Ольга Гутарёва
Веря в сказку
Мальчишка тут же оживляется.
– Культ Древних Драконов!
Другие дети, заинтересовавшись, начинают обсуждать игру, сбиваясь в громкий шум. Зимовцев продолжает поддерживать разговор, причём делает это, словно Уля его переводчик.
– Утя, спроси у них, кто играл в дополнение «Возмездие гнома»?
– Утя, блин, эльфы – это для тех, кто не умеет играть! Настоящие герои берут гномов. Маленькие, бронированные и бьют как грузовик!
– Утя, скажи, что маги в этой игре вообще не сбалансированы! Один файерболл – и всё поле горит!
– Утя, это не баги, а фишки! Разработчики сами оставили!
Уля терпит, терпит, а потом взрывается:
– ВСЕ ЗАТКНУЛИСЬ! – громогласно объявляет она. – Сидим смирно и готовимся к представлению!
Дети моментально замолкают. Зимовцев с улыбкой откидывается на спинку стула.
Варя осторожно тянется к его уху, явно не желая, чтобы дети услышали её слова. Почти шёпотом она произносит:
– А мне очень понравилось дополнение «Зов Лунной Цитадели».
Зимовцев резко поворачивает голову, ошеломлённо уставившись на неё, будто только что услышал самое невероятное признание в своей жизни. Его губы приоткрываются, он явно хочет что-то сказать, но в этот момент свет внезапно гаснет, и зал погружается в тишину.
Представление начинается.
Договор на охоту
– Бей очкастого киселя!
– Мажь его! Мажь!
– Барсукова валяют! Айда глядеть!
Лёня прекрасно помнит то отвратительное чувство увязания в грязи – школьные брюки пропитываются холодной жижей насквозь, и теперь ему уже необходимо готовиться к взбучке дома. Лёне не удалось спокойно и быстро миновать школьный двор – вот тебе и расплата за тихоходность.
Кто-то хватает Лёню за портфель на спине и начинает трясти. Лёня понимает, что лучше не брыкаться. Он послушно вылезает из ручек портфеля и падает обратно в грязь.
Его изгаженный портфель кто-то из прочей шелупени бежит прятать с громким истошным визгом.
«Только бы за территорию школу не вынесли и там не упрятали» – успевает подавленно подумать Лёня. Ведь этот портфель бабушка подарила ему на его десятилетие.
Мальчишки-весельчаки обступают Лёню плотным кольцом, и вот уже он перестаёт видеть клоки туч на осеннем небе.
Лёню тыркают, колотят, смеются над ним. Очки, которые мама покупала ему на последние сбережения, падают с грустным звоном на бордюр.
«Мам, прости», – Лёня жмурится, желая, чтобы эти осоловелые лица над ним исчезли.
И тогда начинает происходить нечто невероятное. Нечто, что Лёня постичь не в силах. Лёню толкают, и он, неловко взмахнув руками, падает в мокрый газон. Толпа мальчишек тем временем начинает кричать, истошно копошиться, как горстка жалких муравьёв, в чьи ряды вдруг рухнул с неба листок перечной мяты.
– Ты кто?!
– Отстань! Отстань, дурак! Не бей!
Лёня переползает на четвереньки, скорее хватает с земли уцелевшие очки. Возня рядом не прекращается.
– Зимовцев! Дебил!
– Караул! Зимовцев опять дерётся!
– Сваливаем!
Мальчишки удирают, злобно хныча и утирая свои побитые физиономии.
Зимовцев стоит над Лёней, тяжело дыша. Шапку с него кто-то успел содрать во время драки, и теперь она валяется в луже. Лёня, весь дрожа от страха, ползёт и подбирает шапку негнущимися от холода пальцами.
– Твоё? – он робко протягивает вещицу Зимовцеву, столь внезапно вмешавшемуся в его линчевание.
Зимовцев быстро поворачивает голову. Мальчишка выглядит разгорячённым и готовым снова ринуться в бой.
– Как тебя зовут? – вдруг спрашивает он.
Лёня съёживается, страшась его уверенности.
– Лёня Барсуков, третий «В».
– Ты не сильно ушибся… Лёня?
Лёня выпрямляется на дрожащих коленках, прижимая к груди шапку-вязанку.
– С-спасибо, что вступился за меня, – бормочет он, утирая тылом ладони сопли из-под носа. – Они почти сломали мои очки. А они очень дорогие.
Зимовцев не отвечает. Спрятав покалеченные руки в карманах куртки, он отворачивается и бредёт следом за удравшими мальчишками.
– Постой! – Лёня в недоумении плетётся за ним. – Куда ты пошёл? А шапка твоя?
Не останавливаясь, Зимовцев бросает через плечо:
– Искать твой портфель. А шапку выброси, я её всё равно терпеть не могу. Дурацкая она.
Но Лёня шапки не выкидывает, лишь крепче сжимает на ней пальцы.
***
– Подгони мобилу на пару звонков.
Барсук испуганно вздрагивает, но видит, что обращаются не к нему, и едва заметно выдыхает, пуская облако пара.
Он снова забыл поменять контейнер для линз, глаза нещадно зудят. Барсук старательно моргает.
– Ты чё, рамсы попутал?! – яростный крик разносится по площадке, и с голых ветвей взмывают в небо десятки ошалелых ворон.
Барсук хочет спрятать голову руками, но продолжает мужественно стоять в толпе таких же парней, как и он (если только не храбрее его самого раз в десять). Сердце в груди бешено грохочет, и Барсуку кажется, что этот назойливый звук может привлечь к нему нежеланное внимание.
Площадка перед городской библиотекой, вымощенная массивными бетонными плитами, идеально подходила для таких вот «сходок». Здесь обычно собирались все местные «пацаны», именно пацаны, а не какие-то там мелкие «шныри». И сегодня их набралось прилично – ну, десятка три, если округлять.
«К успеху пришёл» ещё полгода назад Князев – вот он, кстати, возвышается на своём «троне», собранном из обломков плит. Теперь он местный «босс», занимает своё законное место наверху, как и положено настоящему пахану.
– Ты когда последний раз своим кефирным мозгом думал, а?! – орёт Князь, нависая над несчастным пацанчиком.
– Да не, Князь, я ж просто…
– Просто?! Ты чё, думаешь, у нас тут детский сад?! Я ж сказал чётко: не лезь к тем «парафинщикам», не трогай их мобилы! А ты чё устроил?!
– Да я… я не специально…
– Ещё бы ты, мать твою раз так, специально! Значит так, ухо ты сырое! Если ещё раз косяк за тобой увижу – пойдёшь на мороз, понял?! «Стая» за тебя отвечать не будет!
Барсук зябко косится на главаря, и где-то в самых тёмных закоулках своей душонки мельком задумывается: а если бы он, Барсук (ха-ха, смешно даже), стал главарём, как бы его видела «стая»?
– Вот и шурши теперь, исправляй! – Князь отвешивает пацанчику щедрый пинок под зад. – И чтобы до вечера без палевы!
Князь роста невысокого, но нрава всклоченного и агрессивного. Кто не так на него посмотрит, тому уже несдобровать. Князь крепенький, подбитый, подвижный. Волосы, на висках обритые, в белёсый цвет крашены. Всё по последней моде. Лицо круглое, но худое, вовсе его внешне для девушек не портящее.
А что касается девушек…
– Лопухи криворукие! – брызжет слюнёй Князь.
То «глава» бабник и титьколов тот ещё. Правда, как говорится, не всё коту масленица, везёт на районе, не везёт в любви.
– Чёт Князюшка у нас злой какой-то, – шепчет в толпе кто-то из пацанчиков.
– Так его Птицына опять послала на хутор бабочек ловить, – досадливо шепчет другой.
– На хутор? Каких бабочек? Зима же…
– Ты дебил, Вань?
Барсук судорожно сглатывает. Раз сама Птицына послала – худо дело, добра не ждать.
– Да я задолбался за вами хвосты подтирать! – ярит Князь, отшвыривая одного из пацанчиков обратно в толпу. – Вы чё, сами ничего не можете?! Хоть раз можно обойтись без косяков?
Барсуков делает осторожный шажок за спины близстоящих пацанчиков. Раз Князюшка сегодня в разгаре, где гарантия, что он и о Барсуке не вспомнит?
Позвольте представить – Лёня Барсуков, но все знают его по кликухе – Барсук. С короткими ножками, но с длиннющими загребущими ручищами. Росточка среднего, неказистый, только лицо с хитрецой: острый подбородок, чёрные печальные глазёнки и вздёрнутый нос. Волосы залачены назад, как будто ему в харю ветер дунул.
В стае Князя Барсук обосновался вполне неплохо – и свой тёплый уголок уступать никому не собирался (если только Князь не решит выкинуть его пинком). За хорошую мзду Барсук готов достать всё, что душе угодно, за что и пользовался уважением у «главы». То побрякушку для Птицыной стянет, то выпивку раздобудет, то всякую мелочёвку притащит.
– Короч слухать всем сюда.
Стая умолкает. Барсук перестаёт тереть зудящий глаз.
– Чё там с этим клопом безродным?
«Клоп безродный» у Князя может быть только один. Стая в молчаливой истерике начинает отходить от постамента с Князем, который уже чует неладное, обводя своих пацанчиков суровым взглядом.
– Чё притихли, уроды?
Вперёд выходит грузный Веня Бульдозер – чернобровый и брыластый, с широкими плечами и руками, как две бетономешалки. Его густые брови сходятся на переносице, а тяжёлый подбородок придаёт лицу недовольное выражение. Под курткой виднеется старая, растянутая олимпийка с надписью: «ВСЁ ПОД КОНТРОЛЕМ (НО ЭТО НЕ ТОЧНО)».
– Прошляпили, – докладывает Бульдозер.
Донесение едва не сбивает Князя с постамента, будто Бульдозер огрел того арматурой.
– Не понял?
– Мы его отметелили, мама не горюй, честно-честно, – пищит издалека Санёк по кличке Вермишель. – А он уже на следующий день скачет…
– Куда скачет? – Князь поднимается с трона, надуваясь, как шарик. Вот-вот лопнет.
Вермишель кто-то предательски тычет в спину, отгоняя от общей толпы.
– Скачет по своим делам, – бекает Вермишель.
Глаза у Князя того гляди вывалятся от напряжения.
– Ты чё мне тут пургу гонишь, а?! Как он скакать может, если его отметелили? Фигово метелили!
– Да нормально его укатали…
– А вот и нет!
– А вот и да!
– А вот и нет!
– Ты чё, сопля, спорить со мной вздумал?! Ща по соплям отхватишь!
– Не надо…
Рядом с Князем возникает Андрей Горчаков в своей вечной зелёной куртке «Adidas». Его тёмные кудри торчат во все стороны, будто он только что выбрался из стиральной машины. Под левым глазом свежий синяк, отливающий всеми оттенками фиолетового. На ногах треники с лампасами, одна штанина заправлена в поношенный кроссовок, другая болтается.
– Да ладно тебе, Некит, – Горчаков по-братски хлопает Князя по затылку. – Не кипишуй, старичок! Ну, чё ты завёлся? Ну, нравится твоей Птицыной этот чокнутый, так и чё теперь? Бабы они такие, с придурью.
Князь от такой борзоты аж багровеет. В глазах его вспыхивает пламя, и он моментально вцепляется в Горчакова, хватает за грудки, трясёт, как наволочку, и орёт так, что эхо по всей Питерской гуляет:
– Чё ты там булькнул, а?! Чё ты там мне пробулькал, чмырь?!
Горчаков тоскливо улыбается, будто он бессмертный.
– Да пошёл ты! – Князь, окончательно потеряв терпение, отпихивает Горчакова с постамента.
Горчаков ухитряется приземлиться на обе ноги, словно это было не падение, а акробатический трюк.
– Всё-таки Птицына снова отшила, – осторожничает кто-то из толпы.
– Молчать! – визжит Князь.
– Молчим.
– Базар мне тут устроили!
Князь, дыша полной грудью, сжимает кулаки. Взгляд его пышет злобой, изо рта вырываются клубы пара.
– Да достал он меня уже! – орёт Князь, топнув ногой, будто капризный ребёнок. – А вы, тараканы бестолковые, только и можете, что нянькаться с ним! Простое дело, а вы – как с похмелья! Эй, ты, чё лыбишься, чмырь? Весело, да?! Я тут цирк устроил, что ли? Я чё, по-вашему, клоун?!
– Н-нет, простите… – какой-то хлюпик с переднего ряда начинает икать.
Князь спрыгивает с «княжеской высоты», неуклюже приземляется. Несчастный, обезумевший от страха «хлюпик» даже бежать не думает – его тут же с двух сторон скручивают братаны.
Князь с боевым криком и занесённым кулаком бежит на «хлюпика», со второго раза вмазывает ему по лицу и опьянено начинает рыскать вдоль затихшего ряда подчинённых.
– Ну?! Кому тут ещё хиханьки да хаханьки?!
– Никому, честно слово!
Стукнутый пацанчик пытается подняться с земли, но косится на главу и решает полежать ещё какое-то время.
– Слушать сюда! – Князь отходит назад спиной. – Хватит с меня! Стадо безмозглых баранов! Ни на что не способных!
– Да, есть немного… – пристыженно гудит толпа.
– Раз этот клоп безродный такой дерзкий, по-хорошему понимать не хочет…
Барсук перестаёт красться в сторону тропинки, чтобы поскорее удрать со всеобщего сбора, как вдруг снова останавливается.
– … тогда и я не буду больше тянуть.
Князь замолкает.
Стая напряжённо следит за каждым его шагом. Глава отходит назад, широкими прыжками вновь взбирается на своё место. Выпрямившись во весь рост, лезет в карман куртки. Нервно достаёт пачку сигарет.
– Огонёчку? – вопрошает Горчаков.
Князь садится у самого края, свешивает ноги. Сигарету, зажав между пальцами, протягивает корешу. В темноте щёлкает зажигалка.
– Андрюха, – подзывает Князь и делает долгую, жадную затяжку.
Горчаков деланно надламывает брови.
– Что угодно, князюшко?
Князь с успокоением выдыхает.
– Будь любезен, – он переводит вниз на кореша взгляд. – Свистани-ка сюда Охотника.
Барсук оступается, подворачивает лодыжку, шипит от боли. Кто-то шикает на него, говоря не шуметь.
– Охотника? – Горчаков неохотно встаёт спиной к постаменту. – А что его свистеть? Вон он.
Даже Бульдозер недоверчиво оглядывается назад вместе с толпой, встречая вышагивающего вперёд Охотника: долговязую тень, беззвучно ступающую разваливающимися кедами по сухой плитке. Чёрный капюшон и спутанные провода наушников, плющом вырастают из груди между замком распахнутой куртки. За спиной – чёрный рюкзак.
Охотник. Мутный пацанчик, о котором никто ничего толком не знает. Имя своё не говорит, фамилию тем более. Шепчутся, что он один по жизни, ночует где попало, чаще шастает по заброшкам. За бабки мог любую грязную работёнку провернуть. Звать его стали Охотником после того, как один любопытный тип решил умыкнуть у него какую-то вещицу. А там, на тряпке, нашивка «Охотников».
С тех пор кличка «Охотник» и приклеилось.
Князь вскидывает подбородок, глядя на подошедшего парня сверху вниз. Продолжая втягивать дым, бормочет, не вынимая сигарету изо рта:
– Здарова.
Охотник молчит, глядя на Князя исподлобья.
– Правильно, – одобряет его мрачный настрой Князь. – Давай к делу сразу. Зимовцева знаешь?
Охотник лениво закидывает голову. Под капюшоном мелькает чёрная маска, закрывающая нос и рот.
– Знаешь, – сам себе отвечает Князь. – Тогда вот тебе, брат, заданьице.
Барсук в немом ужасе смотрит на этих двоих, не в силах ни удрать прочь, ни отвести взгляда.
Князь, с зажатой в зубах сигаретой, наклоняется к Охотнику.
– Сотри этого клопа безродного, чтобы духом его даже не пахло.
Барсук хрипло дышит – мандраж сжимает горло, будто петля.
Охотник стоит неподвижно, совсем как статуя. Над площадкой повисает тяжёлая тишина.
Барсук судорожно вцепляется в куртку, там, где под тканью колотится, утопая в холодном поту, трусливое сердце.
Наконец, Охотник коротко кивает. Разворачивается и, не торопясь, идёт прочь. Пацанчики, будто вода перед айсбергом, расходятся в стороны, заплетаясь в собственных ногах, лишь бы не задеть Охотника.
Барсук резко срывается с места.
«Зимовцев! Как же так, а?! Я ж тебе говорил, сто раз говорил! Ты же не слушал! Зимовцев, да мне ж вместе с тобой хана, если…»
Мысли путаются, но ноги сами несут прочь. Барсук бежит во тьму, сквозь хлещущие его по лицу острые ветки.
Охотник, не спеша, уходит прочь. Все, кроме удирающего в темноте Барсука и делового Князя, смотрят ему вслед.
С ветвей скрюченных деревьев срывается чёрное облако ворон. Птицы с криками взмывают в небо, унося с собой остатки ночного покоя.
***
– Апчхи! – Кирилл забрызгивает слюнями Макса.
В этот момент Макс, измученный после дежурства, понимает, что сейчас он рванёт, как петарда на школьной перемене.
– Рот затыкай, недоумок, когда чихаешь!
– Сорян, – Кирилл пальцем подтирает себе нос. – Вспоминает, наверное, кто-то…
– Да кому ты нужен тебя вспоминать!
Кирилл поудобней устраивается рядом на диване. Спрятав одну ногу под себя, он протягивает брату фотки на мобильнике.
– Чё это? – недоверчиво вопрошает Макс
– Фотки со спектакля.
Макс удивлённо заглядывает в мобильник, начинает судорожно листать пальцем по сенсорному экрану.
– Чё за… какой спектакль? Ты где? Кто это?!
Кирилл вынимает у брата из-под мышки припрятанную пачку чипсов. Тут же начинает, прямо из пачки, сыпать себе в рот.
Макс склоняется над мобильником, чуть носом уже не листая дальше.
– Почему на этих фотках ты избиваешь мальчика?!
– Я не избиваю! Он просто фоткаться не хотел, – смачно пережёвывая, возмущается Кирилл.
Макс как-то странно косится на брата.
– Ты где шлялся? Почему я не знал?
На телефоне высвечивается фотография, где изображена компания в объятиях – Кирилл, какая-то жирная девка в очках, тощий, полуголый мальчонка и серая невзрачная малолетка.
– Кто это? Что это за полуголый дрыщ? – Макс тычет пальцем в Фунтика.
Кирилл любопытствующее заглядывает в мобильник, чтобы понять, о ком идёт речь.
– А-а… это мой друг – Фунтик.
– Чё? Ясно, спокуха… а это чё за баба?
– Это Утя.
– Утку играла что ли?
– Нет, – Кирилл качает головой, роняя из приоткрытого рта крошки.
– Ни черта непонятно, но очень интересно. Ну а это кто?
Кирилл радостно улыбается от уха до уха.
– А это моя Варя.
Беги и прячься
Днём один мальчик принёс Стасу игровую приставку. Старую пластмассу, пиликающую на последнем издыхании и не сто́ящую ни гроша.
– Зачем тебе деньги? – спросил Стас.
– Маме они очень нужны, а я в это больше не играю, – пожал плечами мальчуган. – Дяденька, пожалуйста, возьмите это. Если хотите, можете играть в неё. Только заплатите.
Взгляд ребёнка смотрел на него с угрюмой решимостью из-за стола.
– Чёрт с тобой.
Обычно работникам запрещено пользоваться залоговым имуществом, но, разумеется, под любой камерой имеется «мёртвая зона». Стас дожидается, пока мальчик закроет за собой дверь, не спеша, доедает свой обед и откатывается на стуле подальше в угол, за небольшой шкафчик. Включает принесённую приставку и начинает без особой радости нажимать кнопочки.
Когда Стас пытался устроиться на работу, идея пойти в ломбард возникла благодаря случаю. Он просто курил у входа в закусочную, когда к нему прицепился какой-то нервозного вида старик.
– Молодой человек, вам случайно, работа не требуется? Я погляжу, вы сильный, здоровый… Да не горячитесь вы так, я разве похож на мошенника?!
Старик, верно, оказался не просто подозрительным работодателем. Как потом выяснилось, до этого его уже успели вычислить в ограблении собственного ломбарда – он пытался обвинить товароведов, с целью заполучить страховку. Дело удалось замять, каким-то чудотворным образом, но вот только все прочие работники, возмущённые столь гнилым раскладом, поспешили, все как один, уволиться. Никто больше не желал просиживать задницу в этом бедном, пустом ломбарде, где сам директор, того гляди, возьмётся грабить своих сотрудников. Ещё и за столь скупую плату терпеть весь этот сумасшедший дом…
– Требуется, – сказал тогда Стас.
Вначале Стасу думалось, что его, даже этот погорелец несчастный пошлёт на все четыре стороны. Без высшего образования, с сомнительной кипой бумаг за пазухой – кому такой тип нужен за кассой? Нет, пронесло. На собеседовании присутствовал лишь какой-то странный человек, назвавшийся психологом, да сам «директор». Вместо чёткой конкретики, Стаса просто поспрашивали о личном отношении к наркоманам, алкашам и пожилым неуравновешенным дамам, а затем и вовсе бесплатно отослали на трёхдневную стажировку. Не успел Стас даже напрячься, как следует, как его уже назначили техником – оценщиком всякой рухляди. А по приходу в ломбард директор, словно щедрый султан, лихо повысил его в ранге – универсал. То есть, чего бы в ломбард ни притащили, всему Стас должен отсчитать цену.
Вот так он и зажил, как человек. Мизерная зарплата, спартанские условия – Стас был благодарен и такому повороту. И как спустя пару месяцев работы понял для себя он сам, работа в этом облезлом ломбарде подходит его нынешнему положению как нельзя лучше. Это работа скорее для одиноких. Для таких, как он.
Ненормированный график, внезапные вызовы – Стасу, живущему одному в съёмной квартире, такая перспектива сидеть на заду ровно, но в другом месте – самое то. А уж если взять в расчёт посетителей, каждый раз норовящих устроить потасовку, так вообще на скуку жаловаться не приходилось.
По правилам – в ломбарде работало хотя бы трое человек, в том числе и охранник. Но обычно Стас дежурил в одиночку, вешая на себя все обязанности. Иногда, конечно, появлялся из ниоткуда и дядя Толя, и они куковали в коморке уже вдвоём. Но такое случалось очень редко.
Сегодня дядя Толя не возникал. Суверенный Стас съел обед без него. Из посетителей – двое алкашей и мальчишка с приставкой. На часах – полшестого.
Приставка в руках Стаса издаёт заунывный стон и тухнет.
«Превосходно», – Стас откидывает назад голову. – «Почти прошёл уровень…»
Взгляд его медленно отводится в сторону; вот на потолке одинокая камера, еле заметный красный огонёк под ней – что значит, ещё работает. Подвесной потолок около неё вмят, нужно поправить. Иначе вмятая «клетка» портит общий ряд.
Стас поднимается со стула, прячет сломанную приставку в карман куртки. Берёт стул под мышку и плетётся на середину комнаты. Встаёт ногами, вытягивается во весь рост. Прежде чем задрать руки над головой, окидывает любопытствующим взглядом помещение.
Тесная комната, заставленная старой, поломанной мебелью. В первые дни Стас ещё как-то пытался прилаживать к раздолбанным тумбочкам отваливающиеся дверцы, но совсем скоро психанул и оторвал их насовсем.
Помещение заставлено различным барахлом: часы, дешёвые статуэтки, монеты, иконы, лампы, глобусы, самовар и даже чьё-то ворованное колесо. Ломбард больше походит на свалку.
Ближе к дальней стенке, у двери в коморку (комната сотрудника), придвинут массивный деревянный стол. На нём кичливо сдвинут к краю самый настоящий канделябр, только электрический.
Пол под ногами вздут, при ходьбе неприятно скрипит подошва. Стас пытался застелить проход старым ковром, но ему только влетело от директора.
Стас хмуро смотрит на камеру. Если директору взбредёт в голову проверить запись за сегодня, то его явно насторожит, что это физиономия Стаса делает так близко от камеры. Не спереть ли чего вздумал?
Стас ещё какое-то время таращится в объектив, а затем смело приближает к нему ноздрю.
Жалко звенит колокольчик над входом, и Стас едва ли не хватается за камеру на потолке, стараясь не грохнуться.
– Добрый… вечер, – он заставил себя вспомнить об учтивости.
На него снизу вверх смотрит женщина. Весь её изморённый вид явственно свидетельствует о её тяжёлом состоянии. Исхудалое лицо с запавшими щеками, мокрые, обезумившие глаза. На седые, спутанные волосы кое-как намотан платок. Тощие руки, дрожа, сжимают на груди какую-то вещицу. Стасу уже приходилось не раз и не два видывать несчастных женщин, ищущих последние деньги, но никогда прежде он не видел в их глазах столь необычного ужаса пред сделкой…
– Вам что-то нужно?
Женщина беспокойно оглядывается, её взгляд мечется по сторонам, будто она высматривает кого-то среди рухляди.
Может, у неё с головой не всё в порядке?
– Когда крылья устанут биться о стекло, отдай клевер в когти ворона, – голос женщины звучит тихо, будто вот-вот угаснет насовсем.
– Прошу прощения, что?
– Вы здесь один?
– Почему вас это интересует?
– Мне нужно… отдать. Избавиться. За сколько вы возьмёте у меня это?
Стас спускается со стула.
– Присаживайтесь, – указывает на место за столом.
Женщина колеблется.
– Садитесь, – настаивает Стас. – Чаю хотите?
– Нет, благодарю.
Стас садится за стол, размышляя, доставать ли лупу для более умного вида.
Пока он смотрит на закрытый ящичек, где покоится лупа, женщина присаживается напротив. На стол с глухим шорохом ложится серебряная цепочка. Бледная ладонь, накрывающая вещь, отводится назад, открывая на свет настольной лампы карманные часы.
Стас спокойно берёт часы и взвешивает на ладони.
– Серебро?
– Нержавеющая сталь.
Стас удивлённо смотрит на женщину, всем своим беспокойным видом выражающую желание поскорее убраться из ломбарда. На неё словно давят стены этой помоечной конуры.
– По мне, так серебро, – осторожно глядя на клиентку, настаивает Стас.
Женщина судорожно соображает.
– Н-нет, что вы, это дешёвая подделка. Купила на рынке. Внутри сломанные часы.
– Они не открываются, вы в курсе?
Стас сильнее втыкает ноготь в проём между створками часов.
Женщина горестно усмехается:
– Видите, никакой ценности…
– И вы хотите, чтобы я дал вам за это денег?
Женщина бледнеет, становясь похожей на труп. Обескровленные губы без макияжа тянутся в нервной улыбке.
– Вы должны это забрать.
– Чего вы боитесь?
Женщина вздрагивает, словно её внезапно схватил за шиворот человек, прихода которого она так боялась.
– Боюсь, что вы не дадите мне денег.
Стас закрывает ладонью рот, какое-то время молчит, лениво перебирая в голове мысли по поводу происходящего.
– Вы сумасшедшая?
– Не знаю.
– Ясно. Тогда берите и уходите.
– Что?
– Берите деньги и уходите.
Женщина раскрывает рот, жилки на тонкой шее подрагивают.
– Сколько вы дадите?
– Рублей шестьсот, – Стас прячет часы в стол. – Извините. Это всё, что я могу вам выдать.
Женщина сглатывает, в её нервном движении заметна расторопность.
– Да-да, спасибо вам. Спасибо. Вы не представляете…
– До свидания.
Женщина смахивает со стола грязные купюры и поспешно начинает отходить в сторону выхода.
– Молодой человек, спасибо вам.
– Работа.
– Да, я понимаю.
Открыв дверь, женщина замирает на пороге.
– Молодой человек…
Стас отнимает взгляд от сломанной приставки, которую он достаёт из кармана, чтобы выбросить.
– Мне жаль, – роняет женщина и, виновато опустив взгляд, юркает за дверь.
Стас, вместо того, чтобы выбросить приставку, кладёт её в ящик – будет время, попробует починить. Берёт снова стул, ставит посередине комнаты, встаёт на него.
Эта женщина не из тех, что приходили в это место раньше. Пальто из кашемира, шёлковый синий платок, кожаные сапоги. Запах дорогих духов. Весь её измученный вид не срывал с неё всех этих вещей. Часы? Что за ерунда, он сразу понял, что это серебро, так зачем утверждать обратное?
Просто очередная сумасшедшая. С такими лучше не спорить.
Стас опускает руки, смотрит в камеру.
Мигает красный огонёк.
Почему эта женщина сказала, что ей жаль?
Огонёк тухнет. Камера сломалась в очередной раз.
– Вот чёрт…
***
Кирилл прячется за углом коридора, но всё равно отчётливо слышит разговоры взрослых. Страшный дяденька в белом халате стоит к нему спиной, и мальчик видит жидкую грязь, стекающую с его сапог на ковёр.
Врач не разулся на входе, но Кириллу кажется, что грязь стекает с его белого халата.
– Муж её скоро приедет?
– Боюсь, он не сможет…
– Печально.
Кирилл хочет прорваться в мамину комнату, но на входе стоят страшные люди. Они не пустят его, отпихнут. А если они начнут кричать на него, то их крики услышит мама. А он не хочет её расстраивать. Маме и так слишком плохо.
Из родительской спальни выбегает Макс.
– Максим! – крик тёти Лены.
Макс видит притаившегося в испуге Кирилла, решительным шагом идёт к нему. Кирилл ждёт, что брат его стукнет.
– Пошли, – вместо толчка Макс тянет Кирилла за руку.
Они бегут по коридору, за ними гонятся голоса. Макс толкает Кирилла в отцовский кабинет, забегает следом и запирает дверь изнутри.
– Хватит создавать нам проблемы! – Макс не успевает отойти, как в дверь начинают громко и страшно стучать. – И кто разрешал вам входить в отцовскую комнату? Живо отперли дверь!
– Максимка, открой, будь хорошим мальчиком. Ты расстроен, я понимаю…
– Когда уже Зимовцев приедет?
Кирилл в ужасе забивается в угол. Шторы задёрнуты, в воздухе витает запах бензина с улицы. У окна стоит письменный стол с выключенным из розетки компьютером и документами.
– Макс? – зовёт Кирилл, чувствуя, как начинает жечь глаза.
– Не реви.
Макс садится под шторами. Кирилл подползает ближе и удивлённо видит брата на семь лет старше, забившегося в угол и яростно сжимающего кулаки. Лицо Макса мокрое от слёз. Кирилл не выдерживает и начинает плакать вместе с ним.
– Я сказал тебе, не реви!
– Мне страшно. Я хочу к маме.
– Она ушла, её больше нет.
Кирилл обхватывает коленки.
– Но она же болеет. Ей нельзя на улицу.
– Тупой дурак, – Макс срывается, бьёт Кирилла по ноге. – Какой же ты тупой. Она умерла? Ясно тебе? Умерла!
Кирилл не чувствует горя, лишь страх. В его мире мама могла просто исчезнуть на работу, в магазин или в соседнюю комнату, но она всегда возвращалась.
Он не знает, что такое «умерла».
– Что это значит?
– Это значит, что теперь мы с тобой никому не нужны.
За дверью слышатся голоса. Вернулся отец.
– Пап! – зовёт Кирилл, не смея покидать брата. В этот момент ему кажется, что на всём белом свете не осталось больше никого, кроме них двоих, запертых в кабинете. Выбежать к отцу прямо сейчас значит навсегда разорвать эту связь с братом.
– Это всё из-за него, – задыхается Макс, сжимая кулаки. – Она умерла из-за него. Если бы он был рядом, она бы не ушла. Ненавижу его. Ненавижу. Лучше бы он умер вместо неё.
– Макс…
– Клянусь, что когда я вырасту, я стану лучше его. Лучше во всём.
Кирилл молчит. Он ничего не понимает и понимать не хочет. Он просто хочет быть рядом с мамой.
– Почему его не было рядом? – Макс последний раз утирает со щеки слёзы. – Почему всё время работа? Я стану милиционером и докажу всем, что это он виноват! Мама умерла из-за него. Я докажу. Слышишь, тупой дурак? Тебе тоже докажу.
Кирилл кивает, чувствуя, как в горле зреет ком.
***
– Проснись, чувырло!
Кириллу в голову летит грязный тапок. Тяжёлый, с чёрной подошвой, он ударяет прямо в лоб, оставляя пыльный след.
– Сдурел, придурок?!
– Ты кого мне тут придурком назвал, тварь неблагодарная?! Твою налево, меня в участок вызывают. Я погнал!
– Оставь мне денег!
– Ага, размечтался. И ответь уже на телефон, два часа гудит, задолбал!
Кирилл потирает лоб, куда прилетел тапок, потом шарит рукой по карманам мятых домашних штанов. Мобильник выскальзывает из руки, падает на одеяло, тихо вибрируя, как полумёртвый жук. Кирилл трёт слипшиеся за время сна глаза, вчитывается в экран:
«4 пропущенных от – Овечка»
«13 пропущенных от – Барсук»
Экран снова мигает, и телефон заикается новым виброзвонком. Кирилл прожимает зелёную кнопку и подносит мобильник к уху.
– Алё?