, программа простая. Решаешь одно задание правильно – тебе выскакивает следующее, посложнее. Чем больше решишь за час, тем больше баллов.
– А если пример простой, ответ можно сразу? Чтоб время не тратить?
– А ты нахальный, как тайм-навигатор, – усмехнулся математик.
– А я и есть тайм-навигатор, – пожал плечами Юм, едва стерпев очередную, полную навигационных схем, жутких прекрасных и ужасных чувств и страшных знаний вспышку в памяти, и, сам удивляясь своей невозмутимости, кивнул на компьютер. – Смените загрузку, если хотите. Что мне детские задачки решать?
– Ты что, не шутишь? – встревоженно посмотрел математик.
Юм молча показал ему руки – вроде бы обычные, крупноватые только, ладони, но лишь до того мгновения, пока пальцы оставались неподвижными. Юм лениво растопырил ладошку и изобразил первый пришедший в голову аккорд – выглядело это жутко. Что ж, больше тайм-навигаторов из анатомии не выжимал никто. Еще он порадовался, что браслеты таким движениям почти и не мешают.
– Так не бывает. Ты слишком мал!
– Вы мало знаете о Флоте, – пожал плечами Юм.
– Мы работаем в том числе и для Флота.
– Наверно, – не скрыл сомнения Юм. – А с какими издержками? Как Геккон? Или в более щадящем режиме?
– …Какие издержки ты имеешь в виду?
– К примеру, вы слышали что-нибудь о бустерах?
– А что это?
– Не «что», а «кто». Бустерами тоже становятся в детстве… Ладно, пусть ваш сон это не тревожит. Ладно, значит, для Флота… Ну-ну. Посмотрим. Давайте все-таки задачки решать, – Юм обошел взрослых и сел к компьютеру.
– Начни пока с того, что есть, – попросил математик. – Нам нужно время перезагрузиться. Тут же нет ваших программ, это всего-навсего вступительный тест Венка.
– Хорошо, – покладисто сказал Юм. – Только не медлите. Мне хочется поработать честно.
– Ну что, готов?
– Да.
– Желаю удачи.
Юм сел поудобнее, расслабился, положив правую руку на клавиатуру цифр. Тайм-навигатор… Как бы в самом деле не превратиться в бустера… Вздохнув, Юм щелкнул кнопкой «дальше», и на экран выплыл широкий флажок с первой задачкой: «Сколько времени потребуется грузовому рейдеру, чтобы пересечь созвездие по вектору Мир – Кааш, если его общая масса слагается из…» Чего он боялся?
Пальцы невесомо легли на клавиши и сами собой нашли нужные:
– 254 полетных часа.
Следующий флажок выволок затейливое, но понятное уравнение. Юм улыбнулся.
– x = 6, y = 14.
Экран довольно мурлыкал, стоило набрать ответ. Спустя пять задачек программа впервые потребовала представить решение. Несколько минут Юм, скучая, набирал длинные последовательности чисел и переменных. Хотя сами по себе задачки он любил. Логические хитрости тоже. А больше всего ему нравилась редкая способность его ума мгновенно выдавать решение любой задачки, если только он понимал ее логику. И раздражало, что в школе на Океане отделываться одним ответом не разрешали, и приходилось так же терпеливо скучать, выписывая все операции примитивных детских заданий. А сейчас он наслаждался трудными задачками, как крепкими зелеными яблоками – таким вчера угостил его Вир. Такие красивые задачки и неравенства ему раньше редко попадались.
Ой, а вот с такими уголочками мы там на Океане еще не проходили. Зато проходили где-то задолго до Океана… Корень из дискриминанта… да ведь 20. И ничего непонятного нет. Здорово. Цифры, такие красивые и ровненькие, самодостаточно-послушные, его успокаивали. Он сейчас тоже что-то вроде цифры.
Вот новое задание. Юм посмотрел на экран сквозь ресницы, еще больше расслабился, словно со стороны наблюдая за работой сознания. Ему было легко. Если бы и в жизни было бы все таким же послушным и ясным… Это понятно… И это тоже понятно. Стало забавно. Ну, и чем все это кончится? Он сидит тут и решает задачки, которых в глаза не видел несколько лет. Давнее это все, и откуда-то веет запахом корабельной вентиляции… Юм даже повернулся к окну и понюхал шустрый ветерок. Нет, только иголками сосновыми пахнет и смолкой. Он снова углубился в сияние зеленых цифр на экране. Кто ж напихал ему в голову столько математики? Учили хорошо. Да, он знает, как решать уравнения нелинейного типа, чтоб найти оптимальную орбитальную параболу, и у него от этого счастливые мурашики на затылке под косой танцуют. А индекс ускорения для трека вдоль гравитационного поля при заданной массе корабля? О чем тут думать?
Юм весь покрылся танцующими, нервными искорками почти физического наслаждения. Стало жарко, и он долго, отвлекаясь на экран, снимал куртку. Компьютер обнаглел окончательно, а из-под базовой клавиатуры выдвинулся дополнительный сегмент. Юм на него едва взглянул, но плавные быстрые пальцы сами нашли расположение мягких вогнутых клавиш с бугорками значков. Экран вдруг превратился в родной курсовой коллиматор, и Юм коротко и счастливо рассмеялся. Испуганно глянул вокруг – кто слышал? За окном лился с неба ненастоящий неинтересный день. Скорее. Какое условие курса? Скорее!
Работать мешали глаза. Цифры в них стали расползаться и дрожать, как во сне, когда можно было, Юм тер сухие глаза колючим от вышивок рукавом, и, хоть заныли виски и затылок, скорее хотелось дальше, дальше, что там за этим финишным условием, после этой переменной орбиты – что он еще вспомнит? Какое-то призрачное оранжевое пятно появилось слева внизу, Юм пару раз от него, ускользающего от прямого взгляда, отмахнулся, но пятнышко лишь мерещилось, действуя на подрагивающие нервы и слегка пугая. Он помнил, что оранжевое – это плохо, что это сигнал… Но ведь на самом деле его нет? Голова как болит… Коллиматор попискивал упоительно знакомыми сигналами, тянул зеленую нитку оптимального курса, выплевывал в углы экрана изменяющиеся гравитационные условия, и Юму уже стало не хватать маршевых экранов справа и слева, и – даже пальцы немели, так не хватало полной пультовой клавиатуры…
И вдруг все кончилось!
Юм тупо смотрел на погасший экран, и жалобно гладил указательным пальцем продолговатую клавишу ускорения. Кто-то осторожно потрогал его за плечо. Он повернулся и сквозь муть в глазах увидел Вира:
– Ну зачем? Зачем? Я хочу еще! Я почти вспомнил!
– Юмис, – Вир ласково поднял его на ноги и отвел от терминала к окну. Сунул в руку бумажный мягкий платочек, заставил вытереть глаза. Ветер прохладно овеял сосной и дождем горячий лоб. – Мой золотой. Не вспомнишь ты через математику. Да, учили тебя навигации, но это не главное. Жизнь надо вспоминать. А расчеты – только навык. Тебе только казалось, что важное. Только казалось. Но это только числа.
Пока он говорил, Юм пришел в себя. Сердито потер затылок. Болит и болит, зараза… Отстранил руки Вира:
– Да, вы правы, это только числа. Извините.
– Ну что ты извиняешься? Правда, ты изрядно напугал всех. Под конец ты решал задания, которые без симбионтов люди не решают.
– А я тогда кто? – буркнул Юм, чувствуя, как холод опять охватывает его. Все внутри остыло и съежилось. – Не человек? Это тьфу, а не задачки; это считается мгновенно; а вот когда идешь таймфагом через Поля Туманов – тогда вот задачки…
– А где это – Поля Туманов?
– Отсюда вектор через Покой… Далеко… В девятистах семидесяти двух световых годах… – Головная боль мешала считать. – Если двигатель стандартный, то… то я дойду недели за три-четыре… а в норме так месяца два с половиной, наверное… Я не хвастаюсь… Просто такой уродился…
– Ты чудо. Но одновременно – трагедия, – Вир убрал Юму волосы с потного лба. – А что ты в сочинении понаписал-то, умник? Тебе вообще сейчас не об этом нужно думать. А то – жить он не хочет. Знаешь, когда человек говорит так, что ему вообще ничто на свете не нужно – это как раз и значит, что у него самого нужного-то и недостает… Ладно, потом. Ты – это ты. Все равно, с Даром или без. Лишь бы тебе было хорошо.
– Мне хорошо было, пока я задачки решал, – уклонился, как мог, Юм и снова вытер глаза. – А что теперь нужно делать?
– Дай нам в себя прийти, – усмехнулся Вир. – Там все математики сбежались, и два блока пилотского обеспечения подключили, чтоб курсовой коллиматор имитировать. Для остальных деток экзамен отложили, и от изумления разговаривали шепотом. Потом тебе стало плохо…
– Нет!
– А голова-то болит, и сам зеленый. Все испугались, а Вильгельм рассвирепел. Говорит, самую страшную травму ты получил в таймфаге.
– Подумаешь, голова… Но это даже до маршевых не дотягивало. Мне было хорошо, совсем не трудно, – возразил Юм.
– Я знаю. Но это не та радость, ради которой стоит терпеть головную боль. Пойдем – к Вильгельму отвезу. Никакого смысла нет проводить тебя через формальные экзамены. Тебе нужно скорее оказаться на месте. Но это потом, – Вир вздохнул. – Да, Юм. Ты-то откуда о бустерах знаешь?
– Видел. И… если я скорее не начну летать, то какой смысл был в тех подвигах моего обучения? Ладно бы только мой труд, а сколько людей, инженеров, врачей… Сколько денег, сколько техники… Да я и сам не хочу оказаться бустером. Никакой бустер не пройдет Поля Туманов.
– Ты будешь летать и пройдешь любые поля, какие тебе будет нужно, – спокойно улыбнулся Вир. – Мы ведь уже много лет готовимся тебя принять. Конечно, таким запредельным навыкам нужна нагрузка, а тебе – радость. И ты ее получишь, как только разрешат врачи. Иначе… Ну, ты ведь видел бустеров. Пойдем-ка к Вильгельму, а потом будешь отдыхать… – он помог Юму надеть куртку, повел за руку: – Поешь только сначала. В кафе сходим сейчас. Что у тебя руки такие холодные? Тебе холодно?
Юм невольно кивнул.
– А ну-ка, пойдем скорей…
Вир вывел его наружу, что-то сказал Тихону, и мимо нескольких больших (да кто ж их создает такие невероятные: многоуровневые таинственные дворцы из цвета и ароматов, и залезть бы в середину, в зеленый сумрак стеблей и листьев, укрыться там ото всего, снизу разглядывать обращенные к солнцу венчики) цветников они прошли в кафе, только не детское и разноцветное, как вчера, а небольшое, с темными стенами в узорах – для взрослых. Там было совсем тихо и безлюдно. Юм совсем не хотел есть, но из вежливости поел немножко горячего супа, грея пальцы о глубокую тарелку. Стало теплее, а когда принесли подогретое молоко, он насыпал туда сахара, быстро выпил и почувствовал, как живот внутри согрелся. Немного отлегло от затылка, и захотелось спать. Ему принесли еще горячего молока и всякие мелкие сладости: тонюсенькие крендельки и листики из прозрачного золотистого сахара, конфетки, засахаренные ягоды и еще какие-то штучки. Он смотрел-смотрел на них, нюхал и, не сразу решившись, спросил у Вира, который пил чай:
– А это что?
– Это цукаты, из фруктов. А это марципанчики всякие, из орехов. Ты ешь и не спеши. Вильгельм говорит, что если ты ешь – то состояние не критично. Согреваешься?
– Да, – Юм посмотрел за окно, где снаружи шли по своим делам редкие взрослые и то и дело проносились всякие яркие дети. Все были в легкой летней одежде. Никто не мерз… – Там ведь жарко?
– Да и здесь не холодно. Это у тебя нервы шалят. Вот успокоишься и знобить не будет. Съешь еще цукатик. А то, может, каких-нибудь пирожков?
– Нет. Только вот бы еще горячего молока…, – Юм подпер ладонью тяжелую башку. Потом повернул руку так, чтоб виском пристроиться на плоский черный камень в браслете. Дед… Боль сразу стала тупой, далекой. – Вир. Мне кажется, вы мне еще что-то хотите сказать.
– Да, хочу тебя попросить: больше не надо тут говорить о бустерах ни с кем… Да, стыд и позор, что космос достается нам такой ценой. Ты говоришь, твой Дар лично тебе ни к чему – а разве ты сам, зная о бустерах, не попытался бы, используя свой такой уникальный, запредельный Дар, решить эту проблему?
– Я думал об этом, – неохотно сказал Юм, отнял камень от виска и с подозрением на него посмотрел – голова-то вообще перестала болеть. И мысли яснее.– Но я был тогда мал, ничего толкового не придумал. Я снова думаю, вот сейчас, как вспомнил бустеров.
– А хоть что-то уже придумал?
– Только перенесение нагрузки на симбионты. Либо в сумму к симбионтам – направленная селекция с вмешательством в геном. Ничего хорошего, – Юму даже расхотелось допивать молоко. – Это очевидные пути решения, это, я думаю, сейчас и развивают.
– Ты говоришь таким тоном, будто у тебя что-то есть в запасе.
– В общем-то почти и нет… Ну, еще можно растить навигатора прямо в космосе и корабль строить вокруг него, чтоб он понимал машину как свое продолжение. Ротопульт как колыбель… Но это я все умом придумал. А вот…
– Юм, начал, так договаривай! Сам знаешь, как это важно!
– Да, особенно если предполагается, что это будут мои флоты, – рассеянно сказал Юм и не сразу понял, почему Вир поставил звякнувшую чашку. Понял и слегка смутился: – Извините. Иногда меня заносит… Но это правда дело далекого будущего. Такого, в котором я точно буду наличествовать. А это под вопросом.
– Даже не пытайся сбежать из своего будущего заранее. Не сдавайся сейчас. Юми, может, все же расскажешь?
– Да разве мне разрешат такое исполнить… Но это единственный способ хотя бы в будущем начать прилично летать. В детстве Дед мне рассказал сказку про Волшебных Журавлей и лягушек, которые хотели летать. Там ответ, в этой сказке. Но в это решение почти невозможно поверить. Более того, на него еще нужно решиться.
– А именно?
– Нужно встраивать в лягушек… ой, в человека другие гены.
– Журавлиные? – усмехнулся Вир.
– Нет, мои. Не все, конечно. Но это последний шаг. Сначала надо из лягушки выжать лучшее. В лягушку даже крокодила сразу не встроишь, хоть он тоже амфибия. Значит, надо совершенствовать лягушку до нужного уровня. И все равно потребуются десятилетия отбора тех, в кого можно будет встроить хотя бы промежуточные гены. Это надолго… Очень надолго. Хорошо бы соответствующую селекцию запустить уже сейчас. Но кто ж мне позволит… Разбазаривать наследственность…
– Юмка.
– Что?
– Скажи, этнос Дракона отличается от легов? Или от племен Бездны?
– Еще бы. Заметно. Но он очень, конечно, не гомогенный. Думаю, мы-то говорим о сигмах и тагетах, да?
– А тагов видел?
– Не помню… Но я многого не помню. Видимо, таги покруче тагетов? – на самом деле таги и тагеты различаются структурой мозга и, соответственно, уровнем доступа к информационным и аналитическим слоям Сети – вдруг всплыло в голове. Но говорить об этом нельзя. О Сети вообще ни с кем говорить нельзя. «Никому, никогда», – Нет, кое-что помню. Ние – таг… Да и вы, Вир, возможно… Ах, вот теперь понятно. Таги и тагеты несут некий наследственный материал, который определяет их способности. И селективный отбор по этим способностям тут, дома, ведется, мне что-то кажется, давно.
– Правильно тебе кажется. Так что ты не первый из Драконов, кому пришла в голову та же идея не дожидаться паровоза эволюции, а ускорить дело, поделившись собственными хромосомами.
– «Собственными», – хмыкнул Юм и потер снова занывший висок.
– Ваша семья несет чудовищной сложности геном, – вздохнул Вир.– Очень много древних, реликтовых, мощных локусов, которые больше ни в какой популяции не встречаются. Нигде. В Доменах, пару тысяч лет назад, был вброс – ты бы знал, какие там теперь жесткие династические законы и евгеника. Но этого было недостаточно: слишком большая базовая популяция. Поэтому появился Дракон – с этносом нового уровня отбора.
– Я знаю, что в Драконе люди куда красивее и умнее. Наследственных болезней почти нет.
– Тысячелетия работы, – кивнул Вир. – Ярун, думаю, случайных сказок не рассказывает. Думаешь, к чему это тебя учили генетике, а?
0,5. «Геккон»
После недолгого визита к Вильгельму остаток дня Юм провел в маленьком домике у озера где-то очень далеко от детских территорий Венка. Это было что-то вроде зоны уединенного отдыха. На пределе видимости сквозь стволы сосен Юм разглядел еще такой же домик, только пустой. А этот домик был как тот, о котором он говорил Ние: маленький, простой, под большим деревом. Под сосной. Шишки на земле вокруг, слой хвои… Домик как из сказки: синяя крыша, деревянное крыльцо, чистенькие, отражающие сосны и небо окошки. Он сел на ступеньку крыльца и на целую минуту замер от счастья. Пожить бы здесь, а не побыть. Это Ние, наверно, подсказал Виру и Вильгельму, что Юм мечтает о таком домике… Ну, да. Они друзья тут, всегда на связи… И он, Юм, для них общая головная боль… Надо им хоть как-то помочь. Не утруждать.
Вроде бы надо радоваться, что Ние хотел его побаловать… А на самом деле – хоть плачь. Домик сказочный. Да только вот он сам – настоящий, со всем этим тяжелым прошлым, с виной перед ними, – да еще с этим ужасным унаследованным мозгом… Почему у Ние такого мозга нет? Как бы Сташ был рад иметь наследником не его самого, проклятого заморыша, а веселого, мощного, спокойного Ние? Почему только Юм уродился такой – чтоб напрямую работать в Сети? Сил только нет на такую работу. Сеть-то, может, его слышит, а сам он… Хотя… Он посмотрел на черный камень в браслете. Подозрения, да. Активные подозрения. С тех пор, как он на руке – мозг вроде бы быстрее стал соображать, а Дед-то ведь сказал: «тебе с ним будет полегче»? Что это за камушек такой… Который, похоже, вовсе и не камушек… А – усилитель контакта? Ну… Куда денешься. Его мозг – да, часть Сети. С детства в симбионтах… Но Дед ему еще тогда объяснил, что дело не столько в симбионтах, а в самом мозге. Сеть – искусственная система, но ориентирована она на волю вот такого мозга, как у него. Потому что его предки создавали Сеть прежде всего для себя. А он – свой Сети даже не на сто процентов, как Сташ, а на двести. Потому что вторая линия его наследственности тоже прямо восходит к второму создателю Сети. Эх. Надо как-то снова с ней… Налаживать отношения. Когда он был малышом – они дружили… Это ведь она помогла сбежать. Они обхитрили всех, да… Ой. Это что же… если Сеть не донесла на него мелкого Сташу… То что же, для Сети воля его, Юма, важнее, чем воля Сташа? Это как?
Еще бы Сташ не был в гневе.
Надо… Надо быть очень аккуратным.
Никуда не лезть. Мечты не озвучивать никак. Да их и нет, собственно… С Сетью – осторожно.
И ни с кем, никогда не говорить про Сеть. Это был закон, в котором Дед заставил его поклясться еще трехлетнего: про Сеть – никогда, никому. Сеть – секрет тех, у кого черная полоса на голове. То есть – их троих: Яруна, Сташа и Юма.
Ну что. Придется с этим дальше так и жить. И с тем, что расти перестанешь – тоже… Так. Не реветь. Вон какие белые облака в синем небе. Ветерок веет. Озеро сверкает за деревьями. На земле шишки валяются. Подальше – кустики какие-то низенькие с темными ягодками… Чирикает кто-то на сосне. Природа. Жизнь. Можно просто дышать. Просто жить. В сто тысяч раз лучше, чем месяцами, годами находиться на корабле и дышать стерильным идеальным воздухом… Ради этого летнего ветерка с озера… Даже с Сетью можно примириться. А когда стемнеет – стоит пойти поискать светлячков.
Здесь с ним рядом были лишь двое Волков – пожилой незнакомый дядька и утренний рыжий волчонок. Вир и доктор Вильгельм пробыли недолго. Велели отдыхать и улетели. Охранники Юму не мешали, но, чтоб не осложнять им жизнь и заодно убедить Тихона в лояльности, Юм далеко от дома не отходил и на все спрашивал разрешения.
Охранники сперва удивлялись и говорили, что можно все, потом привыкли. Юм побродил среди сосен по упругому густому мху и многолетним слоям хвои, постоял у воды и вернулся на крылечко. Сидел, смотрел на голубые просветы в облаках, плывущих над темными верхушками на том берегу, следил за ветерками, рябящими серую теплую воду, разглядывал желтый мох за тропинкой и текстуру досок, из которых было сделано крыльцо. Осторожно, вприглядку, изучал топологию Сети. Потом вообще о ней забыл – думал о бустерах и волшебных журавлях, о картировании генома, о горизонтальном переносе генов – и какова мозаика сейчас. И что он сам может со всем этим поделать… И кто, когда дал ему начальные знания о генетике? Кааш? Или Сеть? Было тихо, хорошо, Сеть не мешала, обозначая информацию только если он требовал… Голова не болела – и немножко клонило в сон. Только все равно холодно, хотя он и сидел на самом солнцепеке.
Пожилой спокойно сидел в тени под сосной на лавочке, держа Юма в поле зрения, а медноволосый шустрый волчонок кружил, изнывая от скуки, вокруг домика. И вдруг он примчался, сверкая глазищами:
– Малыш! Малыш, посмотри в доме, там в коробке с продуктами банка орехов, и давай скорей!
Юм, чуть удивившись, послушно отыскал банку и принес ему.
– Пойдем тихонько, – он торопливо открутил крышку и вытащил несколько орехов, сунул банку Юму: – Неси. Ты белок видел?
На ветке сосны за домиком сидел странный большеглазый, крошечный зверек со смешным сереньким, мохнатым хвостом. Он деловито зацокал, когда рыжик протянул ладонь с орехами, и, перевернувшись вверх загнувшейся метелочкой хвоста, царапаясь по коре, спустился к орехам. Юм замер. Рыжик что-то насвистывал зверьку чуть слышно, и, шурша коготками и цокая, тот слез к самой ладони и вдруг схватил орех. Смешно извернувшись, удрал на ветку и завертел орех перед сморщившейся зубастой мордочкой – и вдруг две скорлупки полетели вниз, а маленькие темные лапки уже держали светлое ядрышко. Мелькали острые длинные зубки. Не отрывая от белки глаз, Юм тоже зачем-то разгрыз и съел орех. Орех, крупный, пахучий, ему понравился. Белке тоже. Зверек опять спустился к ладони Волчонка, схватил самый большой орех, но на ветку не потащил – неудобно держаться на ветке вверх хвостом, и он торопливо перебрался на крупную ладонь тихонько смеявшегося мальчика.
Три ореха он стрескал мгновенно, только скорлупки падали, и, поискав еще, удивленно цокнул. Юм тут же протянул бельчонку всю банку. Он затарахтел и, раскрывшись серенькой мохнатой трапецией, перелетел на Юма. Он оказался легоньким, горячим, щекотно царапаясь крохотными коготками сквозь тонкое платье, и невесомо задел щеку дымчатым хвостом. Стрескав из банки еще пять орехов, он побегал по плечам Юма, невыносимо щекотно пролез под подбородком, внезапно понюхал Юму рот. Круглые черные глазки его блестели радостно и жадно. Посуетившись, он устроился на краю банки, которую Юм прижал к груди, и принялся набивать орешками раздувающиеся щеки. Рыжик давился от смеха. Юм одним пальцем осторожно погладил белку по темной полоске вдоль спинки. Мех был шелковисто-колкий и горячий. Юм вздохнул и сказал волчонку:
– А на кораблях таких не бывает. Кошки выносливее, у меня были кот и кошка легийские, чтоб играть, рыжие, полосатые, с глазами, как изумруды. Только они играли, пока котятами были, потом обленились. Или спали, или дрались… а этот какой… белка…
Минут пять, пока бельчонок таскал орехи, Юм пытался вспомнить, где же он видел россыпь сверкающих драгоценностей и котят, раскативших по ковру крупные рубины и золотые звякающие шарики, потом сдался. Бельчонок за это время раза четыре успел сбегать куда-то высоко на дерево и разгрузить орехи. Спустившись в пятый раз, сердито растарахтелся: орехи кончились. И – улетел вверх по ражему стволу сосны. «Спасибо» не сказал. Волчонок посмотрел в пустую банку и предложил:
– А хочешь, мы костер разведем и еду на огне приготовим?
Юму понравилось собирать для костра легкие сосновые шишки и сухие веточки, а потом слушать, как трещит почти невидимый под ярким солнцем костерок. Он точно почувствовал, что видит открытый огонь впервые, таким резким и живым было впечатление, и удивлялся, почему слово «огонь» всегда пугало. Даже сам потом держал над жаркими оранжевыми углями толстенькую сосиску на палочке, стараясь не задевать белые хлопья пепла. Он согрелся у огня весь целиком и блаженствовал теперь. Горячие шкворчащие сосиски нужно было кусать прямо с палочки, и эта скучная еда для завтраков вдруг оказалось неправдоподобно вкусной, и темный хлеб тоже, и незнакомые зеленые и красные овощи. И молока много, а волчонок отламывал ему хлеб большими вкусными кусками, рассказывая про всяких здешних белок, зайцев и бурундуков. А когда Юм поел, то научил определять стороны света по деревьям, и Юм все удивлялся, когда восток или север точно совпадал с его внутренним чувством, где какая сторона света.
Потом они бегали по берегу, пока Юм не запыхался. Рыжик скинул с себя одежду, бросился в воду и долго плавал, и Юм от зависти разулся и тоже полез в озеро, но глубже чем по колено испугался заходить. Сколько много этой громадной, глубокой, холодной воды… Замочил тяжелый и сверкающий подол платья. Ноги сразу замерзли, и потом, ведь ему же нельзя босиком… Пожилому охраннику эти игры у воды тоже не понравились. Тогда волчонок притащил откуда-то надувную лодку, и они довольно долго с ней возились, пока не надули ворчащим маленьким насосиком. Волчонок засунул Юма в специальный желто-красный надувной жилет – и можно влезть в лодку, упругую, смешную. Берег плавно отступал назад, и озеро становилось большим. Пахло чем-то серебристым и зеленым, в прозрачной воде дрожали столбики солнца, в которых сновали мальки. Юм опускал пальцы в шелковую, почему-то совсем не холодную воду, жмурился на сверкающую рябь, потом просто смотрел, смотрел. Конечно, ему нельзя ничего этого хорошего, ни белки, ни лодки… Ничего нельзя… надо вернуться на крыльцо и сидеть тихо…
И вдруг проснулся уже в темноте, на берегу, но все еще в лодке, укутанный в несколько одеял. Поздний вечер, в верхушках сосен висели огромные яркие звезды, рядом сидел Вир, а невдалеке бродил Тихон, вокруг которого бегал Волчонок. Юм, роняя одеяла, застенчиво вылез из лодки, и все вдруг оказались рядом, отняли спасательный жилет, заговорили весело и громко. Вир привез к ужину коробку с интересной едой, и разрешил снова разжечь весело заскакавший рыжий костер. Юм опять собирал шишки и веточки, оглядываясь на оранжевые пятна света, густые тени и Волчонка рядом, потом пил у костра горячее сладкое молоко, и все подсовывали ему разные рулетики и колбаски. На тарелке уж не было места. Он улыбался, грелся, вежливо со всеми разговаривал, и никак не мог понять, за что ему отдельная райская жизнь. Стал подозревать плохое. Загрустил и спросил:
– Значит, мне теперь нельзя с другими детьми?
– Почему? – Вир поставил свою кружку. – Можно. Но мы решили, что проходить психологические тесты и выяснять потолок интеллекта тебе никакого смысла не имеет. В этом смысле ты нам ясен. Введем тебя сразу на последний этап, чтобы ты сам определился, куда тебя. У нас же все школы со специализацией. Вот и выберешь себе школу.
– Как?
– Километров восемь за день по лесу пройдешь? – спросил Тихон.
– Наверно.
– Тогда послезавтра утром мы тебя и высадим с первой группой.
– А что нужно будет делать, кроме как куда-то по лесу идти?
– Послезавтра узнаешь. Ничего, с чем бы ты не справился, – успокоил Вир. – Завтра еще денек здесь проведешь, в тишине… Отдохнешь. И сейчас разумнее всего лечь спать.
– Ага, – вяло согласился Юм.
– Тебе не будет страшно сейчас, ночью в лесу?
Юм изумился:
– Страшно? Это на планете-то?
Тихон засмеялся:
– Все ясно. Да и охрана останется.
Почему-то Вир не торопился улетать. Пока в домике Юм умывался, чистил зубы, потрошил пакет с пижамой, Вир и Тихон стояли у кромки воды и о чем-то совещались. Юм, уже в пижаме, подошел к открытому окну посмотреть на два черных силуэта у поблескивающей воды. Это напомнило что-то неуловимо пугающее, какой-то след забытого ужаса, и он, поежившись, отвел глаза на переливчатые красно-черные угли кострища. И засмотрелся. Горьковато тянуло дымом и холодной свежестью с озера. Всплыла музыка, которая разбудила его утром, и вдруг он догадался – если б Виру нужно было разбудить всех остальных мальчишек и девчонок, кроме него, он выбрал бы совершенно другую музыку. А эта была только для Юма, и, вдохнув поглубже всю эту ласковую теплую ночь, он тихонько запел. Тихо-тихо, чтоб не слышно было далеко…
