Павел Сергеевич Иевлев
Хранители Мультиверсума. Книга четвертая: «Безумные дни»
Артём
Этим утром Артём проснулся от внутреннего беспокойства. В последнее время его часто охватывали какие-то смутные ощущения. То ли что-то вот-вот произойдёт, то ли оно уже произошло, но не тут, то ли всё-таки тут, но он не заметил. Довольно дискомфортно.
Артём спросонья пошарил рукой по постели – Ольги не было. Уже не первый день он просыпался в одиночестве. Его… подруга? Женщина? Жена? – смывалась тихо и рано, уносясь по своим непостижимым делам. Смешно сказать, но он до сих пор не мог окончательно определиться, кто для него Ольга. С самого первого его дня в Коммуне они жили вместе, делили постель и скромный здешний быт, но про то, чтобы пожениться, речь не заходила ни разу. Впрочем, тут, как ни странно, спокойно относились к таким формальностям – Артём ожидал каких-то махровых пережитков Империи, вроде «Семейного кодекса», парткомов и профкомов, заглядывающих под каждое одеяло. Это, как и многое другое, оказалось ерундой – жизнь в Коммуне вообще ничуть не была похожа на тот образ, который он себе составил из её истории и своих предрассудков на тему СССР. Слишком мало тут было людей, и слишком жёстко их отжало в центрифуге событий, чтобы не облетела большая часть формальной шелухи. То, что осталось, было странным и поначалу очень непривычным, но многое Артёму скорее нравилось, чем нет.
Институт брака тут присутствовал в форме традиционного «гражданского» – то есть, с регистрацией оного в соответствующей базе данных. Это всё, что Артёму было на сей счёт известно. Выспрашивать у Ольги подробности было неловко – не стоит разговаривать с женщиной о браке, если ты не собираешься немедленно сделать предложение.
С Ольгой было странно. Она красива, великолепна в постели, покладиста в быту, умна и обладает прекрасным чувством юмора. А ещё у неё роскошная задница. Чего тебе ещё надо, дурень? Ничего не надо, Артём искренне восхищался, глядя на неё. Да, в их паре она была ведущей, и это было непривычно – но при этом Ольга умела провести свои решения так ненавязчиво и убедительно, что он не чувствовал себя ущемлённым. Тем более, что она тут как рыба в воде, а он ходит в неофитах. До сих пор не вполне разобрался во многих ключевых моментах функционирования здешнего социума.
Артём встал, наскоро принял душ, оделся и потащился в столовую. Коридоры комплекса были почти пусты – здесь принято вставать несколько раньше. Однако у Артёма свой график. Это, кстати, тоже немало способствовало его неполной включенности в местную жизнь. Собственно, кроме Ольги и тех, с кем он непосредственно сталкивался по работе, никакими близкими знакомыми он так и не обзавелся. Впрочем, Артём всегда признавал, что асоциален и вообще довольно унылый в коммуникативном плане тип. Тем не менее, все встреченные в коридоре и на лестнице соседи по жилому комплексу здоровались с ним искренне и благожелательно. Хотя он и не помнил, как их всех зовут, но мог поручиться, что они – помнят. Вначале это его напрягало, но потом он принял умолчальную благожелательность за местную норму и успокоился. В конце концов, это его не обязывало ни к чему, кроме ответного приветствия. Если бы он им пренебрег, его немедля бы спросили, всё ли с ним в порядке, и не нужна ли помощь. Самым неожиданным открытием для Артёма стало, что это не формальная любезность, а реальное беспокойство и готовность помочь. Внутренние связи здешнего социума были сильнее, чем он привык, что имело свои плюсы и минусы. Как любая общинность.
В столовой за крайним столиком сидел хмурый невыспавшийся Борух. Артём помахал ему рукой, он сделал приглашающий жест в сторону свободного стула. Взяв поднос, Артём поприветствовал юную смешливую раздатчицу Лиду и прошёлся вдоль стойки, размышляя, стоит ли взять то, что тут оптимистично называют словом «кофе». Увы, настоящий кофе в сельхозсекторе начали культивировать совсем недавно, и до промышленных урожаев было далеко, а из чего делали местный – лучше не спрашивать. Судя по действию, кофеин в нём действительно содержался, но вкус, мягко говоря, имел с исходным напитком мало общего. Подумав, что день предстоит непростой, кофе всё-таки взял, налив его из большого подогреваемого термоса с краником, но, чтобы как-то сгладить химический привкус, ливанул в него сливок. Сливки как раз были натуральнее некуда – жирные и свежие, только что с фермы. Докинул на тарелку пару горячих бутербродов с варёным мясом, залитым расплавленным сыром на больших ломтях свежего хлеба, и этим ограничился.
– Вот никогда вы каши не возьмёте! – попеняла ему Лида. – Только кофе да бутерброды! Этак здоровья не будет!
– Спасибо за заботу, Лидочка, – улыбнулся ей Артём. – Но так уж я привык.
Статус «мужика той самой Ольги» с одной стороны надёжно ограждал его от покушений на его условно супружескую верность, а с другой – привлекал интерес женского пола по принципу «Что она в нём нашла?». Ольга имела в здешнем обществе очень высокий статус, примерно как руководитель КГБ в СССР. Иногда он чувствовал себя этаким принцем-консортом. А иногда – случайно забредшим в племя людоедов антропологом, которого захватила в плен местная принцесса. В ожидании, чего ей захочется больше – секса или мяса.
– Долго спишь, – буркнул Борух, допивая утренний кефир над тарелкой из-под овсянки.
Темноокая и пухлозадая женщина Анна Абрамовна ловко и нежно женила на себе бравого майора, и теперь тщательно присматривала, чтобы ценный трофей сохранялся в хорошем состоянии. Это включало в себя отказ от курения, здоровое питание, ограниченный алкоголь и, разумеется, никакого кофе. Бывшему закоренелому холостяку это внимание льстило больше, чем напрягало, но на Артёмов поднос он посмотрел с некоторой завистью.
– Да говно этот кофе, ты ничего не теряешь, – с сочувствием сказал Артём. – Только что вздёргивает с недосыпу.
– Всё равно хочется… – вздохнул Борух. – Но моя всегда как-то узнает. Раздатчицы ей, что ли, докладывают?
– Олега давно видел?
– Третьего дня. Сейчас в рейсе опять. Потащил караван с грузом куда-то. Операторы перегружены, сам знаешь.
– Знаю…
– Он говорил, через неделю вернётся, будет выходной пару дней. Надо бы собраться, посидеть нормально.
Борух допил кефир, печально посмотрел в пустой стакан и потащил поднос с посудой в посудомоечный агрегат, стоящий в углу. Брякнула железная дверца, звякнула тарелка.
– У нас там сегодня совещание, вроде… – обронил он как бы между прочим, проходя мимо столика. – Может, скажут наконец, что за хрень творится.
У Артёма сразу испортилось настроение – ничего хорошего он от совещания не ждал. В последние дни в воздухе ощутимо веяло тревогой и скорее всего новости будут неприятными.
– Включайте, вы последний сегодня! – крикнула ему Лида, когда он расставил стакан, тарелку и поднос по соответствующим отделениям в посудомоечном агрегате.
Массивная стальная дверца сыто чавкнула резиновым уплотнителем. Артём повернул прижимной рычаг и клацнул переключателем. Агрегат вздрогнул и утробно загудел. Здесь всё было такое – большое, крепкое, угловатое, стальное на болтах, крашеное неброской, но чертовски прочной серой эмалью. После привычных Артёму округлых, пластмассовых и легковесных вещей местная бытовая техника поначалу казалась какой-то нелепой и архаичной, дизельпанковой какой-то. Казалось, что стиральную машину можно поставить на гусеницы и отправить штурмовать укрепрайон, а холодильнику не хватает только стартовой ступени, чтобы он пролетел по баллистической траектории через океан и оставил дымящиеся руины от какого-нибудь Нью-Йорка. Правда, ни океана, ни Нью-Йорка тут не было, а то, что Артёму казалось избыточностью, происходило от совсем обратного – от дефицита ресурсов. Этот посудомоечный агрегат, скорее всего, проработал уже лет тридцать и спокойно проработает ещё сто – или сколько там понадобится – при условии замены нескольких простых расходников. С учётом того, что бытовая техника тут производилась не миллионными тиражами, а почти штучно, это давало серьёзный ресурсный профит.
Период экстремального выживания в условиях полной изоляции наложил на Коммуну своеобразный отпечаток и сформировал непривычное отношение к вещам. Так, квартира, в которой они жили с Ольгой, по меркам родного среза Артёма, относилась скорее к «гостинкам» – наидешевейшему жилью «гостиничного типа». Никакой кухни, крошечный санузел с душевой кабиной, спальня чуть больше кровати и небольшая проходная комната-кабинет. Благодаря высоким потолкам и окнам во всю стену ощущения тесноты не возникало, но всё же это был необходимый минимум пространства, не более того. Впрочем, учитывая неожиданно малое количество того, что принято называть «личным имуществом», места хватало – вся их с Ольгой одежда прекрасно помещалась в небольшой встроенный шкаф, с отсутствием кухни снималась проблема посуды, книги хранились в общей библиотеке комплекса, всё, относящееся к работе, оставалось на рабочих местах. Ну и зачем, спрашивается, больше места? Пыль плодить? Квартира тут утилитарное помещение, в которое приходят спать.
Артёму, считавшему себя законченным индивидуалистом и сидевшему годами в позиции «мой дом и есть мой мир», сначала всё это было довольно дико, но потом оказалось, что роль «лишнего человека», которую он играл в мире прежнем, абсолютно нелепо выглядит в социуме, испытывающем жесточайший кадровый голод. А главное – в мире, полном реальных, очень настоящих, интересных и крайне важных задач. Правда, писать фантастику он бросил. Теперь она стала его повседневной работой.
В дверях Артём столкнулся с девочкой лет тринадцати, которая катила тележку с ведром, тряпками, шваброй и пылесосной оснасткой – шлангом и щёткой, которые подключаются к разъёмам вакуумной системы уборки дома.
– Ой, вы ещё здесь? – удивилась она. – Время уборки!
– Привет, Катя, – поздоровался он с ней. – Уже ухожу. Как твои дела?
– Всё хорошо, спасибо! – широко улыбнулась девочка. – Но я последнюю неделю у вас убираю.
– А что так? – расстроился Артём.
Катя ему нравилась – рыжая, чуть тронутая солнечными веснушками по молочно-белой коже, симпатичная и очень весёлая девочка. Он часто думал, что у них с Ольгой могла бы быть вот такая дочка.
– Седьмой класс же! – укоризненно сказала она, удивляясь, что можно не знать очевидного. – С понедельника у нас вместо общей трудовой практики будет специализированная.
– Ого, уже седьмой! – улыбнулся Артём. – Как ты быстро выросла! И куда собираешься?
– Не знаю пока… – встряхнула огненно-рыжими хвостиками школьница. – Всё такое интересное…. Вчера нас возили на молочную ферму, там телята смешные! А сегодня на гидростанцию поедем, там тоже, говорят, очень здорово!
– Ну, удачи! Я буду скучать, я к тебе привык уже.
– Не скучайте, – засмеялась девочка, – вместо меня будет Настя из пятого «Ж», она хорошая!
Детей в Коммуне было очень много. Жестокий популяционный кризис предыдущих поколений, сильно повыбитых борьбой за существование, пытались выправить активным стимулированием деторождения. Этим и было вызвано сильное смягчение нравов в области семейной жизни – от советских чуть ли не к вудстоковским. Внебрачные связи не осуждались, секс был более отделён от отношений, чем обычно. Социальные нормы вообще очень легко гнутся под текущие необходимости, а тут ещё и гендерный перекос сработал – как это обычно случается, спасавшие жён и детей мужчины их по большей части спасли, но сами выжили далеко не все. В поколении Первых на одного мужчину приходится шесть женщин. Второму пришлось полегче, но и там вышло один к трем, и только к третьему положение начало потихоньку выравниваться. Так что рожали тут много, и дети бегали жизнерадостными стайками повсюду. Возможно, некоторые из самых мелких имели гены Артёма – в обязанности каждого здорового мужчины входило пополнение банка спермы, и он регулярно проходил процедуру. Артём подозревал, что его генетический материал используется очень активно – при малочисленном исходном населении специалистам репродуктивной лаборатории приходилось раскладывать сложные пасьянсы в попытках избежать близкородственного скрещивания. Впрочем, Артём не исключал и евгеники – наследуемость способностей оператора не доказана, но и не исключалась. Если бы не Ольга, можно было бы выполнять свой генетический долг и более приятным способом, но… Она даже, вроде бы, и не возражала, но то немногое, что Артём понимал в женщинах, настоятельно твердило: «Не стоит оно того».
Ещё одно интересное следствие этой политики, которое Артём отметил как невольный антрополог, – матрилинейность здешнего общества. Установить отцовство при таком свободном отношении к сексу можно было только медицинскими способами, и оно устанавливалось – но информация была принципиально закрытой. Так что родство считалось по материнской линии и учитывалось при генетических раскладах. В социальной жизни родительские отношения были менее значимы, чем в привычном для Артёма традиционном обществе. Может быть, поэтому и отношение к детям тут было удивительным – чужих детей не было, в их жизни принимал участие каждый взрослый. Даже рождённые в браке почти никогда не жили в семьях – воспитание было коллективным, очень хорошо и продуманно организованным. Коммуна возлагала на своих детей большие надежды, вкладывая существенную часть своих невеликих ресурсов в их образование и воспитание.
Артём зашел в бытовое помещение комплекса, напоминавшее ему «бытовку» армейской казармы и исполнявшее похожие функции. Одну стену здесь занимала монструозная многосекционная стирально-сушильная машина. Как и вся коммунарская бытовая техника, она была начисто лишена дизайна и производила впечатление собранной на танковом заводе. Зато заложенная в неё утром одежда вечером оказывалась постиранной, высушенной, разглаженной и даже упакованной в бумажный пакет. Артём открыл ячейку, сунул туда вчерашний комплект: бельё – отдельно, верхнюю одежду – отдельно. Постельное бельё ежедневно меняли дети, которые в рамках трудовой практики занимались уборкой жилых помещений. Артёму было очень странно, что доступ в квартиру открыт для посторонних, тем более – детей, тем более – к постели, которая, в общем, довольно интимный элемент жизни… Но и к этому он, в конце концов, привык.
Одеваться здесь было принято в стиле, который в срезе Артёма назывался «кэжуал». По меркам материнского мира, одежда была однообразной, отличаясь более цветами, нежели покроем. Если женщины как-то наряжались вне работы (хотя тоже, в сравнении, простенько – в основном, платья, юбки да сарафаны), то мужская часть населения выглядела вся на один фасон – свободные брюки, рубашка или блуза, куртка по погоде. Самовыражались, если уж кому приспичило, цветовыми сочетаниями – попугаечно-зелёные штаны со свирепо-малиновой, как пиджак из 90-х, курткой на улицах нет-нет да встречались. Ничего похожего на «высокую моду» Артём тут не видел, зато ткани здешние ему очень нравились – прочные, почти неизнашиваемые, немнущиеся, устойчивые к загрязнениям – но при этом мягкие и «дышащие», комфортные для носки. В прошлой жизни он такие встречал только среди дорогущей спортивной одежды. Практичность необыкновенная – первый комплект, полученный им при постановке на довольствие, служил уже несколько лет и абсолютно ничем не отличался от нового. Ещё один аспект местной лаконичности быта – для жизни вполне достаточно иметь два комплекта одежды. Один на тебе, другой – в стирке. Ну и куртка ещё – но при мягком, без сезонности, здешнем климате она требовалась нечасто. А главное – никто не ожидает, что на работу ты придёшь в какой-то специальной одежде, типа костюма с галстуком. Женщины, конечно, минимумом не ограничивались, но как живут женщины, лучше в подробностях не интересоваться.
Артём прошёл длинным коридором, потом по переходу между корпусами – благодаря компактности местной застройки можно было не выходить на улицу неделями – и оказался сразу на работе. Насколько он помнил из отрывочных объяснений Ольги, почти всё капитальное жильё здесь когда-то было одним научно-исследовательским комплексом, включавшим в себя лаборатории, производственные цеха, общежития для персонала, подсобные помещения и кучу всего остального. Дом-город с собственной инфраструктурой, даже с экспериментальным ядерным реактором небольшой мощности для питания Установки. После Катастрофы и Тёмных дней восстановили не всё – численность населения сократилась, и многие помещения пустуют до сих пор, – но сами бетонные здания пережили все неприятности и стали несущим каркасом здешнего быта.
Артём спустился на лифте в подвал – лаборатория Воронцова была из числа «старых», базовых, в которых велись исследования ещё до Катастрофы, поэтому располагалась недалеко от Установки.
– Доброе утро, Сергей Яковлевич, – поздоровался он, надевая халат.
– Утро? – усомнился профессор. – А, ну, может быть. Здравствуйте, Артём.
Как и все Первые, кто начал принимать Вещество на исходе естественного жизненного срока, профессор выглядел человеком без возраста. «Старость отпустила, но молодость не приняла», – шутил он. Гладкое лицо без морщин, волосы без седины, никаких признаков дряхлости в теле – и всё же при беглом взгляде производит впечатление пожилого человека. То ли что-то в глазах, то ли в осторожной моторике тела. Работать с ним было сложно по причине его скверного характера, но Артём вскоре привык. Сначала чувствовал себя подопытным хомячком, а не сотрудником, но потом проникся задачей, втянулся и понял, что его принимают в качестве коллеги. Умение использовать любой кадровый ресурс оптимально и на всю катушку – ещё один уникальный скилл руководства Коммуны. Кроме того, почти сразу выяснилось, что лаборатория, где он востребован как носитель требующего развития таланта мультипространственного оператора, отнюдь не главная его работа в новом мире.
Неожиданно он пригодился как бывший радиоинженер, которым являлся по образованию. Преемственность советского преподавания оказалась настолько велика, что полученные на первых курсах знания о ламповой и дискретной схемотехнике вполне органично всплыли при работе со здешним оборудованием, представляющим собой удивительно эклектичный сплав базовых технологий 50-х с напластованием заимствованных решений более поздних эпох. Поработав с этим, Артём понял значимость проведённой Ольгой операции – утащив между делом хоть и небольшой, но современный город, она обеспечила общину электроникой, которой там набит каждый дом. Огромная БЭСМ, на которой здесь вели все расчёты изначально, давно доработала свой срок. К моменту появления Артёма вычислительный центр представлял собой причудливый винегрет из обретённых неведомыми путями вычислительных мощностей – от антикварных советских ДВК-шек до древнего, размером с два кирпича, ноутбука. Всё это каким-то немыслимым колдунством местных спецов работало в единой сети и решало задачи удивительной для таких ресурсов масштабности. Для не избалованных гигагерцами и гигабайтами программистов и такой уровень железа неплох. Но это старьё, к сожалению, часто ломалось и испытывало серьёзнейший дефицит запасных частей. В результате Артём постепенно стал уникальным специалистом: интегратором современной техники в инфраструктуру возрастом полвека. Отработав очередной этап обучения в лаборатории Воронцова, он бежал в радиоцентр, помогать собирать нечто вроде системы сотовой связи, покрывающей местные нужды в оперативной коммуникации. До сих пор она работала через коротковолновые рации размером с чемодан. В городе, оказавшемся чуть ли не на обратной стороне здешнего «глобуса», выгребали телефоны, демонтировали базовые станции, разбирали серверные и сматывали оптику… Периодически Артём мотался туда, перемещаясь то на безрельсовом паровом поезде, когда-то так удивившем их с Борухом, то на небольших старых грузовичках с фанерными кабинами без боковых стекол. Часть из них бегала на каком-то биогорючем – получаемом из растительного сырья топливе – и пахла картошкой фри, часть была переделана на электротягу и пахла тайной.
Одна из досадных сторон здешней жизни – монтируя системы двадцать первого века в интерьерах середины двадцатого, Артём точно знал, что в Коммуне есть технологии на несколько ступеней выше. Однако никакой информации о них получить было нельзя. Ламповые радиостанции, установленные на фермах, дребезжащие деревянными бортами «полуторки», эбонитовые ручки пакетных переключателей, тускловатые лампы накаливания… И небольшой цилиндрик УИна – фантастического инструмента, выданного ему для демонтажа и монтажа оборудования. Устройство размером с электрический фонарик разрезало регулируемым лучом всё, что угодно, без всякого внешнего эффекта переводя в ничто любой материал, и так же бесшовно соединяло его в другом режиме. Им можно было порезать дольками алмаз или колбасу, а потом соединить алмаз с колбасой в неразделимый на молекулярном уровне бутерброд. Как это сочетается? Загадка.
Особо размышлять над этим Артёму было некогда – он помогал собирать новый вычислительный центр, консультировал инженеров по современной схемотехнике и архитектуре вычислительных систем, просиживал ночами над учебниками и файлами, потому что собственных знаний категорически не хватало. В общем, был занят так, что на посторонние мысли времени не оставалось, и это новое чувство – собственной востребованности – ему нравилось.
В лаборатории Воронцова Артём проводил ежедневно не больше пары часов, но выматывало это сильнее, чем монтаж серверных стоек. Профессор обучал его навыкам мультиверс-оператора – человека, находящегося в особых отношениях с Мирозданием. А ещё – человека, ежедневно играющего в русскую рулетку. «М-опер» – опасная работа.
В этом качестве он представлял для Коммуны наибольшую ценность. Циничная часть Артёма (довольно большой процент его личности) была где-то там в глубине себя уверена, что и Ольгу держит с ним не романтика и не постель, а то, что он ей позарез нужен в самом практическом смысле. Её личный оператор. То, что он случайно подслушал когда-то ночью в гостиной Рыжего Замка, не давало ему покоя – но только когда Ольги не было рядом. Стоило увидеть медный блеск её волос и открытую задорную улыбку – любые посторонние мысли выдувало из головы, как ракетным соплом. Так и жили. Не самой плохой жизнью, кстати.
– Сегодня у нас мало времени, – недовольно сказал Воронцов, когда Артём надел халат.
Аксиома «в лаборатории все должны быть в халатах» была одним из священных правил профессора. Артём не раз думал, что, если что-то пойдет не так, то он, вывалившись в каком-нибудь «сером» срезе, будет довольно глупо выглядеть в белом халате. Но он не спорил, только всегда цеплял к поясному ремню цилиндрический кожаный чехол с УИн-ом. Под халатом его не было видно, профессор не возражал, а вера в могущество этого артефакта успокаивала. «Привяжу, если что, шнурками от ботинок к палке, будет самое высокотехнологичное в Мультиверсуме копьё».
– Давайте в камеру, – поторопил профессор. – Через полтора часа вас ждут на совещании, просили не задерживать.
Артём вздохнул и прошел в камеру – сооружение из стекла и металла размером чуть больше телефонной будки. Сев на деревянный, с написанным краской инвентарным номером стул, он взял лежащий перед ним на столе прибор. Пластина чёрного то ли стекла, то ли камня до смешного напоминала какой-нибудь айпад, только была толще раза в три и неожиданно тяжёлой. Материал «экрана» немного неприятный на ощупь – не холодный и не теплый, идеально скользкий и каким-то образом неестественный. Профессор обмолвился, что это вообще не вполне материя. Артём не понял, как то, что держишь в руках, может не быть материей, но до объяснений учёный не снизошел.
– Сегодня заканчиваем, – сказал Воронцов. – Я бы погонял вас ещё, вы пока очень слабый оператор, но, увы, нас торопят.
Артём взял планшет и, преодолевая инстинктивное желание отдёрнуть руку от неприятного на ощупь предмета, приложил пальцы к экрану. В толще камня медленно проявилась россыпь точек и линий, формирующих сложную трёхмерную структуру.
Полтора часа пролетели незаметно.
– Всё, вам пора, – сказал висящий в будке динамик голосом профессора. – Я не вполне удовлетворён, но допуск вам подписываю. Будем считать, что вы отныне полноправный м-оператор.
– Допуск к чему? – удивился Артём.
– Там объяснят, – махнул рукой Воронцов. – Идите и постарайтесь вернуться живым, я потратил на вас много времени.
– Живым? С совещания? – окончательно растерялся Артём.
– Оттуда, куда вас отправят, – ответил раздражённо профессор. – Используйте мозг хоть иногда! Если вас требуют на совещание, а от меня требуют подписать вам операторский допуск, это может означать только одно…
– Что? – брякнул Артём.
– Что вас отправят в Мультиверсум, разумеется! Всё, идите, время дорого. И не забудьте расписаться за м-пульт, это теперь ваш персональный инструмент.
Артём понял, что дальше расспрашивать бесполезно. Персональный так персональный, придётся хранить дома, хотя иногда ему казалось, что веет от этой штуки чем-то зловещим. В коридоре его перехватила выскочившая на минутку из кабинета Ольга, увидела планшет, одобрительно кивнула, торопливо поцеловала и быстро проинструктировала:
– Ни о чём не спрашивай – всё равно ничего толком не скажут, только время затянешь. Я тебе потом расскажу, в необходимых пределах.
«В необходимых пределах, ага», – с досадой подумал Артём. Это было, честно говоря, немного обидно, но в этом вся Ольга.
В кабинете для совещаний был тщательно сохранён дух Империи – тяжёлые багровые шторы, Т-образный дубовый стол монументальной конструкции, бронзовые настольные лампы с зелёными стеклянными абажурами, деревянные панели на стенах. И только зияло неожиданной пустотой место портрета над головой председательствующего. Стенная панель сохранила более светлый оттенок большого квадрата, но Коммуна давно отказалась от идеологической преемственности с исторической родиной.
– Заходите, товарищи! – поприветствовал их «Палыч».
Арсений Павлович Лебедев, бывший директор ИТИ – Института Терминальных Исследований, ныне председатель Совета Первых. За отсутствие правого глаза и вообще, по совокупности заслуг, имеющий прозвище Вотан.
Артём слегка обалдел. Он не думал, что совещание будет проходить на таком уровне. Это как если бы тебя вызвали на работе в отдел кадров, заходишь – а там Президент сидит в окружении силовых министров. Впрочем, учитывая, что с одним из таких «министров» он спит…
Ольга подтолкнула замешкавшегося от неожиданности Артёма к столу, и он скромно присел на стул с краю, оглядывая собравшихся. Почти напротив него сидел в вольной позе не кто иной, как «Сутенёр» – бывший полковник Карасов. Артём его терпеть не мог – за цинизм и полное пренебрежение всем, что стояло между ним и задачей. А вот Борух, который не так давно был готов пристрелить полковника, смирился достаточно легко: «Гондон, конечно, редкий, но профессионал». Карасов руководил спецоперациями и заодно занимался организацией чего-то вроде регулярных сил самообороны, если не сказать – армии. На месте Совета Первых Артём не стал бы привлекать такого человека к важным решениям, но он был на своём месте, а Карасов, увы, – на своём, причём, если посмотреть непредвзято, более высоком. Почти министр обороны.
Карасов зыркнул на Артёма холодным взглядом. Сидящий рядом Борух, который тоже занимался в Коммуне чем-то по военно-оружейной тематике, кивнул. Остальные не обратили на него никакого внимания, но дружно поприветствовали Ольгу, которая прошла вперёд, к президиуму, но села всё же не в нём, а у длинной части стола.
– Итак, теперь в части касающейся, – объявил Вотан.
Артём осознал, что обсуждавшееся до этого касалось всех, кроме него. Включая Боруха, с которым они были в равном положении чужаков, и полковника, который совсем недавно был первый враг. Не то, чтобы ему очень хотелось, но всё же немного обидно, когда знаешь о происходящем меньше всех.
– Пойдут следующие товарищи: всем известная Ольга Громова – как руководитель группы, Борух – это товарищ в наших рядах новый, но себя зарекомендовавший, – как силовая поддержка, и Артём…
Палыч сделал паузу, как бы припоминая, кто это такой и откуда взялся на его голову.
– Да, Артём, – наш новый эм-опер. Это его первый выход, но Ольга за него поручилась.
Все повернулись и посмотрели на Артёма. Он молча кивнул, решив, что вставать будет совсем уже по-пионерски.
– Отводы, самоотводы, возражения будут? – обвел Палыч всех единственным глазом.
– Не лучше ли кого-то из наших отправить? – сказал негромко кто-то незнакомый Артёму в Президиуме. – У нас есть специалисты.
– Уровень игры в «Зарницу» у ваших специалистов, – неожиданно высказался Карасов, – детский сад, штаны на лямках.
– Что ж вы их так плохо учите? – съехидничал незнакомый.
– Хорошо учим, – отрезал Карасов. – Но это не курсы изящных манер, без практики они говна не стоят. Всё ваше ополчение пока не тянет против одного моего взвода.
– Хватит! – оборвал их Палыч. – В любом случае, нам нужны люди, ориентирующиеся в текущих реалиях Земли и Советс… России, то есть, тьфу. А практики, сами знаете, скоро будет предостаточно. Тогда и посмотрим, кто чего стоит, и кого как учили.
Артёму эти его слова сильно не понравились, но спрашивать, о какой такой практике для ополчения идёт речь, было сейчас не к месту. Понятно, что Коммуна готовится к обороне, но тактическая обстановка вне его компетенции. Он в очередной раз дал себе зарок, что теперь-то Ольга не отвертится и хоть что-то да объяснит, хотя уже и сам себе не верил. Она виртуозно умеет уходить от конкретики и не отвечать на прямые вопросы.
– Итак, – продолжил Палыч, – резюмирую. В свете сложившейся ситуации, Советом принято решение об ослаблении режима изоляции и налаживании ограниченных… – Подчёркиваю – ограниченных! – контактов с материнским срезом. Задача группы – выйти на контакт с… Вы знаете, с кем. Ольге даны полномочия по переговорам в установленных Советом рамках. Никакой самодеятельности!
Палыч пронзил Ольгу суровым взглядом единственного глаза, но она даже не почесалась, мило и очень искренне улыбнувшись в ответ. Артём хорошо знал эту улыбку – кажется, председателя Совета ждали большие сюрпризы.
После совещания кулуарное обсуждение продолжилось в курилке – хотя курили в Коммуне немногие, и те в основном из Первых. Ольга поманила Артёма и Боруха за собой. Вышли на улицу вместе. Впрочем, сам Артём курить не так давно бросил, Ольга не курила вообще, а Боруха постепенно дожимала в этом отношении жена. Её беременность стала последним решающим аргументом – майор сдался и обещал бросить окончательно.
