Ольга Васильевна Ярмакова
Вихрь переправ
«Будучи отроками восьми – десяти лет от роду, замечают в доме шумы и шорохи разные, кои никто кроме них не слышит. Могут также распознавать тени, двигающиеся произвольно. Редки случаи, но всё ж такие есть, когда случается сие с детьми шести и даже пяти лет от роду. При проявлении наклонностей у отроков лучше всего игнорировать и делать всяческий вид, что того нет. Ничем не обострять отроческое внимание, иначе можно развить острейшую нервическую болезнь».
Дальше читать Матфей не стал, он захлопнул книгу и отложил её на кровать, где она тут же погрузилась в пышные волнистые складки одеяла.
– Я слышал их, – вполголоса произнёс молодой человек. – Я их слышал, а они мне не верили. Они врали мне. А я думал, что я ненормальный, не такой, как все.
– Они оберегали тебя от самого себя, крух, – каркнул Гамаюн. – И правильно делали. Иначе бы ты вырос неврастеником или ещё кем похуже. Может даже параноиком.
– После всего, что я выслушал сейчас – у меня все шансы стать сумасшедшим, – нервозно усмехнулся Матфей.
– Да брось, Матфей, – сипло отозвался ворон, – ничего с тобой не случится. Если ты, конечно, сам не вляпаешься в историю. А за дверью этого дома тебя всюду будут стеречь истории. Знаешь, такие ловушки-лужицы, будут лежать на твоём пути везде. Глаз да глаз! Тебе придётся учиться отличать обычную грязную лужу от замаскированных с гладкой поверхностью событий, в которые лучше не то чтобы носа не совать, но и лучше не касаться краешком ботинка.
Тут в дверь постучали, осторожно и даже несколько деликатно.
– Это мама, – шёпотом сказал Матфей.
– Пусть зайдёт, но при ней ни слова обо мне и о том, что я сказал тебе, – быстро протрещал ворон и, взлетев на подоконник, юркнул за полог шторы.
– Заходи, мам, – чуть громче нужного от волнения выговорил Матфей.
– Сына, я зашла спросить, не нужна ли тебе помощь? Ты громко разговаривал, мне показалось, что даже кричал, – Вида прошла в спальню сына и встала спиной к окну, где затаился Гамаюн. – Всё в порядке?
– Да мам, всё хорошо, я по телефону с Виком говорил, – принялся на ходу выдумывать Матфей, покрываясь приметным румянцем. Врать он не умел, этот явный недостаток передался ему по наследству от отца. – Извини, что громко. Я скоро спущусь и помогу тебе с уборкой в гостиной.
– Ты сперва у себя, сына, приберись, – иронично заметила Вида, критично окидывая взглядом комнату сына. – У тебя постель до сих пор не застлана. Бардак. Книга вон валяется.
Мать решительно направилась к кровати и хотела убрать воронову книгу, но Матфей опередил её старания и, не дав Виде завладеть ценным фолиантом, выхватил его буквально из материных рук и тут же спрятал за спину.
– Я всё здесь уберу, мам, – мягко, но настойчиво сказал Матфей. – Спасибо за помощь. Иди вниз, скоро я приду.
– А что это за книга? – спросила Вида, озадаченная неожиданной расторопностью и таинственностью сына.
– Это так, ничего особенного, – Матфей ещё более заметно побагровел. – Подарок друга.
– Подарок? – улыбнулась мать, – Виктор подарил или Юна? – на втором имени она сделала особое ударение, чем довела сына до неприличной красноты.
– Вик, Вик, конечно же, – поспешно закивал сын и стал мягко подталкивать одной рукою мать в направлении к двери, другою же по-прежнему скрывая книгу за спиной.
– Хорошо, хорошо, сына, – сдалась Вида и, переступив порог комнаты, добавила с особой улыбкой, – жду тебя внизу. Только не слишком отвлекайся на подарок Виктора.
– Ага, – ответил Матфей и только теперь приметил в тёмном уголке за порожком спальни кольца ужиного тельца. Змея явно подслушивала и наблюдала за кратким диалогом хозяйки с сыном.
– Мам, забери ужа, – окрикнул Матфей Виду, уже с громким цоканьем спускавшуюся по первым ступеням лестницы. – А то я могу наступить на него случайно.
Предупреждение предназначалось темному углу.
– Только попробуй, сш-ш-ш! – возмутился змей и, нарушив стройность своих колец, нехотя пополз следом за Видой.
– Везде уши! – прохрипел Гамаюн, как только Матфей прикрыл дверь спальни. – А этот змеиный народец! Да за ними глаз да глаз! Если бы не твоя мать, я бы его съел от греха подальше. Он наверняка нас подслушивал ещё задолго до прихода хозяйки.
– Он мне тоже не нравится, – сказал Матфей. – Никогда не понимал, зачем держать змею в доме, да ещё давать ей волю ползать всюду, где ей приспичит.
– Он прислужник твоего отца, поэтому она ему потакает, – пробурчал ворон. – Думаешь, хорёк резвится по всему дому, оттого что твой отец его обожает? Он тоже прислужник и дополнительные уши своей госпожи. Готов спорить на свои крылья, что родители узнавали обо всех твоих проделках раньше, чем ты успевал в них покаяться.
– Да, что-то было вроде этого, – согласился Матфей. – Но я никогда не думал…
– О, ты бы никогда и не узнал, если бы остался Спящим.
– Так, стало быть, это ты меня разбудил?
– Ну, не совсем так, – уклончиво произнёс ворон. – Ты готов был проснуться. Я лишь тебя взбодрил.
– Так это так называется? Взбодрил? Кхе-кхе, – Матфей издал нервный смешок.
– Не привязывайся к словам, – буркнул Гамаюн. – Главное, что ты очнулся от сна неведения. Но запомни: никому обо мне не говори. Ну, в том смысле, что я – твой прислужник, к слову вольный, и что нас связывает договор крови. Меня чуть позже ты можешь представить и объявить своим домашним любимцем. Тьфу! Как же я терпеть не могу эту формулировку раба! Но что поделать – конспирация превыше всего.
– Гамаюн, – Матфей впервые обратился к ворону по имени, – расскажи мне о прислужниках. Кто они и в чём их обязанность?
– Ты хотел сказать роль, – поправил ворон. – Вот что, молодой человек. На сегодня уроков достаточно. Запомни, что я тебе сказал. Теперь же приберись в комнате и ступай вниз, помоги матери. Негоже на женщину сваливать все домашние обязанности, тем более что праздник твой.
– Но как же…
– Продолжение завтра, – оборвал Матфея Гамаюн. – У меня тоже есть свои дела. Отдыхай, веселись, но никому ни слова о том, что узнал! Кстати, почитай перед сном книгу, если сил хватит.
При упоминании о книге, Матфей выудил занимательную вещицу из-за спины и прижал к груди.
– Спрячь её подальше от лишних глаз, – ворон покосился на дверь, намекая на недавний инцидент со змеем. – И никому не показывай, никому. Слышишь? Даже самому близкому другу, как бы ни чесался язык. Не упоминай, не намекай и не показывай. Три простых правила счастливой жизни.
– Но если мать и отец такие же, как я, то они в курсе. Разве не так? – спросил Матфей. – Я бы мог с ними…
– Нет! Нет и нет! – тут же с жаром возразил ворон. – Одно правило для всех: молчать о том, что знаешь, даже, если это известно всем вокруг.
– А что будет, если я нарушу это правило и расскажу кому-нибудь? – осторожно поинтересовался Матфей.
– А об этом я тебе завтра поведаю, молодой человек, – каркнул Гамаюн, выбираясь на оконный карниз. – И уж будь добр и умён, чтобы остеречься и не сболтнуть лишнего. Это не только в твоих интересах, но и в моих.
– Ладно, – согласился парень и, тут же спохватившись, крикнул вдогонку птице, перекочевавшей на ветвь клёна. – А завтра – это когда?
– Утром, юноша, утром, – прокаркал ворон и, увидев разочарованное лицо собеседника, усмехнувшись добавил, – но не рано. А то чего доброго, ты спишь, как медведь зимой, и я тебя не добужусь.
4. Вечеринка по случаю
Книга прямо-таки жгла руки. Матфей решил глянуть одним глазком, всего-то каких-то пять минут, а после – честно обещанная уборка. Дата издания озадачила его – 1838 год. Хотя, если поразмыслить хорошенько, то ничего из ряда вон здесь не было. Просто хорошо сохранившаяся книга, да нет, превосходно, прямо-таки чертовски идеально дошедшая до Матфея.
Бумага страниц не хранила в себе затхлый пыльный дух библиотек или старья подвально-чердачных хранилищ. Она пахла так, будто бы только что вышла из печати, приятно дразня обоняние нового читателя.
– А что удивляться-то? После того, как он её выудил из крыла, всё вполне может быть, – пробубнил вслух Матфей.
Он уже порядком успел застрять где-то на пятой странице раздела «Введение к первичному ознакомлению», когда от интригующего текста его отвлёк самый обычный телефонный звонок.
– Матфей Катунь? – осведомился незнакомый женский голос.
– Да, это я, – небрежно ответил он, всё ещё захваченный тематикой книги.
– Это офис отделения холдинга «Хорс», – продолжил голос, манерой произношения чересчур напоминая робота. – Вы три дня назад заполнили анкету и оставили резюме.
– Да, всё так, – подтвердил Матфей, на этот раз уже более внимательно вслушиваясь в трубку.
– Так вот, мне велено вам сообщить: к сожалению, вы не подходите на вакантную должность по ряду причин. Мы рады, что вы обратили внимание на нас и выбрали «Хорс» в качестве будущей перспективы. Руководство нашего отделения желает вам успеха и удачи в дальнейшем поиске подходящего места.
Ни сожаления, ни доброжелательности от роботизированного голоса не исходило.
Матфей отложил телефон. Внезапно он рассмеялся. Ещё вчера его бы наверняка это сообщение весьма омрачило, но сегодня оно уже ничего не значило. Просто пустой набор звуков. До чего же странно, как может измениться мир всего за минуту или того меньше! А ведь это всё из-за ворона, этой дьявольской птицы.
Снизу донёсся мамин окрик. Матфей сверился с настенными часами в виде луны или апельсина, – он сам до сих пор не определился, на что больше похож оранжевый блин циферблата, – оказалось, что пролетело не пять, а все тридцать минут. Предварительно припрятав книгу под подушку и кое-как набросив поверх кровати клетчатый плед, служивший универсальным покрывалом «на все случаи жизни», он, как и обещал, отправился помогать Виде с уборкой гостиной комнаты.
Может в других семьях наведение порядка в доме – это тягостный и нудный труд, но не в семействе Катуней. Жизнерадостная Вида умудрялась каждый раз превращать самую что ни на есть обычную уборку комнат в приятный и необременительный ритуал. И этот день не стал исключением.
Как только Матфей ступил в гостиную, тишину воздуха взорвала динамичная и заводная музыка, во главе которой зажигала неистовая электрогитара. Поверх ромашкового платья мать накинула синий ситцевый, безрукавный халатик и, вдев руки в резиновые перчатки ядовито-жёлтого цвета, энергично смахивала тряпкой с мебели пыль. При этом женщина выделывала забавные па под задаваемый музыкой ритм.
– О, кавалерия пришла на выручку! – звонко выкрикнула Вида, заметив широко улыбнувшегося сына при лицезрении вытанцовывавшей родительницы. – Добавь звука и бери на себя ковёр, мой верный гусар!
– К вашим услугам, сударыня! – браво гаркнул помощник и, крутанул до упора звук магнитолы.
Из динамиков рвались на волю неистовые волны музыки, отчего к пляскам Виды присоединился и хрустальный сервиз в серванте шкафа. Матфей подошёл к пылесосу и, включив его, занялся чисткой коврового покрытия гостиной, притом не менее яро дрыгаясь под увесистый шквал ударных инструментов.
Когда с основной уборкой было покончено, мать с сыном приступили к украшению комнаты. По мнению Виды, День Рождения ничем не отличался от празднования Рождества или Нового Года, а потому в доме Катуней во все именинные дни поселялась особая атмосфера сказочного праздника.
Разноцветные гирлянды, стеклянные шары, которым вроде бы место только на ёлке зимой, блестящая мишура и непременно серебряный дождик – обязательные атрибуты значимых праздников в доме Катуней. И не важно, что на улице – знойное лето или пробуждающаяся весна.
«В доме должно быть место сказке и чуду, чтобы он жил и давал нам своё особое тепло, а иначе это будет просто жилище, где люди спят, едят и соседствуют друг с дружкой», – не уставала повторять Вида каждый раз, увенчивая свободный выступ или уголок помещения ёлочной игрушкой или цветастой спиралью серпантина.
В такие минуты суеты, ненадолго мать сама возвращалась в юность, и сын, в азарте перебрасываясь с нею тряпкой для пыли или соревнуясь в точнейшем броске серпантина на люстру, всякий раз дивился особенности Виды растворять во времени свои житейские годы. В такие моменты он мысленно благодарил её за возможность быть не только сыном, но и другом.
Праздничное убранство вышло что надо. Разноцветные огоньки, словно живые светляки, вспыхивая, замирая и поочерёдно угасая в гибкой ленте гирлянды, строили чарующие танцы на окне и стенах комнаты. Часть стеклянных шаров, высоко подвешенных на специально предназначенные для них крючочки, таинственно и величаво мерцала золочёной скорлупой, другие же щедрыми гроздьями возлежали на полках и в нишах мебели, задорно поблёскивая пузатыми бочками. А свисающая тут и там радужная мишура горела дивными искрящимися переливами.
– Ты куда? – осведомилась Вида у Матфея, тот уже был в прихожей и, наскоро втиснувшись на босу ногу в кроссовки, уже натягивал любимую кожаную куртку кофейного оттенка. А уж если он её надевал, то уходил надолго.
– Я во двор, – ответил Матфей, и, видя, что мать ему нисколечко не поверила, тут же прибавил, – хочу посмотреть, как с улицы видны огоньки. Да и подмести листья не мешало бы.
– Ах да, листья, я и забыла, – сказала Вида, но отговорки сына не убавили её сомнения. – Хорошо, что ты вспомнил. За домом с клёна прилично нападало. Как раз под твоим окном, сына. Ты уж не забудь и там прибрать.
– Ага, – брякнул в ответ сын и тут же скрылся за входной дверью.
Окно в обрамлении цветастой гирлянды смотрелось и впрямь празднично, а когда вечером сумерки утонут в кисельной, ночной темени, это станет невероятно притягательным зрелищем для наблюдательных соседей и случайных прохожих на тихой Пихтовой улице. Матфею даже перехотелось мести листья, которые сами по себе были украшением внутреннего дворика. Мягкий ковёр из тёплых оттенков лета в октябре – это ли не чудо? Но раз уж пообещал…
Когда с гигантской кучей веерообразных листьев клёна было покончено на задворках, на центральную дорожку из мелкого гравия Матфей выволок мешок, груженный жёлто-бурым прощанием осени. Каменистая тропинка, обрамлённая белыми уголками кирпича, тянулась от порога дома до высокой резной калитки забора. Основная работа уже была проделана, не убранной оставалась лишь эта широкая, но короткая дорожка. У самого забора, где она оканчивалась, пестрел пятачок россыпью золотистых берёзовых листьев, нападавших с дерева со стороны улицы.
Прихватив грабли, Матфей подошёл к листьям и за пару минут сгрёб в скромную кучку то, что до поры было частью берёзового наряда. Довольный работой и тихой, безветренной погодой, молодой человек поднял голову и вгляделся ввысь. Небо было обильно вымазано молочной пеной, до идеальности взбитой в пышнейшие сливки.
– Шикарный денёк, – произнёс он, улыбаясь от того, что всё не так уж и плохо, чёрт возьми!
Забор из ладно ставленых крепких досок доходил юноше до груди, а потому краем глаза Матфей уловил нечто тёмное, возникшее совсем рядом от него, за оградой. Тут же устремив взгляд туда, он обнаружил, что прямо напротив него, на середке тротуара стоит маленький мальчик и пристально смотрит на него. От вида этого мальца у Матфея отчего-то мороз побежал по коже. Ребёнок выглядел чересчур странно: босой и неухоженный, одетый не по погоде в тонкие штанишки и футболку. Необычен был вид и его испачканной, мятой и потерявшей яркость цвета одежды, будто фотография, простоявшая на солнце не один десяток лет. Тёмные в пыльных пятнах волосы мальчишки торчали мелким ёжиком, а белая, испещрённая крупными венами кожа лица и рук несла на себе множество чёрных ссадин.
Но даже не это взволновало Матфея. Пугающим был сам взгляд мальчика с пустыми черневшими глазницами. Матфей потёр глаза, желая прогнать морок и убедиться, что с мальчуганом всё в порядке. Но жуткое видение не рассеялось. Бледный мальчонка в тусклой, неряшливой одежонке пялился на него червоточинами глаз и стоял недвижно, будто окаменел.
Матфей решил его окликнуть, и тут юнец оскалился, а затем, разинув рот в обрамлении синюшной ленты губ, без единого зуба, издал беззвучный крик. Озноб сменил себя жаром, Матфея передёрнуло от зрелища чудовищного детского лица. Он попытался дёрнуть рукой или ногою – не тут-то было. На секунду юношу сковал паралич – тело отказывалось подчиняться хозяину!
– Матфей, ты закончил? Иди скорее в дом, тебе Юна звонит, – материн глас спасительным горном порвал невидимую нить гипноза, которой опутывало Матфея кошмарное видение.
Не успел он моргнуть, как странный малец исчез из привычной картины улочки, будто его и не бывало вовсе.
– Чертовщина какая-то, – сказал Матфей и трижды сплюнул через плечо, на всякий случай.
Будучи дома он себя скоро убедил, что видел ряженого ребёнка, загримированного под мертвеца. В последнее время малеваться под нечисть стало модной забавой. Вот и он, Матфей, стал жертвой розыгрыша одного из таких любителей.
Вечер подступал, услужливо пропуская на улицы Горниц своих пажей-сумерек. Те мягко ступали по чищеным тротуарам и потешно шуршали на газонах палой листвой, предвещая о скором приходе своего повелителя. Даже ветер-бунтарь, что продрых весь день и хотел было взяться за трёпку деревьев, был прерван и выдворен из городка. Небо, плотно затянутое облаками, как постель с тщательно заправленным одеялом, утратив снежность, медленно желтело.
Наступил заветный час, и когда в доме Катуней глубокие тени сине-серой кружевной шалью накрыли собой всё пространство, тогда зажглись гирлянды, разом наполнив гостиную комнату внутри и со стороны улицы волшебством своих радужных живых огоньков.
И тогда на весь дом раздалась жизнерадостная трель звонка, возвестившая о первых гостях. Ими оказались неразлучные Нил Хотин и Юна Дивия с противоположной окраины Горниц. Их дома тесно соседствовали, потому молодые люди дружили с раннего детства, редко ссорясь и чаще заступаясь друг за дружку.
Особенно бойка была маленькая Юна, наголову меньше всех из честной компании Матфея. Худышка с короткими, как у мальчишки волосами, чёрными, пестревшие белыми полосками, она была обожаема друзьями и подругами за весёлый нрав и неиссякаемую энергию, коей никто из соприкасавшихся с нею, не оставался обделён. Ребята ласково звали её Ласточкой. Это прозвище как-то само собою прикрепилось к девушке вторым именем, когда она только-только свела знакомство с именинником и его приятелями. Уже доподлинно никто не помнил, что именно натолкнуло впервые сравнить Юну с юркой ласточкой (её бойкий нрав или чёрно-белое оперение головы), но это звучало так удачно и «в точку», что сразу же сроднилось с хрупкой девчушкой, которая и не думала возражать против подобного титулования.
– Привет, Фэй! Здорово, Маф! С днём рождения! – хором прокричали Нил и Юна, широко улыбаясь и по очереди обнимая именинника.
– Привет-привет, – улыбался в ответ Матфей. Особенно долго его взгляд застрял на милом, круглом личике Юны, но тотчас же был отведён, как только монгольские вишнёво-карие глаза девушки пристально вгляделись в него.
– Да ты изменился, Фей! Нил, посмотри, наш Фей совсем другой человек, не то, что вчера, – пронзительно защебетала Юна, ухватив Матфея за руку выше локтя. Тот отчего-то покрылся слабым румянцем.
– Ага, ты права, – гоготнул Нил, прыская добродушным смехом. – Вчера его так не кидало в краску, как сегодня. Что с тобой, дружище? Уж не накатил ли ты шампанского до нашего прихода?
– Нет, нет, – поспешно проговорил Матфей, краснея ещё гуще. Взволнованная кровь отзывалась гулкими толчками в ушах. – Как же я без вас буду пить? Только с вами.
Нил, долговязый щуплый парнишка, на год младше Матфея, казался неуклюжим увальнем подле Юны. Белобрысый и веснушчатый, однако ж, он не был неказист. И если с первого взгляда казалось, что у Нила слишком крупный нос и пухлые женственные губы, то огромные выразительные глаза, в которых жило холодное море, притягивали, завораживали и преображали своего носителя.
– Значит, Вика и Эрика не ждём? – заговорщицки подмигнув, сказала Юна.
– Нет, ждём всех, а потом всё по программе, – произнёс Матфей и вновь его взор залип на девичьем лице, в частности, на аккуратном круглом носике.
Когда-то подруга то ли в шутку, то ли всерьёз поведала ему о дальнем родстве с одним могущественным шаманом из далёких монгольских степей. Этот колдун жил более семи столетий назад и молва о нём простиралась далеко за пределы тех самых степей. По крайней мере, так девушка объясняла раскосость своих глаз; по правде, Матфею глубоко было плевать, от кого Юна унаследовала разрез глаз, они ему виделись неповторимыми и уникальными из всех прочих. Но когда в конце рассказа она двусмысленно ухмыльнулась, он решил всерьёз легенду не воспринимать, доверившись ей лишь на толику.
– Ну что ж, ждём, так ждём, – отозвалась Юна, вошедшая в гостиную. – Красота, как всегда, Фей. Вы с мамой прямо-таки – волшебники. К вам, как ни приди, просто сказка, а не праздник.
– Спасибо, Юночка, – донёсся из кухни голос хозяйки. – Не зря, значит, старались.
Мать вошла в гостиную, где в центре стоял стол, перенесённый с кухни, правда без торта. В руках Вида несла поднос с пустыми фужерами.
– Матфей, принеси шампанское, оно в морозильнике, – попросила она, расставляя на застланном льняной красной скатертью столе бокалы. – Думаю, мы можем позволить себе опередить других гостей. Всего один бокальчик.
– Фей, у тебя чудесная мама! – воскликнула Юна прошествовавшему на кухню другу. – Вида – вы прелесть!
Хозяйка и гостья дружно рассмеялись, а Нил, на сей раз, предпочёл обойтись сдержанным смешком.
– А где хозяин дома? – осведомился Нил, когда прошло около полуминуты, а Матфей отчего-то не возвращался с кухни.
– Юстин? Его вызвали на работу, внепланово, – Вида продолжала источать беззаботность, но в глазах её промелькнула дребезжащая дымка беспокойства, тут же изгнанная в дальние уголки. – Там какая-то неразбериха с его напарником. Но он настаивал, чтобы праздник начинали без него.
– Вот как, – сказал Нил.
Было непонятно, сожалеет он или нет об отсутствии хозяина. Юстин импонировал ему, но в меру. Для Нила отец Матфея всегда был немного чересчур. Громкий, деятельный и, наверное, властный, хотя, в общем-то, добряк добряком.
С кухни донёсся глухой хлопок, бутылка шампанского наконец-то соизволила расстаться с пробкой, смачно выплюнув затычку.
– Добрый знак! – одобрительно вскрикнула Юна. – Я уж думала, что мы шампанского не увидим до прихода Вика. Вот он что угодно открыть сможет.
– Я всё слышу, – с укоризной сказал Матфей, он поставил на стол тёмную, покрытую толстым слоем испарины бутылку, из узкого горлышка ещё струился белёсый дымок. – Между прочим, шампанское перележало положенное время, и пробка примёрзла к стеклу. Было непросто её вытащить.
– Но ты справился, Маф, – поддержал его Нил и тут же с озорством добавил, – и Вик не понадобился.
– Вот следующую бутылку открывать будешь ты, – иронично заметил Матфей, он разлил игристое вино в бокалы, – и без помощи Вика. А я посмотрю, за сколько ты её откроешь.
Золотистый напиток вспыхивал разноцветными искорками пойманных огней гирлянды; со дна хрусталя поднимались струящиеся россыпи винных пузырьков, словно вулкан извергал из недр шампанского свои воздушные щедроты.
– Ребят, а давайте устроим сегодня соревнование, – воскликнула Юна, вбирая миниатюрной ладонью длинную ножку фужера. – Пусть каждый из мальчиков откроет шампанское, засечём по секундной стрелке и выясним, кто победитель. А, как вам?
– Ну-у-у… – затянул Нил, но его тут же прервала Вида.
– Отличная идея, Юночка, – закивала она. – А насчёт количества не беспокойтесь, ребятки, хватит. На всех хватит. Жаль только, что Юстин пропустит это веселье. Он бы тоже поучаствовал.
– Ну, с вашим супругом некому тягаться, – тут же добавил к сказанному Нил. – Он же непревзойдённый силач.
– Ага, а так у тебя, Нил шанс появляется, – сказала Юна и шутливо ткнула друга в бок пальчиком, зная как тот боится щекотки.
– Я всего-о лишь! За! Спра-аведливое состязание, – взвизгнул тот, выгибаясь в отчаянной попытке уйти от Юниной проказы.
– Ну-ну, – проговорила Юна и пригубила бокал. – М-м-м… Вида, шампанское просто улёт… потрясающе ледяное!
– Очень? – Вида беспокойно сдвинула брови.
– Напротив, самое то.
Бодрый сигнал дверного звонка громко возвестил о новых гостях.
– Здорово, брат, с днём взросления тебя!
Матфея, чуть приподняв в воздух, сжал в охапку Виктор Сухманов, сосед и лучший друг. Его одноэтажный дом-крепыш отделяла от садика Катуней условная полоса живой изгороди из черноплодной рябины. В этом кустистом заборе имелся удобный проход, в который Вик нырял, дабы скоротать путь, когда желал видеть приятеля. Этой же лазейкой частенько пользовался и сам Матфей, ежели возникала на то крайность.
– И что такого в этой дате? – иронизировал именинник. – Самому-то в сентябре стукнуло столько же!
– Не спорь со старшими, – широко лыбился Виктор. От него пахло ёлкой, ментоловой жвачкой и вечерней прохладой улицы. Опустив на пол друга, он дурашливо взъерошил тому волосы.
– Большой нашёлся. – Матфей покровительственно водрузил руку на широкую линию плеч Виктора и таким образом провёл его в гостиную, где новичка встретил радостный дружный глас присутствовавших.
– Не хватает нашего Философа, – сказала Юна, когда все перездоровались с Виктором, и он получил свою порцию холодного шампанского. – Тогда можно будет начинать.
– Что начинать? – спросил Вик. Его каре-зелёные глаза под низкими густыми облаками чёрных бровей, заблестели интересом.
– А Юночка нам подкинула одну идею, – тут же заговорила Вида. – Она предложила мужчинам открывать шампанское на время. У кого будет меньше всего на счету, тот и победитель.
– А каков приз?– Тут же последовал вопрос Виктора.
– Ой, а приз-то мы и не придумали, – в замешательстве ответила Вида.
– Я предлагаю тому, кто победит, позволить задуть свечи на именинном торте, – предложил Матфей.
– Но это же твой торт, сына, – запротестовала мать.
– Ну и что, – беспечно ляпнул он, не подумав о стараниях матери. – Давайте нарушим разок традицию с тортом.
– Ты что, – шикнула так тихо, как только смогла, Юна оказавшаяся рядом с ним. – Вон мамка твоя расстроилась. Наверное, грандиозный торт тебе приготовила.
– Ну, хорошо, что ты предлагаешь, Ласточка? – поинтересовался немного сконфуженный Матфей у подруги. Вид у матери и, правда, был не самый довольный.
– Как что? – громко отозвалась девушка, пузырьки шампанского танцевали в её голове усиливавшийся по накалу, бурный танец. – Бутылка шампанского, конечно же.
– А можно танец с прекрасной дамой? – вдруг раздался мягкий юношеский голос со стороны прихожей.
Все, чуть вздрогнув, обернулись и обнаружили ухмыляющегося молодого человека, стоявшего на пороге гостиной. Это был настоящий франт. Если сам Матфей и его друзья в основном предпочитали спортивный стиль в одежде, как удобный и комфортный, то Эрик Горденов, или просто Эр, жить не мог без стильных костюмов, элегантных рубашек и модных галстуков. Какие там кроссовки? Что вы, боже упаси! Только классические ботинки. И теперь в дверном проёме стоял он, прямой, статный, в шикарном сером пальто, с небрежно повязанным поверх чёрным шарфом. Даже парфюм его был сама изысканность и утончённость – визитная карточка самоуверенности и беззаветного любования собой. Ни дать ни взять – заправский денди.
– А-а-а! Философ пришёл! – закричал Нил, одурманенный винным хмельком. – Наша шайка в сборе!
– Эх, Нил, – томно вздохнул Эрик, его уже обнимали по очереди друзья, дамам он почтительно мягко пожал руки. Его волнистые каштановые волосы были безукоризненно зачёсаны назад и приправлены для пущего лоска бриолином. – Как же бедна твоя речь, друг. Какая шайка? Опомнись. Это же круг, дружеский круг родственных душ. А ты – шайка…
– Вот зануда, – хихикнул Нил в сторонке. – Снова будешь грузить своей философией. А это, между прочим, как-никак день рождения твоего друга.
– Почему сразу грузить? – Эрик стянул шерстяную змею шарфа и приступил чинно расстегивать пуговицы пальто. – Может, кому-то это будет интересно. Не все же так приземлёно думают, как ты, мой друг.
– Ну-ну.
– А ещё кто-то должен прийти, сына? – спросила Вида у Матфея.
– Я приглашал ещё троих, но они не смогли по каким-то причинам, – ответил тот.
– Вот и славно! – пролепетала Юна. – А нам никто и не нужен. Нам и так весело будет.
– Ну не скажи, – пробасил Виктор, рослый и широкий, спортивный. – От женского общества я бы не отказался.
– А я? А Вида? – притворно насупилась Юна. – Нашего общества тебе мало будет?
– Действительно, – задорно поддержала юную сообщницу хозяйка дома.
Виктор критично посмотрел на обеих – придраться было не к чему. На Юне ладно сидело бархатное платье кофейного цвета с длинными рукавами, едва прикрывая худенькие коленца. По-детски крошечные ступни облегала мягкая тёмная кожа лаковых туфель. Уложенные пёрышками волосы, идеально подчёркивали округлость лица и высокие скулы. А тонкие чувственные уста в наряде алой помады, манили пригубить не только бокал шампанского.
Вида подле юной красавицы, чьи по-восточному раскосые глаза пылали гранатовым огнём, по-королевски смотрелась в длинном в пол платье ванильного оттенка. Широкий вырез декольте выгодно подчёркивал высокую грудь женщины, а узкий контур её талии вызывал лёгкую долю зависти у девушки. Как всегда безупречные локоны обрамляли плечи и спину старшей красавицы, сияя мягким золотистым светом.
– Бесспорно, среди нас самые раскрасавицы, – констатировал итог смотра Виктор. – Но на всех вашего общества не хватит. Тем более, если мы собрались танцевать. А без танцев я не уйду домой.
– А вот победишь в соревновании, и потанцуем, – кокетливо прощебетала Юна.
Матфей вновь «застрял» взглядом на юной гостье, удивившись новому открытию: привыкнув в повседневной жизни лицезреть подругу в более демократичной одежде, будь то джинсы и многочисленные футболки с кофтами, он восхитился, как перевоплотилась она в элегантную леди, стоило надеть платье. Эта редкая двоичность Юны и раньше озадачивала Матфея, но сегодня взволновала сильнее прежнего.
– Ребят, предлагаю садиться за стол, раз все собрались, – объявила Вида. Оглядевшись, и что-то просчитав в уме, она добавила, – Матфей, Виктор, мальчики, принесите с кухни стулья. А мы с Юночкой расставим тарелки.
Некоторым иной раз казалось, что Вида с чудинкой, но у неё был пунктик насчёт праздничного стола. Она никогда не водружала на него тарелки и еду, прежде чем в дом не войдёт последний гость. Эта причуда была скорее даже суеверием, выросшим из детского страха. Никому она не говорила о том случае, даже Юстину, а ему она уж на что шло, доверяла во многом.
